10. Непоправимое
Халку-мару – день, когда на площади решаются споры, обсуждаются насущные проблемы острова, и каждый может быть услышан многими. Сам по себе этот день собраний не решает судьбу острова и не указывает, кому предстоит оказывать наибольшее влияние на эту самую судьбу. Но именно он, последний день каждой нечетной луны, во многом определяет настроения людей, их взгляды и отношение к действующей команде законников. Нередки случаи, когда именно Халку-мару значил для уклада острова больше, чем Оту-мару – день голосования.
Кроме того, в хорошие времена Халку-мару – это всегда праздник, когда женские роды особенно приветливы к гостям-мужчинам, а служители отдают людям все лучшее, что есть в запасах.
В хорошие времена, но не теперь. В этот день многие не столько ждали собрания, сколько хотели узнать, в какой обстановке он будет проходить, и произойдет ли нечто, способное подтвердить худшие опасения.
Примерно того же ждал и я. С той лишь разницей, что сегодня мне предстояло быть не на Площади среди людей, а в небе над ними. От этой мысли становилось немного спокойнее, но предчувствие трагедии не покидало с самого утра.
Еще за несколько часов до начала я был на площадке, где стояла Ши-те. Вместе с механиком Мар-ра проверил заряд спирали, подтянул все тяги, отрегулировал балансиры, прощупал каждый квадратный шаг металлического каркаса в поисках возможных трещин и растяжений конструкции. Мы сделали все, что могли, для того, чтобы птица была идеально настроенной, надежной машиной под седлом своего наездника. Трудно сказать, что двигало мной сильнее – стремление защитить себя от возможных неисправностей или желание убить еще немного времени в ожидании такого странного, необычного полета.
Я делал все, что угодно, чтобы не думать о главном – о том, ЧТО мне делать в небе и как вести себя, если появятся храмовые птицы. И что будет нужно в проекции Огненного острова их наездникам, если они действительно появятся. Прямо сейчас каждый из этих вопросов не имел ответа, и никто не мог бы помочь их найти. Где-то здесь заканчивалась политика, и начиналось пространство, принадлежащее только мне – наезднику, чья воля заставляет подниматься в небо.
Прыжковый механизм натянут до предела, я сижу в седле, перехваченный двумя ремнями, и настало время лететь. Даю отмашку механику. Рычаг нажат и… Я в своей стихии. Подброшенную в воздух птицу привычно перехватывает сила небесного камня, и она летит вперед и вверх, широко расправив крылья.
Для начала делаю пару кругов внутри проекции острова на небольшой высоте – что-то около сотни шагов. Отсюда хорошо видно, как человеческие фигурки на Площади собираются в небольшие группы вокруг выступающих, а потом снова рассыпаются и перемешиваются с другими группами. В некоторых частях открытого пространства – там, где служители решают проблемные вопросы жителей, – как всегда многолюдно. Напротив, возле трибуны, где законники разрешают споры, почти никого нет.
По спирали я поднимаюсь выше и выше, постепенно увеличивая радиус своих кругов. Остров уменьшается в размерах, и на Площади уже трудно различить отдельные фигуры людей. Но я уже почти не смотрю вниз. До рези в глазах вглядываюсь в закатную сторону – стараюсь вовремя увидеть темные точки приближающихся механических птиц. Смотреть трудно – постепенно спускающееся к краю солнце слепит. В полосе этого света отчетливо видны только пятна парящих вдали островов.
Я понемногу успокаиваюсь. Чувствую себя уверенней, как во время обычной прогулки в небе. До конца Халку-мару остался всего солнечный шаг или что-то около того, и я спускаюсь немного ниже.
В тот момент, когда я по-настоящему поверил, что ничего необычного не произойдет, и думал о том, что вечером смогу пойти к Миа-ку, появились они – храмовые птицы. Я напрасно вглядывался в закатное небо над островами: три Камо-те вынырнули откуда-то снизу, из-под проекции. На фоне темно-серого полотна Ничто их металлические тела были практически неразличимы. Увидел их только в тот момент, когда птицы перешли в затяжную дугу над островом, всего в пятидесяти шагах над его поверхностью. С башни зазвучали сдвоенные сигналы предупреждения. Один за одним, с интервалом в несколько десятков секунд.
Так быстро, как только мог, я перебирал рукоятками винтов оперения, складывая крылья, и почти полностью убрал силу на камне. Ши-те наклонилась на нос и нырнула вниз ближе к траектории храмовых птиц.
Пока я снижался на нужную высоту, они уже покинули проекцию острова. Впрочем, питать никаких иллюзий по этому поводу не приходилось: Камо-те разошлись веером и описывали широкие петли, снова обращаясь носом к Площади.
Спланировав вниз, я получил некоторое преимущество в скорости. Наугад выбрав одну из храмовых птиц, повторяю ее вираж и оказываюсь всего в паре десятков шагов позади. Отсюда была хорошо видна спина наездника, скрещивающиеся ремни его хартунга и даже черты лица – в тот момент, когда он заметил мою птицу сзади и на мгновение обернулся.
Он – такой же, как и я. Молодой, подтянутый, плотно сидящий в своем седле. Кажется уверенным в себе.
