Уже четвертый раз за эту неделю после тренировки я ухожу со льда с желанием продырявить стену кулаком. Полное отсутствие гребаного здравого смысла у некоторых наших защитников пугает меня. Я согласен посмотреть сквозь пальцы на первокурсников, но то, как играют на этой неделе старшекурсники, не имеет никаких оправданий. Бродовски буквально вмерз в лед в зоне защиты и искал, кому бы передать пас, зато Андерсон делал пас за пасом нападающим, которых опекали противники, вместо того, чтобы сделать поперечный пас мне или вести шайбу, пока кто-нибудь из нападающих не откроется.

Отработка тактических приемов в защите была катастрофой. Первокурсники катались медленно. Старшекурсники делали глупые ошибки. Мучительно это сознавать, но наша команда крайне слаба. Настолько, что шансы попасть в плей-офф кажутся все более и более ничтожными – а ведь мы даже еще не сыграли наш первый матч.

Снимая форму в раздевалке, я понимаю, что не мне одному приходят в голову такие мрачные мысли. Слишком много угрюмых лиц вокруг, и даже Гаррет на удивление молчит. Как капитан после каждой тренировки он старается приободрить игроков, но похоже, от удручающего состояния нашей команды он сам теряет уверенность.

Единственный человек, который не перестает улыбаться, – этот новенький, Хантер. Во время сегодняшней тренировки он получил так много похвал от тренера, что и всю следующую неделю будет есть радугу и какать бабочками. Понятия не имею, как Дин убедил этого парня присоединиться к команде, – знаю лишь, что как-то вечером, после отборочных матчей мой приятель затащил Хантера в бар, а на следующее утро чувак был уже с нами. Наверное, та еще была ночка.

– Логан. – Передо мной появляется тренер. – Зайди ко мне после душа, есть разговор.

Дерьмо. Я быстро мысленно проматываю тренировку, чтобы понять, где ошибся, но… не хочу показаться слишком самоуверенным, играл я хорошо. Мы с Дином были единственными, кто старался сделать хоть что-то.

Через полчаса я настороженно вхожу в кабинет тренера. Он с мрачным видом сидит за столом, отчего я начинаю нервничать еще больше. Блин. Дело в том пропущенном пасе в начале тренировки? Нет. Не может быть. Даже сам Гретцки не смог бы удержать шайбу, когда его впечатали бы в борт девяносто килограмм Майка Холлиса.

– Что случилось? – Я сажусь, стараясь не выдать своего волнения.

– Давай перейдем сразу к делу. Ты знаешь, я не люблю терять время на предисловия. – Тренер Дженсен откидывается на спинку своего стула. – Сегодня я говорил с одним другом из «Брюинз».

Каждый мускул в моем теле деревенеет.

– О. С кем?

– С помощником генерального директора.

Я вытаращиваю на него глаза. Я знал, что у тренера есть связи – это вполне естественно, ведь он семь сезонов играл за «Питтсбург», – но когда он сказал «друг», я подумал о каком-то незначительном сотруднике правления. Но никак не о помощнике генерального директора.

– Послушай, ни для кого не секрет, что еще в старшей школе ты находился на радарах всех хоккейных агентов. И ты знаешь, что я уже давно получал предложения по поводу тебя. Короче, если тебе интересно, они хотят, чтобы ты приехал на тренировку к «Провиденс Брюинз».

Боже праведный!

Они хотят, чтобы я потренировался с резервной командой «Бостон, мать их, Брюинз»?

Я с трудом перевариваю услышанное. Сижу и таращусь на тренера:

– Они хотят меня в «Провиденс»?

– Возможно. Они ведь хотят взглянуть на тебя, обычно в таких случаях сразу не ставят на лед с серьезными парнями. Сначала оценят твою игру с второстепенной командой, посмотрят, что ты умеешь. – Голос Дженсена звенит от напряжения, что редко услышишь на льду. – Ты хороший игрок, Джон. Чертовски хороший. Даже если сначала клуб захочет обкатать тебя в «Провиденс», то все равно скоро затребуют в главную команду, потому что ты заслуживаешь этого.

