Вечером в четверг внезапно приезжает Гаррет, с собой у него пицца и упаковка пива. За лето мы почти не виделись – я живу дома, а он трудится в строительной компании в Бостоне по шестьдесят часов в неделю. Конечно, мы обмениваемся сообщениями, в основном на тему матчей плей-офф в НХЛ. В прошлом месяце мы собрались, чтобы вместе, как делаем это каждый год, посмотреть матч за кубок Стенли. Ну а в общем, в нашей дружбе сейчас перерыв – до тех пор, пока я не вернусь в сентябре в Гастингс.

Конечно, я рад его видеть. И моя радость была бы еще больше, если бы он не привез с собой алкоголь, – но откуда Гаррету знать, что мой отец этим утром запустил мне в голову банкой пива?

М-да, сегодня был тот еще денек. Папа бросил в меня пивную банку и закатил скандал, и я едва сдержался, чтобы не двинуть ему. Джеф, конечно же, выступил в роли миротворца и увел пьяного в хлам отца в дом. Когда я заскочил пообедать, старик сидел в гостиной, пил «Бад Лайт» и смотрел рекламные каналы. По его благостной улыбке стало понятно, что он уже забыл о том, что произошло.

– Привет. – Гаррет подходит к «Хендаю», у которого я только что поменял тормозные диски, и крепко меня обнимает, несколько раз похлопав по спине. Затем он переводит взгляд на моего брата. – Джеф, мужик. Давно не виделись.

– Джи! – Джеф откладывает гаечный ключ и направляется к нам, чтобы пожать Гаррету руку. – Где ты, черт побери, прячешься все это лето?

– В Бостоне. Последние две недели я вкалывал на крыше, под палящим солнцем.

Я ухмыляюсь, заметив, как сильно загорели его нос, шея и плечи. Ну и потому что я тот еще засранец, наклоняюсь и щелкаю пальцами по красному пятну на его левом плече.

Он морщится:

– Да пошел ты. Больно же!

– Бедняжка. Тебе надо попросить Уэллси, чтобы она приложила алоэ к твоим ранам.

Он хищно улыбается:

– О, поверь, она уже прикладывала. И поэтому она куда лучшая соседка, чем ты.

Соседка? А, точно. Я совершенно забыл, что все лето Ханна будет жить у нас. И это напоминает мне, что, пожалуй, следует поговорить с ним о том, чего ждать от осени. Въедет ли Ханна к нам насовсем. Я уже отошел от своей «влюбленности» в нее, и да, мне нравится ее компания, но еще больше мне нравится наша чисто мужская компания. Женское присутствие может внести разлад или типа того.

– Ты можешь сделать перерыв? – спрашивает Гаррет. – И ты тоже, Джеф. Пиццы хватит на троих.

Я мешкаю, представляя себе реакцию отца, когда он выйдет из дома и увидит, как вместо того, чтобы работать, я прохлаждаюсь с приятелем. Блин. Я не в настроении снова препираться с ним.

Но Джеф оказывается быстрее меня:

– Все нормально. Джон на сегодня закончил.

Я удивленно смотрю на него.

– Серьезно, я сам управлюсь, – говорит мне брат. – Закончу всю работу. А ты отведи Джи на задний двор и отдыхайте.

– Уверен?

– Я же сказал, – решительно отвечает Джеф.

Я киваю в знак благодарности и снимаю рабочий комбинезон. Мы с Гарретом выходим из гаража и идем по тропинке, ведущей к дому, но почти у самого коттеджа я сворачиваю к поляне на дальнем конце нашего участка. Давным-давно мы с Джефом соорудили там кострище, поставили вокруг него несколько садовых стульев. А в лесу за поляной есть домик на дереве, который мы построили, когда были детьми, и который за некачественную работу и непрочную конструкцию забраковал бы любой уважающий себя инспектор.

Гаррет ставит пиццу на ветхий деревянный столик между двумя стульями, затем достает из упаковки банку с пивом и кидает мне.

Я ловлю ее, но не открываю.

– Точно, я забыл, – сухо говорит Гаррет. – Пиво для слабаков. – Он закатывает глаза. – Мужик, поблизости нет девчонок. Какой смысл выпендриваться?

Выпендриваться? Ха. Мои друзья знают, что я пью пиво, только если нет другого выхода, всегда при этом утверждая, что у него дерьмовый вкус и оно совершенно не крепкое.

А если по правде? Его запах – тягостное напоминание о моем детстве. Как и вкус бурбона, на который переходит отец, когда у него заканчивается пиво.

