Книга: Лихое время
Назад: Глава восьмая
Дальше: Глава десятая

Глава девятая

1
Опасливо оглянувшись с середины лестницы на дорогу, ведущую к постоялому двору, Цупко полез выше, к распахнутой чердачной дверце.
– Коська, Кось… – позвал он и тут же осекся. В лицо глянул зрачок револьверного ствола.
– Ты чо, Коська, совсем трекнулся со своим наганом?!
– Тихо! – Коська осторожно выглянул во двор, убрал револьвер под рубаху. – Чужой кто есть?
– Да нету, нету! Эвон только один Митрич, старик. Акшинский охотник, артель поджидает. Ево дело – сторона… Слазь с насесту-то, почаевничаем. Ерой! Я тебя разбудить, а ты наганом тычешь, твою мать! – озлобился Филипп, шумно начал спускаться.
Следом за ним спрыгнул с лестницы и Коська.
Потянулся, расправил сильные плечи. С завистью глянул Филипп на молодого – силушки в нем да стати! И девки по нему должны сохнуть – ишь, на щеку румян, темно-русый чуб вьется-завивается!
– Чо раскипятился, друг Филя! – Довольно зажмурился на утреннем ветерке Коська. – Сам виноват – человек спит, а ты медведем по лестнице к нему подбирашься!
– Седьмой час, Коська, мало ли кто нагрянет…
– Не ссы, Филя, наши в городе!
– Чаво?
– Поговорка такая! – рассмеялся Коська.
Шагнул к бочке, с размаху окунул голову в воду: – А-ух-ха!
Цупко снова беспокойно оглянулся вокруг, хотя забор никакой возможности обзору округи не давал.
– Слышь, Коська, а ты чо теперь завсегда с револьвертом таскаишьси?
Утиравший лицо подолом рубахи Ленков с интересом посмотрел на Филиппа.
– Чего ты боишься, Филя? Иль вчерась разговор про фараонов, что тут крутились да беседы с тобой беседовали, – к месту-то и был, а, Филя?
– Дурак ты! Наган у тя под рубахой – што на ладони. А ишшо – у меня в этом деле свой интерес…
– Это ж какой?
– Простой, дурень! Насиделся я, Коська, в казематах. Больше не хочу! А посему ужом, ежели припрет, буду виться, штоб тока не в кутузку!
– Так ты, Филя, за свою шкуру любого фараонам на мясо пустишь!
– Во, говорю ж, дурак!..
– Слышь ты, Кабан, – посуровел Ленков. – Ты шелуху-то свою поганую в решете оставляй! Ишь, растренькался! «Дурень, дурак!»… Я ведь, Филя, и без револьвера так тебе навешаю, что вся твоя туша кровавой юшкой изойдет! У меня не заржавит! Усек, а?
Окинул набычившегося Филиппа презрительным взглядом и с деланой беззаботностью сплюнул ему под ноги.
– И вот что, Филя… Я тебе не Коська. Ты так собачек своих вшиволядных подзывай. Был до семнадцатого года Коська да вышел весь.
– Можа, мне тебя «вашим благородием» кликать? – со зловещей издевочкой проговорил Цупко, наливаясь злобой.
– Надо будет – енералом величать будешь! И не бычай, видали таких быковатых!..
– А наш бра-авый Кин-стан-тин – очень ва-ажный га-ас-па-а-дин!.. – пропел, ухмыляясь, Цупко.
– Во! Константином звать можешь. Или Костей, когда без посторонних, – как ни в чем не бывало кивнул Ленков. – А на чужих зови меня Никифором. Так я и среди гутаревцев прохожу. Конспирация!
– Чаво?
– Секретное имя… Для маскировки от сыскного ведомства.
– Ага, – Филя потряс головой. – Ну, бляха-муха, хитрец на хитреце и заговорщик на заговорщике! Ни-ки-фор!..
Произнес по слогам, словно сухарем хрумкнул.
– Вот я, Кось… Костя-Никифор! – махнул рукой со смешком. – Вот я и говорю, што вся хитрость-то – вне подозрения быть, а не корешей закладывать! Корешки – это святое. Но вот мелку рыбешку возьмем… Энти сявки позорные на што? Под ногами путаются, шум-гам подымают… Вот имя под замес и пускать, кады приспичило. Уразумел? Тута, дарагой господин Константин-Никифор, своя линия должна быть! Об ерунде сыскарям сообчил, как верный человечик, а сам под шумок дельце покрупнее провернул…
– Ага… Мелюзгу фараонам отдал, и ты у них – в полном доверии!
– Соображашь! Сам посуди, Коська… Тьфу ты! Ладноть, не ерепенься. Буду стараться анторитет твой не ронять, Костя-Никифор… Ну, дак, я-то про што… Вот, значитца, устроила шелупень свой цыплячий скок, а што, к примеру, тот же самый угрозыск? Шум до небес! Под энту гребенку и тебя, паря, вычесать могут запросто! Набирайся, Константин, у стариков мудрости. Как гритца, захочешь жить – не так завертисси! Уразумел, «енерал»? Кабы не мои расклады, да ни энта дружба с милицией, ишшо бы неизвестно, чаво приключилося бы по вчерашнему милицейскому приезду…
– Поешь-то ты браво, – задумчиво уперся глазами Костя в Филиппа, машинально скручивая в тугой свиток подобранный под лестницей кусок бересты. – Но сдается мне все-таки, что, ежели тебе приспичит, то и меня ты, сука, с потрохами фараонам приподнесешь…
Цупко хотел ответить Коське что-нибудь хлесткое, но краем глаза узрел появившуюся на крыльце Анну и осекся.