Господи. Этого не может быть. Я в гребаном райском саду, пускаю слюни на проклятое яблоко. Искушение так сильно, что я прямо-таки ощущаю вкус победы. Яблоко мне протягивает не какая-то там команда – а та самая команда. За которую я болел с детства, в которой с семи лет мечтал играть.

Тренер изучает мое лицо.

– Так что, учитывая вышесказанное, я хотел узнать, не поменялись ли твои планы после окончания университета?

В горле становится суше, чем в пустыне. Сердце стучит громче. Мне хочется закричать «Да! Поменялись!». Но я не могу. Я дал обещание брату. И какой бы большой ни была эта возможность, этого недостаточно. На Джефа не произведет особого впечатления новость о том, что я буду играть за резервную команду. Его убедит только серьезный контракт с «Брюинз», да и то он скорее всего заартачится.

– Нет, не поменялись. – Это убивает меня. Убивает.

Судя по тому, как мрачнеет лицо тренера, он это чувствует.

– Послушай. Джон. – Мужчина говорит размеренно, тщательно побирая слова. – Я понимаю, почему ты делаешь это. Действительно понимаю.

Кроме моего брата, а теперь и Гаррета, тренер единственный, кто знает, что я отказался от участия в драфте. В первый год я притворился, что пропустил сроки подачи заявки, за что тренер затащил меня в этот же самый кабинет и в течение сорока пяти минут орал, какой я безответственный идиот и что я впустую растрачиваю данный мне Богом талант. Когда он успокоился, то стал бурчать что-то о том, чтобы попросить об услуге и включить меня в драфт. И у меня не осталось иного выбора, кроме как рассказать ему правду. Ну, не всю правду. Я рассказал ему о том, что отец попал в аварию, но умолчал о его пьянстве.

С тех пор тренер больше не мучил меня этим вопросом – до сегодняшнего дня.

– Но сейчас мы говорим о твоем будущем, – мрачно добавляет Дженсен. – Если ты упустишь этот шанс, то будешь жалеть об этом до конца своей жизни, парень. Это я тебе гарантирую.

Да, только предупреждать меня не нужно. Я знаю, что пожалею об этом. Черт, да я уже жалею о многом. Но моя семья важнее всего, и мое слово что-то да значит. Для меня, для Джефа. Сейчас я не могу отступиться от своих обещаний, как бы мне ни хотелось.

– Спасибо, что сказали мне, тренер. И пожалуйста, поблагодарите за меня своего друга. – Я проглатываю ком отчаяния и медленно поднимаюсь со стула. – Но мой ответ «нет».

– Ты уверен, что хочешь этого?

Мягкий голос Грейс, робкое выражение ее лица отдаются болью в моем сердце. Не знаю, почему она спрашивает, потому что и так ясно: это последнее, чего мне хочется. Но это то, что я должен сделать.

Хотя я пришел к ней в общежитие сразу после тренировки и, ничего не скрывая, рассказал ей о своем разговоре с тренером, теперь я вроде как жалею об этом. Я сообщил ей о своих планах на будущее через несколько дней после того, как мы начали встречаться, но, хоть она и не говорила об этом вслух, я знаю – Грейс их не одобряет.

– Конечно, я не хотел говорить «нет», – резко отвечаю я. – Но мне пришлось. Мой брат рассчитывает на то, что я вернусь домой сразу после окончания университета.

– А что твой отец? На что рассчитывает он?

Я откидываю голову на гору из декоративных подушек на ее кровати. Они пахнут как Грейс. Так сладко, женственно – успокаивающий аромат, который немного облегчает навалившуюся на меня тяжесть.

– Он рассчитывает на то, что мы будем помогать ему с его мастерской, потому что не в состоянии справляться сам. Для этого и существует семья. Ты приходишь на помощь, когда в тебе нуждаются. Ты заботишься о других.

