Глава девятая
1
Новый гость Чимова – Яков Певченко на самом деле ужас мог вселить в любого. В ленковском стане за ним укрепилась репутация равнодушного, безжалостного убийцы. Со своим напарником, опять же бойцом карбата Главупра ГПО, Ильей Волковым, нападали на мелких китайских торговцев, убивали своих жертв за тридцать – сорок рублей выручки. Грабили и убивали в китайских киосках на Ангарской и Кротовской улицах, на тракте к Игумновским приискам, у станционного моста, в Антипихе.
Зная, что для Певченко лишить человека жизни – раз плюнуть, Ленков всегда брал Яшку на разбирательства с провинившимися перед ним членами шайки или посылал чинить расправу. С дружком своим Волковым в лесу, около архирейской дачи, Певченко по ленковскому приказу убил «за оттырку» – присвоение украденного – Григория Иванова. За это же удавили они Никифора Иващенко.
А на Ленской улице целым кагалом – Ленков, Певченко и еще два палача – Илья Никифоров и Васька Григорьев – убили «своего» Василия Михайлова. Первым его схватил за горло главарь, потом навалились и душили на земле всем скопом, а после подвесили убитого в петле, имитируя самоубийство.
Выстрелом, точно в сердце, из любимого кольта Ленков в присутствии Певченко расправился с Евгением Антоновым, тоже «оттырщиком».
Прямо на вокзале зарезал Яшка по Костиному приказанию Ивана Пропуткина, а до этого затолкал в прорубь на Читинке полуживого Андрея Григорьева. Сколько Яшка поубивал на трактах проезжего люда – кроме него, не знал никто, но счет шел на десятки жизней.
Рассказами про Яшкины кровавые дела, Чимов наглядно рисовал перепуганному Осипу прямую перспективу его возможных намерений отойти от шайки. Обратной дороги не было… Голубицкого раздавили жестокость и размах преступного промысла, размер сумм и ценностей, которыми ворочали бандиты во главе с Ленковым. По его, Осипа, деревенским понятиям, денег и товара было немерено!
Но еще больше убивало другое – оказалось, что карбат попросту кишит бандитским элементом! Еще когда Осип служил, до перевода в парикмахерскую, в четвертой роте, познакомился он и начал приятельствовать с Федором Сидоровым. Теперь же Федор, через Ленкова сошедшийся с Чимовым, узрел около него и своего дружка. Потому в разговорах его не стеснялся. Так Осипу открылось, что в квартире Сидоровых главарь Ленков часто жил-ночевал зимой, бандиты там порой собирались для походов на «дела», был здесь и потайной склад краденых вещей, часть из которых Сидоров-старший перешивал для продажи.
Бандитский размах, бесцеремонность, с которой ленковцы открыто обсуждали в карбатовской парикмахерской будущие или уже совершенные преступления, реальная угроза расправы за длинный язык – все это породило в Голубицком такой уровень страха, что он напрочь отбил у Осипа хотя бы крошечное, минутное намерение сообщить командованию или в милицию о бандитском гнезде под носом Госполитохраны.
Тем временем в парикмахерской караульного батальона тайный штаб ленковской шайки действовал уже вовсю. Сам главарь ночевал в карбате почти всё последнее время, только иногда меняя место ночлега на светёлку в доме портного Сидорова, куда его уводил розовощёкий Федька в сопровождении Яшки Певченко.
Впрочем, никто не знал, настоящая эта фамилия у Яшки или нет. Он то назывался Певченко, то Шевченко, то обоими фамилиями одновременно, проще было обходиться его кличкой – Яшка-с-чубом.
Яшка постоянно околачивался в парикмахерской, взяв за моду изводить Осипа Голубицкого рассказами о своих кровавых похождениях. Вызнал через Чимова тонкую струнку у парня.
– Погулеванили мы по зиме на Кадалинских кирпичных сараях, – монотонно бубнил, вылив в глотку пару стаканов ханки или разведенного спирта, Яшка-с-чубом. – Втроем были: Костя, Яха Верхоленцев да я. Подловили там человечка, вытрясли… Понятное дело, вначале пульнул я ему в лобешник, шоб он не орал и не сопротивлялся… А потом мы там же, за кирпичными сараями, еще одного человечка уконтрапупили. Но в другую ночь, потому как с нами ещё Борька был… этот… как его… низкого роста… Или, вот, я одного в Кузнечных хлопнул удачно – триста рублёв серебром зараз! Не то что китайцев бить… У этих узкоглазых больше сороковника сроду не находил. Иной раз все карманы обшаришь, все обсмотришь, по всем закоулкам лавчонку облазишь – нема, шоб ты сказився!
Яшка, прищурившись, смотрел на обмершего Осипа, потом широко раззявливал в ухмылке щербатый рот и продолжал нагнетать страх:
– …А, вот, ежели бурятов перестреть на тракте и перехлопать, то неплохо можно разжиться. Осенью трех «налимов» пришибли с Костей и Борькой на тракте, так почти семь сотен золотых рубликов взяли. А оне-то при оружьи были. Не помогло… Зато взяли с них большой смит-вессонский револьвер и два нагана… Хы, Костя потом наганы другим бурятам продал! – затрясся в беззвучном смешке Яшка, только глаза так и остались холодно-рыбьими.