– Просто сейчас мне не хочется пить. – Я ставлю банку на землю и беру кусок пиццы с беконом, протянутый другом. – Спасибо.

Гаррет плюхается на стул и тянется за куском для себя.

– Ты слышал ошеломительную новость о Конноре? Выбрали на первом же туре – как следует потешили его эго.

Мною овладевают смешанные чувства. Драфт новичков в НХЛ стартовал пару недель назад, и я был рад услышать, что двое игроков Брайара были отобраны. «Кингз» в первом туре урвали себе Коннора Трейнера, а «Блэкхокс» призвали одного из наших защитников, Джо Роджерса, в четвертом. И я чертовски горд за ребят. Оба второкурсники, оба талантливые игроки, и они заслужили быть в лиге.

Но в то же время, это еще одно напоминание о том, что я там никогда не окажусь.

– Коннор заслужил, чтобы его отобрали в первом раунде. Пацан быстрее молнии.

Гаррет медленно жует, его глаза задумчиво поблескивают:

– А Роджерс? Думаешь, он сразу попадет в состав «Хокс»? Или его отправят в запасные?

Я обдумываю свой ответ, а потом с неохотой отвечаю:

– В запасные. По-моему, они захотят еще больше развить его способности, прежде чем выпустить на лед.

– Да, я тоже так думаю. Он не очень ладит с клюшкой. И большинство его пассов идут в никуда.

Мы продолжаем говорить о хоккее, доедаем пиццу, и я наконец открываю банку, но делаю лишь пару глотков. Сегодня я не хочу пить. И, по правде говоря, в последнее время мне не до разгула. Если быть честным, после той ночи с Тори в прошлом месяце, мое настроение ниже нуля.

– Ну что, какие планы у Уэллси на осень? – спрашиваю я Гаррета. – Она переезжает к нам или как?

Он быстро мотает головой:

– Нет. Да и я бы сначала спросил у вас, как вы к этому отнесетесь. К тому же она сама этого не хочет. Летом это еще имеет смысл, потому что от нашего дома ей близко до работы, но когда начнется семестр, они с Элли снова решили жить вместе в общежитии,

– А она уже знает, чем хочет заниматься после окончания университета?

– Понятия не имею. Но у нее целый год впереди, чтобы определиться. – Гаррет на секунду умолкает. – Эй, а ты знаешь Мег, подругу Уэллси?

Я киваю, вызывая в голове образ симпатичной студентки с театрального, у которой, насколько я помню, есть парень-кретин.

– Да. Она ведь встречается с Джимми, верно?

– Джереми. И они расстались. – Гаррет снова замолкает. – Ханна спрашивала, не хочешь ли ты, чтобы она вас познакомила? Мег веселая. Она должна тебе понравится.

Я неловко ерзаю на стуле.

– Спасибо за предложение, но это мне неинтересно.

Он оживляется:

– Значит ли это, что та первокурсница, которой ты так одержим, наконец-то решила простить тебя?

После матча за кубок Стенли я честно рассказал Гаррету про всю нашу историю с Грейс. Выпитый мною виски развязал мне язык, и я во всех неприглядных подробностях поведал ему о «ночи Д», как я теперь называю нашу последнюю встречу. Теперь я жалею, что доверился ему, потому что разговор о ней вызывает боль в груди.

– Она по-прежнему не разговаривает со мной, – признаюсь я. – Все кончено, братан.

– Черт. Фигово. Значит, ты снова приударишь за юбками?

– Нет. – Теперь мой черед ненадолго замолчать. – Несколько недель назад я почти переспал с одной девушкой, она чуть старше меня.

Гаррет ухмыляется:

– Насколько старше?

– Ей… двадцать семь, наверное. Она работает учительницей, здесь, в городе. Невероятно сексапильная.

– Прикольно. И ты… погоди, что значит почти?

Я делаю еще глоток пива и неохотно выдавливаю:

– Не смог.

Гаррет выглядит ошарашенным:

– Как так?

– Потому что… это было… – Я стараюсь подобрать нужные слова, чтобы описать ту провальную ночь с Тори. – Не знаю. Я пришел к ней, на все сто готовый оттрахать ее до потери сознания, но когда она попыталась поцеловать меня, я просто слинял. У меня было чувство… пустоты, что ли.

– Пустоты, – в изумлении эхом повторяет за мной Гаррет. – Что это значит?