Она хмурится:

– Пожертвовав своей мечтой?

– Если потребуется, то да. – Разговор получается слишком тягостным, и я притягиваю Грейс к себе. – Ладно, хватит, давай посмотрим кино. Пусть взрывы и стрельба отвлекут меня от моих печалей.

Грейс берет свой ноутбук и включает фильм, но когда она пытается поставить компьютер между нами, я переставляю его себе на колени, чтобы ей было удобно устроиться рядышком со мной. Мне нравится обнимать ее. И играть с ее волосами. И целовать ее в шею когда захочется.

У меня не было постоянной девушки со времен старшей школы, но наши с Грейс отношения совсем не похожи на мои отношения с прежними подружками. Они кажутся… более зрелыми, что ли. Тогда мы болтали о всякой ерунде, а тишину заполняли поцелуями. Но с Грейс мы действительно разговариваем. Мы рассказываем друг другу о том, как прошел день, как прошли занятия, делимся воспоминаниями о детстве и планами на будущее.

Конечно, разговоры – это не все. С нашего первого свидания мы видимся почти каждый день и каждый раз устраиваем что-нибудь невероятное. Боже, а наш почти секс в ванной на вечеринке Бо? Невероятно, черт побери, – и она даже не касалась меня! Я сам ублажил себя, стоя на коленях и лаская ртом ее киску. Господи, я не помню, чтобы когда-то так сильно кончал от своей собственной руки.

Но настоящего секса у нас пока не было, и мне все равно. Раньше для меня это было просто быстрым способом получить наслаждение – пофлиртовал, трахнулся, ушел. Как хоккей с мячом в средней школе, в который спешишь поиграть в свободное от занятий время, а мама вот-вот позовет тебя ужинать.

Наши отношения с Грейс похожи на три периода настоящего хоккея. Предвкушение и восторг первого периода, нарастающее напряжение второго и абсолютный накал страстей третьего, который заканчивается эйфорией от понимания того, что ты чего-то достиг. Победа, поражение, ничья. Не важно. Но это самое сильное в мире чувство.

Если бы меня попросили уточнить, я бы сказал, что сейчас мы играем во втором периоде. Нарастающее напряжение. Мне уже страстно хочется чего-то большего, но нет еще такого давления, как в финальном третьем.

Через двадцать минут после начала фильма Грейс вдруг поворачивается ко мне:

– Эй. Вопрос.

Я ставлю фильм на паузу:

– Давай.

– Я твоя девушка?

Я бросаю на нее плотоядный взгляд, стараясь, чтобы вышло круто:

– Не знаю, детка, а ты хочешь?

Ее карие глаза озорно поблескивают:

– Ну, теперь я не хочу.

Ухмыляясь, я приподнимаюсь над кроватью и ставлю ноутбук на пол, потом поворачиваюсь и набрасываюсь на нее. Грейс визжит, когда я опрокидываю ее на спину, мое тело прижимается к ней сбоку и я, приподнявшись на локте, смотрю на нее сверху вниз.

– Врушка. Конечно ты хочешь быть моей девушкой. И знаешь что? Ты и есть моя девушка.

Она на мгновение задумывается, а потом кивает:

– Ну что же. Как-нибудь переживу.

– Ох, детка, как это великодушно с твой стороны. Мы должны сделать себе одинаковые футболки с надписью «Как-нибудь переживу».

Ее смех щекочет мой подбородок. Мне нравится, когда Грейс смеется. Это так чертовски искренне. Да она все делает искренне. У меня было слишком много девушек, которые играли в игры: говорили одно, а подразумевали другое, которые врали, лишь бы получить желаемое. Но не Грейс. Она открытая и честная, и когда она злится или расстраивается, то так и говорит мне. Я ценю это.

