В первую субботу августа 1921 года, шестого числа, день отличался невыносимой духотой, все предвещало грозу – и спертый горячий воздух, колышущийся маревом, и заходящие с юго-востока, из «гнилого угла», с каждым часом все больше громоздящиеся друг на друга лиловые тучи. И полная остановка ветерка, набирающего силы, чтобы потом, перед мгновением грозового удара, вздыбить песок на улицах, рвануть до хруста тополиные ветки, сдернуть дранье с крыш и закрутить столб пыли посреди Сенной площади.

– Да, дождичек бы не помешал, пыль прибить, – высунулся в распахнутое окно дежурки розовощекий и гибкий, с большими карими глазами на круглом лице Федя Демчин, молодой, но уже отслуживший в армии паренек, работающий в милиции вторую неделю.

– Федор, хорош наслаждаться, карауль телефон, я на перрон пошел, с первой Читы «ученик» вышел, – окликнул его, препоручая заделье, старший милиционер Иван Богодухов, крепкий жилистый мужик лет сорока.

Вышел, сутулясь, а секундой позже влетел обратно с выпученными глазами.

– Федор! Где моя фуражка? Да быстро ты, черт, из окна вытрясайся! Ворот застегни, ремень, ремень, мать твою, поправь! Так… – Забегал руками по столу. – Где дежурный журнал? Ага, вот он! Порядок!

– Ты чо это, Ларионыч? – удивленно воскликнул Федя.

– Чо-чо! Хрен тебе через плечо! Начмилиции сюда…

И застыл на полуслове.

В раскрытые двери дежурки стремительной походкой вошел среднего роста крепыш лет за тридцать с небольшим, в белой летней фуражке и серой гимнастерке. Над щеточкой коротких усов смотрели пронзительные серо-стальные глаза.

– Как служба? Обстановка? Доклада не слышу! – обрушилось на милиционеров водопадом. – Кто старший? Вы? Если не ошибаюсь, Богодухов?

– Точно, гражданин начальник! Ну и память у вас! – приятно удивился старший милиционер. – А насчет обстановки, так все путем! Из происшествий имеется одно: задержали грабителя. Свистнул чемодан у одной гражданки, м-м, а, вот – Кривошеевой, – прочитал по журналу Богодухов. – И наутек, но Федя, то есть милиционер Демчин Федор, припустил за ним и у Читинки нагнал подлеца!

– Молодец! Благодарю за службу! – крепко пожал Федору руку Фоменко. – А потом злодею не навешали горячих?

– Помилуй, Богородица! – прижал руку к сердцу Богодухов. Вышло комично, все рассмеялись.

– Хорошо, что приказ министра исполняете добросовестно. Нам с гражданами обязательно надо быть вежливыми, работать без грубости. По нам, товарищи, люди обо всей власти судят. Да и по-человечески, чего прежним царским держимордам уподобляться? При народной власти милиция должна быть тоже народная, неразделимая с народом. Как думаете?

– Правильно! – горячо откликнулся Демчин. – И всех одной гребенкой не чесать!

– Но, завел опять граммофон! – недовольно буркнул Богодухов.

– А ну-ка, расскажите, о чем спор вышел? – заулыбался Фоменко.

Богодухов махнул рукой.

– Федор завсегда об ентом со мной спорит!

– А чего же не спорить, если все время людям одно гудишь: не положено, не положено! – загорячился Демчин. – А кому-то и объяснить надо!

– Чо оне, маленькие, ли чо ли? Прутся по путям и не понимают! На перроне грязь развозят! А ротозеев сколь! И чо им я должен размусоливать? Можа, еще и под ручку подхватить: не изволитя, барышня-мадама, променад через пути совершить!

Богодухов сопроводил тираду комичными телодвижениями, и дежурка снова грохнула.

– Размусоливать не надо, – просмеявшись, сказал Фоменко. – Но точно и правильно, со всей вежливостью человеку объяснить правила поведения на вокзале – это необходимо. Не все же знают, а из села приезжающие и вовсе тут теряются в толчее. Таким, наоборот, помощь нужна, ведь их-то и пасут преступники на вокзале. Разинул варежку крестьянин, – и нет мешка!..