– Фили-ипп! Чего же ты гостя к чаю не кличешь? – жеманно и протяжно позвала Анна. – Здрастуйте вам!
Оглядев ее, по-утреннему свежую, с ярким румянцем на тугих щеках, сдобную несмотря на годы, Коська не удержался, хмыкнул. Одобрительно ткнул Филиппа под бок.
– Урвал, Филя!
– А чо, Костя, айда по чеплашке! – прогудел, расплываясь, Цупко.
2
Стол в сенцах полон. В миске с водой плавает желтое коровье масло, приземистая кринка предлагает плотную, хоть ножом режь, сметану, паром исходят гречишные оладьи, так и просятся – обмакни в золотистый прозрачный мед и – в рот!
Объемистый глечик с запотевшими боками полон густого молока, на тарелке – сваренные вкрутую яйца. Гора пшеничных калачей вкупе с зеленого стекла сахарницей, доверху насыпанной колотым синеватым рафинадом, завершает картину спешиловского изобилия.
Вокруг – большие фаянсовые чашки с толстыми блюдцами, а посередине стола – пузатый жаркий самовар. Словно корона, увенчал его китайский чайник-заварник, разрисованный золотисто-красными драконами – пускает из затейливо выгнутого носика тоненькой струйкой парок, заполняющий все застолье ароматом крепчайшей заварки.
Костя тут же почувствовал, как за щеками, у корня языка, рот наполняет слюна.
Малые и Мишка уже отчаевничали. За столом сидели Бизин и Катерина, смутившаяся при виде высокого, крепкого и ловкого молодого мужика с кудрявой шапкой густых русых волос, приятным лицом.
– Дай-ка, Нюра, нам чиво-нибудь покрепше! – тут же распорядился Цупко.
– Э, сдурел, ли чо ли! С утра пораньше! – укорила было Анна.
– Цыть, баба! Не жалей гостям!
– Гостям!.. Самому бы глотку смазать! – не удержалась Анна.
Но скрылась в доме, грохнула крышкой подпола, через минуту вынесла в сени стеклянную четверть с плескающейся под горлышко самогонкой.
Филипп до краев наполнил граненые рюмки. Отставленную бутыль Анна тут же опять в дом прибрала.
– От баба! – хмыкнул Цупко, поднял рюмку и проскороговорил:
– Нуте-с, со свиданьицем!
Мужики чокнулись, выпили. Костя с Филиппом – залпом, Алексей Андреевич – мелкими птичьими глоточками. Захрустели головками лука.
Блестящими глазами Костя уперся в Катерину.
На влажных губах у него вроде улыбка, но с какой-то похабцей смотрится. Девушка не выдержала, не допив чашку, поспешила из-за стола подняться:
– Спасибочки всем, побегу, курям надо корму задать…
Ленков проводил ее взглядом, повернувшись на лавке всем телом. Не спускавшая с него настороженных глаз Анна ясно узрела у него под натянувшейся рубахой оружие, – куда и давешнее жеманство подевалось! – в момент озлилась:
– Не таращь зенки! Повылазиют!
– А и не убыло! – засмеялся Костя.
– Неча, знам вашего брата! Одно на уме! Есть да не про вашу честь!
– Ты чо, Нюрка, сдурела? Чо залаяла? – встрял окрысившийся на сожительницу за унесенный самогон Филя.
– А ничо! – В сердцах с грохотом отодвинув табуретку, Анна ушла в горницу.
– Ну, мать ее ети, дура! – бухнул озадаченный бабьим взрывом Цупко.
– Погодь, Филя… – Бизин все видел и понял. Перевернув пустую чашку на блюдце, смахнул с подола рубахи крошки, сыто зажмурился, потянувшись всем телом. Потом вперил глаза в Ленкова, сказал негромко:
– Запомни, парень, в своем огороде капусту не едят.
Костя на Бизина волком посмотрел, только крупные крылья носа зараздувались. Старый купец усмехнулся, кивнул Косте:
– Ну что, мил друг, пройдем до свежего воздуху, аль забыл насчет разговора?
– Щас, вишь, чаи не догонял! – зло буркнул в ответ Ленков. Окончательно и Анна, и этот старик все настроение испортили.
– Филя, мы тут с Константином отлучимся, вон под теми соснами погуляем. Так что ты нас не теряй, у меня к тебе тоже пара словечек имеется опосля.
Цупко кивнул, глазами зыркнул на Коську, мол, хорош валандаться, не испытывай у Андреича терпение. Ленков звякнул чашкой:
– Ну, пошли, погуляем, дядя старый…
Бизин вряд ли это услышал, он уже на крыльцо подался. Филипп постучал костяшками пальцев по лбу:
– Те ж про гонор сказано, конча-ай, Коська! Покажись для дела Андреичу, дурень…
– Опять, Филя?!
– Да иди ж ты, иди, «енерал», твою мать!..
Вслед за Бизиным Костя вышел за ворота.
За кустами густого багула, отгородившими обоих от дороги и забора постоялого двора, Бизин присел на поваленный трухлявый березовый ствол. Сорвал с близкой ветки пожелтевший вялый листок, понюхал, глядя куда-то за Коську, в лесную чащобу.
– Значится, ты – Костя Ленков, кукинский. Так?
– Ты глянь! Ужо все справки навел! Силен!.. – Удивленный осведомленностью Бизина, Костя опустился на корточки, закусил в крепких желтоватых зубах круглую травинку с мохнатой шишечкой на конце.
– В Куке, родни-то много? Кто у тебя там?
– Чево это ты за допрос снимать взялся? Ну, мать осталась, да баба с ребятенком.