Я склоняюсь и целую ее, и когда наши языки сплетаются, волна удовольствия прокатывается по мне и устремляется прямо в мой член, который тут же возбуждается. Я двигаю бедрами вперед, и даже этого достаточно, чтобы с моих губ слетел стон. Боже. Я хочу кончить. Грейс уже дважды за эту неделю доставляла мне наслаждение. Один раз рукой, второй – ртом. В те вечера, когда до оргазма так и не доходило, я мастурбировал в дуґше, представляя, что трахаю ее, а не свой кулак, но самоудовлетворение не идет ни в какое сравнение с тем, что она делает сейчас – расстегивает ширинку на моих штанах и обхватывает меня пальчиками.

От этого первого нежного касания у меня закатываются глаза.

– Когда вернется Дейзи? – бормочу я.

– Не раньше чем через час. – Она медленными круговыми движениями потирает головку моего члена. Предэякулят покрывает ее пальцы, и теперь ее кулачок с легкостью скользит вдоль пениса.

Я дергаю бедрами и целую ее, одной ладонью продвигаясь от ее живота к небольшой упругой груди. На ней нет лифчика, и ее соски выпирают сквозь мягкую хлопчатобумажную ткань майки. Я провожу ладонью по набухшему бугорку, дразню его подушечкой большого пальца, а потом нажимаю на него, вызывая ее гортанный стон.

Я так возбудился, что не могу ясно думать. Потребность в освобождении невыносима. Мое дыхание становится неровным, я отпускаю ее грудь, и моя ладонь скользит ниже, к поясу ее леггинсов.

Грейс прерывает поцелуй, заметно напрягшись под моим прикосновением.

– Э-э-э… – Ее щеки становятся пунцовыми. – Офис сегодня закрыт. У меня лунные часы.

Я давлюсь от смеха:

– Лунные часы?

– А что? – оправдывается она. – Это звучит лучше, чем «У меня менструация».

Я морщусь, тут же вспомнив все неловкие моменты на уроках сексуального воспитания в школе.

– Вот видишь? – злорадствует она. – Мой вариант лучше. – Затем она убирает мою руку от своей промежности, кладет обе ладошки мне на грудь и легонько отпихивает от себя. – Ложись на спину. Хочу немного подразнить тебя.

Господи. Она не солгала. Грейс задирает мою футболку и ртом исследует каждый сантиметр на моей груди. Мягкие губы оставляют быстрые поцелуи на моей ключице, потом опускаются ниже и нависают над левым соском, вызывая на коже мурашки. Ее язычок мимолетно касается его, и это легчайшее прикосновение тут же отзывается в моем члене. Он мучительно дергается, отчего я чуть не начинаю извиваться под ней. Как же мне хочется ощутить себя у нее во рту! Чтобы она пососала головку, совсем чуть-чуть, а потом провела по ней языком. Мне хочется…

Боже, Грейс поцелуями спускается вниз к моему животу и дает мне то, чего я так страстно желаю. Клянусь, эта девчонка читает мои мысли. Ее губы смыкаются вокруг меня, и язычок делает именно то, о чем я только что мечтал.

Наверное, я издал какой-то звук, потому что она смотрит на меня с удовлетворенной улыбкой:

– Ну как ты там?

– Черт. Отлично.

– Вопрос, – снова говорит Грейс, и теперь я тоже улыбаюсь, потому что мне так нравится это в ней – объявлять о вопросе вместо того, чтобы сразу спросить.

Я отвечаю как обычно:

– Давай.

– Что ты думаешь по поводу своей задницы?

Я хмурюсь:

– В смысле?

– В смысле, если я сделаю так… – Ее палец скользит по крайне неожиданному для меня месту. – Тебя это шокирует или тебе понравится?

Она делает это снова, и прокатившаяся по телу волна удовольствия застает меня врасплох.

– Понравится, – хриплю я. – Определенно понравится.

