Глава 32

За три дня до нашей первой игры команда наконец начинает действовать слаженно. Как будто кто-то щелкнул переключателем с «О боже, мы в жопе» на «Возможно, у нас есть шанс». Я по-прежнему не считаю, что мы готовы на все сто процентов, но на этой неделе на тренировках парни показывают значительные улучшения, и тренер не орет на нас так часто… Видимо, это прогресс.

Занятия идут полным ходом, и мы с Грейс не виделись уже несколько дней, но сегодня решили сделать перерыв в учебе и поужинать с ее отцом. У меня тренировка, и поэтому она отправилась в Гастингс на такси с Рамоной, которая тоже решила навестить своих родителей. Я до сих пор не знаю, как мне относиться к их возрождающейся дружбе, но Грейс уверяет, что не намерена снова сближаться с ней, так что, думаю, мне придется принять это. К тому же после той пятничной ночи, когда мы чудом вытащили ее от этих подонков, я чувствую к Рамоне куда больше симпатии. И куда больше ярости к команде Сент-Энтони.

Кстати, первый матч сезона мы будем играть именно с ними. Тренеру это не по душе, а я точно уверен, что в этот вечер проведу на скамейке штрафников куда больше времени, чем обычно.

Покидая стадион, я проверяю телефон. Пришло сообщение от Грейс – она благополучно добралась до папы.

И еще одна эсэмэска – от Джефа. Он просит срочно перезвонить ему.

Дерьмо.

Джеф не бросается словом «срочно», значит, действительно случилось что-то серьезное и я спешно набираю его номер. Спустя пять гудков он отвечает на звонок, и его голос звучит взволнованно.

– Где тебя черти носили? – грубо спрашивает он.

– Я был на тренировке. Тренер не разрешает нам брать телефон на лед. Что стряслось?

– Я хочу, чтобы ты съездил домой и проверил, как там отец.

– Зачем? – В животе уже зарождается тревожное чувство.

– Затем, что я в больнице с Кайли и не могу сделать этого сам, мать твою.

– В больнице? Что случилось? Как она?

– Она порезала руку, когда готовила ужин. – Похоже, Джеф в панике. – Врач сказал, что все не так плохо, как выглядит, и нужно всего лишь наложить несколько швов. Но господи, я еще никогда не видел столько крови, Джонни. Они увезли ее, а я остался в комнате ожидания и мечусь из угла в угол как сумасшедший.

– С ней все будет в порядке, – уверяю я его. – Доверься врачам, ладно?

Но я знаю, что Джеф не успокоится до тех пор, пока они с Кайли не выйдут из больницы. Они по уши втрескались друг в друга, когда им было еще по пятнадцать лет.

– А как все это связано с папой? – спрашиваю я.

– Я был у Кайли, и когда мы уезжали в больницу, он позвонил. Заикался, бормотал что-то невнятное. Не знаю, но может, он упал? Я не разобрал ни одного гребаного слова из того, что он говорил, и я тут один, Джон, черт побери. Я не могу справиться с двумя несчастными случаями за раз, понимаешь? Так что прошу тебя, поезжай домой и убедись, что с ним все в порядке.

Нежелание делать это встает в горле словно комок жвачки. Господи, как же я не хочу туда ехать. Совершенно не хочу. Но только сейчас я не могу спорить с Джефом – не когда он паникует из-за своей девушки, которая оказалась в больнице.

– Я позабочусь об этом, – хрипло отвечаю я.

– Спасибо. – И Джеф нажимает «отбой».

Тяжело вздохнув, я отправляю сообщение Грейс, что опоздаю к ужину, и направляюсь к автостоянке.

Всю дорогу до Мансена я барабаню пальцами по рулю. Во мне растет страх, от которого внутри все скручивается в тесный узел и к горлу подступает тошнота. Не помню даже, когда в последний раз мне приходилось убирать за отцом. Наверное, в старшей школе. Когда я уехал в Брайар, Джеф взвалил все на свои плечи.

Я глушу мотор, остановив машину напротив коттеджа, и направляюсь к крыльцу, чувствуя себя экспертом по паранормальным явлениям из дешевых «ужастиков» подходят к дому с привидениями. Двигаюсь осторожно, медленно, с ощущением беспокойства.