Если бы я сам это знал, черт подери. С самого начала моей учебы в колледже я редко когда отказывался от секса. Мне казалось, что я могу жить одним днем и брать от жизни все, что она мне дает, потому что завтра меня ждет работа механика и жизнь в глухой дыре типа Мансена. И в ту ночь у Тори… было точно так же безрадостно.

Я поднимаю банку к губам и в этот раз выпиваю чуть ли не половину. Господи, моя жизнь до смерти угнетает меня.

Гаррет с озабоченностью наблюдает за мной:

– Мужик, что происходит?

– Ничего.

– Чушь. У тебя такой вид, как будто только что умерла твоя собака. – Он тут же оглядывает поляну. – Ох, черт, у тебя правда умерла собака? А у тебя вообще была собака? Я вдруг понял, что ничего не знаю о твоей жизни здесь.

Он прав. За все три года, что мы знаем друг друга, Гаррет оказался у меня дома всего лишь во второй раз. Я всегда делал все возможное, чтобы разграничить мою домашнюю жизнь и мою жизнь в университете.

И дело не в том, что Гаррет не смог бы меня понять. Ведь его отец оказался тоже далеко не святым. Я до сих пор пребываю в шоке от того, что отец Гаррета избивал его. Фил Грэхем – звезда хоккея, особенно в наших краях, и в детстве я боготворил его, но когда Гаррет рассказал мне обо всем, я уже не могу слышать даже имя этого человека без желания воткнуть ему в грудь конек и повернуть. Что есть сил.

Так что да, думаю, после того, как Гаррет поделился со мной подробностями своего паршивого детства, я бы мог поделиться с ним своими. Но я не сделал этого, потому что это не самая моя любимая тема для разговоров.

Но сейчас? Сейчас я устал держать все это в себе.

– Ты хочешь узнать о моей жизни здесь? – ровным голосом спрашиваю я. – Опишу в двух словах: тут херово.

Гаррет опускает свою банку с пивом на колено и встречается со мной взглядом:

– Как так?

– Мой отец – старый алкоголик, Джи.

Он присвистывает:

– Ты серьезно?

Я киваю.

– Почему ты раньше мне об этом не говорил? – С огорченным видом Гаррет качает головой.

– Потому что в этом нет ничего такого. – Я пожимаю плечами. – Все так, как оно есть. Он то и дело срывается с катушек. А мы постоянно разгребаем его дерьмо.

– Поэтому вы с Джефом фактически сами управляете мастерской?

– Угу. – Я делаю вдох. Да пошло оно все! Если сейчас время признаний, нет смысла чего-то недоговаривать. – В следующем году я буду работать здесь на постоянной основе.

– Что ты имеешь в виду? – Гаррет хмурится. – Погоди, это из-за драфта? Я же уже говорил тебе…

Я перебиваю его:

– Я сам сделал так, чтобы меня не выбрали.

В глазах друга мелькают шок и обида, и его лицо становится мрачнее тучи:

– Блин, скажи, что ты не шутишь.

Я киваю.

– Почему, черт тебя подери, ты ничего не говорил?

– Потому что я не хотел, чтобы ты попытался уговорить меня передумать. В тот самый день, когда я получил стипендию на обучение в Брайаре, я уже знал, что не буду играть в профессиональный хоккей.

– Но… – Теперь он даже захлебывается словами. – А как же все наши мечты о том, как мы с тобой носим хоккейные свитера «Брюинз»?

– Это были просто мечты, Джи. – В моем голосе отражается все отчаяние моего будущего. – Мы с Джефом уже обо всем договорились. Он работает здесь, пока я учусь, а потом мы меняемся местами.

– Это чушь! – снова говорит Гаррет. На этот раз с яростью.

– Нет, это жизнь. Джеф отпахал свое, теперь моя очередь. Кто-то должен, иначе мой отец потеряет свой бизнес и дом, и…

– И это его проблемы, – перебивает меня Гаррет, его серые глаза мечут молнии. – Не хочу показаться бесчувственным, но это действительно так. Ты не обязан заботиться о нем.

– Нет, обязан. Он мой отец. – Угрызения совести сдавливают горло. – Пусть он пьяница, пусть порой ведет себя как последний урод, но он болен, Джи. Несколько лет тому назад папа попал в аварию и жутко покалечил ноги, так что теперь он мучается от постоянной боли и едва может ходить. – Я проглатываю ком в горле и стараюсь сдержать горечь. – Может быть, когда-нибудь мы сможем уговорить его пройти курс реабилитации. А может, и нет. Но в любом случае мне нужно остаться здесь и заботиться о нем. Это не продлится вечно.

– А сколько?

