8. Моя новая жизнь

Утром у ближайшего к моей умме конденсатора людно. Пряча жажду под маской неспешности, женщины и мужчины подходили к стоку с чистой водой. Случайные блики от металлических сосудов в их руках слепят и заставляют жмуриться. Моя очередь почти подошла, но от этого пить хотелось еще сильнее. Пить хотелось невыносимо.

Моя старшая мать когда-то сказала в напутствие: «Тиа-ра, ты можешь удивить нас когда-нибудь, но прошу тебя, не забывай кушать». Кушать я все-таки не забывал, но в главном она была права: достигнув зрелости и покинув женский род, я оказался совершенно неприспособленным к быту. И, по большому счету, не смог приспособиться до сих пор. Заранее запастись водой на утро – выше моих возможностей. Прийти к конденсатору пораньше, чтобы не стоять в очереди и не сливать остатки воды по капле – без шансов.

Впрочем, за сегодняшнее опоздание я был вознагражден. Уже направляясь к своей умме лишь с наполовину наполненным сосудом для воды, встретил Тами-ра – мою новую жизнь.

– Подожди… – говорю ему. – Спешишь куда-то?

Он почти всегда куда-то спешил, как и большинство новых жизней его возраста. Даже если спешить было решительно некуда. Но в этот раз – просто пожал одним плечом, чуть смущаясь. Взглядом то блуждает по верхнему краю ближайших стен, то вдруг рассматривает что-то под ногами, будто там было, что рассматривать.

– Прогуляешься со мной? – спрашиваю его.

– Прогуляешься, – говорит, снова пожимая правым плечом.

Пока неустойчивый эфир детского желания не испарился окончательно, я быстро, как только мог, сходил в умму, чтобы отнести воду. Попил только на ходу, прямо из горлышка металлического сосуда. К счастью, когда я вернулся, Тами-ра был на том же месте. Почти что чудо.

– Пройдемся у барьера? – спросил его, зная, что матери запрещают новым жизням к этому самому барьеру приближаться. А уж заглянуть за него, посмотреть в Ничто сверху вниз – верх мечтаний. Особый повод для гордости и хвастовства.

В больших и подвижных глазах сверкнули искорки интереса. Того самого интереса, который может вызвать у новых жизней только нечто запретное.

Мы пошли рядом. Я и он. Босые ноги касались камней почти неслышно – так, словно он скользил по воздуху, только из вежливости перебирая ногами.

В росте Тами-ра немного отставал от сверстников и едва достигал моего поясного ремня. Идя рядом, я не мог разглядеть его лица. Только всклокоченная шапка темных, как у Миа-ку, волос и полы темно-зеленого хартунга, в которые он часто прятал худые, но невероятно цепкие руки.

– Ты – наездник? – сильно коверкая слово «наездник», вдруг спросил Тами-ра.

– Да, так и есть, – киваю.

– Летаешь?

– Да, летаю на птице. Нечасто, но это случается.

– Я видел меха… механч…

– Ты видел птицу?

– Я видел птицу, да.

– Может быть, это я пролетал над островом. Может быть, ты видел меня.

Тами-ра ничего не ответил, но было видно, что он напряженно думает о чем-то. Некоторое время мы шли молча.

– Птица слушает наездника? – решил уточнить он несколько позже.

– Да, наездник управляет птицей.

– Управляет?

– Да… Я имею в виду, что наездник решает, куда и как должна лететь машина: вверх или вниз, направо или налево, быстрее или медленнее.

– Куда угодно летит?

– Почти куда угодно. Понимаешь, я не могу полностью остановить птицу: она должна все время двигаться вперед, пока не сядет на землю. Боюсь, я сейчас не смогу тебе объяснить, почему так… Просто не могу и все. Никто не может. Но наездник все равно может долететь туда, куда ему нужно, хоть это и не очень легко.

– Я хочу быть наездником. Потом, – после короткого раздумья объявил Тами-ра.

– Вряд ли твои матери это одобрят, – улыбнулся я, но где-то внутри ощутил неясный прилив тепла.

– Почему?

– Ну, знаешь… Быть наездником опасно. И не всегда престижно.

– Прести…

– Неважно, – осекся я. – Просто это опасно, понимаешь? Твои матери не хотят, чтобы с тобой что-то случилось… когда-нибудь.

