Глава 10

Сара никогда не могла устоять перед красотой ночных парижских улиц. В поздний час, да еще в дождь и холод, они пустели. Витрины магазинов были темными. Свет лился только от старинных уличных фонарей, казавшихся пришельцами из другой эпохи. Автомобили проезжали то реже, то чаще – в зависимости от дня недели, а на узких улицах машин почти никогда не было. Улицы были наполнены предвестием следующего дня. Прекрасный образ ночного города можно было взять с собой в кровать, свернуться с ним калачиком, глядя в окно на свет и тьму, поуютнее устроиться, закрыть глаза и до утра видеть его во сне.

Саре со временем перестало нравиться ездить в пустом метро с его металлическим лязгом и грохотом, делить сиденья с ночными незнакомцами. От этого она становилась мрачной и еще более напряженной. Иногда ей даже хотелось все бросить. Пешком до дома было всего полчаса, и эти прогулки стали ритуалом. Они расслабляли и утешали Сару, хотя и наделяли ее чувством душераздирающего одиночества, но вместе с тем решимостью, и надеждой. «Да, я могу сделать это. Да, именно здесь я и мечтала оказаться. Я не брошу учиться, пока все это не станет моим, пока я не проникнусь всем этим настолько, что смогу взять с собой, когда отправлюсь домой».

Пока она не сможет вечно обладать Парижем.

Пока не научится передавать его красоту тем, кому она нужна.

Когда Сара останавливалась перед Ladurée, то, чтобы ненароком не прижаться руками к окну, обычно отводила их за спину и одной рукой брала другую за запястье. Сара полюбила изысканную, обманчивую простоту этого кондитерского дома. Она была видна во всем – в знаменитых коробках розового и мятного цветов; в зеленой двери, которая, казалось, была весьма почтенного возраста; в завитках орнамента на упаковках; в уложенных конусами всемирно известных macarons. В сочельник Сара стояла перед этим окном, украшенным к празднику блестящими звездчатыми огнями, – совсем одинокая, с сухими глазами.

Она потерла большим пальцем суставы, заботясь о напряжении в них точно так же, как заботилась обо всех других вещах, которые сильно хотела получить, но пока еще не могла.

– Больно?

Большая, твердая рука Патрика сомкнулась вокруг ее запястья. Этот охват был ей так знаком по работе в кухнях, когда он подкрадывался к ней, желая удостовериться, что все в порядке. Быстрые, ловкие пальцы сняли перчатку прежде, чем Сара это осознала. Почему-то у нее осталось впечатление, что он только недавно бездельничал в гамаке, заложив руки за голову. Она не успела высвободиться, его большой палец уже прижался к ее ладони и изящным замедленным движением описывал по ней круги так, что Сара потеряла голову.

О, как… прекрасно! Каждую ночь она растирала себе руки, как малый ребенок, который пытается сам себя укачать, чтобы заснуть. А теперь его тепло окружило ее, она почувствовала изумительное, безупречное давление. Он точно знал, где прячется напряжение и как его снять. Ее глаза закрывались сами собой. Он же, поддерживая ее, продолжал идти, и она целиком сосредоточилась на ощущениях.

Патрик засмеялся низким голосом доброжелательного наставника. Его пальцы двигались вокруг повязки на сегодняшней ране, а потом опять приближались к центру ладони, где он надавливал сильнее.

– Как ощущения? Помогает расслабиться? Помню, как в свой первый год работы я несчетное число раз был готов продать собственное тело за хороший массаж умелыми руками.

– Похоже на честную взаимовыгодную сделку, – соглашаясь, пробормотала Сара. Она не была способна думать ни о чем другом, кроме удовольствия и облегчения. Он приносил их ее уставшей руке, и с нее они распространялись на все ее тело. О боже, что же ожидает ее, когда его ловкие руки прикоснутся к каждой точке ее тела, снимая напряжение повсюду…

Черт бы его побрал! Будь он проклят за то, что как бы между прочим заставляет ее страстно желать этого!

Смех Патрика прозвучал сонно, но, впрочем, уже далеко за полночь, и силы его уже на исходе.

Но он же Патрик! Его руки всегда двигались решительно и не теряли своего мастерства, независимо от того, насколько сонным он казался или был.