– Пока Джеф не удовлетворит свою мечту о путешествиях. – тихо отвечаю я. – Он и его девушка собираются пару лет поколесить по Европе, а по возвращении осесть в Гастингсе. Джеф снова займется мастерской, и я буду свободен.

Гаррет словно ушам своим не верит:

– Значит, ты ставишь свою жизнь на паузу? На несколько лет?

– Да.

Повисшая между нами тишина лишь усиливает дискомфорт. Я знаю, что Гаррету не нравятся мои планы, но ничего не могу с этим поделать. У нас с Джефом уговор, и у меня нет другого выхода.

– Ты и не собирался звонить тому агенту.

– Нет, – сознаюсь я.

Он стискивает челюсти. Затем тяжело вздыхает и, склонившись вперед, проводит рукой по волосам.

– Жаль, что ты не рассказал мне обо всем этом раньше. Если бы я знал, не стал бы так наседать на тебя по поводу профессиональной карьеры.

– Рассказал бы о том, что мое будущее такое же безрадостное, как срок в тюрьме? Вернее, что это и есть срок в тюрьме? Я даже думать об этом не хочу, Джи.

Я смотрю вдаль. Солнце уже село, но небо еще светлое, и наш участок видно превосходно. Старенький коттедж и заросшая одуванчиками лужайка.

Иллюстрации к жизни, которая мне предстоит после окончания колледжа.

– Поэтому ты отрывался как будто в последний раз? – спрашивает Гаррет. – Потому что ты веришь, что завтра у тебя не будет, в буквальном смысле?

– Оглянись, мужик. – Я обвожу рукой сгоревшую на солнце траву, старые шины, разбросанные по земле. – Вот оно, мое завтра.

Он вздыхает:

– Значит, получается, ты знал, что никогда не будешь играть в НХЛ, и поэтому решил, что можешь вкусить все прелести статуса звезды колледжа и наслаждаться бесконечной очередью готовых на все телочек? – У Гаррета такой вид, словно он пытается не засмеяться. – Пожалуйста, только не говори мне, что стал играть в хоккей исключительно из-за доступного секса.

Я хмуро смотрю на него:

– Конечно нет. Это просто один из приятных бонусов.

– Приятный бонус, говоришь? Тогда почему ты так жаждешь серьезных отношений? – Он выгибает бровь. – Да, Ханна мне рассказала.

– Что именно мы сейчас обсуждаем, Джи? Мою сексуальную жизнь? Потому что мне показалось, что мы говорили о моем будущем. Которое, кстати, похоже на чью-то дурацкую шутку, понимаешь? Проклятье, мне не на что надеяться! Никакого хоккея, никаких девчонок, никакого выбора.

– Это неправда. – Гаррет умолкает. – У тебя есть год.

Я хмурюсь:

– И что?

– Целый год, Джон. Твой последний год в колледже. Еще один год на то, чтобы сделать выбор. У тебя есть хоккей, твои друзья, а если ты хочешь девушку, то и ее сможешь заполучить. – Он фыркает. – Но это значит, что тебе придется держать свой член подальше от любительниц поразвлечься, у которых интеллект хоккейной клюшки.

Я прикусываю щеку изнутри.

– Хочешь совет? – В его глазах светится искренность. – Если бы я знал, что у меня есть еще год перед тем, как я… собирался сказать «должен», но придерживаюсь мнения, что ты не должен ничего. Ты выбираешь, что бы там ни было, и ты уже сделал свой выбор. Так вот, если бы я знал, что со следующего года моя жизнь будет поставлена на паузу, то попытался бы использовать оставшееся у меня время по полной. Перестань делать то, от чего чувствуешь внутри пустоту. Веселись. Наладь отношения с той девушкой, если это сделает тебя счастливым. Кончай хандрить и проведи свой последний год в колледже с максимальной пользой.

– Я не хандрю.

– Что ж, но и ничего полезного не делаешь.

Я кусаю щеку до тех пор, пока не начинает идти кровь, но едва замечаю медный привкус, заполнивший рот. Предстоящий год я воспринимал как смертный приговор, но, возможно, Гаррет прав. Возможно, мне пора рассматривать этот год как год возможностей. Еще триста шестьдесят пять дней, чтобы наслаждаться свободой. Играть в игру, которую люблю. Тусоваться с друзьями, которых мне повезло иметь и которых я скорее всего не заслуживаю.

Свобода, хоккей и друзья. Ну вот, готов мой список.

Хотя знаете, что будет под пунктом номер один? Это же очевидно.

Мне нужно исправить ситуацию с Грейс.