Да, несмотря на мои эгоистичные мольбы о том, чтобы мой отец умер, я не могу вынести и мысли, что зайду в дом и обнаружу его мертвое тело.

Воспользовавшись собственным ключом, я открываю дверь и вхожу в темную прихожую.

– Папа?

Тишина.

Я медленно двигаюсь в сторону гостиной, мое сердце колотится с бешеной скоростью.

О, слава богу. Он жив.

Но не здоров. Ни капли.

Грудь сжимает так сильно, что удивительно, как не треснули ребра. Отец распластавшись лежит на ковре, лицом вниз, без рубашки, его щека покоится в луже блевотины. Одна рука вытянута в сторону, вторая прижимает к телу бутылку гребаного бурбона так крепко, словно это новорожденный. Господи, неужели он хотел защитить свою драгоценную бутылку, когда пьяным падал на пол?

Я не чувствую ничего, глядя на эту жалкую картину. Потом до меня доносится какой-то едкий запах. Я морщу нос и еле сдерживаю подкатившую желчь, понимая, что это вонь мочи. Смесь из мочи и алкоголя – аромат моего детства.

У меня одно желание – развернуться и уйти. Уйти и не оглядываться.

Но я сбрасываю с себя куртку, кидаю ее на кресло и осторожно подхожу к лежащему без сознания отцу.

– Папа.

Он шевелится, но не отзывается.

– Папа.

Из его горла вырывается мучительный стон. Боже, его штаны насквозь промокли от мочи. А из бутылки вытекает бурбон, пачкая бежевый ковер.

– Пап, мне нужно проверить, не сломал ли ты что. – Я провожу руками по его телу, начиная с ног, чтобы убедиться, что он цел.

Мой осмотр выводит его из забытья. Его веки открываются, в глазах с расширенными зрачками отражается безнадежность, которая разбивает мое и без того уже ноющее сердце – я все еще помню, как восхищался им в детстве.

Папа в панике стонет:

– Где твоя мама? Не хочу, чтобы она видела меня таким.

Хрусть. От моего сердца откололся еще один кусочек. Такими темпами я уеду отсюда с дырой в груди.

– Ее нет дома, – успокаиваю я его и подхватываю под мышки, чтобы усадить.

Отец кажется дезориентированным. Честно, у меня такое ощущение, что он не понимает, где находится, не понимает, кто я такой.

– Она ушла за продуктами? – еле шевеля языком, спрашивает он.

– Да, – вру я. – Ее не будет дома еще несколько часов. Куча времени, чтобы привести тебя в порядок, да?

Папу шатает из стороны в сторону, а мне еще пока не удалось его поднять на ноги. От вони рвоты, спиртного и мочи у меня щиплет глаза. А может, их щиплет совсем по другой причине. Может, я вот-вот разрыдаюсь, потому что мне предстоит взвалить своего отца на плечо и помочь ему принять душ. Потому что мне предстоит раздеть его, словно он чертов ребенок, и уложить спать. Может, поэтому у меня так щиплет глаза.

– Не рассказывай ей об этом, Джеф. Она будет злиться на меня. Не хочу, чтобы она злилась. Не хочу разбудить Джонни… – Он начинает бормотать что-то бессвязное.

Мне становится тяжело дышать, когда я поднимаю на руки воняющую, всхлипывающую бесформенную массу, которой является мой отец, и несу его в ванную в конце коридора. В голове крутится только одна мысль.

Мой брат святой.

Мой брат чертов святой.

Он делает это изо дня в день с тех самых пор, как я уехал в Брайар. Он вытирает блевотину моего отца, управляет мастерской, разгребает все дерьмо и не жалуется.

Боже, да что со мной? К черту НХЛ. Джеф заслуживает того, чтобы немного отдохнуть. Попутешествовать со своей девушкой и пожить нормальной жизнью, в которой ему не придется раздевать собственного отца и мыть его в душе.

На меня опускается тяжелая реальность, и легкие горят. Господи Иисусе. Это мое будущее. Меньше чем через год это станет моей обязанностью.

У меня никогда раньше не случалось панических атак. Я не знаю, что это такое. Неровное биение сердца – это уже симптом? Трясущиеся ладони, покрытые холодным потом? Воздух, который не выходит из легких? Потому что сейчас все это происходит со мной и до смерти меня пугает.