– …А в марте мы там же, на тракте, шестерых завалили, от которых полторы тыщи рубликов золотых взяли… Тоже Костя дело возглавлял, а ещё там Илюха Волков был. Мы с ём и перебили всю публику. От так-то, паренек-парниша… Бурятского народу перекокали мы – пропасть! И опять жа, в тот же самый день перешли с тракта к Черновским, там взяли одного мужичка с подводою. Его не убивали. Обчистили субчика, отобрали полста рублей золотом, а его связанного на телегу положили да – как шугнем лошака по дороге! Смеху бы-ыло… – протяжно и задумчиво закончил Яшка свои страшные воспоминания и потянулся за наполненным стаканом, уже потеряв интерес к Голубицкому.
Воспользовавшись «паузой», Осип выскользнул из парикмахерской и, дойдя до кухни, где в это время никого не было, вытащил наконец из-за лавки сложенную газету. Тот самый номер «Дальне-Восточного пути», который в первую их встречу показывал и читал Ленков. Измятую гармошку газетных листов Осип, прибирая у Чимова в «кандейке», нашел под кроватью, пробежал наутро глазами – вчитываться было недосуг, только и сховал за лавку, на которой ночевал. А потом и запамятовал от страха про газетку. Нынче же этот Яшка своими зловещими разглагольствованиями напомнил.
«Последняя „встреча“ уголовного розыска с Ленковым, – писала газета, – произошла случайно 29 марта около 9 часов вечера на Большом Острове. Угрозыск получил сообщение, что в один из домов на Большом Острове зашли четверо подозрительных, причем двое из них походили по описаниям на разыскиваемых по другим делам преступников. Были командированы трое агентов, которые и наткнулись в этом доме на самого Ленкова, его „правую руку“ Верхоленцева, некоего Метляева и Храмовских, брата содержащегося в тюрьме за убийство домовладельца Храмовских. Первая неожиданность сменилась второй, – как только агенты розыска открыли дверь, по ним сейчас же была открыта стрельба из револьверов. Стреляли из дверей и двух окон. Агентам приходилось стрелять с осторожностью, так как в доме находились две женщины и несколько детей. Один из агентов бросил в дом бомбу с целью этим заставить преступников выйти на улицу. Бомба была не заряжена во избежание взрыва и ранения или убийства женщин и детей.
Хитрость удалась, и преступники во главе с Ленковым выбежали из дому, продолжая отстреливаться. При перестрелке на улице один из преступников – Верхоленцев был тяжело ранен, остальные скрылись; ранен также и один из агентов.
Раненому Верхоленцеву удалось все же скрыться в другом доме, где он был найден последовавшей вскоре за перестрелкой облавой всего района. Между прочим, Верхоленцев дважды бегал из-под стражи, причем в последний раз его товарищ по бегству был убит, а ему удалось скрыться.
С поимкой Верхоленцева весь „кадровый“ состав шайки переловлен. Неуловимым остается один Ленков».
Осип Голубицкий тяжело вздохнул.
Из бандитских пьяных россказней уже был наслышан об истинных обстоятельствах ранения и последующего обнаружения Верхоленцева. Как и о том, что в доме Храмовских в тот раз Ленкова не было. Газетчики попросту всё собирали в кучу, создавая у читателей впечатление, что уголовный розыск чуть ли не наступает Ленкову на пятки.
К сожалению, Осип видел другое. Не сильно-то шайка поредела, а Ленков и снующие туда-сюда через парикмахерскую бандиты чувствуют себя нагло и уверенно.
Голубицкий непроизвольно поежился, представив безжизненные глаза ленковского палача Яшки Певченко-Шевченко.
Дернув плечами, Осип перевернул газетный лист и продолжил чтение. Обширная статья «Неуловимый „блат“» была разбита автором на короткие главки, отчего казалась прямо-таки научным исследованием. По крайней мере на малограмотного Голубицкого производила большое впечатление объемом, но ещё больше – содержанием.
«Сейчас, с поимкой главного ядра шайки Ленкова, – строчило бойкое перо, – выясняются любопытные подробности этой „организации“.
КТО ТАКОЙ ЛЕНКОВ?
Ленков – забайкальский крестьянин, во время атаманщины долго партизанивший, но потом свихнувшийся на „блатную дорожку“. Свою деятельность „по блату“ Ленков начал сравнительно недавно у себя на родине – в районе села Куки, где находится семья Ленкова.
Человек незаурядной энергии и абсолютно не знающий чувства страха, он скоро приобретает популярность в преступном мире, а затем переносит свою деятельность в Читу. Здесь, после первых же удачных „дел“ вокруг Ленкова отобралась группа самой отчаянной „блатни“, руководство над которой Ленков и взял в свои руки.
ИХ „РАБОТА“
Сейчас определенно установлены одиннадцать грабежей, вооруженных и с убийствами, совершенных шайкой. К этому надо добавить еще ряд краж со взломами, – мелкими кражами ленковцы не занимались.