Она посмотрела на него, и в течение секунды в ярко-розовом отблеске Fauchon что-то очень странное произошло с выражением его лица – оно преобразилось во что-то безжалостное, плотоядное. Они ушли с площади, и мгновение странного освещения исчезло. На лице Патрика опять лежало золото фонарей, оттененное чернотой ночи, и блуждала легкая, дружелюбная улыбка.

Легкая. Дружелюбная. От нее Сара ощущала лишь страстное желание, охватившее ее на краю его золотой ауры. Ауры, такой непомерно огромной и всеобъемлющей, что в нее попадали все, кто приближался к нему. Они окунались в нее. Сара иногда чувствовала, что тоже может это сделать.

Уголки ее рта дернулись, когда она попыталась посмеяться над собой.

– Расскажи, над чем ты смеешься?

Патрик медленно повернул и сдвинул руку. Теперь он держал Сару за палец. От удовольствия ее смех разлетелся звонкими осколками. Ее рука чувствовала себя совершенно безопасно в его руках, которым приходилось работать с огромным количеством тонких и хрупких вещей и с таким же количеством вещей, не желавших поддаваться, – и ни те ни другие никогда не ломались, и он никогда ничего не портил. Даже бесконечно хрупкое он превращал в нечто немыслимо прекрасное.

Было что-то ужасное в том, как он красив – золотой, соблазнительный. Гораздо лучше любого из тех фантастических, сверкающих десертов, которыми она всего лишь любовалась через окно парижской кондитерской, пока не отказалась от прежней жизни ради права обладать ими.

– Это не важно.

Она была чертовски уверена, что прямо сейчас не пойдет за очередной несбыточной мечтой, которая сразу же закончится неудачей. Десертам-то безразлично, насколько она застенчива или привержена условностям. Десертам нравится, что вы всегда одержимы желанием делать все идеально, пока у вас лоб не заболит от непреходящих, бьющих по голове неудач.

Он сверкнул улыбкой.

– Но я думаю, что все, связанное с тобой, важно, Sarabelle, – проникновенно сказал он, протянул свои широкие пальцы между ее пальцев, раздвигая их, и медленно оттянул свою руку так, что кончики их пальцев совпали. Потом его пальцы согнулись, и ее рука оказалась в его руке.

Голова Сары низко склонилась, и она почувствовала, как на затылок дует холодный воздух, поскольку от удовольствия все ее волосы там поднялись.

Она должна сказать ему «нет».

Но она никак не могла сказать ему «нет», как не смогла бы сказать это солнечному свету после многолетнего затмения. Как бутон, ее напряженное тело расцвело, раскрылось, купаясь в его щедрости и великодушии.

«Разве он этого не знает? – прозвучал шепот в каком-то уголке ее рассудка, привыкшего больше к научным занятиям, чем к общению с людьми. – Разве он сам не сказал, что был готов продать собственное тело за хороший массаж умелыми руками? Как же он может не обращать внимания на то, что делает сейчас со мной?»

Поскольку на самом деле ему, пожалуй, все равно? Сара не была в этом уверена. Она действительно не знала, как себя ведут такие парни, как он, – открытые, щедрые, самонадеянные. Они кажутся расслабленными, небрежно уверенными в том, что все вокруг для них сложится идеально. Но ни один из этих самоуверенных парней даже и близко не мог сравниться с Патриком: супергероем, двадцатисемилетним победителем MOF, который втайне ото всех был великолепным крутым серфером и к тому же красавцем.

Поэтому она ненавидела его.

Ненавидела за то, что он так чудесно надавливал пальцами, расслабляя очередную ее мышцу. За то, что при этом удовольствие захлестывало ее, проходило по всей длине позвоночника. За то, что это повторялось снова, и снова, и снова, и она переставала замечать парижские улицы.

Он придал совершенно новое значение словам играть с кем-то. То, как он массировал ее руку, походило на то, как кот наслаждается игрой с мышкой, не понимая, что бедняжка живая и в груди у нее очень-очень быстро бьется сердечко.

Патрик рассеянно смотрел на город, вряд ли отдавая себе отчет в своих действиях, и лишь изредка поглядывал на Сару сверху вниз с легкой, дразнящей улыбкой. Боже, она на самом деле для него лишь некая платоническая фигура, и он понятия не имеет, что сейчас она тает от сексуального возбуждения?

С самого начала практики ее сердце так много-много раз останавливалось при мысли, что он флиртует с ней! Он, невероятный, страстный, разбивающий женские сердца золотой бог, флиртует с ней, маленькой, темноволосой, неуклюжей девушкой, которая будто бьется головой о стену того мира, который он так легко подчиняет себе.