– Ишь ты… И окрутиться успел, и потомство завести.
– А я тебе чо, пацан несмышленый? Тридцать второй уж годок разменял!
– Моложе глянешься, Костя. – Бизин удивился, но вида не показал – не с руки, он же «все знает». Покровительственно спросил:
– Так это не беда, а, Константин?
– У тебя, дядя, какой разговор будет?
– Нетерпеливый ты, погляжу…
– Какой уж есть!
– Ну, хорошо, разговор так разговор, – прищурился Бизин. – Ты, Костя, так понимаю, в разбойнички записался, коли пушку за поясом носишь да осторожничаешь?
– Надо, вот и ношу!
– Не гонорись, парень, не люблю! – одернул Бизин. – Чем ноне промышляешь? Так соображаю, что за спиртом за кордон больше не ходок?
– Ишь ты!.. Все-то тебе, дядя, расскажи…
– Все не надо. Чужие тайны – гири на ногах… А для общего нашего интересу и обоюдной пользы спросить вот что хотел: в одиночку по делам ночным шастаешь или человечки есть на подмоге?
– Ну, имеется подмога… – с многозначительным самодовольством процедил Ленков.
– Хорошо… Есть у меня одно дело…
– Для дела, говоришь, народец требуется? Одно дельце? Не густо. Ну, может, и найдется людишек парочка, гусь да гагарочка…
– Не ты ли с этими гагарочками, Константин, дай бог памяти, где-то в двадцатых числах августа магазинчик еврея Кауцмана бомбанул? На Александровской улице, где раньше банк Труфановского был?.. Впрочем, что тебе этот Труфановский… И ведать не ведаешь, про таковского… Власти сей особнячок опосля людишкам разным под квартиры пораздали…
– О чем ты, дядя? Какой магазинчик, что за еврейчик?
– Оно – конечно… Да только, когда из магазина лихие хлопчики в пролетку заскочили и дернули к Кузнечным рядам, то, сдается мне, фигура там твоя мелькнула, а, парень? Мне как раз тогда случилось поблизости пребывать…
– А не больно ли ты, дядя, глазастый? – угрожающе глянул Костя на Бизина. – Иль еще чево видал? А я и не таюсь! – Горделиво заявил, с откровенной и наглой усмешкой. – Куркуля с мошной тряс и буду трясти. А тот еврейчик, он тебе кто, никак родня, али друг любезный, таракан облезлый? А, дядя?
– Во-первых, Константин, манеру эту, дядей меня кликать, брось. Я ж тебя – по имени. Вот и меня Алексеем Андреевичем называют. А второе вот что скажу: ты меня не пугай и ручонку с револьвера сыми. Я, Костя, свое уже пожил, умереть не боюсь. И пожил, кстати, дай Бог каждому! А ты, вижу, пока еще настоящей жизни и не нюхал, коли у Цупко на подпитке да по чердакам чужим ночуешь…
– Ты чо, нарошно, старый хрыч, меня заводишь? «Настоящей жизни!..» А кто мне ее преподнес гостинчиком? Ты?
Ленков вскочил, выплевывая измочаленную травинку. Бизин успокаивающе поднял руку.
– Охолони! Ну и горячая же, Константин, у тебя кровушка… Прям – жеребцом брыкаешься. Охолони… Послушай старого человека. Ежели тебе в самом деле такой жизни надобно…
– И где ж ты такой рай прячешь, а?
– Чтобы жить в раю, Костя, – назидательно ответил Бизин, – надобно его самому и соорудить. А для этого одним днем жить нельзя. Запас надо организовывать, понял? За-пас! Но чтобы, Костя, этого запасу набрать, надобно в деле быть первым и главным. Согласен? То-то. Иначе, Костя, тебе завсегда самые сливки только взглядом и провожать! Сейчас небось тоже под атаманом?
По угрюмому молчанию Кости Бизин понял, что угадал.
– И, так понимаю, что нескладушки у тебя образовались. А как эти нескладушки переделать в колотушки? Хе-хе-хе! Не тумкал об этом? С твоей-то силушкой да отвагой, с твоей-то сноровкой! Самому пора верховодить!.. Ты присядь, присядь…
Для Бизина разговор важен. Норов Ленкова сразу уловил. Отчаянный уркаган, тертый в деле. И сам на пулю пойдет, не заробеет, и под свою пулю любого подведет. Цупко, видимо, не придумал, записав этого Коську в кровопийцы. У злыдня завсегда на такого же злыдня нюх имеется… Но парень-то Фили гораздо умнее… Есть хватка верховодить и хочет верховодить…
Бизин подумал, что и Цупко не так прост, не так примитивен, как со стороны кажется. Интересного хлопчика подыскал! Такой ему, Бизину, и нужен. Не грамотей, но и не пентюх, со смекалкой в голове, самолюбивый и отчаянный. Отчаянный на все пойдет без страха, а самолюбие – это такой инструмент, что, умело играя на струночках оных, человеком, как японской куклой-марионеткой, можно управлять. Струны-ниточки – дерг-дерг! Шаг сюда, шаг туда, принеси то – не скажу, но знаю, что!..
Да уж, Алексей Андреевич знал, что ему нужно.
Идея Бизина была изумительно нагла и одновременно проста, как коровье мычание. С помощью Кости и Фили Цупко сколотить мощную шайку из «рыцарей ночи» – безжалостных и готовых на все бандитов, которые в кратчайшее время помогут Бизину обзавестись «золотым запасом». После чего он сможет дунуть за кордон.