ОБРАЗЦОВАЯ „РАЗВЕДКА“
Разведка у них поставлена была образцово – это видно из показаний арестованных членов шайки о предполагаемых и намеченных в ближайшем будущем делах, именно: ограбление фирмы Нобеля и одного из местных домовладельцев. Шайка точно знала местонахождение ценностей и количество их. Наводчиками шайки были лица, даже причастные к местному торговому миру…»
«Это точно!» – мысленно согласился Осип, которому сам Яшка-с-чубом говорил, что это он ночью – неуловимый и ловкий налетчик, без страха и сомнения, а днем у него тоже есть место службы – бойцом охраны продмагазина. «Запустили козла в огород!» – зло подумал Голубицкий, шелестя газетой.
«„…ПОПУЛЯРНОСТЬ“ ЛЕНКОВА
Популярность Ленкова распространилась далеко за пределы Читы. Он, например, получил приглашения из Верхнеудинска приехать туда с „ребятами“, причем ему уже были подготовлены два „дела“.
КВАРТИРЫ
В Чите шайка имела несколько хаз, но наиболее удобной считалась хаза городского собаколова Лебедева (арестован). Сюда ленковцы безопасно стекались для дележки, обсуждения планов, и нередко некоторые пользовались ночевкой…»
Фамилия Лебедева была для Осипа новой. О бандитском пристанище в квартире Живодера, как прозвали Лебедева в шайке, рассказал на допросе Григорий Верхозин, один из арестованных у Земской больницы ленковских «старичков».
Лебедева страшились даже в шайке. Припрятывать у него награбленное было удобно, но на ночевку отваживались немногие, лишь по крайней на то необходимости.
Жутким местом было логово Живодера. И сам он, казалось, сочился такой лютой жестокостью, что волосы вставали дыбом при общении с ним. Хотя почти никогда с круглого его лица не сходила легкая, блаженная улыбочка, говор был негромкий, с фальшивой ласковой ноткой.
Но даже злющие цепные собаки замолкали, словно давились, когда на громыхающей телеге с будкой, обитой жестью, Лебедев тихо катил по улице.
Когда его заперли после ареста в общую тюремную камеру, её обитатели, ничего не зная о занятиях и промысле Живодера, почему-то воздерживались интересоваться его личностью, как и обстоятельствами, приведшими за решётку. Стена отчуждения и опаски почти сразу возникла между Лебедевым и остальными арестантами. Что его совершенно не занимало…
2
– Оська, пся крев, хорош на лавке валяться, геть сюда! – забухал в стенку Чимов.
Голубицкий вздрогнул, быстро сунул газетку снова в укромное местечко, побежал в парикмахерскую, надсадно кашляя. Слабые легкие уберегли Голубицкого от боевой службы, но не от бандитского капкана.
– Чего опять на кухне засел, чахотка! – сердито рявкнул на появившегося Осипа Чимов. – Хватай щётку! Полдня не метено! И в каморке у меня не прибрано, аль забыл мое отношение к порядку? Везде всё вылизать до полной чистоты и сверкания!
Яшки Певченко-Шевченко в парикмахерской уже не было. Облегченно переведя дух, Осип сноровисто принялся за уборку, чем и занимался вплоть до темноты. Потом вынес помои, повесил половую тряпку из мешковины на проволоку, натянутую от угла к забору, вернулся в парикмахерскую помыть руки.
Антоха складывал инструменты: прием клиентов на сегодня закончился. В кочегарке бухнула дверь, в спальне-кладовочке Чимова послышались голоса. Антоха быстро прошел в свою «кандейку».
Осип услышал, как там разгорается ругань, и замер у полураскрытой двери в любопытстве.
– Нечего тут крутить и голову мне морочить! – злой голос Чимова перекрыл чье-то бормотание. – Надоело уже ваши россказни выслушивать! Как пить-жрать да ночевать, так горазды, а мне за это какое восполненье?..
– Ой-ей-ей! Да будет тебе плакать-то!
Осип узнал по голосу Мишку Логотенко-Хохлёнка.
– Слышь, Антоха, погодь. Я тебе вскорости костюм дам. Кто ж знал, што так получится…
– Кто ж знал! – передразнил Хохлёнка Чимов. – Горе-сбытчики! Ни хрена не могёте добытым распорядиться! Куда теперь все эти тряпки девать?!
– Покедова в сундуке у тебя полежат, чо им сделатца… – ответствовал Мишка и тут же протянул просительно:
– Антоха, слышь, дай мне хоть какие-то штаны… сам видишь, в етом куды пойдешь, напрочь порвал. Не серчай, товарищ Чимов, дай лучше свои брюки поносить, покедова мне костюм не сошьют…
– Ага, как же, тебе сошьют, мне сошьют… Жди, дурында!
Было слышно, как Чимов, кряхтя, роется в вещах. Осип знал, что объемистый сундук, сверху заваленный узлами с грязным бельём и оттого незаметный в темной каморке, набит у Антохи добротными вещами, которые, как теперь окончательно стало ясно Голубицкому, были с грабежей и налетов.
– Ладно, на вот, возьми ватные брюки, чёрт с тобой! От вас иначе не отвяжешься!
– Чо ты жмотничашь, – подал наконец голос и тот, что пришел с Мишкой. Осип его узнал – Калмыков. – Сам, ли чо ли, сундучок набил…
– Сам не сам да вам – не дам! – отрезал Чимов. – Костя мне поручил…
– Ага, Костя любит поручать-приказывать, – ехидно хмыкнул Хохлёнок. – Кады бы ишшо сам почаще на дело ходил да на сбыт…
– Это вы с ём и разбирайтись, а мне вшистко едно! – поспешно сказал Чимов, переходя в раздражении на полузабытый родной язык.
