Глава 22

Поздний вечер. Снова темно. Солнце, наверно, уже зашло. Полтора суток он сидит в колодце. Наверху почти никакого движения. Изредка где-то вдалеке проедет машина. Прохожие тоже здесь появляются редко. Один раз кто-то заглянул в колодец, но тут же раздался грубый мужской голос: «Эй, проходи дальше. Нечего там высматривать». Все правильно: где-то недалеко блокпост боевиков.

Два раза бросали сюда мусор. Один раз это была старая пластмассовая посуда и битое стекло. Во второй раз – бараньи кости. Он долго терпел, наконец, поборов отвращение, принялся их обгладывать. Теперь они блестят как полированные.

«И что дальше? – тоскливо размышлял Максим. – Уж лучше бы сразу прикончили. Саиф знает, что я здесь. Значит, я ему больше не нужен. Салех уговорил его. Подохну здесь, а перед этим могу сойти с ума. А может, не сойду. Психолог в разведшколе говорил, что у меня стойкий психологический генотип».

Да, давно это было. Все курсанты проходили психологический тест на одиночество и склонность к клаустрофобии. Каждого курсанта их группы помещали в маленькую комнату без окон. Из достижений цивилизации – одна лампа и унитаз. Еду давали раз в сутки, всегда одно и то же: кислые щи, макароны и чай с каким-то странным привкусом. Каждого курсанта предупредили, что за ним будут круглосуточно наблюдать. Надо было выдержать неделю. Но, если становилось невмоготу, то можно было нажать красную кнопку, и тебя выпускали. Это означало, что тест ты не прошел.

Максим выдержал испытание. После того как его выпустили из камеры, ему предложили на выбор напитки: водку, пиво, красное вино, кофе, сок манго. Он выбрал красное вино. После этого его два часа пытал психолог. «Испытывали ли вы состояние подавленности? Какие видели сны? Слышали ли вы голоса? Были ли у вас видения? К концу испытания определяли ли вы время суток?» Были и вовсе несуразные вопросы. Например: «Испытывали ли вы сексуальные желания? Что бы вы делали, если бы вам в камеру запустили ядовитую змею?»

Позднее начальник курса показал ему заключение психолога: «Психологический тип развит, стрессоустойчив, параноидальных отклонений, склонности к галлюцинациям не выявлено. Высокая степень самоконтроля и саморегуляции. Биоритмы нормальные, признаков клаустрофобии не зафиксировано».

Но там было все понятно, и была красная кнопка, а здесь ее нет. Нет еды, нет уверенности в том, что ты останешься жив. Есть только неопределенность и осознание приближающейся смерти, которая с каждым часом становится все реальней.

Максим встал, потянулся, сделал несколько упражнений из китайской гимнастики. Он делал их периодически. И даже не для того, чтобы поддерживать физическую форму, а, скорее, для того, чтобы отвлечься от мрачных мыслей.

Все тело чешется. Кожа в некоторых местах покрывается коростой. «Как там мои? Я представляю, как сейчас тяжело Алле». Максим сел на мусорную кучу, закрыл глаза. Опять жажда. Пожалуй, это самое тяжелое испытание – отсутствие воды.

Снова воспоминания. Они втроем – он, Алла и сын Артем – возвращались от его матери. Было уже поздно, шли по безлюдному парку. В глубине парка услышали какой-то шум. Когда проходили мимо, заметили на параллельной дорожке небольшую группу людей. Трое пьяных парней окружили парочку, молоденькую девчонку и парня, почти подростка, и, видимо, от нечего делать куражились над ними. «Ну, ты чево, салага? – развязным голосом гундосил один из парней. – Ходишь тут, старших не уважаешь». – «Отпустите нас», – плачущим голосом просит девчушка. «А это мы еще посмотрим, пусть он нас уважит. Ну-ка, снимай штаны, а то мы снимем трусы с твоей бабы».

«Максим, пошли». – Алла боязливо дернула за рукав остановившегося мужа. «Нет, погоди». – Он не спеша направился к пьяной компании. Увидев его, девчушка закричала: «Помогите нам! Мы идем, а они к нам привязались!» – «Вы чего, мужики? – спокойно поинтересовался Максим, – отпустите ребятишек». – «О, защитник объявился, – долговязый парень с золотыми фиксами повернулся к Максиму, – ты чо, в натуре? Ща получишь под завязку». – Он, раскинув руки по локоть в татуировках, направился к новой «жертве».

Максим не стал воспитывать хулиганов, просто обработал их за сорок секунд. Парни лежали на земле и стонали, а парочка смотрела на него с изумлением и завистью. «Спасибо», – только и сказала девчушка, вытирая слезы.

Но самой большой наградой для него был взгляд его семилетнего сына. Он смотрел на отца восхищенными глазами. Затем, когда они уже подходили к дому, Артем прошептал: «Пап, а ты меня так научишь?» – «Научу, – пообещал отец, – если будешь слушаться маму».

Ночь. Тишина. Полуобморочное состояние. Какие-то яркие видения. Вода. Много воды. Тяжело дышать. Голова чугунная, язык толстый и распухший. Откуда-то издалека слышится шепот: «Максимус, Максимус». Открывает глаза, мотает головой. Плохо, начинаются галлюцинации. Но шепот еще громче: «Максимус, ты живой?»

Максим встрепенулся, поднял голову. На синем круге неба какое-то пятно. Напряг зрение. Чье-то лицо.

– Максимус, если жив, откликнись.

– Кто это?

– Это Хасан. Я спущу тебе веревку. Сможешь подняться?

На голову Максима действительно падает конец веревки. Максим хватается за веревку, она натягивается. Он встает, начинает подниматься. Руки дрожат и скользят. Но перспектива, что он вскоре окажется на свежем воздухе, придает силы. Наконец, он на краю колодца. Хасан помогает ему вылезти.

Голова кружится. Максим завороженно смотрит на небо. Поражает луна: она большая и какая-то желто-зеленая. Звезды тоже большие.

– Пошли быстрее, а то увидят абреки Салеха. – Хасан тянет его в тень кипариса.

– Куда теперь, Хасан?

– Ты можешь идти?

– Могу.

– Если хочешь остаться живым, иди сейчас все время на север. Это значит, что луна должна быть у тебя за спиной. Иди быстро, пройдешь километров пятнадцать, там заканчивается наша территория. А дальше – как повезет.

– Спасибо тебе, Хасан.

– Благодари не меня, а Саифа. Все, иди, и никому не говори, кто тебя спас. – Хасан слегка подталкивает Максима.

Максим сделал несколько шагов, затем обернулся к своему спасителю.

– Иди все время на север, – громко шепчет ему Хасан, – к своим, в сторону Латакии, не ходи. Тебя опять поймают. Пройдешь Африн, затем Аазаз, а там Турция.

– Спасибо, – шепчет пересохшими губами Максим.

Он идет сначала неуверенно, пошатываясь, но постепенно ускоряет движение. Вскоре его фигура растворяется в темноте.