– У-у! У! Пуф-пуф-пыф-ф!..

С западной стороны медленно, шипя и окутываясь паром, на первый путь от перрона вползал паровоз, таща за собой зеленые, облупленные вагончики. В узких окнах пригородного поезда, который в обиходе практически все называли «учеником», опущены почти все стекла, оттого и гам стоит особенный. «Ученик» битком набит, на перроне полно встречающих, и каждый, углядев своих, старается обратить на себя внимание, перекричать чужих.

Заскрипели протяжно и визгливо тормоза, из вагонов хлынул поток – с узлами, мешками, ящиками. Завизжал, почувствовав движение, одуревший от духоты и тесноты темного мешка поросенок.

Фоменко, а следом и оба милиционера, вышли на перрон.

– Разрешите, пройду составу в голову, для контроля! – откозырнул Богодухов.

– Да, конечно, а мы здесь с Федором подежурим, – улыбнулся Фоменко.

Богодухов шустро подался в толпу, прошагал до локомотива, кивнул чумазому пареньку из паровозной бригады, хотел тому что-то сказать, но в это время, где-то от четвертого с головы вагона, раздался крик: «Милиция! Милиция! Сюда! Сюда! Убивают!»

Милиционер со всех ног бросился на крик, краем глаза увидел, как к вагону бегут еще два человека. Обернувшись, в одном из них узнал Ивана Бойцова из городской милиции – знал тезку накоротке.

А от вокзала к вагону спешили Фоменко и Демчин.

– Сюда! – высунулась из тамбура полная женщина. – Поспешай, милицанерики!

Бойцов первым, ловко подтянувшись на поручнях, влетел в тамбур. Богодухов – за ним следом, раздвигая остановившихся в любопытстве людей. А позади напарник Бойцова тут же перекрыл дверь.

– Федор, за мной ко второй двери! – мгновенно сорентировавшись, выкрикнул Фоменко. Вскочив с другого конца в вагон, они перекрыли и этот выход. Собственно, из набившегося в вагон люда никто сходить не торопился. Зевака, как известно, неистребим, случись происшествию – про все забудет. И куда спешил, и чего хотел, – все побоку, одним любопытством напрочь поглощен. Вот и сейчас большинство обитателей этого вагона как будто забыли, что наконец-то добрались до места назначения, из духоты на свежий воздух перрона не стремились, плотно закупорив проход между скамьями. Наоборот, вытягивая шеи, напирали друг на друга, стремясь ничего не упустить из происходящего. Фоменко и Демчин с трудом протиснулись сквозь плотную людскую преграду.

Примерно в середине вагона самый центр шума и оказался.

– Вот, полюбуйтеся, граждане милиционеры, ишь, как разрисованы! – показал на двух в кровь избитых мужиков громкоголосый проводник, плечистый, с мощными руками, силушкой не обделенный. – И все вот этот! Это он им морды расхлестал, фулюган чертов!

Проводник крепко держал за правую руку повыше локтя довольно высокого молодого мужчину, тяжело дышащего, с налитыми кровью глазами. Левой рукой мужчина прижимал к себе брезентовую котомку.

– В чем дело, товарищ? – спросил Бойцов проводника.

– Да кто их разберет! Я уже на шум прибежал, а так-то был в соседнем вагоне. Смотрю: этот субчик, вот, их метелит! Еле отнял!

– Сами выпросили, оглоеды! – не выдержал «субчик». Зло дернулся от проводника: – Чо вцепился, не сбегу, не боись! Чо мне бежать, не я затеял!

– Разберемся, – сказал Богодухов, поглядев на Фоменко, но тот не вмешивался, предоставив милиционерам действовать самостоятельно. – Сейчас все пройдемте в дежурную комнату милиции. Запротоколим показания кажного. Все выясним! Граждане, освободите проход! Ничего тут интересного, окромя драки, не приключилося! Попрошу на выход!