– Ладно, ладно… – примиряюще произнес Мишка, шурша одеждой, видимо, примеряя ватную обнову. – Слышь, ваше благородие товарищ Чимов, нельзя ли будет взять у тебя деньжат? На хлеб, мать твою, даже нет! Дай до получения денег за добычу…
– Силё-он… – протянул Антоха. – Штаны ему дай, теперича и кошель разуй! Но вы и грабители, чесна боска ченстоховска! Без гроша в кармане!..
– Чо ты поднялся-то опять! Не тыщу же прошу, а на хлеб рублёв пять…
– Денег у меня только три рубля, – нехотя ответил Антоха. – Ладно, щас у своего ученика спрошу…
Голубицкий тут же отпрянул от двери, метнулся к толстому зеркалу на деревянной подставке, за которым Антоха брил-стриг посетителей, схватив тряпку, принялся смахивать невидимую в сумерках пыль.
– Чо ты тут, как крот, в темноте копошишься? – зазвенев стеклянной колбой керосиновой лампы, буркнул вошедший Чимов. – Где спички коло лампы были?
– Там и лежат.
– А, тут… – Чимов подпалил фитиль, осторожно покрутил колесико, регулируя коптящий язычок пламени, бережно установил обратно колбу. – Надо мне, Оська, три рубля. Есть у тебя?
– Откудова! – с деланым испугом воскликнул Голубицкий. – Жалованья ещё не давали.
– А то я не знаю! – Антоха почесал в затылке, задумался на мгновение. – Ты, вот что, Оська… К Цывилеву Виктору сбегай-ка, у него попроси.
– Ты чо, Антоха, у политрука батальона? Как у него занимать-то?!
– Как, как! Обратился с почтеньицем и занял! Мужик он натуры широкой, опять же, получает поболе тебя разов в пять. Займет чахотке! – ухмыльнулся Чимов.
Политрук Цывилев денег Осипу занял. Антоха тут же вручил их Хохлёнку, и тот вместе с Калмыковым без промедления растаял в вечерней темноте.
Обозлённый Чимов шумно вернулся в парикмахерскую залу, с размаху плюхнулся на клеёнчатый диван.
– Надоели хуже горькой редьки! И когда это попрошайничество кончится! – взялся ругаться Антоха, для которого ссуда кому-либо денег была хуже смерти. – Думаешь, Оська, возвернут? Куды с добром! От имя ни денег, ни обещанного костюма теперича не дождешься! Как в канаву у церкви кинуть!..
– Не прокидайся, Антоха! – из внутренней двери появился Ленков, румяный и веселый. – Каво энто ты тут чехвостишь?
Осип снова вздрогнул, неприятно заныло под ложечкой. Никак не возможно было привыкнуть к этим свободным шастаньям «гостей» через кочегарку и кладовку.
– Каво, каво! Тебя и твоих прихлебаев! – неожиданно смело ответил Чимов. Видимо, расставание с деньгами и ватными брюками очень сильно на него подействовало. – Надоели вы мне все! Ходите-бродите: то дай это, то дай то!..
– Ишь ты… И чего же я у тебя выпрашивал, ну? – набычился Ленков.
– Не-е, ты-то, Костя, и ни при чём, – мигом вернулся в кротость Чимов. – Хохлёнок с Калмыком… Ни хрена за тряпки не выходили. И тряпки ушли, и вместо денег – кукиш! Во! – показал Антоха сложенную из пальцев фигуру, снова распаляясь. – Щегольска парочка, гусь да гагарочка! Ещё и попрошайничали здеся сёдня. Брюки Хохол разодрал, – пришлось свои ватные отдать, ещё денег тут им бегали занимали… На хлеб! Брешут, аспиды! Уже небось ханкой давятся, пся крев!
– Вот как! – Ленков уселся рядом с Чимовым на диван, расстегнув шинель, потянулся до хруста. – Э-э-эх! А ты и раздавать мастер!.. Суки драные, когда надо – никого нет на дело, а готовое – рвут из рук!
Чимов при этих словах вскочил с дивана, размахивая руками и матерясь.
– К чёрту всю вашу компанию! Быдло уголовное! Не надо мне ни ваших денег, ни вас! Быдло! Да плевать я на вас хотел! Пригрел поганцев на свою голову! – Наставив на Ленкова дрожащий палец, зашипел по-змеиному:
– К чёрту вас всех! И так собирался в скором времени с военной службы уволиться. Вот и уволюсь! И поступлю в милицию или сыскное отделение! И всю вашу поганую компанию заметут!
– Заткни свое хлебало! – грозно рыкнул Ленков, сощуря побелевшие от ярости глаза. – Ты, блядина, не успеешь свое прошение сочинить, как я тебя хлопну! Щас прямо дырку из кольта и проделаю!
– Да тут на выстрел сбегутся – ног не унести! – сам от себя не ожидая, вступился за Чимова Осип. – Чево он вам сделал, только доброе и видели…
– Молчать! Защитничек сраный! – рявкнул Ленков на Голубицкого, поднимаясь с дивана. – Осмелели?! Ну-ну! Узнаете впереди, чево будет за такое!..
