Идет тридцать третий день моей каторги в «Логан и сыновья», когда происходит мой первый конфликт с отцом. Я этого ждал, даже с каким-то нетерпением, хотя с первого дня моего возвращения домой папа меня почти не трогал.

Он не спрашивал ни про учебу, ни про хоккей. Не пытался вызвать во мне чувство вины, укоряя тем, что я не приезжал навещать его. Он лишь жаловался на боль в ноге и бросал в меня пивные банки со словами «Выпей пивка со своим стариком, Джонни».

Ну да, точно. Никогда этому не бывать.

Хотя я только рад, что он не достает меня. Если честно, я слишком измотан, чтобы ссориться с ним сейчас. Жесткая программа тренировок в межсезонье, которую составили нам тренеры, отнимает все силы. Я встаю на рассвете, чтобы позаниматься, потом вкалываю до восьми вечера в гараже, затем опять занимаюсь перед сном, падаю в кровать, а на следующий день все повторяется вновь.

Раз в неделю я езжу на убогий крытый каток Мансена, где отрабатываю броски и технику катания с Виком, одним из ассистентов тренера, который приезжает из Брайара следить, чтобы я не потерял форму. Я обожаю его за это и с нетерпением жду наших встреч, но сегодня не этот день.

Клиент, с которым я как раз сейчас работаю, – прораб единственной строительной бригады в городе. Его зовут Берни, и он классный мужик, если не обращать внимания на его постоянные попытки уговорить меня присоединиться к летней хоккейной лиге Мансена, чего я совершенно не горю желанием делать.

Берни приехал пять минут назад с пятисантиметровым гвоздем в переднем колесе своего пикапа, потом, как обычно, долго и нудно рассказывал мне, почему я должен присоединиться к их лиге, но сейчас мы обсуждаем варианты ремонта его шины.

– Слушай, я с легкостью залатаю твое колесо, – говорю я ему. – Вытащу гвоздь, заткну пробоину и накачаю шину. Это определенно будет дешевле и быстрее всего. Но Берн, твои колеса не в лучшем состоянии. Когда ты последний раз менял резину?

Он поглаживает свою косматую, уже начавшую седеть бороду:

– Лет пять назад. Может, шесть.

Я опускаюсь на колени рядом с передним левым колесом и снова быстро осматриваю его.

– Протекторы на всех четырех шинах почти износились. Не полсантиметра, но близко к этому. Через пару месяцев ездить на них уже будет небезопасно.

– Ох, парень, у меня нет денег, чтобы заменить их прямо сейчас. К тому же бригада работает на крупном заказе в Броктоне. – Берни дружески хлопает по капоту. – И я буду нуждаться в этой малышке всю неделю. Так что пока залатай колесо.

– Ты уверен? Потому что тебе все равно придется вернуться к нам, когда протекторы сотрутся. Я рекомендую тебе заменить шины сейчас.

Он отмахивается от моего предложения своей мясистой рукой:

– Давай в следующий раз.

Я киваю, не вступая в спор. Ведь какое первое правило обслуживания? Клиент всегда прав. Тем более что его шины вряд ли лопнут в течение следующих нескольких часов. Резина еще какое-то время протянет, пока наконец не выйдет из строя.

– Ну ладно. Тогда пока просто починю колесо. Это займет около десяти минут, но сначала мне нужно отрегулировать сход-развал на этой «Джетте». Так что итого где-то полчаса. Подождешь в офисе?

– Не, прогуляюсь и покурю. Мне еще необходимо сделать несколько звонков. – Он буравит меня взглядом. – И ради бога, ты нужен нам на льду, парень. По вечерам в четверг. Подумай об этом, ладно?

Я снова киваю, но мы оба знаем, каким будет мой ответ. Каждый год «Мансен Майнерс» делают мне это предложение, и каждый год я его отклоняю. Честно, даже мысль об этом уже нагоняет тоску. Это лишь напоминание, что в следующем году я перейду из команды Первого дивизиона в «Мансен Майнерс». Да-да, и буду ведущим игроком в любительской лиге, в команде, которая названа в честь несуществующих шахтеров. Потому что в Мансене нет шахт и никогда не было.

Меньше чем через минуту после того, как Берни выходит на улицу, из офиса появляется мой отец и, прихрамывая, подходит ко мне. К счастью, в его руках нет никаких емкостей с алкоголем. Значит, у него хватает здравого смысла не появляться пьяным перед клиентами.