– Само собой, – важно кивнул проводник.

Схваченного им за руку мужчину отпустил, но пошел рядом, настороже. Позади всех поплелась избитая парочка.

В толпе зевак прошли до дежурки, Бойцов несколько раз ловил на себе тяжелый взгляд мужчины, учинившего драку в вагоне, ощущал прямо-таки кожей его напряженное состояние.

В дежурке Богодухов, приложив руку к фуражке, вытянулся перед Фоменко.

– Гражданин начальник! В вагоне пригородного поезда…

– Отставить! – резко сказал Фоменко и повернулся к избитым мужикам, кивая на прислонившегося к стене парня с котомкой. – Бил он вас?

Те, испуганно глядя то на парня, то на Фоменко, кивнули.

– Сначала вы расскажите, как было дело, – повернулся Дмитрий Иванович к проводнику. – А вы, товарищ Демчин, подробно фиксируйте все показания.

Взглянув на недоуменного Федора, пояснил:

– Записывайте все, что будут говорить. Вопрос и ответ.

Федор покраснел и уткнулся в стопку бумаги.

– А так все было, товарищ-гражданин. Эти двое, которые побитые, с Яблоновой, от начала, сели. А этот… – Проводник ткнул пальцем в парня с котомкой. – Оный гражданин сел в Куке. Подле побитых… Ну, они тогда еще не были побиты… Ну, коло них устроился, и ехали, стало быть, поначалу спокойно, разговаривали. Я проходил по вагону, видел. И так спокойно мы ехали до Кадалы почти. А потом слышу: шум, ругань пошла, крик! А я как раз в соседний вагон перешел, еще дверь тамбурную не закрыл. Понятно, что я из соседнего туда, стало быть, сразу. И чо вижу? А вижу, как вот этот вот, – проводник снова ткнул пальцем в набычившегося владельца брезентовой котомки, – он, стало быть, прям на моих глазах, сначала молодому врезал, а потом тому, что постарше, по морде пару раз проехал! Чтоб он, значит, не встревал. И снова давай младшого мутузить!

Проводник шумно перевел дыхание и продолжил:

– А в вагоне, гражданин начальник, народу – не протолкнуться. Бабы визжат! Ребятня орет! А этот, главный закоперщик, – проводник снова ткнул пальцем в хозяина брезентового мешка, – так разошелся, что я уж думал – совсем молодого-то прибьет. И главное-то – никак не могу сквозь народ и вещи к драке-то пробиться! Но пролез! Так еле унял! Бык-то вон какой! – Проводник оглядел «закоперщика» с головы до ног, словно видел впервые, повернув лицо к Фоменко, снисходительно добавил: – Ну, мы тоже, слава богу, не изболемши, хе-хе-хе…

– Так… Понятно. Ну что теперь вы скажете? Сперва назовитесь, кто такой, откуда? – обратился Фоменко к «закоперщику».

– Рабочий я… А фамилия моя… это… Пугачев! Иван Пугачев, из Дровяной, – пробурчал тот в ответ. – На Татауровской лесной даче работаю. Да они сами напросились!..

– Вы хотите сказать, что ссору затеяли не вы? – уточнил Фоменко.

– Конешно! Во, гаврики сидят, они все и закрутили! А кто же!..

– Каво он врет! Ага, мы! – закричал один из избитых.

– Стоп, машина! – остановил его Фоменко. – И ваша очередь подойдет для снятия показаний. А пока прошу помолчать.

И снова обратился к опрашиваемому:

– Скажите, Пугачев, а что же за повод у них был для ссоры с вами?

– Не знаю, может, ограбить хотели!

– Ты чо, паря, сдурел?! Малохольный какой-то! – загудели избитые. – Каво несешь-то?! Ограбить хотели! От бессовестный!..

– Тихо! – прикрикнул Фоменко. – Теперь вас послушаем!

Он обратился к старшему из потерпевших.

– Назовите свои имя, фамилию, место проживания.