Ленков быстро шагнул во внутреннюю дверь, протопал на улицу, за окном в свете тусклого фонаря мелькнула его фигура.
– К банщикам подался, к Климову с Ваганеевым, – брызнул слюной Антоха в Осипа. – Да хоть к черту! – Распалившийся Чимов никак не мог остановиться. – Хер они тут больше погужуют, кандальники! Да я…
Стук в окошко у входных дверей оборвал гневную тираду Антохи на полуслове.
– Хто там?
– Антоха, это я, Илья Пасынков…
– Чего тебе?
– Да мы туту с Федором Сидоровым к тебе на огонек завернули, бутылочка есть!
Помедлив мгновение и чертыхнувшись, Чимов загремел запором на парадной двери, запуская новых гостей.
– Здорово, мужики! – Коренастый, выглядевший значительно старше своего двадцати одного года, Илья Пасынков широко распахнул короткий, на овчинной подкладке, бушлат, вытягивая из бокового кармана суконных брюк бутылку ханки. Из-за его спины выглянул, довольно улыбаясь, Федька Сидоров, прижимающий к груди свёрток.
– Здорово, коль не шутишь, – мрачно ответил Чимов.
– Кака така печаль одолела добра молодца? – смешливый голос Ильи заполнил всю парикмахерскую залу.
– Устал я чево-то, – буркнул Чимов.
– «Прогоню печали я твои…» – пропел Пасынков и приказал, обернувшись к Сидорову: – Мечи, Федя, угощенье!
– Может быть, на кухне устроимся? – робко предложил, глядя на Чимова, Осип. – Тама я картошки сварил давеча. Разогреем на сковороде и чаю поставим…
– Айда, – кивнул Чимов.
После ссоры с Ленковым он словно в оцепенение впал, в сонливость. Его злое восстание против Кости сменилось прежним страхом, который, как казалось Антохе, выпивкой можно и нужно снять. Поэтому даже почувствовал облегчение от прихода Пасынкова и Сидорова.
С Ильей Пасынковым Чимова Федька Сидоров и познакомил. Чем занимался Пасынков, где служил, Антоха не знал, да его это и не интересовало. По разговорам вроде бы тоже с ленковцами крутится. «Наплевать! – подумалось Антохе. – Ежели одного поля ягода, так пущай своему Коське и докладёт, что у него, Антохи, страха нет от атаманских угроз, а за себя он, ежели надо, постоит да ещё как!»
Федька Сидоров сошелся с Пасынковым, когда того госполитохрановцы засунули под арест при батальоне на восемь суток вроде бы по подозрению в контрреволюционной причастности.
Дыма без огня не бывает, решил Федька. С арестантом признакомился, перебрасываясь парой-другой слов, когда караулил арестованных. Потом, когда Пасынкова выпустили, тот, смеясь, сообщил Федьке, что у «Господи, помилуй» руки коротки его заграбастать.
Такое заявление и вовсе сблизило Федора с ним. Теперь они частенько встречались, выпивали, заходили на танцы или в синематограф. Бывал Илья и у Сидоровых дома. Федька проникся к новому приятелю таким доверием, что раз не удержался и похвастал, как зимой участвовал в ограблении китайской лавки на Большом Острове вместе с самим Ленковым, Яшкой Верхоленцевым и Мишкой Самойловым, где брошенной Мишкой бомбой были ранены четыре китайца.
Илья налет одобрил, попросил и его свести со смелыми хлопцами. Федька приученно состорожничал: для начала познакомил Илью с ленковскими пособниками в карбате – Иваном Калмыковым, Петькой Мостовщиковым, Антохой Чимовым, Иваном Поповым, завбаней Федором Ваганеевым и его помощниками Климовым и Полковниковым.
…Когда принесенные водка, сало и солёная рыба собравшейся в кухоньке четверкой были приговорены, компания попарно распалась: Оська о чем-то шушукался с Федькой, видимо, рассказывал ему про случившуюся в парикмахерской ругань, а Илья отозвал Антоху в укромный угол.
– Слышал, человек ты со связями, оборотистый…
– Ага, был да весь вышел! Надоело волчком виться! – от выпитого Чимов осмелел окончательно.
– Да ты погодь, погодь, – заговорщически зашептал Пасынков. – Дело есть…
– Надоели мне все дела и – точка! – категорически заявил Антоха.
– Жаль, что так осторожничаешь, – пожал плечами Илья. – Хотел через тебя «машинку» сбросить, деньжата нужны…
– Что за штука? – быстро спросил Чимов.
– Револьвер, системы Кольта, – проговорил, напряженно глядя Чимову в глаза, Илья. – У него, вот, только пружина поломана, а так – вполне. Машинка надежнейшая!
– И почем запрашиваешь?
– Хорошо бы рублей сорок – сорок пять.
– Столь за новый дают, сбрасывай десятерик, устрою, может быть…
Антоха устроил. За 35 рублей он приобрел револьвер, добыл к нему новую пружину и пригоршню патронов. «Товар» Пасынкова, после ссоры с Ленковым, куда как кстати оказался. Вооруженным Антоха себя сразу почувствовал спокойнее…
3
Илья Пасынков был не из местных. В середине 1920 года он приехал в Читу из Советской России, где до этого работал в Вятке. В губернской Чека. На службе в ДВР поначалу определили его по военному ведомству, затем – секретным сотрудником Госполитохраны.