В глазах Грейс тоже отражается смесь удивления и интереса. Затем она опускает голову и еще глубже вбирает меня в свой рот, и от очередного неожиданного движения у меня перед глазами все расплывается. Боже милостивый. Я плотно окружен влажным теплом. Разбухшая головка моего члена упирается в стенку ее горла, и мои бедра бессознательно двигаются, немного назад и снова вперед.

Ее стон вибрацией отдается в моем члене. Ее палец продолжает дразнить меня. Осторожно, несмело, вызывая во мне странное, непредвиденное удовольствие.

Господи, это чувство такое всепоглощающее. И оно не уходит. Грейс изводит меня своим языком, медленно и тщательно вылизывая мой член, словно она чертов картограф, который наносит метки. А этот палец… массирует, возбуждает.

Мои яйца сжимаются, в горле пересохло так сильно, что трудно говорить. Я выдавливаю два слова:

– Я близко. – Потом еще два: – Очень близко.

В последний раз Грейс не оставалась со мной до конца. В этот раз она сжимает губы вокруг меня, длинные волосы щекочут мои бедра при каждом движении ее головы. Освобождение надвигается. Пульсирует в моей крови. Но все еще недосягаемое, это дразнящее напряжение вызывает мой нетерпеливый стон. Я хочу этого. Мне это нужно. Я… ее палец проскальзывает внутрь, и черт побери, я не вру – это просто чертовски здорово. Она всасывает в себя мой член, продвигая палец глубже, и я кончаю как из пушки.

Я жадно хватаю ртом воздух, мои бедра отрываются от кровати, и под звуки ее стонов и моего хриплого дыхания меня накрывает оргазм. Она сглатывает, с каждым движением ее горла мое тело содрогается от наслаждения, и вот я лежу на кровати, тяжело дыша и ничего не соображая.

Грейс подползает ко мне и устраивается рядышком, положив ладонь мне на живот. И этот маленький теплый якорь не дает мне уплыть.

– Это было… – Я с шумом всасываю в себя воздух. – Феноменально.

Ее смех согревает мою шею:

– Я сделаю пометку. Манипуляции с задницей – феноменально. Обычные манипуляции… как ты там говорил в последний раз? Всего лишь «потрясающе».

– Все, что ты со мной делаешь, потрясающе и феноменально, – поправляю я, проводя пальцами по ее волосам. По-моему, я еще никогда в жизни не ощущал себя таким удовлетворенным. – Эй. Вопрос.

– Давай.

Я улыбаюсь нашей смене ролей и говорю:

– Завтра вечером состоится наш первый матч. Я знаю, хоккей тебе не нравится, но… ты придешь?

– Ох, я бы пришла, если б смогла, – отвечает Грейс с искренним сожалением. – Но завтра у меня встреча с парнем из моей группы по психологии.

Я поворачиваюсь на бок и, подозрительно прищурившись, смотрю на нее. Внутри разрастается какое-то странное и незнакомое чувство. И вдруг до меня доходит – это ревность.

– Что за парень?

Она усмехается:

– Остынь. Он просто мой одногруппник. Нас поставили в пару для задания, одно исследование. Так что я буду видеться с ним еще целых две недели.

– Целых две, говоришь? – Я на секунду умолкаю. – А он симпатичный?

– Наверное, да. Очень худой, но некоторым девчонкам это нравится.

Некоторым? Или одной конкретной?

Когда она замечает выражение моего лица, то начинает смеяться еще сильнее:

– Ха. И кто теперь ревнует?

– Не я. – Вру конечно.

– Нет, именно ты. – Грейс придвигается еще ближе и звучно целует меня в губы. – Не нужно. У меня же есть парень, помнишь?

– Еще как есть!

Черт, теперь я понимаю, что она чувствовала тем вечером. Собственнический инстинкт, что сжимает сейчас мою грудь, – это чувство… новое для меня. Оно мне не нравится, но я ничего не могу с ним поделать. Я постоянно спал с девушками с самого первого курса в универе, и только некоторые связи длились дольше одной ночи. Это были просто девушки, с которыми я периодически встречался – ничего серьезного, но какие-то чувства были. Хотя те отношения не были моногамными для обеих сторон. Я знал, что девицы параллельно встречались с другими парнями. И мне было плевать.