Странно, но наездник Камо-те даже не думал ускоряться, и пока машина снова достигла Площади, мы уже летели рядом, едва ли не крыло в крыло. Всего в нескольких десятках шагов подо мной – уммы и сотни людей. Уверен, что взгляды большинства из них сейчас были прикованы ко мне, а я… Я оказался в той ситуации, которой боялся сильнее всего: просто не знал, что делать теперь, чего от меня ждут и каким образом я вообще мог защитить людей там, внизу.
Уже сейчас было очевидно, что сам факт моего присутствия в небе над островом ничего не менял. Я несся на большой скорости совсем рядом с наездником на Камо-те, видел его лицо, чувствовал его движения, мог рассмотреть каждую рукоятку, к которой он прикасался, но не мог заставить храмовника отвернуть ни на шаг. И это уже не говоря о том, что где-то рядом в небе Огненного острова находились еще две чужие птицы, внушающие трепет и страх каждому на земле.
Не придумав ничего лучше, я просто качнул Ши-те в сторону храмовой птицы, угрожая ей столкновением. Неизвестно, для кого из нас такой удар мог оказаться более опасным, но других вариантов просто не нашел.
Наездник Камо-те благоразумно отклонился от своей траектории и, подав больше силы на небесный камень, рванул вперед, сразу же оторвавшись на десять-пятнадцать шагов. В такой ситуации трудно было не заметить – храмовая птица была все-таки резвее. Она быстрее набирает скорость и сбрасывает ее. Растеряв преимущество в скорости, полученное после скольжения с высоты, мне стало непросто играть роль преследователя.
Тем временем мы снова покинули проекцию Огненного острова и сделали еще одну петлю для разворота. Я пытался заставить противника (теперь я не мог называть его иначе) изменить курс, но единственное, чего смог добиться – снова оказаться поблизости, на расстоянии размаха крыльев. Одновременно я пытался держать в поле зрения две другие храмовые птицы, но это было непросто. Они заходили в проекцию с разных направлений и на разной высоте.
Сложно предположить, сколько бы продолжалась эта странная гонка, но в следующую минуту произошло то, что навсегда и необратимо изменило историю Архипелага. Сейчас уже трудно сказать, было ли это частью плана храмовников или инициативой конкретного наездника, намерением или случайностью, но последствий уже не отменить, а жертв – не вернуть. Не вернуть и ту женщину, которую сразила стрела одной из храмовых птиц прямо во время Халку-мару пятой луны холодного полуцикла.
Я видел, как снижалась одна из Камо-те, и видел, как в ужасе бросились в стороны люди, еще секунду назад неподвижно наблюдавшие за замысловатыми петлями птиц над островом. И где-то там, среди десятков беспорядочно мечущихся фигур была видна одна, распростертая прямо на плитах Площади. Ничего больше было нельзя рассмотреть из моего седла, но я сразу понял, произошло нечто страшное. Страшное и непоправимое.
Почти сразу храмовые птицы поползли на высоту и взяли курс на закат. Я не мог догнать ни одну из них, а если бы и догнал, то вряд ли был в силах сделать хоть что-либо. Проводив чужаков далеко за проекцию и порядком отстав, я круто развернулся через крыло и спланировал на свою площадку.
– Лишена жизни! Женщина лишена жизни! – кричал первый, кого я встретил на земле, – юноша с безумным взглядом. Я столкнулся с ним в арке, ближайшей к месту посадки.
– Какая женщина? – я схватил его за плечо и даже, кажется, сильно встряхнул. От неожиданного рывка молодой человек едва не запутался в собственном хартунге. – Какая женщина?! – почти кричу ему на ухо, пока сердце стучит в голове, как молот по листу металла.
– Старшая мать… Я не знаю ее!
– Старшая мать, – механически повторил я без всякого выражения и разжал ладонь. Парень тут же исчез в ближайшем проходе. Это – не Миа-ку. Но для кого-то она могла быть такой же дорогой и нужной, какой была для меня.
Трудно описать то, что происходило на острове вечером после Халку-мару. Я мог бы назвать это массовым отчаянием, но вряд ли эти два слова дадут хотя бы приблизительное представление о том, что чувствовали жители Огненного острова в этот исторический день.
Некоторые из тех, кто читает сейчас мой рассказ, могут усомниться в том, что гибель какой-то женщины от стрелы вообще способна подействовать на людей ТАК сильно. И такие сомнения оправданы. Но оправданы только для тех миров, где насилие уже давно стало частью привычной реальности. К таким мирам не относился Архипелаг – место, где люди рождались на парящих островах, жили по Закону и умирали в преклонном возрасте – тихо и спокойно. В этой цепочке событий несчастный случай воспринимался как общая трагедия, а осознанное насилие и вовсе считалось чем-то невозможным.
В день Халку-мару, когда выпущенная с храмовой птицы стрела пронзила стареющую женщину и привела к лишению жизни, все изменилось. Оказалось, что осознанное насилие ВОЗМОЖНО. Оказалось, что от него способен защитить Закон и сколько угодно чистая воля. И именно здесь – шаг, полшага до паники.