В благородство и робингудство старый проходимец давно не верил и был убежден, что предполагаемые подручные тем паче не страдают романтической золотухой. Оставалось изобрести способ, как заставить Ленкова и его гавриков работать на себя. Желательно, с полной отдачей и гарантией стопроцентной безопасности со стороны оного сброда.
Бизин видел такую схему реализации своего замысла.
Он – учитель и мозг, осторожно играет на Костином самолюбии, внушая ему ходы в пользу задуманного. Где – напрямую, где – через Цупко. Причем внушает так, чтобы Костя был убежден: эти советы ему необходимы, от них польза явная! Тогда будет делиться. Главное – не уверить, что он и сам с усам! Но и самолюбие не уколоть – не то вся конструкция насмарку!
Кое во что Костю, конечно, надо посвятить. Пообещать совместный уход за кордон. Это резонно: за границей Бизин для Ленкова необходим даже более, чем здесь. Что ведает Коська о заграницах! Его дело – грабить, дабы тек золотой ручеек, но пусть и помечтает. У Аргуни Костина дорога закончится, но зачем ему знать об этом раньше времени?
А вот потихоньку искать человечка, который в нужный момент и в нужном месте Костю «успокоит», – надо! Молодого, полного сил, преданного. «Успокоит» Костю да верой-правдою будет ему, Бизину, служить, оберегать-хранить его старость безбедную.
В уголовной среде такого не сыскать. Тут вьюноша нужен. С «горящим взором». Самое идеальное – офицеришка молодой али юнкеришка, на царя-батюшку, как на икону молившийся, но окопной вошью не искусанный. Питали вьюношу надежды на блистательную карьеришку, а чернь-то все и порушила! От того и столь ослепительна белая идея… От того и полна задница еще нерастрясенной романтики – за Бога, Царя и Отечество!.. Мда-с, такой молодой человек, при определенном духовном подогреве – а уж это-то Алексей Андреевич молодому компаньону полны ушки бы натолкал! – мда-с… был бы кстати…
Пока же главное – на сытую и сладкую старость капиталу набрать. Коськиными руками. А положить на все про все может он, Бизин, годок от силы. Пока в этой Дэвээрии еще в демократию играют. Только недолгая эта песня! Почитай, краснопузые уже везде насовали деникиным и семеновым в хвост и в гриву. Скоро голодранское войско и до Владивостока докатится, а это – «конец надеждам бедных дам»! Потом, естественно, новая власть свои штыки со внешних фронтов повернет на внутренний. И такие фартовые, как Коська, вмиг лазаря запоют!..
– А как ты, Константин, удачу свою оцениваешь? Надолго эта птица в небо взлетела?
Озадачил Костю неожиданный вопрос хитрого старика. Но ненадолго. Махнул рукой беззаботно:
– А шут его знает! Пока не припекает, а ежели припечет, то там и поглядим.
– И что? Думаешь, при таком нынешнем своем подходе долго погарцуешь? Удаль, Костя, тоже должна быть с умом!
– По тому, как ты мне тут нравоучения читать взялся, никак в компаньоны набиваешься? Уму-разуму учить! И на хера это мне?
– А если бы, Костя, я и подсказал, как ловчее дело провернуть, так разве плохо?
– Ага, понятно… – Ленков насмешливо принялся рассматривать плешивого деда. – Это ты мне, значит, советы свои, а я тебе – в клюве неси! Так, а?
– Не так, – невозмутимо ответствовал Бизин. – Задрипанное пальто, которое ты с ночного прохожего снимешь, мне ни к чему. Я, Костя, сегодня ночью, после твоего прихода, и заснуть-то толком не мог, эх-ма!
Бизин даже что-то наподобие слезы с глаза подтер.
– Я, парень, в тебе, молодом, сильном, красивом… сына своего нерожденного… увидал!..
Последнее заявление хитроумного старика вовсе Костю озадачило, даже немного смутило.
А Бизин продолжал:
– Мечтал о таком наследнике, да не вышло в жизни… А на тебя смотрю и представляю, как бы сыну советовал. Вот почему, Костя, немного глаза открыть тебе хочу на существо нашей жизни… Ну-ка, скажи, сколь раз ты шел уже на пули и смерть за свои молодые годы?
– Во! Хватило за одно партизанство! – резанул ребром ладони Ленков по горлу. – Но я…
– Погодь, погодь… Лучше скажи, ради чего, Костя? Или тебе власть высокую должность, богатство и достаток за это дала? Может, ты большим народоармейским командиром стал? Кукиш показали!
– А мне на все это плевать! Мне чо надо, так и сам вырву!
– И что, Костя, так и будешь всю жизнь вырывать себе на пропитание с наганом в руке? А как свинца в лоб залепят?
– Так, ить, – рассмеялся Костя, – теперь один ответ!
– Нет, Константин, есть и тут лазейка!
Бизину увиделось: мелькнула у хорохорящегося Ленкова в глазах заинтересованность, мелькнула! И продолжил с жаром:
– Есть, Костя, лазеечка, есть! Да и чего тебе – всю жизнь, что ли, в налетчиках? А спокойно, в сытости-роскоши пожить, без сопения ищеек милицейских за спиной, не хочется?
Как же, не хочется!
Костя уже не раз признавался себе, что его жизнь имеет непонятный, но довольно существенный изъян: он никак не может взять такую добычу, чтобы больше не лезть на рожон, ибо не надо большого ума, чтобы уразуметь – рано или поздно будет поставлена точка. И совсем не хотелось, чтобы эту точку, окончательную, свинцовую, сыскари на его судьбе поставили. Или «дружок» Кирька Гутарев… Тогда уже ни водка, ни бабы не понадобятся, что совершенно Костю не устраивало. Но что может предложить старикан?