– Джонни? – Папа моргает, когда на его голову начинает литься горячая вода и его темные волосы прилипают ко лбу. – Что ты тут делаешь? – Он, пошатываясь, стоит в отделанной плиткой душевой, его взгляд мечется в разные стороны. – Дай-ка я налью тебе пива. Выпей со своим стариком.

Еще чуть-чуть – и меня вырвет.

Да, похоже, у меня все-таки случилась паническая атака.

Я опоздал к Грейс на три часа.

Мой телефон разрядился еще в Мансене, а я не помню наизусть ее номер, сохраненный в моем мобильнике, так что даже не могу позвонить ей с обычного, чтобы предупредить, что опаздываю.

Паника отступила. Каким-то чудесным образом. Или я просто перестал что-либо чувствовать. Мне нужно как можно скорее увидеть свою девушку – это единственное, в чем я уверен. Мне нужно обнять ее, отогреться в тепле ее тела, потому что сейчас я словно глыба льда.

Когда я останавливаю машину на подъездной дорожке у дома ее отца, свет на крыльце горит, но этот желтый огонек лишь усиливает мое чувство вины. Уже больше десяти вечера. Я чертовски сильно опоздал, так что ей пришлось ждать несколько часов.

«Вот и потренируйся, – ядовито объявляет циничный голос в моей голове. – В следующем году так будет всегда».

Мне становится трудно дышать. Боже. Это действительно так. И сколько раз такое еще случится, когда я окончательно переберусь в Мансен? Сколько раз мне придется опаздать или отменить свои планы?

Сколько раз, пока она не бросит меня?

Отбросив свои страхи, я звоню в дверной звонок. Двери открывает отец Грейс, губы его недовольно поджаты.

– Здравствуйте. – Мой хриплый голос переполнен сожалением. – Простите, что не успел на ужин, сэр. Я бы позвонил, но только мой телефон разрядился, и я… – Нет. Ни за что на свете я не расскажу ему о том, что мне сегодня пришлось пережить. – Короче говоря, я приехал отвезти Грейс.

– Она уже уехала, – сочувственно произносит мистер Айверс. – Их отвезла мама Рамоны.

Меня охватывает чувство досады:

– О.

– Грейс ждала тебя сколько могла… – Он снова хмурится, на этот раз осуждающе. – Но ей нужно было вернуться, чтобы позаниматься.

От стыда мне тяжело говорить. Конечно она ждала. Конечно она уехала.

– А… ну ладно, – я сглатываю ком в горле. – Тогда я поехал.

Но мистер Айверс тут же спрашивает:

– Что случилось, Джон?

Боль в груди становится нестерпимой.

– Ничего. Ничего, сэр. Я, э-э-э… семейные дела.

В его глазах застывает беспокойство:

– Но все нормально?

Я киваю.

Потом мотаю головой.

Киваю снова.

Господи, да определись уже, мать твою.

– Да, все нормально, – вру я.

– Нет, это не так. Ты белый, как простыня. И выглядишь измотанным. – Тон его голоса становится мягким. – Расскажи мне, что стряслось, сынок. Может, я смогу помочь.

Мое лицо подводит меня. Вот дерьмо! Блин, и зачем ему было говорить мне «сынок»? Глаза невыносимо жжет. Горло перехватило.

Мне нужно убираться отсюда.

– Почему бы тебе не войти в дом? – настаивает мистер Айверс. – Мы посидим. Я сделаю кофе. – На его губах появляется слабая улыбка. – Я бы предложил тебе что-нибудь покрепче, но закон запрещает употреблять спиртное в твоем возрасте, и у меня есть строгое правило не наливать алкоголь…

Я теряю контроль над собой.

Теряю контроль над собой, черт подери.

Да, начинаю реветь как младенец, прямо перед отцом Грейс.

Он застывает.

Но тут же бросается вперед и обнимает меня. Крепкие объятия дарят утешение, от которого я не могу отказаться. Мне стыдно, но я больше не в силах сдерживать слезы. Я сдерживал их в Мансене, но паника вернулась, а с ней и страх. А потом отец Грейс назвал меня «сынок», и, черт, я сорвался.

Я жалкое убожество.