С той девушкой, которая, даже покинув кухни, где у нее с Патриком столь разное положение, и надев свое самое прекрасное, изящное платье, серьезно наблюдала бы за ним из тени без малейшего представления о том, как проложить себе путь в ауру его золотой теплоты, которой он так легко очаровывал всех, кто приближался к нему.

И он никогда не флиртовал с ней! Никогда. Общался так же, как и со всеми остальными. И разбил ей сердце, потому что ему никогда даже не приходило в голову, что оно у нее хрупкое.

И вот они перед Opéra Garnier, один вид которой заставлял ее сердце биться от радости. Светящийся в ночи фасад времен Второй империи с роскошными колоннами обещал невероятное великолепие тем, кто входил в его двери. Ночь затемнила медный купол. Взгляд завораживала удивительная игра теней и пылающего золота на статуях Пегасов и скульптурах, которые смотрели на прохожих с высоты крыши.

Патрик остановился рядом с Сарой и тоже стал смотреть на изумительное здание, продолжая мастерски массировать ее руку – по-прежнему с дьявольским безразличием. На одну только секунду огни Café de la Paix странным образом осветили лицо Патрика. Оно показалось Саре настолько безжалостным и беспощадным, что по ней прокатилась волна шока, вызывая острые первобытные ощущения.

– Ты когда-нибудь была внутри? – неожиданно спросил он.

Внезапно его руки нежным движением скользнули по ее предплечьям, и от наслаждения она почувствовала себя так, будто ее тело вывернулось наизнанку.

Сара едва удержалась, чтобы не застонать. Как ей выдержать, если он говорит с ней, практиканткой, будто дружелюбный наставник?

– Один раз, на экскурсии, – сказала она задумчиво. Перед ее глазами возникло видение – она в изысканном платье медленно движется среди золота и мрамора под руку с привлекательным мужчиной, и в этот раз она не восторженная, изумленная туристка, она часть этой красоты. И ее место здесь, среди этого великолепия. – Я обязательно пойду туда до того, как покину Париж.

Патрик надел на Сару перчатку и бережно вернул ее руку обратно в карман, а потом перешел на другую сторону и взял другую ее руку. Дрожь пробежала вверх и вниз по позвоночнику Сары, и голова опять склонилась.

Патрик мягко, но властно повел ее по улице, и прекрасно знал, что теперь она полностью в его власти.

– Что ты больше любишь, балет или оперу?

Ей было стыдно признаться парижанину, что она толком не знакома ни с тем, ни с другим. Но ей не пришло в голову солгать. Впрочем, она вообще очень редко лгала.

– Я даже не знаю, – призналась она, отводя взгляд, чтобы не увидеть его реакцию на отсутствие у нее утонченности. – Я не… Просто я была слишком занята. Учеба в средней школе, Калифорнийском технологическом институте. Потом кулинарная школа. Потом… ты.

Он как-то странно улыбнулся.

– Ты хочешь сказать… Leucé?

– Я… Ты прав. Да.

– Тебе нравится бросать вызов самой себе?

– Мне нравится? – Она наморщила лоб. Как обычно.

– М-м…

Мимо неожиданно промчался автомобиль, и Патрик потянул Сару к себе, скорее всего, автоматически. Автомобиль не представлял опасности для нее, поскольку был далеко от черных столбиков. В течение одной восхитительной секунды она чувствовала благодать во всех своих мышцах. Куртка на нем была расстегнута, и, чтобы прикоснуться к его груди, достаточно было поднять руку. Тонкая хлопчатобумажная рубашка и футболка – и, наверное, под ними у него не было никакой другой защиты от зимнего холода – заставили ее ладони зудеть, так хотелось закрыть ему грудь руками. Застегнуть его куртку, чтобы было тепло. Но разве Сара могла сделать это? Он-то мог небрежно потянуть ее к себе, но она не смела даже дотронуться до него.

Большой палец Патрика прижался к морщинке между ее бровями. Сара попыталась взглянуть на своего босса, но могла видеть только его руку. Большой палец погладил ее переносицу – будто пронесся роскошный мозолистый вихрь, – и все натянутые, как резинка, мышцы ее лица так же быстро расслабились. Сара провела рукой по своей щеке и удивилась ощущению покоя.

