Через два дня после того, как Мрачный покинул дом, не взяв с собой почти ничего, кроме оружия, одежды и деда на закорках, на него напали. Одно дело, если бы атакующие принадлежали к племени-сопернику: каким-нибудь невменяемым розовокожим Тролльвам из Серой саванны или тем же давним врагам – клану Шакала; но печальная правда заключалась в том, что на Мрачного устроили засаду члены его собственного клана. Стыд и позор.

Нападение произошло на Небесной тропе – веревочном мосту, перекинутом через Агартханскую теснину. Люди его народа прятались на дальней стороне щербатого ущелья, разделявшего территории клана Рогатого Волка и народа Сокола; они набросились на Мрачного, едва он ступил с моста на землю. Засады здесь устраивали традиционно, и толстые замшелые сосны по обеим сторонам пропасти были вырублены на добрых две сотни ярдов, а потому Мрачный успел понять, что происходит, когда пятеро именованных Волков и двое щенков рванулись к нему через поле пней.

– Это я! – объявил Мрачный, поднимая копье и солнценож в дружеском жесте, вопреки всему надеясь, что происходит недоразумение.

Но нет, как со всей очевидностью доказал солнценож, пущенный в него Бычьей Погибелью, когда главный охотник сократил дистанцию до дюжины ярдов. Мрачный уклонился от ощетинившегося лезвиями снаряда и не раздумывая крутанул копьем, чтобы отразить атаку. Когда оно соприкоснулось с подмышечной впадиной Бычьей Погибели, раздался звук, какой бывает, если проткнуть учебную тыкву, – топор вылетел из поднятой руки пронзенного. Остальные шесть Рогатых Волков подобрались ближе, образовав вокруг Мрачного полукольцо так, чтобы пропасть была у него за спиной – охотничий отряд в низкой стойке, с копьями, топорами и метательными ножами наготове.

Из сбруи на спине Мрачного крикнул дедушка:

– Вы все эти годы хотели, чтобы мальчик ушел, а теперь, когда он это делает, затеваете драку?

Мрачный знал, что дедушка просто хочет помочь, но все равно покраснел. Он и сам за себя постоит.

– Я глубоко сожалею, – начал он, изрядно поднаторевший в извинениях за несуществующие проступки ради сохранения мира. – Но я не ухожу из клана. Мне просто нужно отнести дедушку кое по какому делу, а потом я вернусь. И я никому не желаю зла. Бычья Погибель, я не хотел причинить тебе вред.

Бычья Погибель, распростершийся на черной земле у ног Мрачного, не ответил, принимает извинения или нет. Возможно, потому, что этот брат Однорукого Вихляя, лежавший на боку, был уже мертвее ослиного дерьма; кровавая струйка текла по глинистой почве к облупившимся кожаным сапогам его убийцы. Мрачный выдернул копье, чуть отступил от устроенного им побоища и сделал бы еще шаг, не вспомни о пропасти за спиной. Мост находился сразу слева, и можно добежать до него, если проскочить мимо Быстрого Копья, но двое щенков заняли позиции позади старшей сестры, а Мрачному очень, искренне не хотелось убивать непоименованных детенышей. И даже если ему удастся как-то перейти обратно, что тогда? Он окажется в том единственном месте, где его дяди точно нет, – на родине, где его не желают видеть. Никто из соплеменников не нарушал молчания и не бросался на Мрачного, и он снова попытался объясниться:

– Я не сбегаю, поджав хвост, как дядя Трусливый. Я вернусь, – сказал он.

Но ведь если подумать, то именно так дядя и поступил в первый раз, отчего совет взбеленился: он покинул клан без разрешения, а после вернулся без приглашения. Глядя на злобные лица, Мрачный предположил, что их вполне устроит, если он пойдет по дядиным стопам – по крайней мере, в смысле ухода из Северо-Восточного Луча; они просто хотели гарантировать его невозвращение.