А Бизин придвинулся, по плечу поглаживает.
– Чем больше с тобой беседую, Костя, тем больше вижу в тебе то, что в жизни моей не состоялось…
Алексей Андреевич по плечу поглаживает да в глаза заглядывает. И видит, видит посеянные сомнения. И начинает привирать все увереннее.
– С супруженицей моей, царствие ей небесное, так насчет сынка, Костя, и не сподобились… Не дал Господь… А таким и видел его… Как ты!.. Эх, жизнь непутевая! Как сын, ей-богу, как сын, ты мне, сердцем чувствую!..
От сыгранной мастерски жалости к самому себе Бизин и вправду расстроился, заплакал, согнувшись на поваленном березовом стволе.
– Будя! Чо ты раскис, Андреич!
Костя даже невольно почувствовал вдруг себя обязанным, похлопал старика по спине.
– Будя, мы еще дадим копоти! Наши в городе!
– Спасибо, Костя, понял старика! – начал успокаиваться Бизин, с удивлением подумав, что вполне бы мог дать фору самому императору Нерону, еще помнящемуся с ученической скамьи, а уж на что, как писали древние латиняне, тот артистом был.
– Я пока, если начистоту, ни хрена не понял! – озадаченно проговорил Ленков. – Што ты потек – вижу. Размягчел сердчишком. А вот чево ты тут про лазейки гутарил, Андреич, – непонятно!
– Но это, Константин, такая моя секретная задумка, что ни одна душа знать не должна! – посуровел Бизин – куда вся квашня слезливая делась!
– Мне землю начать есть или как? – осведомился с издевкой Костя.
– Может, и землю… Как ты, Константин, смотришь на то, чтобы вскорости перебраться нам с тобой за кордон? Там я все ходы-выходы знаю, что в Маньчжурии, что дальше, хоть на восток, хоть на запад…
– За кордон? – Ошарашенный Костя снова вскочил с обомшелого ствола. – Ты меня с собой за кордон кличешь?! За какие это же такие красивые глаза? И чо я там забыл?
– Там, Костя, можно заняться приличной коммерцией. Развернемся – будь здоров! Я в торговых кругах человек известный, раньше вся китайская власть в Харбине на поклон ко мне ходила. Кормились, сволочи, из моих рук!
Бизин произнес это, невольно приосанившись, с таким презрением, что Ленков мгновенно поверил. Поверил в то, что Бизин действительно может раздобыть ему пропуск в нарисованный рай.
– Я тебе, Константин, без лукавства поведал… Приглянулся ты, парень, приглянулся… Молод, решительности тебе не занимать, ум имеется. И кличу с собой не за красивые глаза. Не сейчас пойдем, а когда капиталом обзаведемся…
– Ага, я, стало быть, в огонь ныряй, набирай капитал, а ты опосля на моем горбе за кордон решил въехать! – скривился Ленков.
– Вместе будем набирать, не сумлевайся. Без меня ты не капитал будешь набирать, а всякий мусор. Знать надобно, мил-друг, кого в Чите растрясти можно… Вы ж по мелкому щипаете… А «рыжавье», Костя, по другим уголкам ховается… Вот огляжусь пару деньков… Ты ко мне загляни после, Костя, на Новые места. Филя покажет, где квартирую. Там и обговорим все ладком.
Бизин говорил и искоса наблюдал за Костиным выражением лица. Замечал, что собеседник на его, бизинскую, многозначительную таинственность покупается, как малец на диковинную игрушку. И продолжал осторожно плести свою паутину:
– …Ты мне про «сообщество» свое поведаешь, что там за расклад, а я тебе списочек напишу… с адресочками, где поживиться можно по-настоящему. Для набора капитала! Но смотри, Костя, – Бизин предостерегающе поднял палец, – никому ни гу-гу! И среди людишек своих помалкивай. К дисциплине их приучай, гаечки закручивай. Чтобы они тебе безоговорочно подчинялись и силу твою знали. Авторитету мы тебе наберем! Пойдет богатая добыча, будет и вес у тебя атаманский…
И тут же, проехав по самолюбию Ленкова, закряхтел, подымаясь.
– Но, ладно… После переговорим, а то Филя небось уже изнервничался, чего мы тут так долго секретничаем. С Филей, парень, тоже молчок! Ты его к себе приблизь, но впрямую на дело не бери. Филька для другого тебе нужен. Пусть тебе спину закрывает, с милицией дружит. Через эту «дружбу» много чего выведать можно, заранее оберечься, если они невод закинут. Сам тоже не зевай, приятелей там заводи. Нынче время голодное, на дармовой кусок многие польстятся, знай только подкармливай не жалеючи! Так что, Константин, думай. Парень ты еще молодой, отчего не пожить всласть, а? И насчет коммерции в будущем. Тут тебе дотумкивать ничего не требуется. Капитал соберем – компаньоны, значит. Будешь совладельцем – и гуляй! А уж я оборот организую и тебя в этом деле поднатаскаю. Чтоб, когда глаза мои закроются, удачливым был ты коммерсантом и меня воспоминал благодарным словом. Как сын родной! – подпустил слезы напоследок старый хитрец.
3
Они вернулись на постоялый двор, ласково щурящийся на солнце Бизин и озадаченный Костя. У калитки увидели Анну, которая молча посторонилась, но, как на дорогу смотрела, так и осталась снаружи. А за забором, у сарая-конюшни, Цупко и Мишка Спешилов закидывали на телегу мешки. Бизин понял, что Филя куда-то собрался увозить ворованный овес.