«Арест», познакомивший Илью с Федором Сидоровым, был устроен для выяснения обстановки в карбате. Военный комиссар батальона Боев имел к тому времени уже сведения о нездоровой атмосфере на хоздворе, ночных попойках в парикмахерской, снующих здесь по ночам темных личностях. Однако ничего определённого пока не просматривалось. Боев снисходительно относился к мелкой уголовной возне. Вот когда бы махровое белогвардейское подполье нащупать!.. Что-то подсказывало ему, что «большая рыба» обязательно должна появиться. Вопрос – когда? И он решил не торопиться, основательно подготовиться к ловле на хорошую наживку.
Вот и придумали они с Пасынковым для вхождения в доверие к чимовским ночным «гостям» трюк с револьвером. Якобы украденным Ильёй из партшколы Дальбюро РКП(б). Там этот факт было кому подтвердить.
Вскоре начальнику секретного отдела ГПО поступило от Боева сообщение: «В парикмахерской Читкарбата скрываются уголовные личности, как-то: Костя Ленков, Яшка Певченко, Антон Чимов, Осип Голубицкий и Сидоров Федор».
К сожалению, в отношении Ленкова информация была уже устаревшей. После раздора с Чимовым Костя больше в парикмахерской не показывался, только пару раз, как видел Голубицкий, приходил помыться в баню.
Ленков чаще всего ночевал теперь у портного Сидорова, куда приходил в сопровождении Яшки-с-чубом, либо с Цупко. Но об этом Пасынков не ведал: насчет местонахождения главаря рты на замке держали все посвященные, в чем Федька Сидоров не был исключением. Ни уголовный розыск, ни чекисты не могли даже предположить, что Ленков обоснуется у портного Сидорова. Место-то вроде бы как засвеченное. Но на этом и строился расчет главаря.
Такое доверие к сидоровскому дому наполняло Сидорова-старшего нервной трясучкой, круто замешанной на страхе за собственную шкуру, а Сидорова-младшего – самодовольством. Как же, сам атаман снизошел! Сыграть на склонности Федьки к самолюбованию и хвастовству Илья Пасынков в эти дни не успел – попал в лазарет с воспалением легких.
Он выйдет из лазарета в начале мая. А в эти теплые апрельские деньки вышел, но не из лазарета, а из тюрьмы, цыган Яков Бердников. Постойте, скажет читатель, было! Его же уже освободили, 28 февраля! И читатель – прав!
Первый раз Бердников загремел в кутузку в 1914 году, когда устроил в Чите вместе со своим дружком Василием Линковым «провокацию против правительства». Проще говоря, высказал своё не особо грамотное и, тем паче, изысканное на выражения мнение об объявленной войне с германцами. Получил за это год тюрьмы.
В 1918 году был мобилизован в Красную армию, но вскоре дезертировал, а потом скрывался и от белых. Тридцатилетним, в 1920 году вступил в партизанский отряд Лебедева, где вскоре, при реорганизации отряда в регулярную часть НРА, получил отпуск, просрочил его, фактически дезертировав, и умудрился попутно совершить… кражу гусей. Так и попал 27 апреля 1921 года в тюрьму молодой Дэвээрии на 10 месяцев. Был освобожден 28 февраля 1922 года, все так и есть. Но через 24 дня Бердников снова оказался за решеткой! За кражу коровы. И снова – везуха: неполный месяц спустя Бердникова выпустят «на поруки» по прошению односельчан из Кадахты. «Гумагу»-прошение организует теща Якова – Барбичиха.
В Читинской тюрьме, ещё отбывая срок за дезертирство, Бердников познакомился с кривым на один глаз мужиком – Коськой Баталовым, который, отсидев за кражу скота почти год и два месяца, вышел на свободу пораньше Якова – 18 марта. Когда Баталов готовился на свободу, Бердников дал ему несколько заветных адресков, хотя Коська не особо в них нуждался. Он еще с 1920 года водил знакомство с Мишкой Самойловым, уже известным читателю. От Мишки атаман Костя Ленков получил на тезку отличные ходатайства. И вскорости Баталов их закрепил в «делах».
Кстати будет замечено, Бердников давно знал Ленкова. Ещё в 1918 году они вместе занимались конокрадством. В 1919 году Яков, будучи проездом через родную деревню Ленкова – Куку, даже ночевал у него.
Итак, на свободе к началу мая 1922 года оказались два ленковских прихвостня, тут же активно кинувшихся в преступный промысел.
А в спецчасти Читинской тюрьмы в тощие папочки личных дел на отбывших тюремный срок уркаганов остались вшитыми стандартные бланки-листки, наполненные наивной верой в победу добра:
П О Д П И С К А
1922 года_______дня. Я, нижеподписавшийся, даю настоящую подписку гр. начальнику Читинской тюрьмы в том, что, окончив по досрочному освобождению срок наказания и выходя на свободу, обязываюсь: из назначенного мне местожительства без разрешения начальства или лица, имеющего надо мной наблюдение, не отлучаться, жизнь вести трудовую и во всех отношениях порядочную, обществу быть полезным, пьянству, распутству, тунеядству и праздношатанию не предаваться, избегать общения с порочными людьми, памятуя твердо, что по нарушению хотя бы одного из оных требования, досрочное освобождение будет отменено и я подлежу возвратному заключению под стражу.