Тогда чего они ждут? Мудрый Глаз могла бы возглавить атаку после смерти Бычьей Погибели, но она лишь переминалась с ноги на ногу да перекидывала из руки в руку копье. Мрачный сказал себе, что они медлят, потому что на самом-то деле не желают с ним драться. Что их подбил на это Бычья Погибель. Что всем им просто не хочется нанести удар первыми или потерять солнценож, бросив его в беглеца, стоящего на краю обрыва. Наверно, еще можно отговорить их, произнести речь, как в балладах – какую Черная Старуха произнесла перед ночными разбойниками, убедив этих тварей не есть ее во время Худшей Зимы…

Он сумеет. Откашлявшись, Мрачный начал:

– Вы думали, я просто убегаю, покрывая клан позором, но это не так! Клянусь своим именем, что это не так! Я собираюсь выяснить, почему дядя Трусливый нас так опозорил! Я получу достойный ответ из его уст или приведу его обратно, чтобы поставить перед судом совета! Я клянусь в этом именами всех своих предков!

Мудрый Глаз чуть расслабила плечи, и Мрачный отметил боковым зрением, что Быстрое Копье взглянула на нее, ища подсказки. Острый Язык задумчиво кивал, наверняка узнавая ритм клятвы из сказаний, которые сам пел мальчику, когда Мрачный еще не отдалился от своего народа. Они его слушали!

– Клянусь своими родителями, я никогда не собирался нарушать законы, – продолжал он, – и не хочу больше никому причинять вреда. Так почему бы нам просто…

– Убей их всех! – взвыл дедушка, и Мрачный споткнулся и шагнул вбок, а старик, привязанный к его спине, метнул солнценож в Мудрый Глаз. Та попыталась увернуться, но дедушка свое дело знал, и два кривых лезвия попали ей прямо в живот. Мудрый Глаз скорчилась на земле, вторая женщина и двое мужчин бросились на Мрачного, щенки метнули ножи, и он подчинился приказу паникующего мозга – рванулся прямо вперед, копьем отбрасывая с пути Острого Языка и устремляясь к полосе деревьев.

Кто-то чем-то задел его бок.

Дедушка бил его по ушам, веля повернуться и сражаться.

Солнценож чиркнул его по виску, срезав волосы и ужалив, как ледяная пчела.

Мрачный, не обращая внимания ни на что, кроме бугрящейся скользкими корнями земли под ногами, пересек поле пней и скрылся в лесу; солнценожи отскакивали от деревьев вокруг, а один с резким щелчком вонзился в землю прямо между его топочущими ногами. Прорвавшись сквозь хлесткие ветви сосен, он мигом пересек главную тропу через Соколиный лес и снова бросился в густой подлесок; колючие кусты цеплялись за икры и бедра, а ветки царапали ему лицо.

Его завывающие соплеменники были сзади, близко, а потом земля резко пошла под уклон. Мрачный дернул вбок по косогору, чтобы не упасть, но все равно продолжил скользить вниз, удерживаясь на ногах лишь тем, что успевал хвататься свободной рукой за ветки. Склон становился все круче, и он только что не катился по заросшему лесом боку горы – шаг удлинялся с каждым вздохом, как будто на Мрачном были заколдованные снежные башмаки из «Баллады об Умелых Руках». Упавшее дерево вынырнуло из леса, который был как в тумане, но Мрачный перепрыгнул через ствол и приземлился футах в тридцати ниже по склону с такой силой, что ощутил, как кости перетряхнуло с отдачей в мозг. Он продолжал бежать, пока не наткнулся на распадок в холмах, и там взял вправо, несясь что было духу по узкой лощине.

Сзади снова завыли, теперь дальше, но Мрачный знал, что воем заявлять о себе будут только задние загонщики, пока его ловят передние Волки. Совсем не так ему рисовалось это утро. Дедушка зашипел, когда ветка дерева хлестнула его по шее, и Мрачный буркнул «извини», едва расслышав себя за собственным пыхтением. Он чуть не наступил на перепуганного броненосца, прорвался сквозь липкую паутину, резко сменил направление и понесся вверх по дальнему склону. Соколиный лес, изобилующий подлыми ноголомными камнями, был для него неизведанной территорией, разительно отличающейся от почти голых степей по другую сторону Агартханской теснины, где осталось его стойбище. Но песнопевцы утверждали, что для Рогатого Волка всякий лес – родной дом.