– Чо-та долгонько выгуливались, мужички! – сгорая от любопытства, бросил Филипп. – Ну, как, вволю насекретничались? Мишка, – толкнул глухого пасынка, – иди пока, иди!
– А он у тебя, чо, по губам разбират? – спросил Ленков.
– Хто ево знат… Лучше пущай там потрется, эдак спокойней.
– Филя, куда с грузом навострился-то? – Бизин потрогал край мешка на телеге. Так и есть, овес!
– Иван Манзуров, тутошний, песчанский, приходил, сговорились, покупат всю партию. В смысле, на мену, продуктишками.
– Это хорошо. Потом через лавку в монету оборотим.
– Так это… – замялся Филя, но себя пересилил. – Ты, Андреич, вроде ба тута и никаким боком…
– Э-э, Филя, – укоризненно произнес Бизин и повернулся к Косте. – Вот как, Константин! А я тебе уж было отрекомендовал Филю…
– А чо, чо? – забеспокоился Цупко, перебегая глазами от старого к молодому, который, к удовольствию Алексея Андреевича, с ходу ему подыграл:
– Да… Для сурьезного дела, Филя, на тебя явно расчету лучше не ставить!
– Это почаму же?!
– К друзьям-товарищам отношение куркульское, на себя гребешь…
– Дык… Энто тока курица от себя! – неуверенно засмеялся Цупко. – Но с дружками я завсегда! Можа, ты, Андреич, и прав, через лавку ловчее выйдет…
– Так это тот овес, что третьего дни? – нахмурился Ленков. – А ты ж мне вечор пел, что у тебя фараоны все сгребли! Может, и лошадки так же?! В одиночку мошну набиваешь, за общий счет?
– Ты чо, Костя, не сумлевайся, я ж как на духу!
– Тут, Константин, он не врет, – вмешался Бизин. – Овес сыскари не нашли, при мне было.
– Но, а я чо говорю! – окрысился Цупко. – И не боись, твоя бы доля не ушла!
– А я и не боюсь! – громко засмеялся Костя, хлопнул себя по пояснице. – Мы с моим корешем-наганом насчет дербанки сильно справедливые, а кто оттырку устраивает, так тому и в лоб плюнем!
– Дербанка, как я понимаю, это дележка, а оттырка – утаить? Так, да? – уточнил, хитро прищурившись, Бизин.
– Ну, ты, Андреич, скоро почище каторжного уркагана блатную музыку разведешь! – польстил Филя. – Голова!
– О, это я понял! – продолжал смеяться Костя, подморгнув Бизину серьезным глазом.
– Ты, Филя, сведи на той неделе, лучше в пятницу, Костю ко мне, как мы с ним договорились, – сказал Бизин. – А сам ко мне завтра загляни, когда продукты в лавочку привезешь. Но, однако, пора и честь знать. Загостился я у тебя, Филя. Спасибочки за встречу и угощение!.. Не беспокойся, до тракта дойду, а там уеду. Хоть воздухом надышусь после темницы всласть!
Но идти до тракта оказалось ни к чему. На постоялый двор к Спешиловой завернули соседи по Новым местам, возвращавшиеся в Читу из Атамановской станицы, где гуляли у родни на свадьбе.
С Бизиным пристроился и Ленков. Понятно, что прежний разговор в дороге они не вели, слушали рассказы погулявших на свадьбе попутчиков: раскрасневшейся от наливки толстой голосистой бабы и еле живого от самогона мужика, умудрявшегося тем не менее править лошадью.
На окраине города, у первых домов, Ленков многозначительно распрощался с Бизиным, крепко пожав руку. Из чего Алексей Андреевич сделал вывод, что его семена брошены в добрую почву.
Назавтра, уже после обеда, наконец-таки приперся угрюмый Цупко. Сообщил, что привез и отдал в лавку Фроське три добрых шмата сала, флягу со сметаной, два мешка картохи.
– Садись, Филя, чаю выпьем, – пригласил к столу Алексей Андреевич.
Неспешный откровенный разговор тек часа три.
Бизин так объяснил Филиппу свой замысел по расширению разбойного промысла через Костю и его ребят. Он, Бизин, обеспечивает наводку на стоящую добычу, обмозговывает наиболее удачный способ совершения дела. Филиппу же следует проторить хорошие пути для бесперебойного сбыта добычи, а также для получения точных сведений о намерениях милиции насчет облав, других операций.
Старый купец без труда убедил Цупко, что ставку на Костю он сделал в их, его и Филиппа, интересах, потому как и с него, старика, и с Фили в налетах и грабежах польза небольшая, непосредственно «гоп-стоп» прекрасно обделает и Костя, но, управляя им умело, навар можно получать куда солиднее. Да и не спалишься, если голова работает. Вот и надо им быть для Кости этой головой, что поможет хорошо старость обеспечить Костиными руками.
Бизин умел убеждать. Даже в том, что черное – это белое. Цупко восхищенно взирал на старого хитреца и с полным доверием, безоговорочно принимал его старшинство и все доводы. И даже сам вызвался быть при Ленкове навроде охраны и тени. Для солидности и антуражу. Потому как любой атаман вызывает впечатление и свитой тоже. А уж для свиты Филя-Кабан был в самый раз – своей огромностью и сумрачной внешностью кандальника.
Перемену в отношениях с Филей почувствовал и Ленков. Когда в пятницу Цупко проводил Костю до флигеля Бизина, на обговоренную встречу, то у дома сказал, зорко оглядываясь по сторонам:
– Ежели что, Костя, я здесь, на атасе, сколько надо!
– Ну-ну, – хмыкнул довольный Ленков и шагнул в калитку.