– Значится, Туезовы мы, с Татаурово Улетовской волости. Я – Туезов Тихон Иванов сын, а со мной – мой племяш. Он тоже Туезов. Пашкой зовут. Брата моего младшего Степана старшой сын, – обстоятельно начал старший. – А поехали мы с племяшом в Читу на базар, потому как мне сосед сказал, что видел там справные хомуты и недорогую сбрую, на Старом базаре…

– Товарищ начальник, это что, тоже все фиксфи… записывать? – взмолился Демчин.

– Пиши все! – строго сказал Богодухов и уставился на Фоменко, ожидая одобрения.

– Записывай, Федор, все подробности, хуже не будет, – кивнул Дмитрий Иванович. По собственному опыту знал, что куцый протокол любое дело может развалить, а лишние сведения отшелушить всегда можно. Повернулся к опрашиваемому:

– Извините, что прервали. Продолжайте.

Мужичок приосанился, видя такое уважительное отношение, и заговорил увереннее:

– Энтот тип к нам опосля Куки подсел, сам разговор и завязал. Про житье-бытье. Все расспрашивал, куды едем. Ну, я и сказал, что в Читу, на базар, за хомутами. А энтот разбойник, значитца, нам и подтверждает: мол, де, на базаре хомуты в разну цену, но самые справные недешевы. Дескать, а деньжат-то у вас, у нас, стало быть, хватит, спрашиват…

– Это он выпытывал, штоб самому нас и грабить! – выкрикнул младший Туезов, швыркая разбитым носом. И тут же сморщился, трогая языком кровоточащую губу, – защипало.

– Погоди, тебе тоже слово дадим, – сказал Фоменко. – А вы, Тихон Иванович, продолжайте. Как дальше было?

– А дальше было так. Мой племяш, – Туезов-старший повел рукой в сторону племянника, – он, значитца, одно время проживал в Маккавеево. Там моя сестра живет старшая, так вот, Пашка-то ей по хозяйству помогал, покуда она прихварывала. Живет Степанида-то без мужа, семеновцы замучили…

Туезов замолчал. Потянулся перекреститься, но, опасливо глянув на милиционеров, решил воздержаться.

– А я, между прочим, семеновское войско чехвостил в хвост и в гриву, в партизанах разведкой командовал! – громко заявил «закоперщик».

– Что ж, похвально, – сказал Фоменко. – Однако продолжайте, Туезов.

– Ну, значитца, я и говорю, что племяш мой ранешне в Маккавеево жил. Вот он, значитца, энтого, как правильно, ить, тута было подмечено, субчика-то и спрашиват, дескать, не бывал ли он, а можить, живет в Маккавеево?

– Скажите, молодой человек, – Фоменко повернулся к Туезову-младшему, – а почему вы задали вашему попутчику такой вопрос?

– А потому что я его там видел! А он отпиратца начал и вдарил мне по морде со всего маха! – Младший Туезов, продолжая шмыгать разбитым носом, осторожно потрогал наливающийся под глазом синяк.

– Понятно, – кивнул Фоменко. – Что дальше было, Степан Иванович?

– А чо было? Племяш, значитца, евонного спросил, а тот – в отказ и озлился. А тебе бы, Пашка, замолчать, – бросил племяннику в сердцах старший Туезов, – и не доводить дело до греха! Так куды с добром! Давай все выпытывать! Де, как же, ведь я ж тебя видал в Маккавеево и не единожды. А энтот сразу насупился… О, как щас! – показал пальцем на владельца котомки Степан Туезов. – Ну а племяш-то, значитца, вопрос продолжат. Мол, да точно, с Егорием Бурдинским тебя видал, так как лица хорошо запоминаю…

– У меня на людей память отменна! – снова выкрикнул младший Туезов. – А энтот субчик от маккавеевского знакомства – я знаю почему! – отпиратца начал! Да и так на всю округу известно, что вы с маккавеевским Бурдинским спиртом маньчжурским промышляли! Оне, гражданин милицейский начальник, года с шышнадцатого, как мне тетка сказывала, спиртишком приторговывали. Про энтого не скажу, а Егорий-то точно! Тетка брехать не станет… Но энтого с Егоршей в прошлом годе и нынешне, по весне, я в Маккавеево видал! Мелькала там его рожа!