– Да не напрягайся ты так, Сара. – Патрик провел рукой рядом с ее виском, чтобы убрать выбившиеся пряди. – Я понимаю тебя. – И как раз когда ее сердце подпрыгнуло от этих слов – в той странной, волнующей надежде, от которой она никак не могла избавиться, сколько бы раз он ни флиртовал с нею, – он нежно улыбнулся и уронил свою руку.

«Я ненавижу тебя», – подумала она безнадежно.

Он остановился на перекрестке и склонился к ней. Он был таким высоким, что ей показалось, будто он укрывает ее от мелкой измороси, начавшей падать с небес.

– Не хочешь сказать, где ты живешь? Я бы проводил тебя до дома. – У него был веселый, тихий, теплый голос. – Ты, должно быть, устала.

Сара вспыхнула, моргнула и огляделась вокруг.

– Сюда.

Мелкий зимний дождик освежал ее лицо после долгих часов, проведенных в кухнях. Будто она плеснула в него холодной водой после того, как провела слишком много времени на солнце. У следующего светофора Сара подняла голову, закрыв глаза, чтобы не встретиться взглядом с Патриком. Его большой палец по-прежнему долго и медленно тер ее ладонь. Сара поежилась, когда мелкие капельки дождя попали ей на веки.

Его пальцы стали очень-очень нежными. И легчайшее ощущение тепла на ее руке контрастировало со слабой нежностью холода на лице.

Улицы стали более узкими, тихими и темными, когда они начали подниматься в гору к Монмартру. Они почти дошли до ее дома. Сара не хотела признаться себе, как хорошо, что такой большой и уверенный мужчина, как Патрик, идет рядом с ней в этот ночной час. Адреналин начал подниматься, когда окружающее пространство стало интимнее и пределы видимости стали меньше. Но сегодня все было не так, как обычно, – рядом с ней был Патрик. Ее не пугала возможная опасность. Его умные руки не прекращали массаж, даже когда она оступалась. В ней нарастало желание стать покорной.

– Здесь, – прошептала она перед синей дверью подъезда.

Большой палец Патрика лег ей на локоть и медленно двинулся вниз по внутренней стороне предплечья. Грудь Сары, низ ее живота наполнились необычными, удивительными ощущениями. Она почувствовала, будто открывается Патрику навстречу.

– У тебя нет зонтика, который я мог бы позаимствовать? – пробормотал он.

Изморось начинала сменяться дождем. Защищая от него Сару, пока она вводит код, Патрик наклонился над ней. Ее сердце беспомощно заколотилось от близости его тела. Из ниоткуда появились мысли о друге, о мужчине, который намеревается провести с ней ночь.

Ах да, зонтик. Чтобы он мог продолжить свой путь домой. Она сглотнула и посмотрела в рюкзачке. Странно. Она всегда носила с собой компактный зонтик, гарантировавший ей защиту от зимних капризов Парижа.

– Должно быть, я забыла его дома.

– Я заскочу вместе с тобой, чтобы взять его, – как ни в чем не бывало заявил Патрик. – И тебе не придется спускаться.

Сара вспыхнула от мысли, что он окажется в ее крошечной квартире. Но что ей оставалось делать? Сказать «нет»?

Патрик шел вверх по лестнице двумя ступеньками позади Сары, и его глаза были на уровне ее шеи. Воротник пальто закрывал затылок. А она симпатичная, надо признать. Похожа на принцессу, которая прячется за паутиной от дракона, несущего погибель.

На узкой лестнице с изношенными ступенями был установлен таймер, и на каждом этаже надо было нажимать кнопку, чтобы опять загорелся свет – Сара и Патрик будто посылали сигналы контрабандистам в море.

Она жила под крышей, в крошечной квартирке с видом на серые шиферные крыши с дымовыми трубами. Такой же вид был из окна его квартиры, когда ему было пятнадцать. Он жил на одной площадке с Люком, и они с трудом наскребали средства к существованию, поддерживая друг друга. Независимость в бедности они предпочли жизни в приемной семье.

Наклонные стены и кровать не оставляли много свободного места. Крошечный стол приткнулся к окну. В небольшой кухоньке была только варочная панель. Духовки не было. В холодильнике вряд ли одновременно поместились бы продукты для двух блюд.