– Хватит, – сказал дедушка, после того как они поднялись и спустились еще с полудюжины холмов, а погоня так и не показалась. – Отдохни чуток, драть твою рожу, отдохни и дай мне подумать.

– Ладно, – выдохнул Мрачный, резко садясь на корточки за вершиной очередного холма и хватая ртом воздух. С приливом тошноты он осознал, что спазм в боку, который он старательно игнорировал, на самом деле – аккуратная дырка, уходящая сквозь конопляную рубашку в межреберное мясо. Половина одежды пропиталась красным. Ощупывая рану, Мрачный прикинул, когда успел ее получить. Должно быть, Быстрое Копье подтвердила свое имя, когда он только побежал.

– Нужно перевязать, прежде чем пойдем дальше, – сказал дедушка, перегибаясь через плечо Мрачного, чтобы взглянуть на рану. – Как можно быстрее, мальчик. Они набросятся на тебя, как термиты на сочное бревно, а здесь не место для битвы. Ни в жизнь бы этого не случилось, если бы ты просто сражался.

– Почему они… – Мрачный пытался привести мысли в порядок, пока дедушка копался в мешке, пристегивавшем его к внуку. – Почему они не… Почему ты… Почему?

– Почему-у-у? – ноющим тоном передразнил дедушка, и это резануло Мрачного глубже и больнее, чем рана. – Почему? Потому что они не Волки, они собаки, – вот почему, шавки своих чужеземных хозяев.

Едва ли это что-нибудь объясняло.

– Бычья Погибель всегда точил на меня зуб, но Мудрый Глаз казалась вполне доброжелательной, а Острый Язык научил меня всем песням, какие я знаю. Почему они так быстро нас догнали? Они считают, что мы трусы? Позорим клан?

– Скажи спасибо своему дяде, как сыщем его. Когда он вернулся, ему придумали какие-то особые оправдания – из-за сокровищ, которые он подарил старейшинам, но все это еще больше опозорило совет, когда твой дядя исчез вторично. Ты же не позволишь сбежать бешеной собаке, если есть шанс ее прикончить, а поскольку мы все одной крови – ну, они предположили худшее. «Обмани Волка раз» – и все такое прочее дерьмо. – Дедушка развернул вытащенное из мешка одеяло, впился зубами в край и, оторвав подходящую полосу, передал ее Мрачному, а остальное убрал. – Ох, да брось дуться, я же не говорил, что ты бешеный, – это они сумасшедшие, а не мы. Они присосались к багряной титьке, и молочко им понравилось. Щенок вроде тебя и должен был ужаснуться глубинам порочности, до которых падает душа, поддавшаяся язычеству, но меня, как ни жаль такое говорить, все это вообще нисколечко не удивило. Врасплох меня застало только то, что они ждали, пока мы перейдем мост, чтобы захлопнуть ловушку.

– Я готов, – сообщил Мрачный, затягивая узел и заправляя концы повязки под нее же. Он напихал туда мха, но одеяло над раной уже набухало черным. – Держись крепче, я собираюсь прибавить ходу.

– О нет, вот этого не надо, – возразил дедушка, дергая внука за пышные волосы, как за конские поводья. – Хватит уже изображать из себя антилопу, парень, пришло время стать Рогатым Волком. Они легко пройдут по твоему следу, как ты ни беги, так что замедли-ка шаг, поищем хорошее место для атаки.

– Атаки? – Мрачный тревожно огляделся, но на склонах движения не было. Дедушка нервировал его своими разговорами. – Не, дед, я бегаю быстрее их, а им придется развернуться в какой-то мо…

Дедушка щелкнул его по уху, перебив своим старческим дыханием запахи крови и надерганного мха.

– Я же сказал тебе, мальчик, нельзя позволить бешеной собаке сбежать, когда есть возможность ее остановить и не дать разнести заразу.

– Бешеная собака, – повторил Мрачный.