– Старейшая-ма говорит наоборот.

– Наоборот?! – искренне удивился я. Не припомню кого-то, кто презирает наездников сильнее, чем она.

– Да. Говорит: «Бестолковый, словно наездник. Одна твоя дорога», – безо всякого выражения сказал Тами-ра, снова пожав плечом.

– А, понятно, – спокойно ответил я, пытаясь не злиться. – Не слушай, ты не бестолковый. И обязательно будешь наездником, если не передумаешь. Если захочешь, я даже возьму тебя с собой полетать. Позже, когда станешь немного старше. И тогда ты сможешь точно решить, хочешь ли ты стать наездником. Договорились?

– Да, я хочу полетать с тобой. Но я точно решил стать наездником.

– Правда? Ты решил сегодня или еще раньше?

Тами-ра просто зашагал чуть быстрее и ничего не ответил. Часто бывало, что прямо в середине разговора он просто переключался, оказывался в мыслях где-то очень далеко в то время, пока ты сам еще оставался здесь. Сердиться на это – глупо. Слишком уж велик и многообразен этот мир, когда ты – новая жизнь. Намного интереснее замечать, как с каждым разом мысли Тами-ра становились глубже, а слова – точнее.

– Почему ты приходишь ко мне? – неожиданно спросил Тами-ра. Настолько неожиданно, что я даже не нашелся, что ответить, и просто механически переспросил:

– Почему я прихожу к тебе?

– Почему?

– Что ты имеешь в виду? Зачем я пришел сегодня? Или вообще?

– Другие младшие не говорят с… с такими, как ты. Из старших только матери говорят, – объяснил он свой вопрос как мог и как умел.

– Ты имеешь ввиду мужчин, верно? К твоим товарищам они не приходят?

– Да. Почему ТЫ приходишь?

– Понимаешь, я ведь… Я – твой инициатор, – говорю и чувствую себя совершенно беспомощным.

– Ини… ци…

– Подожди, не так. Забудь про инициатора. На самом деле… Это трудно объяснить. Просто ты есть часть меня. Ты продолжаешь меня… Ты будешь жить на Архипелаге тогда, когда меня уже не будет, но в действительности я буду вечно, пока будешь ты… И твои новые жизни, которые будут потом.

– Я есть часть тебя? – вяло переспросил Тами-ра, но было видно, что он окончательно запутался. Я просто не был готов к такому разговору и на самом деле не находил нужных слов. Ничего похожего на те слова, которые бы сразу все расставили на свои места в его понимании мира.

– Тами-ра, трудно тебе это сейчас объяснить, – сдался я. – Мне трудно объяснить это самому себе, а тебе – еще труднее. Просто мне нравится вот так гулять с тобой. Понимаешь? Тебе ведь тоже это нравится?

Едва заметно мой маленький спутник кивнул (или мне это просто показалось?), но мысленно он был уже где-то далеко в небе за барьером, к которому мы как раз подошли. Край Ничто, сливающийся с небом в бескрайнем пространстве, далекие острова, парящие в белесом мареве, темно-фиолетовые вспышки под покрывалом Ничто, медленно и величественно бурлящая поверхность моментально унесли его невероятно далеко. Слишком далеко от той точки, где я пытался объяснить ему свои чувства.

Мы стояли и смотрели вниз. Так, словно никакого острова за спиной нет и не было, а все, что есть, – это грубо обтесанный барьерный камень, по неведомой причине застрявший в небе. Вечность и мощь, от которой захватывает дух. Ослепительная и оглушающая свобода, о которой знают только наездники и новые жизни, еще не утратившие свежести восприятия. Я и он.

…Трудно понять, было ли это послание Сущности или просто ночной кошмар. Два образа, два смысла – один напротив другого: Тами-ра и огонь. Настойчиво, несколько раз по кругу я видел свою новую жизнь и пламя. Потом снова Тами-ра, и снова пламя.

Утром, дрожа то ли от ужаса, то ли от ночной прохлады, я убеждал себя, что это – только сон. Плохой, бессмысленный, страшный сон. Но слишком хорошо я знал, КАК приходит Сущность. Слишком явственно я почувствовал ее перед тем, как уснуть.