Патрик протянул руку, чтобы помочь Саре снять пальто, как будто он был хорошо воспитан. Это было забавно, если принять во внимание то, в каких условиях он вырос, но ему нравилось вежливо вести себя с ней. Удивительно, как «джентльменские манеры» на самом деле стали символами обладания. «Я оплачу счет в ресторане и налью тебе вина, чтобы ты понимала – все, что ты ешь, и все, что пьешь, приходит от меня. Я буду следовать за тобой вверх по лестнице, чтобы ты понимала – ты не можешь идти без меня. Я сниму с тебя пальто – ты моя, я буду тебя одевать и раздевать».

Он поднял руку и потрогал одну из балок на потолке – хотел удостовериться, что не стукнется о нее головой. О, какое у Сары серьезное, нежное лицо! А как она посмотрела на его тело, на руку, достающую до балки! «Кого ты только что впустила в свою квартиру? Sarabelle, ты должна быть осторожнее. Ты же меня вообще не знаешь».

Он усмехнулся:

– Когда я начинал, моя квартирка была точно такая же, как эта.

Она оторвала от него взгляд и огляделась вокруг. А он уже и забыл, что она ищет.

– Не могу его найти, – пробормотала Сара.

Зонтик? Ну да, конечно. Он ведь притаился в кармане его куртки. Хороший компактный зонтик, который спокойно лежал у нее в рюкзачке и как-то легко выскользнул оттуда, когда они смотрели на Opéra Garnier. Разумеется, утром Патрик оставил бы его у Сары, чтобы дождь не застал ее врасплох.

Огромное желание поразило его, когда он признался себе в своих намерениях. Гигантское, безумное желание. И еще страх. Та пропасть, которую он собирался преодолеть, была так чертовски глубока! Выдержит ли он падение, если его постигнет неудача?

Он вздохнул. Надо вести себя прилично, сосредоточиться на том, что квартира может рассказать о своей хозяйке.

– А в Штатах у тебя жилье побольше?

– Конечно, – озадаченно ответила она. – Но здесь-то Париж. Я зарабатывала там в двадцать раз больше. – Ее губы изогнулись в улыбке, и она вызывающе добавила: – Я зарабатывала, наверное, почти столько же, сколько ты сейчас. А может, и больше.

«Я должен уйти, – услышал он шепот у себя в голове. – Она все бросила ради своей мечты. Не вздумай разрушить ее».

Но уходить он не собирался. Его мечта уже стала наваждением.

Патрик сел на кровать – больше некуда! – посередине, раздвинув ноги. «Кровать теперь тоже моя».

И опять тревожная морщинка появилась у Сары между бровями, она не знала, что с ним делать. «Я покажу тебе, chérie. Я покажу тебе, что надо делать со мной. И, о боже, я собираюсь кое-что делать с тобой».

Движением плеч она сняла пальто, все еще глядя на Патрика. Ему понравилось, как она машинально раздевается, сосредоточив на нем все свое внимание. Он мог бы привыкнуть к тому, что каждый вечер они будут вместе возвращаться домой, и она будет так же машинально раздеваться… пока не снимет с себя все, думая о нем и о том, что именно он мог бы делать с ней, а она с ним…

Сара повесила пальто в стенной шкафчик и, нахмурившись, поглядела на пустые сетчатые карманы на его дверце. Наверное, иногда она клала зонтик туда. Закрыв шкаф, она увидела себя в зеркале и коснулась рукой своих растрепанных волос в отчаянном чувстве неловкости.

Патрику было сейчас трудно выложить правду о себе, ведь сегодня вечером он сделал так много ужасного. Но возможно, он должен вынудить себя ради нее.

– Ты знаешь, что ты одна из самых красивых женщин, каких я когда-либо видел? – спросил он намного спокойнее и честнее, чем обычно позволял себе.

Сара резко повернулась и ошеломленно уставилась на него. Ее губы приоткрылись.

Он комично пожал плечами, пытаясь свести свое признание к шутке, и добавил:

– Меня это вполне устраивает.

– Патрик, – Сара прислонилась спиной к дверце, и голос ее зазвучал недоверчиво, – ты же полез в драку из-за Саммер Кори.

– Это Люк полез в драку из-за Саммер. А я дрался, потому что уже давно хотел подраться. Он, вне всякого сомнения, лучший кандидат. – «Не исчерпана ли месячная норма честности?» – Зонтик может быть под кроватью? – Он мельком взглянул вниз, не поднимая свисающего края одеяла, потому что ему хотелось, чтобы Сара сама подошла ближе и наклонилась.