Алексей Андреевич с улыбкой встретил гостя:
– Рад видеть в добром здравии!
– Здорово, Ляксей Андреич! – Костя прошел в комнату, огляделся. – Скромно живешь… И икон не держишь?
– А на кой ляд они мне, старому грешнику!
– И то верно.
– Стол, Костя, у меня немудреный, но откушай, не побрезгуй.
– А я парень не гордый, иной раз и пусты щи хлебал!
– Так это не достоинство, беда это.
– Ничо, пережили!
– Но больше охоты поститься нет? Так, Костя?
– Так-то оно так, но как угадаешь!
– А на что нам головы даны, смекалка да ум? – тоненько засмеялся Бизин. – Ну, обдумал мое предложение?
– Поглядим, как дело сладится, как фарт пойдет…
– Вот и ладненько, Костя! Давай-ка, выпьем за удачу! Чтоб крепко эту птицу в руках держать!
– Ну, давай, Андреич!
Они выпили по полной рюмке анисовой водки, которой Бизин себя баловал после бани или по какому-то знаменательному поводу. Костя громко и довольно крякнул: водочка не шла ни в какое сравнение с китайской «ханькой». Не обращая внимания на предусмотрительно положенные перед ним столовые приборы, рукой полез в чашку с капустой, захватил щепоть и бросил в рот.
– Хороша, зараза! – жуя, похвалил водку. – Так чо, Андреич, насчет списочка обещанного?
– Тут вот он, списочек, – легонько постучал себя по лбу старый купец.
– Никак забоялся, что бумажку заберу, а тебя, старого, прихлопну?! – засмеялся Ленков так, что капуста изо рта полетела. – Зря! У меня слово – кремень! И уговор завсегда был дороже денег! Зря, дядя!
– Да ни к чему тебе сейчас этот список, Костя. Осторожность потеряешь! Парочку адресов назову, расскажу, на что рассчитывать, но проверить надо прежде, мало ль что сменилось. Тут, Костя, как на фронте или в партизанах: поначалу разведка должна пройти, обсмотреть, что да как, потом надо подход и отход продумать, а не на рожон переть. Вот, гляди, что, например, можно использовать. Возьмем, к примеру, китайцев. Ихние лавочки наиболее безопасно бомбить, а золотишко всегда водится. Почему безопаснее? Так их нынешняя власть особо не жалует, вот и пользуйся! Или вот такой ход. Когда у нас народ ставни закрывает?..
На следующей неделе, во вторник 20 сентября, газета «Жизнь», никакой партии не принадлежащая и печатающая в основном новости бульварные, с ужасом сообщила: «ДЕРЗКОЕ ОГРАБЛЕНИЕ!!! Гр-ка Виттенберг, проживающая по Зейской ул., в д. Шергова, заявила, что 18 сего сентября в 9 часов вечера, когда прислуга Наталия Снигова вышла во двор, ее, Снигову, захватили неизвестные вооруженные злоумышленники в числе 7, трое из них задержали Снигову во дворе, а четверо вооруженных револьверами, бомбами и кинжалами ворвались в квартиру Виттенберг, произвели обыск под угрозой оружия, забрали золотые, серебряные вещи, ношеное платье, отрез сукна, кусок ситца всего на сумму 520 рублей серебром, а также 370 рублей золотом».
И, как будто для того, чтобы обыватель прочувствовал величину ущерба до конца, рядом, несколько выше, повторно перепечатано объявление о денежном курсе, установленном постановлением Правительства ДВР на основании закона от 16 мая 1921 года: в Чите с 28 июля, а в остальных местах с 1 августа: «За один золотой рубль 3 рубля мелким разменным серебром… За 1000 рублей Буферных денежных знаков по-прежнему 05 копеек разменным серебром».
За газетой «Жизнь» Бизин с завидной пунктуальностью ходил к соседу из дома напротив. Сосед работал в типографии, приносил домой ворох ежедневных изданий, в очередной раз нудно разъяснял любопытному старикану тонкости типографского труда: набора и верстки газетных полос, манипулируя перед почтительным, как ему казалось, благоговеющим от его учености слушателем такими мудреными словами, как тангер, метранпаж, цицеро, боргес, петит, гранки, гарт, нонпарель и тэ пэ. После очередного экскурса в мир печатных таинств милостиво, но на время, выдавал свежие газеты, пачкающие руки черной краской и резко пахнущие керосином. Бизин аккуратно сворачивал выданные газеты в трубочку и, рассыпаясь в благодарностях, отбывал домой для вечернего чтения. И поэтому был в курсе почти всех новостей Дэвээрии.
4
Любил почитывать бульварную прессу, ту же «Жизнь» или скандальный «Наш голос», и портной Тараев. Проживал он в Чите в стороне, противоположной Новым местам, – в районе Дальнего вокзала. Или на Чите-первой, как по-другому называли этот читинский район. Проживающие здесь читинцы по происхождению, занятиям и быту резко контрастировали друг с другом, какой-то людской винегрет, ей-богу. Позаносило на первочитинские улочки и в кривые тупички, вот уж впрямь, каждой твари по паре.
Вокруг внушительных, красного кирпича, потемневшего от времени и паровозной копоти, зданий локомотивного депо, в основном в жалких засыпных бараках и покосившихся от ветхости домишках, ютился самый революционный люд – железнодорожные рабочие.
А на кривых улочках, карабкавшихся вверх, на подступах к внушительной Титовской сопке, и в самой низине, разделявшей район депо и центральную часть города, между воинскими пакгаузами и паровой мельницей, теснились дворы подобротнее, где основную массу обитателей представлял самый разнообразный народ, от политических веяний далекий, особо никакую власть не привечавший.