Местожительство избираю г. Читу и по прибытии туда обязуюсь явиться в суточный срок на регистрацию.
В чем и подписуюсь__________________________
Подписку отобрал:
Начальник Читинской тюрьмы___________Григорьев.
Надо думать, сильно трясясь от страха, дрожащими каракулями выводили Бердников и Баталов, уходя на свободу, свои подписи в этих торжественных обещаниях для пыльного тюремного архива.
Впрочем, царских генералов, давших «честное слово» не воевать против народа, помнится, вообще отпускали на все четыре стороны, не сопровождая сие расписками и «страшной» угрозой о возврате в тюрьму. Эйфория обладания властью часто порождает вполне умышленную жестокость, но иногда и чистую наивность.
4
Уроженец селения Мухор-Кондуй Беклемишевской волости Читинского уезда Николай Фёдорович Косточкин свою фамилию не любил. Переехав в двадцатом году в Читу и обосновавшись в Кузнечных рядах, он выхлопотал себе перемену фамилии, почему-то избрав хохляцкий вариант – Костиненко. Но как быть с односельчанами, с роднёй? В общем, блажь закончилась тем, что за новоиспеченным горожанином окончательно закрепились обе фамилии. В родном Мухор-Кондуе его кликали Косточкиным, среди читинских соседей – Костиненко.
Для Коськи Баталова он остался Коляшей Косточкиным, старым корешем по мелким кражонкам, уводу чужого скота и ограблениям одиночных путников на Витимском тракте.
В тот день, ближе к вечеру, в хибару Баталова нарисовался «товарищ по отсидке» Яшка Бердников. После освобождения он побывал у тещи в Кадахте, запасся там провизией и самогонкой. В общем, заявился щедрым собутыльником. А вскоре, словно особым нюхом обладая, на пороге у Коськи показалась нескладная фигура его давнего приятеля Кешки Крылова.
– Наш поклон доброму застолью! – по-петушиному тонко, заискивающе, протенорил Кешка, жадными глазами обшаривая давно не скобленную столешницу в полутемной и грязной, единственной комнатёнке, которая у Баталова была и за кухню, и за гостевую залу, и за спаленку.
Рядом с входной дверью в комнатёнке громоздилась закопчённая, полуразвалившаяся печка, кое-как выдержавшая минувшую зиму. Впрочем, Коське она зимою и не понадобилась – от морозов в централе, как известно, спасался.
В противоположном углу, справа от почти ушедшего в землю кривого окошка, была сооружена лежанка, на которой комом валялось видавшее виды лоскутное одеяло, серая подушка, набитая соломой, и старая вонючая доха – Коськин полный спальный набор.
Но эти тонкости убранства Кешку Крылова не интересовали. Всё внимание приковывал стол, посредине которого красовалась четверть, более чем наполовину заполненная мутной жидкостью. Бутыль с самогоном окружали ржавый чугунок с только что отваренной картошкой в мундире, объемистый ржаной каравай с отполовиненным краем, несколько мелких, сморщившихся от долгого хранения луковиц, облупленная глиняная миска с солеными огурцами.
На краю стола, хорошо заточенной финкой, Яшка Бердников резал розоватое сало и складывал толстые ломти на обрывок газеты подле чугунка с картохой.
– О, Кеха! – расплылся Коська Баталов. С Яшкой они уже успели пару раз «пригубить», поэтому Коська был весел и щедр, особенно на дармовщинку. – Заходи, гостем будешь! Яха, это Кеха. Свой в доску!
– Нащёт «своево» это мы ишо поглядим… – мрачно сказал Бердников. – Ну, раз пришел – сидай.
– Ага! – затрясся в пьяном смешке Коська. – Сидай, а то у нас сказывать по-другому – примета дурна.
– А как это по-другому? – непонимающе вытаращил глаза Кешка. Всего на миг вытаращил и – снова уставился на ломти сала, судорожно сглотив слюну.
– Как да как… Но ты, паря, даешь! – Коська снова захихикал.
– Кому скажешь «садись» – тот и сядет. В острог! – зловеще прогудел Бердников, облизал сальные пальцы, ухватил ими каравай и, прижав его к груди, щедро отмахнул финкой здоровенный ломоть.
– Но че, братаны, присядем да вздрогнем? Со свиданьицем! – выкрикнул Коська, двинув к ерзающему на сосновой чурке, заменяющей табуретку, Кешке жестяную мятую кружку с сивухой.
– Со свиданьицем! – тонко подхватил Кешка.
Яшка Бердников выпил молча, угрюмо поглядывая на новообретенного «братана», который налёг на сало, будто не жрал год.
Они успели еще раз дёрнуть самогонки, как снова заныла проржавелыми петлями рассохшаяся входная дверь.
– Ты погляди, ядрёна вошь, – как мухи на мед! – Яшка с остервенением воткнул финку в столешницу.
– Мир честной компании! А я мимо проезжал, дай, думаю, загляну на огонёк…
– И хде ты тут, земеля, огонёк разглядел? – буркнул исподлобья Яха.
– Так это… Вот, давайте и запалим! Коська, у тебя свечка есть или лампа? Че в темноте сычами сидеть… – затараторил новый гость.
