Глава 13

Ингрид специальным тесаком сечет вареную пшеницу в корыте из лиственницы. Работа непривычная, и она уже натерла мозоль. На обед господину надо приготовить бургуль, разновидность пшеничной каши. Господин – это Саладдин, так его называют в доме. Она живет в его доме на окраине города Эс-Сауре уже два месяца. Что за город, она не знает, так как живет за высоким забором, на улицу ее не выпускают.

Господин появляется в доме редко, всем хозяйством в доме заправляет его старшая жена, Севиль. Это полная тридцатипятилетняя ассирийка, с властным лицом и характером диктатора. Саладдин, когда привез Ингрид в свой дом, сказал ей: «Когда меня нет, подчиняешься ей. Если она будет тобой недовольна, тебе будет плохо». Как будет плохо, он не объяснил, зато Севиль объяснила: «Тебя запрут в подвале дома, а там полно крыс». Только от одной мысли о такой перспективе у Ингрид стынет кровь в жилах.

Вторая жена Саладдина – Айна, узбечка. Молоденькая девушка, двадцать лет, беременна. Как Айна стала женой Саладдина, Ингрид не знает, девушка не говорит ни по-немецки, ни по-английски, а Ингрид не говорит по-арабски. Но относится она к Ингрид дружелюбно. Не кричит на нее, старается, насколько это возможно в ее положении, помочь. Всю черновую работу Севиль свалила на нее, на Ингрид. Сама Севиль занимается своими детьми, девочками, такими же толстыми и капризными, но больше спит или смотрит телевизор.

Формально статус Ингрид в доме Саладдина – пленная, но используют ее здесь как рабыню-домработницу, разве что не наказывают физически.

На кухню вошла Севиль. Взгляд надменный, губы сжаты. Подошла к корыту. Попробовала на ощупь посеченную пшеницу: «Хватит. Сейчас разделай курицу. Сделаем для господина джадж махши». Джадж махши – это курица, запеченная с рисовой начинкой и орехами, – любимое блюдо Саладдина. Однажды Ингрид попробовала его. Вкусно. Вообще, сирийская кухня своеобразная и очень вкусная, в ней много мяса, фруктов и орехов.

– К бургулю промой изюм, а потом помоешь пол в доме, – приказала Севиль и повернулась на выход.

– А что мне поесть? – не вытерпела Ингрид. – Я с утра ничего не ела.

– Вон там, в чашке, хобз. Ешь. – Севиль величественно покинула кухню.

Хобз – это ячменные пресные лепешки. Их дают, как правило, нищим на улице. Ингрид со злости бросила принесенную курицу в раковину. Подошла к окну, стала вытирать руки полотенцем и смотреть во двор, где гуляли куры и козы. Слезы сами брызнули из глаз. От бессилия и безнадежности.

Саладдин сказал ей, что получит за нее выкуп. Поэтому она дала ему все координаты своих родителей и своего руководства в студии. Сколько он просит денег за нее, она не знает, но наверняка сумма немаленькая. Руководство телеканала денег на выкуп не наскребет. Единственная надежда на то, что ее коллеги и друзья поднимут информационную волну. И таким способом наберут необходимую сумму. В конце концов, впервые берут в плен немецкую журналистку. Резонанс на медийном поле большой.

Ингрид вытерла слезы. Вспомнила Максима. Неужели его убили? Это ужасно. Сейчас она жалеет, что не затащила его в постель. Таких мужчин у нее ни разу не было. Связи были, в основном коллеги. Но, если честно, ее земляки как любовники – скучные и пресные. Нет, они все предупредительные, внимательные. Подарить цветы, вовремя комплимент, бокал пива в бирштубе, реже – вина, потом постель, а утром дежурный поцелуй и «созвонимся…». Все стандартно и предсказуемо. А Максим… один взгляд чего стоит! И его руки. Какие они у него сильные! «А ведь он спас меня. Перед взрывом он бросился на меня и закрыл своим телом. Да, это мужчина!» Так и не успела спросить, есть ли у него жена. Наверное, есть. Их не пускают за границу, если у них нет семьи.

Ингрид взяла из раковины курицу, начала ее обрабатывать.

Саладдин приехал в полдень, когда Ингрид мыла пол в центральной комнате. Он был навеселе и в хорошем настроении. Вошел в комнату, увидел голые ноги Ингрид (она подоткнула длинную юбку, чтобы удобней было мыть). Глаза мужчины загорелись, на цыпочках он подкрался к девушке сзади, левой рукой схватил за талию, а правой стал задирать ее юбку вверх. В комнату вошла Севиль.

– Как съездил, Саладдин? – намеренно громко спросила она мужа.

– Нормально, – недовольно буркнул мужчина, – есть хочу, – и пошел умываться.

Ингрид встала, растерянно посмотрела на старшую жену.

– Выйди отсюда! – приказала Севиль.

Ингрид быстро прошла в свою комнату, но дверь закрыла не плотно. Села на кровать, стала прислушиваться к разговору Саладдина и Севиль. Говорили на арабском. Но Саладдин два раза повторил ее имя – Инди. Так зовут ее в доме Саладдина, так как полное – Ингрид – трудно для произношения. Девушка задрожала от волнения. Значит, решается ее судьба.

Ингрид прильнула к дверному косяку, стала смотреть, когда Саладдин выйдет из комнаты старшей жены. Он вышел минут через двадцать, застегивая на ходу ширинку, затем зашел в комнату Айны. Там он пробыл недолго, после этого вышел во двор. Ингрид прошмыгнула вслед за ним.

– Саладдин, – робко позвала она мужчину. Тот обернулся. – Мне надо съездить в магазин, купить кое-что, зубную щетку, прокладки…

– Какие еще прокладки? – пробурчал Саладдин, видимо не поняв английское значение предмета туалета, необходимого молодой женщине. – Буду я еще на тебя тратиться. Скоро поедешь в свою Германию…

– Когда?! – воскликнула Ингрид.

– Скоро. Сообщили: везут деньги в Ракку.

– Много денег?

– Тебе какая разница? – усмехнулся Саладдин. – Они тебе все равно не достанутся.

Ингрид задрожала от радости. Увидев, что Саладдин сейчас настроен миролюбиво, обратилась с упреком:

– Почему вы меня заставляете работать как рабыню?

– Послушай, Инди, у меня и так с тобой хлопот… Я тебя кормлю, одеваю. А ведь мог продать тебя в бордель в Ракке. Там такие, как ты, пользуются успехом. Поэтому благодари Аллаха, что попала ко мне. А взял бы тебя Айман, то обслуживала бы в день по двадцать человек. Уйди, женщина! – Саладдин махнул на нее рукой, словно отмахивался от мухи, и отвернулся.

– Благодарю, господин, – искренне прошептала Ингрид и поспешила к себе. Заперлась. Сжав кулачки и прижав их к груди, стала ходить по комнате. «Скоро я уеду отсюда! О, майн гот! Или как там у них – Аллах! Спасибо тебе», – прошептала Ингрид и подняла глаза к потолку.