– Нет.

Уверенный ответ. Значит, она организованная женщина. Но Патрик и так уже знал это. Как и многое другое. «Sarabelle, позволь мне узнать все остальное». Боже, его кожа может лопнуть от желания.

– Не будешь возражать, если я подожду пару минут и посмотрю, не кончится ли дождь? – спросил он и пошевелил плечами, снимая куртку очень осторожно, чтобы ее зонтик не выпал из кармана.

Сара ничего не ответила. Наморщив лоб, она направилась к своей крошечной плите. Наполнив чайник водой и поставив его на горелку, Сара открыла жестянку с измельченными листьями. Аромат мяты поплыл по комнате.

Она, должно быть, делает это каждый вечер, подумал Патрик. Маленький ритуал, который из-за него сегодня нарушен. Каждый вечер она снимает пальто, заваривает травяной чай. Сбрасывает обувь, сворачивается калачиком в этой кровати. Он мог бы на что угодно поспорить, что из-за его присутствия она до сих пор в обуви. Его пальцы ног свело от желания видеть, как она босиком направляется к нему. «О, милая, ты свернешься калачиком в этой постели вместе со мной. Да, так и будет».

Он смотрел на ее ноги, мечтая снять с них кроссовки. Потом поднял глаза и увидел, что она пытается не наблюдать за ним. Ему показалось, что в ее серьезных, немного раскосых глазах он увидел желание пробежать мизинцами по всему его телу, нещадно его щекоча.

Может быть, встать и прижаться к ней? Распахнутся ли ее глаза навстречу ему? А если он протянет руку и притянет ее к себе так, что она окажется между его ногами?

Он откинулся на кровати с таким облегчением, которое испытывают после очень долгого дня.

– М-м.

Он улыбнулся Саре. Глаза его были прикрыты, но он следил за каждым ее движением. Глаза Сары и вправду распахнулись, она вздохнула, прикусила губу и стала смотреть на заварку, которую доставала ложкой. Если он «заснет» на этой кровати, растолкает ли она его и укажет ли на дверь? Или позволит ему сонно улыбнуться ей, притянуть к себе и поцеловать? Или даст ему поспать и в конце концов просто заберется в кровать и примостится с краю? Она слишком устала, чтобы сопротивляться сну. А утром ему придется будить ее? Конечно же, он знает, что она очень устала и жаждет забраться в эту постель. А еще знает, что может заставить ее делать что-нибудь просто потому, что она привыкла точно выполнять его распоряжения и, значит, разрешит ему взять ее тело и сделает все точно так, как хочет он.

Эта страсть, наверное, скоро поглотит его целиком.

Патрик улыбнулся ей, не поднимая ресниц.

– Сделай и мне немного.

Он послал ей медленный воздушный поцелуй – и заснул.

Ему-то все легко и просто, в отчаянии думала Сара, уставившись на заварку. Надо заняться чаем, чтобы отвлечься от мыслей. Но приготовление чая не помогло, еще и зонтик пропал, и она ждет не дождется, когда сможет сбросить кроссовки и просто махнуть на все рукой.

Если ему достаточно попасть в квартиру женщины, чтобы сексуально возбудиться, то ему остается только поманить ее мизинцем. И дело будет сделано.

Легкий, автоматический секс по мановению пальца. Наверное, у него всегда так. Он, вероятно, даже не знает, что значит «нелегко».

«Нет, Сара, это не может быть правдой, – напомнила она себе, причем не впервые. – Он в миллион раз лучше тебя делает ту же самую работу, что и ты. Он должен знать, что значит «нелегко». Просто он никогда не показывает, как ему трудно».

Но все равно… нелегко с женщинами? Но какая женщина сможет сопротивляться его коварной усмешке? Если такая и найдется, он, наверное, просто зевнет и, не задумываясь, направится к той, которая не будет возражать.

Чайник ожил. Не дав ему засвистеть, она выключила его и залила листья мяты кипятком, испытывая странную теплоту из-за того, что заваривала чай для двоих – а не для одной, как обычно.

Разве жизнь не была бы замечательна, если бы Патрик и вправду считал Сару столь же особенной, какой она чувствовала себя, когда он подмигивал ей? Или если бы она каждый вечер делала чай для него, пока он посылает ей воздушные поцелуи? Ей даже захотелось разделить с Патриком крохотное пространство ее квартирки…

Некому было согреть ее в холодные вечера, и она всегда охватывала пальцами свою чашку. Но сегодня она не одна.