В этот раз мне совсем не плевать. Мне ненавистна даже сама мысль о Грейс с другим. Не побоюсь сказать, что она моя… она моя, и точка. Моя, чтобы обнимать, моя, чтобы целовать, моя, чтобы вместе смеяться.

Да, моя.

– Который час? – спрашивает она. – Мне лень даже голову поднять.

Я выгибаю шею, чтобы посмотреть на будильник:

– Десять тридцать две.

– Ну что, досмотрим кино?

– Конечно. – Я наклоняюсь, чтобы поднять с пола ноутбук, и как только беру его в руки, он начинает громко пиликать. – О… похоже, кто-то звонит тебе.

Она смотрит на экран и тут же подпрыгивает:

– О нет! Надевай скорее штаны!

Я хмурюсь:

– Зачем?

– Затем, что это моя мама!

Если бы у меня сейчас была эрекция, то она сдулась бы как воздушный шарик. Я поспешно натягиваю штаны и застегиваю ширинку, в то время как Грейс устраивает ноутбук у себя на коленях. Ее пальцы зависают над клавиатурой, и она смотрит на меня:

– Отодвинься на двадцать сантиметров левее, если не хочешь, чтобы она тебя увидела.

– А ты хочешь, чтобы она меня увидела?

Грейс закатывает глаза:

– Будет круто. Она уже все о тебе знает, так что ты определенно можешь с ней поздороваться. Но я пойму, если пока ты не готов к знакомству с родителями.

Я пожимаю плечами:

– Я совсем не против.

– Ну ладно. Приготовься. Она может оглушить нас обоих…

Радостный крик. Самый громкий крик на планете, черт возьми.

Но к счастью, мама Грейс быстро успокаивается и начинает говорить нормальным голосом:

– Милая! Хэй! Ты ответила!

На весь экран открывается окошко видеозвонка, и я вижу очень привлекательную блондинку, которая кажется слишком молодой, чтобы быть матерью девятнадцатилетней девушки. Я не шучу, мама Грейс выглядит лет на тридцать. Если не меньше.

– Привет, мам, – отвечает Грейс. – Я должна знать, почему ты уже не спишь в половине шестого утра?

Лицо мамы расплывается в озорной улыбке:

– А кто говорил, что я вообще ложилась спать?

Грейс предупреждала меня о том, что ее мать – невероятная болтушка, абсолютно непредсказуемая, которая порой ведет себя как подросток, и теперь я вижу, что она не преувеличивала.

Моя девушка издает стон:

– Прошу, скажи мне, что всю ночь рисовала, а не… занималась другими вещами.

– Я отказываюсь отвечать на этот вопрос.

– Мама.

– Мне сорок четыре года, милая. Ты хочешь, чтобы я жила как монашка?

Сорок четыре? Ничего себе! Она совершенно не выглядит на свой возраст. Но услышав ее ответ, я издаю громкий смешок, и женщина прищуривает свои карие глаза.

– Грейс Элизабет Айверс, рядом с тобой сидит мужчина? Я-то думала, тот огромный бугор – это твое одеяло, а оказывается, это чье-то плечо! – ахает ее мама. – Представьтесь, молодой человек.

Ухмыляясь, я придвигаюсь ближе к Грейс, чтобы мое лицо попало в камеру:

– Добрый вечер, миссис Айверс. Или скорее доброе утро.

– Миссис Айверс живет во Флориде. Зови меня Джози.

Я подавляю смешок:

– Джози. Я Джон Логан.

Снова оханье.

– Тот самый Логан?!

– Да, мам. Тот самый Логан, – со вздохом соглашается Грейс.

Джози переводит взгляд с меня на Грейс, и ее лицо тут же становится серьезным:

– Милая, я хотела бы побеседовать с мистером Логаном наедине. Иди прогуляйся.