– Это у тебя рожа! Мало я тебе ее начистил! – дернулся в ответ «закоперщик», но Богодухов и Бойцов тут же ухватили его за плечи.

– Спокойнее, Пугачев! – прикрикнул на него Фоменко.

– Во-во, так и в вагоне было! – затряс пальцем старший Туезов. – Пашка ево за спиртишко-то и не выспрашивал, а только про Маккавеево и знакомство с Бурдинским заикнулся. А энтот субчик в ответ шипит, мол, закрой, шмакодявка, пасть, а то зубы повыбиваю и рожу так начищу, что никто тебя не узнат и сам свою харю по новой будешь запоминать… И вдарил племяша по морде! Я заступиться, так он и на меня! Зуб, поганец, выбил! – заплакал старший Туезов.

– А чо и не вдарить? – вызывающе проговорил Пугачев. – Рабочего человека, красного партизана за какого-то контрабандита принимать! Сами такие! Еще мало дал!

– Все он врет! – снова закричал Туезов-младший. – Как же, партизан! Да это точно он! Меня тетка, кады мы с мужиками ея дом перекрывали, к Бурдинскому за спиртом и посылала, для мужиков… А этот там был, чего-то Егору в тряпице показывал, а как я зашел, так тряпицу ту под стол спрятал! А Бурдинский еще ему сказал, дескать, это тутошний, Костя… Во! Припомнил я! Костя он! И совсем не Иван Пугачев! Врет! У него фамилие другое! Эх ты, черт, запамятовал, мне ж кто-то из мужиков говорил, кады мы их еще раз встретили! Еще наказал, мол, смотри, Пашка, с энтими не знайся, темные люди…

– Мало я тебе отвесил, паскуда! – дернулся «Пугачев» к Туезову-племяшу.

– Стоять! – крикнул Фоменко, а Бойцов с Богодуховым сильнее прихватили «Пугачева» за локти. Он рвался и матерился.

Коренастый, на голову ниже «Пугачева», Фоменко вплотную подступил к разбушевавшемуся задержанному. Он еще ничего не сказал ему, не сделал никакого движения – а буян замер, напрягся. Дмитрий Иванович хмыкнул:

– На расправу, как понимаю, привычку скорую имеете, а самому по физиономии получать неинтересно? Вы же так и подумали, что я вас сейчас кулаком успокою?

– А чо у вас, фараонов, ишшо-то может быть?! – вызывающе проговорил «закоперщик».

– У фараонов? Интересно… А документы какие-нибудь у вас имеются?

– Были, конешно, и предъявить мог по всей форме, – «Пугачев» уже успокоился, смотрел нагло, с издевочкой. – А только вы ж, граждане милицанерские, сами руки крутили, волоком тащили, вот, стало быть, в кутерьме документики-то и выпали. Ишшо и восстанавливать придется, и за самоуправство отвечать…

– Понятно… – протянул Фоменко. – Вот что, Богодухов…

– Слушаю, товарищ начальник!

– Этого гражданина задержите до выяснения личности.

– Так точно! Демчин, отопри-ка, клетуху.

Федор выскочил из-за стола, сдернул с гвоздя большой потемневший ключ, отпер тронутый ржавчиной замок на решетчатой двери в углу дежурки.

– Заходьте, гражданин! – Богодухов подчеркнуто вежливо, но твердо направил «Пугачева» в обрешеченный угол, загремел замком, запирая задержанного. Ключ демонстративно, чтобы Фоменко видел, опустил в нагрудный карман гимнастерки и застегнул его на пуговицу.

«Закоперщик» за решеткой уселся на лавку, картинно заложив ногу на ногу, достал из кармана штанов коробку с папиросами, спички и закурил, выпустив густой клуб душистого дыма в сторону собравшихся в дежурной комнате.