Хватало среди этой публики и прямых пособников преступному элементу. Содержателей притонов, в которых вился тяжелый опийный дым, шелестели «стиры» – крапленые игральные карты, с помощью которых облапошивались фрайера из окрестных деревень, спускавшие – в надежде разом разбогатеть – вырученные от продажи на читинском базаре муки, картошки, овса, а то и мяса, деньги. Хватало здесь и укрывателей краденого, сбытчиков награбленного, представителей других криминальных профессий.
Среди прочего местного люда портной Тараев был примечателен двумя моментами. Во-первых, проучившись в юности два года в реальном училище, относил себя к интеллигенции, посему носил галстук и шляпу, а так же выписывал газету. А во-вторых, что резко диссонировало с первым обстоятельством, портновское свое ремесло давно обратил на служение уголовникам, специализируясь на перешивании краденых предметов гардероба, в основном брюк и мужских костюмов. Мог перелицевать и незамысловатое дамское пальто.
Последнее время в «заказчиках» ходили полупьяные субчики из шайки Гутарева. Но чаще – ее нового крыла, которым заправлял, как узнал Тараев, Костя Ленков из Новой Куки.
Ленковские ребята приносили вещи подобротнее, чем, к примеру, гутаревские – Пашка Ананьев, Ванька Мыльников, Кеша Маевский или дебильный Сухов Генка.
«Костя удачлив, – размышлял, вертя спичкой в зубах после ужина, Тараев, – средь его людишек, поговаривают, даже закон есть особый: в случае ареста никого из своих не выдавать, хотя бы резали на куски. А Пашка Ананьин – трус и пьянь, которая ради опохмелки и мать родную продаст. Не теми людьми обставился Кирька Гутарев! Не теми…»
В портном явно пропал философ. В наблюдательности ему отказать тоже было нельзя. Как и в логике суждений, на основании которой Тараев пришел к мысли, его крайне испугавшей: воровская удача в знакомой ему шайке явно упиралась в личность атамана-главаря. Шайку Гутарева все больше разъедали «разброд и шатания».
Портной Тараев тоже прочитал во вторник газетное сообщение об ограблении гражданки Виттенберг. И облился холодным потом.
Накануне, в понедельник, девятнадцатого числа, некий субчик Швалов, который больше был известен Тараеву по кличке Архипка, верный дружок и напарник Кости Ленкова (это портной знал точно), приволок бархатное платье и два отреза. Сукно и веселенький ситчик. Архипка предложил Тараеву купить платье и ткань. Они долго торговались, пока Архипка, в качестве последнего аргумента, не достал револьвер. После прочитанного в газете сообщения не надо быть слишком сообразительным, чтобы понять, чего Архипка так настырно сбагривал платье и отрезы.
Два дня портной Тараев прожил с ощущением засунутой ему в заднее место петарды. Благо, что сегодня петардный фитиль потух, и тучи рассеялись: удачно перепродал «паленое» шмутье и отрезы мадам Грищевой, которая в отличие от него, к счастью, газет не читала, но шила и перешивала модные дамские платья. Так что деньги имела. Тараев ее не особо разорил, зато получил неплохой навар, компенсирующий всю эту нервотрепку – от идиота Архипки с его револьвером и до нервного зуда под коленками в ожидании милицейской облавы. Пропало и ощущение петарды в деликатном месте.
Портной зевнул, шлепая тапочками, спустился с крыльца, пересек крохотный дворик, отпер щеколду деревянного ящика, прибитого на внутренней стороне ворот. В него, через прорезанную снаружи щель, мальчишка-курьер из редакции бросал выписываемую газетку.
Сегодняшний номер из ящика перекочевал к Тараеву в руки. И тут же глаза непроизвольно выцепили из текста знакомую фамилию. Елочки точеные!
Тараев впился глазами в заметку на первой полосе «Жизни»:
«ОБНАРУЖЕНИЕ КРАДЕНОГО. В ночь на 20 сентября по Коротковской улице в квартире А. Мыльникова в доме Лесковой обнаружены одежда и разные домашние вещи, похищенные в д. Щербаковой по Коротковской ул., всего на сумму 600 р. валютой. Преступники Ананьев, Сухов, Мыльников, Маевский, Яринский задержаны, и почти все в краже сознались. В ночь на 20 сентября на Малом острове, на Набережной улице в доме Шмелиной, в кв-ре Павла Ананьина обнаружены разные вещи, одежда и белье, украденные в гостинице „Европа“ у китайского подданного Ди-де-цай, всего на сумму 300 рублей, кроме того, там же найдена одна граната системы Монса».
– Легки, сукины черти, на помине! – в сердцах выругался Тараев и сломя голову бросился в дом, где принялся лихорадочно сдергивать с натянутой в комнате веревки вещи, которые ему принесли на переделку чертовы криминальные знакомые за последнюю неделю.
«Совсем ума нет, ети их! – матерился про себя портной. – Рядом жить и у соседки тащить! Вот уроды бестолковые! Сами – хрен с ними, но так ведь и меня могут за собой потянуть!»
Трясущимися руками он комкал ворованное в узел, безуспешно связывая концы полотняной скатерти, и судорожно соображал, куда все это получше затырить. Совсем «неинтеллигентно» в очередной раз клял гутаревцев, их атамана, прочих гавриков за то, что они отнимают у него спокойную жизнь.
Клял, чтобы несколько дней спустя, когда страхи отлягут, вновь взяться за тот же вид своего рукоделья.
Назад: Глава восьмая
Дальше: Глава десятая