– Патрик, – окликнула она, но он не проснулся. – Патрик!

Ни малейшего движения. Рыжевато-коричневые ресницы лежат так невинно. Он мог бы походить на усталого ребенка, но нет. Он похож на усталого мужчину.

Она принесла чашку и коснулась его бедра.

– Патрик.

Он не двигался. Несомненно, у него не осталось сил. Она была утомлена, а он делал в десять раз больше ее. Его прекрасный, чувственный рот аристократа спокоен, продольная ямочка на сильном подбородке похожа на пробоину в его броне.

– Патрик.

Саре пришлось вползти на кровать, чтобы дотянуться до его плеча. Кроссовки она наконец-то сбросила, потому что не любила ходить дома в уличной обуви – к этому ее приучила мама, – а уж коснуться ими постели было для нее вообще немыслимо. Носки, как всегда, автоматически последовали за кроссовками. Вот об этом Сара сразу же пожалела, потому что ее ноги стали столь же беззащитными, как и она сама.

– Патрик, просыпайся. – Она слегка потрясла его за плечо.

А если он не проснется, то и она свернется калачиком, прижмется к его плечу и тоже заснет. Она так устала! Ее напряженное тело влекло к нему, как железные опилки к магниту. Ей казалось, что он может вылить из нее стресс и превратить во что-то… – в нечто золотое, теплое, легкое и приятное.

– Sarabelle, – пробормотал он, и, как всегда, это имя низверглось по ней водопадом, заставляя ее чувствовать себя особенной. – Ты же мой любимый сон.

Что?

Великолепные синие глаза открылись. Он смотрел на нее лениво и нежно.

– Ты знала, что снишься мне каждую ночь?

Как он смеет говорить ей такое? Впрочем, откуда ему знать, какую боль причиняют эти его слова? Разве он может понять такую девушку, как она? Для нее слова имеют значение.

– А потом почти весь день, – непринужденно добавил он голосом низким, немного хриплым, будто песок поцарапал его горло, пока он сидел с ней на пляже под пальмой, ожидая, когда же придут хорошие, большие волны.

Он всегда чертовски небрежно играл с ее сердцем. Будто его собственное было настолько непроницаемо, что он не понимал, каким образом чье-то сердце можно ранить. Причинить ему боль.

– А ты знаешь, что начинается всегда с одного и того же? – вдруг спросил он, и Сара даже не сразу поняла, что он имеет в виду. – С того, что на тебе слишком много одежды.

Ее сердце заколотилось, а грудь невыносимо напряглась. Он перекатился на локоть, и его взгляд быстро пробежал по ее телу, а она стояла на коленях, держа чай в одной руке. Его алчные, ненасытные глаза, казалось, вобрали ее всю, а затем остановились на босых ногах.

– Sarabelle.

В его низком голосе стало еще больше песка. Патрик протянул руку, будто имел право управлять ее телом, как своим. Охватил пальцами ее лодыжку, вытянул ногу Сары и поднес к своим губам.

Она не была достаточно гибкой, поэтому свалилась назад и на бок. Он же успел выхватить чашку из ее руки, не пролив ни капли – так же легко и быстро, как в кухнях вынимал десерты из ее рук за миг перед тем, как она могла разрушить их, – и поцеловал ее ногу. Точно под подъемом, держа ее стопу перед своим лицом, будто это была ладонь ее руки. От покалывания его щетины дрожь пробежала с подошвы по всему телу, прекратившись, только когда пальцы ее ног свела судорога, а соски пронзила отчаянная острая боль. Саре показалось, что она теряет рассудок.

– Sarabelle, – сказал он песчаным голосом. – Sarabelle, какие у тебя пальчики. – Большим пальцем он провел по округленным кончикам ногтей с идеальным красным лаком, который она подправляла по вечерам, и уж это-то она всегда делала точно так, как надо. – Я люблю их. – В его хриплом голосе прозвучало торжество, будто он действительно их любил. – Можно, я буду обладать ими?

– Я… я не…

Что говорить дальше, она не знала. Она ухватилась за одеяло, будто оно могло дать ей точку опоры, а Патрик Шевалье целовал ее ступню, прижимая к себе, как драгоценность. О боже, о боже. Его большой палец скользнул под ее пальцы и двигался по нижней стороне к подъему стопы, и Сара, задыхаясь, застонала, а ее тело таяло.