– Слышь, Иван, а вы что, его не обыскали? – недоуменно спросил Богодухова Бойцов. – Он вам так и дежурку спалит…

Фоменко с интересом посмотрел на Бойцова, перевел взгляд на сникшего Богодухова.

– Протокол задержания как положено оформите. С понятыми. И личный обыск, досмотр вещей – тоже. И личность его выясняйте, потом мне доложите.

– Мы тоже справки наведем, – сказал Дмитрию Ивановичу Бойцов.

– Так вы…

– Бойцов Иван Иванович, из городского угрозыска. На вокзале по служебной надобности с товарищем оказались, а тут вот эта заварушка…

– Правильно, это по-нашему, – Дмитрий Иванович с чувством пожал Бойцову руку. – Иные нос воротят, мол, не наша епархия, мы – на территории работаем, а тут, де, вотчина другая, дорожной милиции.

– Город один и республика одна.

– Точно подметил. Пойдем, однако, на свежий воздух, тут уже дышать нечем, да и товарищам не будем мешать. Богодухов, завершайте опрос пострадавших, да не забудьте с них подписи под протоколом стребовать. До свиданья, граждане Туезовы…

У входа Фоменко и сотрудники городского угро еще несколько минут разговаривали, потом Бойцов и его напарник попрощались с главным железнодорожным милиционером. Их сменил Федя Демчин, вышедший из дежурки.

– Ну что, Федор, скажешь по факту? Какие ошибки увидел при задержании? – спросил молодого милиционера Фоменко.

– Да вроде нормально все… Конешно, не обыскали… – Федор виновато опустил глаза.

– Если бы у этого «Пугачева» был, Федор, к примеру, наган…

– О, с наганом-то он делов мог натворить! Перещелкал бы нас, как куропаток!

Демчин побледнел, только, похоже, сейчас, осознав возможные последствия своевременно непроизведенного досмотра задержанного.

– То-то! А мы и не обыскали в вагоне, до дежурки довели! И я хорош – сам в пылу закрутился, – Фоменко поморщился.

– Так сразу же и непонятно было, чья сторона виновата…

– Вот и надо было досмотр одежды всем троим устроить, а потом уж препроводить в дежурку. И фельдшера вокзального вызвать сразу, чтоб засвидетельствовал все побои для протокола, как специалист, да и помощь потерпевшим оказал.

– Так я сейчас сбегаю! – дернулся Демчин.

– Сбегай, но описывайте при свидетелях, которые потом и для суда нужны, чтоб подтвердили потом все ваши действия. Сдается мне, Федор, что попалась нам рыбка непростая! И, видимо, на самом деле он такой же Пугачев, как я – Степан Разин. Нет в нем, Федя, рабочего духа, вот, чувствую, что нет! Хотя, хм… чувство к делу не приложишь, верно? Но вот, Федор, какое дело! Пока мужик из Татаурово свои показания давал, я внимательно на этого «Пугачева» поглядывал. И вот, что заметил: напрягся он! А при рассказе второго, который его по Маккавеево узнал, и вовсе губу прикусил. Ну а после, сам видел, не сдержался, сдали нервишки! Смотрите тут с Богодуховым! И поосторожнее с ним…

Фоменко сдвинул фуражку на затылок, обнажив заметные залысины, поднял голову, посмотрел на наливающуюся чернильным цветом тучу.

– Все понятно, – проговорил посуровевший Демчин. – Не сумлевайтесь, товарищ Фоменко, после фельшара мы его сразу конвою сдадим, Иван уже собирался звонить в предвариловку.

– Добре, – кивнул Фоменко и попрощался.

Однако утром следующего дня Дмитрию Ивановичу доложили, что задержанный вчера на вокзале за драку в пригородном поезде гражданин, назвавшийся Пугачевым, из помещения предварительного заключения ночью сбежал.

Обстоятельства побега лежали, как на ладони.