Сколько раз его так называли? И все-таки перспектива убивать людей своего клана наполняла его тоской. Ни в одной песне из тех, что он слышал и напевал про себя, не было героя, поступающего так со своими сородичами. Может быть, пока ему не нравится, что это нужно сделать, он может по-прежнему считаться хорошим Рогатым Волком…

– Найдешь мне хороший насест, и сами расставим для них ловушку. Как думаешь, могучий Волк вроде тебя одолеет пару бешеных шакалов, а, парень?

Мрачный задумался обо всех случаях, когда соплеменники мучили его чуть не до слез. Припомнил все песни, которые сам для себя слагал, – баллады, где преподавал им кровавый урок. Прикинул, как это будет выглядеть: расставить ловушку для охотничьего отряда Рогатых Волков, а не только отбиваться, когда его зажмут в угол. Потом стиснул зубы и приготовился к самому трудному подвигу, какой когда-либо воображал; он и не предполагал, что может совершить подобное на самом деле. Будет тяжело, но иного выхода он не видел.

– Я… Извини, дед, но я никак их не одолею. Я правда хочу, но меня треснуло по голове веткой еще по дороге, и мне очень трудно даже ровно бежать. Забудь про драку; если я попытаюсь сражаться, то просто споткнусь и упаду, и нас обоих убьют. – Мрачный не мог поверить, что и в самом деле врет деду, что и правда немного раскачивается, чтобы придать своей байке убедительности, что ведет себя как пьяный или контуженый. Не мог поверить, что и впрямь думает, будто дедушку убедит его глупая уловка, правда считает, что у него есть какой-то выбор. Дедушка молчал, как всегда, когда бывал очень-очень зол, но потом ладонь старика вдруг мягко похлопала по копне лохматых волос внука.

– Хорошо, Мрачный, – тихо сказал старик. – Раз говоришь, что не можешь, я тебе верю.

Это ранило сильнее всего, так больно, что Мрачный чуть было тут же не сознался во лжи, но припомнил перепуганные лица щенков, когда он убил Бычью Погибель. Он не хотел устраивать засаду на этих детей. Мрачный всегда питал слабость к не получившим еще имени щенкам клана – взрослые его ненавидели, сколько он себя помнил, но у него все-таки была парочка настоящих друзей, пока они все не повзрослели. Ему даже хватало наивности думать, будто Крепчайшая может когда-нибудь стать его женой, так хорошо они ладили подростками, но, заслужив имя, она перестала водиться с ним, как и остальные. Неудивительно, что стоило Мрачному вообразить детские страдания вроде тех, что пережил он сам, и у него холодели, тряслись руки.

– Давай-ка поднимайся и топай, если мы и вправду собираемся убегать, а не делать что до́лжно, – посоветовал дедушка. – Попадемся – нам конец, и уж тогда я скажу тебе: «Я же говорил».

– Не попадемся, – ответил Мрачный и улыбнулся, так как отлично понимал: дедушка знает, что он врет, но притворяется, будто верит.

Старик так любит его; в следующий раз, когда Мрачному выпадет случай произвести на деда впечатление, он справится лучше. Но сейчас будет бежать, как бежал граф Ворон, когда его изгнали из Седьмой Пустоты еще до того, как Мерзлые саванны покрылись льдом, – тогда предкам Мрачного приходилось мчаться с быстротой гепардов, чтобы не обжечь ноги о раскаленную землю. Обычный Рогатый Волк ни за что не поймает Мрачного, если он так побежит.

Никто их и не догнал, даже не приблизился.

Следующий день прошел значительно спокойнее, а неделю спустя они вышли из Соколиного леса и стали на холме, оглядывая иссушенные равнины, отмечающие границы Багряной империи, где вот уже дважды исчез дядя Мрачного. Пробормотав себе под нос стих из «Песен о Блудливом», Мрачный поклялся, что будет идти по следам дяди Трусливого, лишь пока они будут вести вглубь Тела Звезды, а потом отправится домой и, когда вернется, больше уже никуда не уйдет. Если бы дядя Трусливый не сбежал во второй раз, его племяннику не пришлось бы уходить и в первый.