– И что это, на хрен, сейчас было? – требовательно спрашивает он.

Вот вам и здравый смысл – у отца заплетается язык, он шатается, даже опираясь на свою трость, и я рад, что весь день он просидел в офисе, вне видимости.

Я сдерживаю вздох:

– О чем ты говоришь?

– Почему ты не заставил его поменять резину? – Щеки отца раскраснелись от гнева, и даже несмотря на то, что я провел дома уже больше месяца, его изможденный вид по-прежнему поражает меня. Словно вся кожа с его лица, рук и торса сползла вниз, на отвратительный пивной живот, торчащий из-под поношенной футболки. Если не смотреть на его брюхо, то он худой как жердь, и мне тяжело видеть его таким.

Я видел его фотографии, сделанные в молодости – когда-то папа был действительно хорош собой. И я помню, каким он был, когда не пил. Щедрый на улыбку, всегда готовый пошутить и посмеяться. И я скучаю по тому человеку. Господи, как же сильно я иногда по нему скучаю!

– Ремонт пробитого колеса за тридцать баксов вместо четырех новых шин? – кипит от злости отец. – Да что, черт побери, с тобой такое?

Я стараюсь не выходить из себя:

– Я порекомендовал ему заменить шины. Он не захотел.

– Не надо рекомендовать! Надо заставлять. Надо навязывать силой, мать твою!

Я бросаю осторожный взгляд в сторону Берни, но к счастью, он стоит в самом конце подъездной дорожки, курит сигарету и говорит по телефону. Господи. А если бы он это услышал? Смог бы мой отец сдержаться и не говорить всего этого дерьма в присутствии постоянного клиента? Я не знаю, честное слово.

Еще только половина второго, а он уже еле стоит на ногах, как если бы вылакал весь запас винно-водочного магазина.

– Почему бы тебе не вернуться в дом? – мягко спрашиваю я. – Тебя покачивает. У тебя болят ноги?

– У меня ничего не болит. Я взбешен!

Последнее слово он произносит как «вспешен». Здорово. Он так пьян, что даже шепелявит.

– Да что ты тут делаешь вообще, если раскидываешься деньгами, как будто они на деревьях растут? Скажешь ему, что эти шины небессопасны. И хватит тут рассговоры водить про свою чертову хоккейную команду!

– Пап, мы не говорили про хоккей.

– Чушь. Я все слышал. – Человек, который приходил на все мои хоккейные матчи в девятом классе, сидел позади нашей скамьи запасных и поддерживал меня громкими возгласами… теперь он насмехается надо мной. – Думаешь, ты теперь большая звезда, а, Джонни? Не-е-е, это не так. Если ты так хорош, то что это никто не задрафтовал тебя?

Вокруг моей груди словно сжимаются тиски.

– Пап… – Тихое предостережение исходит от Джефа, который вытирает измазанные машинным маслом руки о тряпку и шагает к нам.

– Не вмешивайся, Джефи! Я говорю с твоим старшим братом. – Папа моргает. – Млашим то есть. Он же млашше, да?

Мы с Джефом обмениваемся взглядами. Вот дерьмо. Он реально не в себе.

Обычно один из нас все время присматривает за ним в течение дня, но сегодня, стоило нам открыться утром, как нахлынули клиенты. Я не слишком волновался, потому что отец все время был в офисе, но теперь проклинаю себя за то, что забыл первое правило из справочника алкоголика: всегда держи выпивку под рукой.

Наверное, у него была спрятана заначка. Когда они с мамой еще были вместе, ему все время каким-то образом удавалось прятать спиртное. Как-то раз, когда мне было лет двенадцать, у нас потек бачок унитаза. Я поднялся наверх, чтобы починить его, и когда открыл крышку, увидел плавающую в воде бутылку водки.

Всего лишь один типичный день в семействе Логанов.

– Ты выглядишь усталым, – говорит Джеф и крепко сжимает плечо отца. – Почему бы тебе не вернуться в дом и не вздремнуть?