Я с опаской смотрю на Грейс, которая, похоже, старается сдержать смех.

– Эй, ты сам сказал, что не против, – шепчет она и целует меня в щеку. – Мне все равно нужно пописать. Вы поладите.

Меня охватывает паника, когда моя девушка соскакивает с кровати и в буквальном смысле бросает меня на произвол судьбы. Оставляет на милость своей матери. Лучше бы я спрятался – когда у меня был шанс.

Как только Грейс выходит из комнаты, Джози спрашивает:

– Она ушла?

– Угу. – Я проглатываю ком в горле.

– Отлично. Не волнуйся, мальчик, я буду краткой. И скажу это один раз, так что слушай внимательно. Грейси рассказала мне, что согласилась дать тебе второй шанс, в чем я полностью ее поддержала. – Джози с грозным видом смотрит в камеру. – Но если ты разобьешь сердце моей дочери, я сяду на первый же самолет, приду к тебе и забью тебя наволочкой, наполненной кусками мыла.

Несмотря на мурашки, вызванные ее угрозой, я невольно улыбаюсь. Господи. Крайне своеобразная форма насилия.

Но когда я отвечаю ей, все веселье внезапно испаряется, а голос звучит хрипло.

– Я не разобью ей сердце, – обещаю я.

– Хорошо. Рада, что мы все прояснили.

Клянусь, у этой женщины раздвоение личности, потому что в мгновение ока она снова сама Мисс Жизнерадостность.

– Ну а теперь расскажи мне о себе, Логан. На какой специальности ты учишься? Когда твой день рождения? Какой твой любимый цвет?

Поборов новый приступ смеха, я отвечаю на неожиданные вопросы, которые слетают с ее губ со скоростью света. Но я не возражаю. У Грейс прикольная мама, и мне сразу становится понятно, от кого моя девушка унаследовала свое чувство юмора и склонность болтать обо всем и сразу.

Но вот у Джози звонит телефон. Она говорит мне, что должна ответить, и обещает скоро связаться с нами снова, а затем экран становится черным. Я уже собираюсь закрыть крышку ноутбука, но когда за дверью слышатся шаги, в голову вдруг приходит одна идея.

А точнее, идеальная месть Грейс за ее дезертирство.

Как только дверь открывается, я пристально смотрю в экран, притворяясь, будто по-прежнему разговариваю с ее мамой:

– …И она сунул палец мне в зад, когда отсасывала мне. Фантастические ощущения! Никогда не думал, что мне понравится нечто подобное, но…

– О боже! – раздается вопль ужаса, Грейс плюхается на кровать и хватает ноутбук: – Мама, не слушай его! Он просто шутит… – И тут же замолкает, таращась на экран. Потом поворачивается ко мне: – Ну ты и задница!

Меня сгибает пополам от смеха, что злит ее еще сильнее, и вот она уже бьет меня своими маленькими кулачками. Как будто они что-то мне сделают.

– Хуже тебя нет никого на свете! – кричит Грейс, но уже хохочет, продолжая меня колотить. – Я и правда подумала, что ты рассказываешь ей все это!

– Так и было задумано. – Я уже рыдаю от смеха. Перекатившись так, чтобы Грейс оказалась на спине, я нависаю над ней. – Прости. Не смог удержаться.

Грейс щелкает меня по лбу:

– Придурок.

Я в шоке:

– Ты только что поставила мне щелбан?

Она щелкает меня снова.

– Ты снова дала мне щелбан?

Теперь плачет от смеха уже Грейс, потому что я начинаю безжалостно ее щекотать. И когда она извивается на кровати и пытается вырваться из моих беспощадных пальцев, я прихожу к нескольким выводам.

Первое: мне еще никогда не было так весело с девчонкой.

Второе: я не хочу, чтобы это заканчивалось.

И третье…

По-моему, я влюбился в нее.