Утром на месте не оказалось и охранявшего предвариловку милиционера Дугарова. Уболтал ли его задержанный, запугал ли – чего теперь гадать. Факт, что ни того, ни другого нет. Испарились. Случившееся серьезно встревожило начальника милиции, он дал задание досконально проверить все те скудные сведения, которые имелись о «Пугачеве» со слов Туезовых, выяснить, что известно о Дугарове.

Неделю спустя показания потерпевших подтвердились: драку в вагоне «ученика» учинил никакой не Пугачев. Рабочего с такой фамилией на лесоучастках Татауровской лесной дачи в деревне Дровяной и в других поселках не числилось.

А вот некий Костя, как назвал сбежавшего драчуна младший Туезов, обнаружился. И был этот Костя действительно знаком с Георгием Бурдинским, недавно из Маккавеево переехавшим в Читу.

Бурдинский же оказался членом Народного собрания Республики, как говорили в обиходе, Нарсоба, имел славное партизанское прошлое. По описанию внешнего облика, признал в «закоперщике» Константина Ленкова. Не отрицал, что в дореволюционные времена пару раз обернулся вместе с Ленковым за спиртишком на китайскую сторону. Подтвердил и насчет партизанского стажа Ленкова, но больше ничего сообщить не смог, заявив, что уже давно Костю этого не встречал, не знает, чем тот занимается.

Фоменко лично беседовал с депутатом Бурдинским – политическое положение последнего, так сказать, обязывало определенный пиетет проявить. Двойственное впечатление осталось у Дмитрия Ивановича после этой беседы. Не мог избавиться от ощущения, что Бурдинский что-то скрывает, неискренен. Но эмоции и догадки к делу не подошьешь. И оснований не верить нет. Вполне возможно, что и на самом деле разошлись пути-дорожки бывших компаньонов-спиртовозов. Нынешнее социальное положение того и другого заметно разнится. Один – в государственных деятелях, а другой…

Дмитрий Иванович был уверен, что бежавший из предвариловки неизвестный, скорее всего, Ленков и есть. И ходит этот тип по преступной дорожке. Иначе нет никакого смысла придумывать себе новое имя при задержании, как и устраивать драку – а теперь Фоменко не сомневался, что причиной драки было опознание Ленкова Туезовым-младшим. Наконец, бежать из-под стражи. За потасовкой в вагоне стояло нечто более серьезное.

Интуиция и логика рассуждений не обманули Фоменко.

Несколько дней спустя из областной милиции сообщили, что по информации начальника 2-го, Улетовского, участка Читинской уездной милиции Блюмберга, новокукинский крестьянин Ленков Константин разыскивается по подозрению в совершении убийства и ограбления двух старателей-китайцев. Но скрылся от милиции. А по всему – птица еще та. Особенно поразительно и неправдоподобно звучал эпизод с одарением Ленковым односельчан мукой и мануфактурою.

«Выходит, не уголовник стопроцентный, а с политическим душком?» – обеспокоенно поразмыслил Фоменко и, не полагаясь на коллег из областной милиции, связался с Госполитохраной, в ведение которой входили все так называемые политические дела: контрреволюционные проявления и охрана государственной безопасности.

А там отмахнулись. Дескать, нет никаких сведений о наличии в Чите организаций анархического толка. Есть отдельные одиозные личности типа вечно пьяных бывших матросиков, но и те в тираж вышли. Анархические идеи средь забайкальского люда чего-то не приживались.