Отец снова моргает, злость сменяется замешательством. На мгновение вид у него становится как у маленького потерявшегося мальчика, и вдруг я чувствую, что вот-вот готов разрыдаться. В таких случаях, как этот, мне хочется схватить его за плечи и встряхнуть как следует, попросить его помочь мне понять, зачем он пьет. Мама говорит, что это генетическое, и я знаю, что по папиной линии у нас в роду были родственники, подверженные депрессиям и алкоголизму. Черт, может так оно и есть. Может правда, именно в этом причина того, почему он не может перестать пить. Но часть меня до сих пор не может полностью смириться с этим. У него было счастливое детство, черт побери. Потом жена, которая любила его, два сына, которые изо всех сил старались угодить ему. Так почему ему было этого мало?

Я понимаю, что он алкоголик. Я понимаю, что он болен. Но мне очень тяжело понять, как бутылка оказывается самым важным в твоей жизни, настолько важным, что ради нее ты охотно готов отказаться от всего.

– Да, наверное, я немного устал. – мямлит отец, его глаза по-прежнему застилает туман рассеянности. – Я, ох… пойду вздремну.

Мы с братом наблюдаем, как он, ковыляя, уходит, и тут Джеф поворачивается ко мне с печальным видом:

– Не слушай его. Ты очень хороший хоккеист.

– Ну да, конечно. – Я стискиваю челюсти и возвращаюсь обратно к подъемнику, где меня ждет работа над спортивной «Джеттой». – Мне нужно закончить.

– Джон, он не понимает, о чем говорит…

– Забудь об этом, – ворчу я. – Я уже забыл.

Я закрываю мастерскую позже обычного. Намного позже обычного, потому что, когда приближается восемь вечера, меня воротит от мысли, что на ужин нужно вернуться домой. Джеф заскочил около девяти и принес мне остатки мясного рулета, а также тихо сообщил, что папа «немного протрезвел». Что уже смешно, потому что даже если вдруг прямо сейчас он решит завязать и бросит пить, его кровь настолько разбавлена алкоголем, что потребуется не один день, чтобы вывести его из организма.

Сейчас десять пятнадцать, и я надеюсь, что когда я приду домой, отец уже будет спать. Нет, я молюсь об этом. Потому что сейчас у меня совсем нет сил разбираться еще и с ним.

Я выхожу из мастерской через боковую дверь и останавливаюсь, чтобы бросить ключи от «Джетты» в маленький почтовый ящик, прибитый к стене. Владелица машины, симпатичная брюнетка, что преподает в начальной школе Мансена, должна будет забрать их сегодня, и я уже припарковал автомобиль в специально предназначенном для этого месте.

Дважды проверив висячий замок на двери гаража, я поворачиваю на тропинку, ведущую к дому, как раз в тот момент, когда сквозь деревья прорезается свет фар и на подъездную дорожку заруливает такси. За рулем сидит пожилой мужчина, который с опаской смотрит на меня, и тут задняя дверь открывается и из машины выпархивает Тори Ховард, и вокруг ее высоких каблуков взлетает облако дорожной пыли.

Заметив меня, она машет рукой, а затем показывает водителю, что он может ехать. Спустя мгновение брюнетка, виляя своими крутыми бедрами, направляется ко мне.

Тори, невероятной красоты девушке, лет двадцать семь. Она переехала в Мансен пару лет назад и несколько раз в год привозит свою машину на осмотр. Но поверьте мне, машина не единственное, что ей хочется оставить на осмотр. Девушка подкатывает ко мне каждую нашу встречу, но я так и не воспользовался ее более чем откровенными предложениями, потому что обычно всегда рядом был Джеф, а мне не хочется, чтобы он думал, будто я сплю с клиентами.

Но сегодня здесь только я и она, Джефа нигде не видно.

Когда Тори приближается ко мне, на ее лице играет улыбка:

– Привет.

– Привет. – Я киваю в сторону удаляющихся задних габаритных огней такси. – Надо было сказать мне, что тебя некому подвезти. Джеф или я привезли бы тебя.

– О, правда? Я и не думала, что вы предоставляете многопрофильные услуги, – шутит она.

Я пожимаю плечами:

– Мы стараемся угодить нашим клиентам.

Ее улыбка становится еще шире, и до меня доходит, как похабно прозвучала моя беспечная фраза. Я ни в коем случае не пытался флиртовать с ней, но вот в ее глазах появляется похотливый блеск.

Я тут же замечаю, что они почти такого же оттенка, как карие глаза Грейс. Но только вот Грейс никогда не смотрела на меня так, словно хочет съесть и попросить добавки. В ее взгляде было что-то искреннее. Знойное тоже, но он никогда не был таким же расчетливым и чрезмерно откровенным, как тот, каким сейчас поедает меня Тори.