– Мимо рта не пронесешь! – весело откликнулся Кешка.
– Лампа где-то валялась, но карасину все одно нет, – махнул рукавом Коська. – Познакомьтесь, мужики. Это Колька. Николаша Косточкин. Живет тут неподалеку. Наш кореш, его даже Костя знает…
– В дело ходит? – спросил Бердников.
– И в дело, и наводку дает, – кивнул Баталов.
– Я, Коська, воопче-то, как раз… – Костиненко-Косточкин осекся, оглядел собравшихся за столом.
– Ты, Николаша, присоединяйся! И не тушуйся, тут все свои! – широко повел рукой Коська. – Яха, наливай!
Выпили. Крепко захмелевший Баталов требовательно уставился на Костиненко-Косточкина.
– Ну, с чем приперся? Дельное што-то, али так, мелюзга?
Николаша еще раз обвел глазами собравшихся, потом внимательно поглядел на Коську.
– Дело крупное. Золотое!
Коська и Яшка оживились, с них словно часть хмеля слетела.
– Ну, давай, давай, чево тянешь?!
– Дельце верное, – навалившись на грязную столешницу, громко зашептал Костиненко-Косточкин, страшно округлив глаза. – На днях с витимских приисков золотишко повезут в Читу, в казначевство сдавать. Изрядно должны везти песка-то… Почитай, што за месяц намыли!
– А сколь, сколь там могет быть? – влез в разговор Крылов.
– Сколь, сколь… Да там и с пуд могет быть!
– Но… – скривился Бердников. – Пуд намыть – энто ого-го!
– А ты знашь, какой там разворот?! О-о! – закатил глаза наводчик.
– Ты это… Верняк надыбал или с чужих слов поёшь? – настойчиво переспросил Баталов.
– Верняк! Дня через три-чатыре! Завтра мне точно шепнут… есть один человечек в казначевстве…
– Надо Костю предупредить…
– Чо ты, Коська, сдурел? Чо потом с добычи останется?..
– А за оттырку ишо хужее выйдет! Чик – и ваши не пляшут!..
– Кака оттырка? Всё – в общий котел. Костя тока похвалит!
– Но… И не думай, а то и на второй глаз окривеешь, – сказал, как отрезал, Бердников, раскачав и выдернув из доски финку. – Я своему соседу, Мишке Самойлову, все обскажу, тады и решим…
– Костя согласен, – сообщил пару дней спустя Самойлов Бердникову и Баталову. – А чо, цыган, этот Косточкин… Прояснил подробности и время?
– Да. Грит, што как раз в эти дни могут отправить груз песка. При удаче можно фунтов пять золотишка взять… – закивал Баталов. – Ишо сказывал, што песок не охранники казначевства возют, а сами купцы. Из русских или китайские – оне на приисках песок и скупают. И на легком возке дуют до Читы. Ты представляшь! Без охраны, сами! От дурни!
– Но энто-то на правду похоже, а то – с пуд, с пуд! – довольно ощерился Яшка-цыган. – Теперича вооружаться надобно. У меня-то винтовочка захована!
– И у меня две трехлинейки заныканы, патроны тоже имеются, – кивнул Самойлов.
– Во, стало быть, и я при ружье! – обрадовался Баталов. – А то у меня – голяк…
– Втроем пойдем? Не маловато будет? – спросил Самойлов. – Золотые купчины – народ суровый, тож небось при нарезном оружье будут.
– Перещелкам из засады! – беззаботно отмахнулся Коська, но тут же обеспокоенно посмотрел на Мишку Самойлова, безоговорочно признав его старшим. – Но ежели надобно подкрепленье, то могу с собой Кешку Крылова взять. А чо, парень надежный, с им мы с детства знаемся…
– А у него чего есть? – Самойлов изобразил, что вскидывает винтовку и прицеливается.
Коська пожал плечами.
– Сообразим чево-нибудь, ежели он пустой. Я вот об чём, мужики, поболе волнуюсь… Надобно сурьёзно продуктишками запастись: а ить и неизвестно, сколь там пролазим на хребте да энтих купцов скарауливать будем…
– Хлеба надо поболе пуда, – пробурчал Бердников, – коли несколько дней шариться будем. Оно как охотники считают: идешь в тайгу на неделю – провизии бери на месячишко. Опять же, чаю, пшена, сала. Эх-ма, зазря сожрали ту кучу, котору я из деревни притартал!
– Всем гамузом провизию собираем! – приказал Самойлов. – И побольше. Часть с собой понесем, а остальное на Костиненку нагрузим, пущай на своей телеге прям на тракт увезет и затырит там, где договоримся.
Мишка помолчал, еще что-то обдумывая. Посмотрел на Баталова.
– Так, значит, на этих днях, Николаша твой говорит? В общем, так. Восьмого числа здеся же соберемся со всем готовым. К вечеру. И Николаше накажи, штоб был как штык! С подводою. Ты, Коська, пуд хлеба по-всякому находи, а ты, цыган, крупой и чаем запасайся. И это… Ты, Коська, нащёт продуктишек своего кореша Кеху тоже озаботь, штоб полноправно в долю вошел. И лишний ствол не помешает… Восьмого числа! Понятно, субчики-голубчики?