– Скажу я тебе, дорогой товарищ Фоменко, что опасения твои насчет политических запашков с анархическим ароматом совершенно беспочвенны, – замысловато, но уверенно заявил главе железнодорожной милиции заместитель начальника ГУ ГПО – главка Госполитохраны. – Видали мы уже подобную публику. Чистая уголовщина, а под политических рядится. Для бандитской солидности. Мол, не корысти замшелой ради грабим и разбойничаем, а идейные мы, нам буржуйское устройство Дэвээрии не по нутру! Удобная позиция, скажу я тебе! Алчет шушера уголовная поживы, но лозунгом прикрывается. Баламутят людей, тумана в головы напускают, а в тумане, сам понимаешь, – как в мутной водичке, – ловись, рыбка, большая и маленькая! Спору нет, не сахарная ноне житуха, особенно на селе, да и в городе население не роскошествует. Но и старые буржуйчики при наших порядках повсплывали, да и новые прорезались, на людских бедах куш наварив. Вот и представь: идет простой горожанин мимо «Даурского подворья» или другой ресторации и чего он лицезреет? А лицезреет он пир во время чумы! – ударил в сердцах кулаком по столу госполитохрановский начальник. – Что при батюшке-царе, что при атамане было и процветало! Те же рожи – жрут-пьют и не подавятся! Какое отношение к власти вырабатывается?

Говоривший задавал вопросы и тут же сам отвечал на них.

– А скажу тебе, дорогой Дмитрий Иванович, что отношение тревожное, с какой стороны не глянь. Средь населения, обнищавшего и полуголодного, больших симпатий нонешние порядки не вызывают, особенно, доложу тебе как товарищу по партии и по службе, среди партизан вчерашних, неохотно с оружием расстающихся, – попрятали ружьишки и винторезы многие! А это – сам понимаешь! – многозначительно цыкнул зубом замнач ГУ ГПО. – А с другой стороны, текущий момент таков, что жирующая прослойка обывателей прямо-таки убеждена, что мы с тобой, как и все остальные государственные люди, – навроде прислуги ихней. Охраняй, де, ихнее добро и сытую житуху! И охраняем! Охраняем!!

«Так и есть, – горько подумалось Фоменко. – Странная штука жизнь. Бились, не жалея крови и жизней за свободу, за идеалы демократических преобразований, за равноправие, а пока… Бары и холопы так и остались. Сидим за дэвээровским забором, с завистью поглядывая на остальную Россию. Вроде бы и завидовать там нечему – голод и разор почище нашего, но хоть в самом деле рож этих лоснящихся нету. А может, и есть, да из-за забора не видно?..»

– …Вот я тебе и говорю, что на всей этой волне недовольства существующими порядками, – с жаром продолжал собеседник Дмитрия Ивановича, который со своими невеселыми размышлениями нить разговора чуть было не выпустил, – во всей этой мутной воде, под громкий политический лозунг, как под знамя, можно целую армию построить! И любое насилье оправдать. Грабь, убивай, воруй, наживайся! Открыто и нагло. А как приспичит – кричи, что идейный. Это же совершенно другой окрас! Это же не уголовщина, а политборьба. Не так ли, Дмитрий Иванович? При нашей дэвээровский демократии в депутаты Нарсоба избирать, а не в каталажку урку засовывать!

Впоследствии Дмитрий Иванович Фоменко припомнит эту гневную тираду госполитохрановского начальника. И укорит себя за то, что не придал ей большого значения. Поднадоели уже к тому времени митинговые словеса, а зернышко-то в словах собеседника было. Было зернышко! Проглядел. А ведь еще тогда нарсобовский депутат Бурдинский мутным показался. Сразу стоило покопаться в его занятиях помимо депутатских обязанностей. Может, и не разбежались у старых контрабандных приятелей пути-дорожки-то…

Хотя строить догадки тогда никак у Дмитрия Ивановича не получилось: круговерть текущих, каждодневных забот, новых и новых происшествий и преступлений захлестывала девятым валом. Вот и по бегству из-под стражи мнимого Пугачева – вопрос на вопросе.

Обстоятельства побега действительно ничего сверхъестественного не содержали. И попался тогда действительно Ленков. Убийца китайцев с приисков. И золотого песку Дугарову наобещал отсыпать. Уговорил. Не только выпустить его из-под замка, но и лихим делом вместе заняться.

Но история с вагонной дракой – эпизод знаковый. Это была единственная встреча – лицом к лицу – Ленкова и Фоменко. Один еще не стал главарем самой зловещей читинской банды, другой еще не возглавил борьбу с этим злом. Самые драматические и трагические страницы этой бескомпромиссной схватки были еще впереди.