И черт, мне действительно нужно перестать думать о Грейс. Я даже не могу сосчитать, сколько раз звонил ей за последнее время, но ее продолжительное молчание говорит само за себя. Она не хочет слушать мои извинения. Она не хочет меня видеть.

Но в то же время во мне по-прежнему живет надежда, что она передумает.

– А знаешь, с каждым разом ты все хорошеешь и хорошеешь, – растягивая слова, говорит Тори.

Сомневаюсь. Скорее наоборот, я выгляжу все более и более уставшим. К тому же на моей щеке красуется полоска машинного масла, но Тори, похоже, это нисколько не смущает.

Она надувает губки:

– Что, ты не собираешься вернуть комплимент?

Я невольно ухмыляюсь:

– Тори, ты прекрасна и сама об этом знаешь. Тебе не обязательно слышать это от меня.

– Нет, иногда это очень даже здорово.

Не уверен, что мне нравится направление, которое принимает наш разговор, и я меняю тему:

– Так ты получила мое сообщение? Я объяснил, что мы сделали с машиной, но если хочешь, могу сейчас повторить.

– Не нужно. И так понятно, что ты дал исчерпывающие объяснения. – Она склоняет голову. – У тебя есть какие-нибудь планы на сегодня?

– Нет. Приму душ и завалюсь спать. Долгий был день, а завтра будет еще длиннее.

– Душ, значит? А знаешь, – небрежным тоном говорит она, – я недавно установила в своей душевой кабине вторую лейку. – Но то, как она заканчивает это предложение, имеет особый смысл. – Я постоянно видела в кино эти невероятные душевые с миллионом леек и подумала: а почему я не могу заиметь такую же? И потом поняла – очень даже могу. – Тори широко улыбается. – И вот я вызвала сантехника, на той неделе он пришел и все установил. Я даже описать не могу, как это круто. Струи воды, спереди и сзади? Это волшебно.

И-и-и-и-и вот мой член почти встал.

Не могу осуждать себя за это, потому что, во-первых, у меня не было секса почти три месяца, а во-вторых, когда красивая женщина описывает тебе свой душ, с тобой явно что-то не так, если ты не представляешь ее в этом самом душе. Голой. Когда ее обдают струи воды… спереди и сзади.

– Заходи как-нибудь в гости, сам попробуешь, – говорит она, и ее подмигивание такое же незаметное, как шлепок по заднице.

В груди разрастаются сомнения. В любое другое время я бы без колебаний залез в ее душ. Но я по-прежнему тешу себя надеждой, что Грейс, может быть… может быть что? Напишет? Примет мои извинения? Но даже если и так, это не означает, что она захочет со мной встречаться. Черт, да и почему? Она хотела заняться со мной сексом, а я отверг ее.

Мое молчание затягивается, и Тори вздыхает:

– Я много чего слышала о тебе, Логан, и должна сказать, разочарована тем, что эти слухи не подтвердились.

Я прищуриваюсь:

– Что за слухи?

– Ну, что ты ходячий секс. Готов ко всему. Хорош в постели. – Она дерзко улыбается мне. – Или может, все это правда, но только тебе не нравятся женщины постарше. Но хочу, чтобы ты знал, я опросила своих друзей, и все они сошлись во мнении, что наша шестилетняя разница в возрасте не делает меня охотницей на юнцов.

Я заливаюсь смехом:

– Ты определенно не охотишься за юнцами, Тори.

– Значит, я не твой тип.

Мой взгляд блуждает по ее торчащим грудям, выпирающим из-под облегающей кофты, по стройным длинным ногам. Не мой тип? Ну конечно! Она как раз из тех девушек, которые обычно меня привлекают.

Но тогда что, черт побери, останавливает меня? Грейс? Потому что после стольких месяцев тишины, может, уже пришло время понять намек.

– Не-е, это не так, – невозмутимо говорю я. – Обычно ты просто натыкаешься на меня, когда я чем-то отвлечен.

– Хм-м. Значит, сейчас ты чем-то отвлечен?

– Нет. А вообще… – Мой взгляд снова застывает на ее груди, а потом встречается с ее взглядом. – Почему бы мне и правда не зайти к тебе помыться в душе?