– Сара, они достойны обожания, – тихо, будто у него не осталось сил, сказал он, беря зубами большой палец ее ноги и очень нежно кусая его.

– О… мой… бог. – Ее тело выгнулось. Она искала, за что можно ухватиться, чтобы не упасть. Желание раскрылось, как волшебный цветок.

Его взгляд, будто синяя вспышка, пробежал по ее телу, но Патрик, как всегда, успел увидеть все. Его колючий подбородок коснулся подошвы ее ноги. Удовольствие зажурчало в ее теле, сменяясь неотвратимыми волнами наслаждения, которые уже были готовы смыть остатки крепостных стен, за которыми она пыталась укрыться. И затем – о боже, боже, – его горячий язык начал описывать круги по самой чувствительной коже свода стопы.

У нее бывали фантазии, и она с ними боролась, – честно говоря, почти всегда безуспешно, – но ни в одной из них Патрик Шевалье не целовал ее ступню. Как, впрочем, и никто другой. Саре вообще не могло прийти в голову, что кто-то может касаться ее ноги. Это же ее нога!

У Сары закружилась голова. От наслаждения. От возбуждения, счастья и полного смятения.

– Сара. – Его зубы слегка прикасались к внутренней стороне лодыжки, и Сара выгибалась в беспощадном, ошеломляющем удовольствии. О существовании этой эрогенной зоны она даже не подозревала. – Сара.

Другая рука Патрика, сильная и уверенная, двинулась вверх по голени, согревая ее через джинсы и расслабляя мышцы, которые не знали, что им делать теперь, когда напряжение исчезло.

Его рука задержалась, лаская под коленом, заставляя вздрагивать от щекотки. Он опять нежно провел колючим подбородком по ступне, улыбнулся и позволил своей руке продвинуться вверх по внутренней поверхности бедра. И это прикосновение уже не было щекочущим!

Сара лежала на спине, сжимая руками одеяло в тщетной попытке найти опору, пытаясь сопротивляться цунами, которое захлестнуло ее здесь, посреди Парижа, вдали от океана. Патрик сидел рядом с ней – и когда только успел? Он же был так занят стремительным овладением ее ступней и ногой! – и смотрел сверху вниз на раскинувшуюся Сару. Опять на мгновение вспыхнула синева его глаз. Сара могла видеть только их и ничего больше. Взгляд был пылким. В нем светилось торжество желания.

– Сара, – выдохнул Патрик в ее ступню, и Сара опять задрожала. – Так много фантазий у меня было про то, каким будет наш первый раз, что мои мозги запутались. Я не могу решить, какую из них мы осуществим.

Ее разум разлетелся на атомы, будто ее втянуло в самую середину солнца. Она не могла представить, что у него может быть столько фантазий о ней, что его ум путается.

– Какую бы ты хотела больше всего? – Опять в его голосе солнечный песок. – Эту?

Сара оказалась на животе, Патрик не перевернул ее, но каким-то образом… так получилось. Очень нежно. Целую секунду ее спина и ягодицы, казалось, сгорали от одного только воображаемого взгляда, а затем его рука изогнулась на ее ягодицах, лаская их вдоль и поперек, принося блаженство. Это было требование обладания. Потом его пальцы скользнули под кромку ее рубашки и погладили позвоночник.

О, как это было хорошо! Замечательно – его мозолистая рука у нее на позвоночнике, на напряженной спине. Сара выгнулась к нему.

– М-м.

Опять его рука изогнулась на ее ягодицах, медленно двигаясь вдоль и поперек, и Патрик повернул Сару, притянув ее к своим бедрам.

– Или эту? – пробормотал он очень тихо, нависая над ней.

Она смотрела на него снизу вверх, и ее глаза были огромными, а губы жаждущими.

– Или эту?

Теперь они лежали рядом на боку, его рука двигалась по ее ребрам. Его глаза были совсем близко. Интимность доставляла Саре невыносимое наслаждение.

– Патрик.

Она должна сказать ему, что не сможет справиться со всем этим, что в конце концов ей станет больно. Но тогда он остановится. Он ведь хороший парень. Много раз он бросался, чтобы спасти ее, и делал это легко, даже не обращая особого внимания. Будто он непринужденный, галантный Галахад, а она – неуклюжая крестьянка-недотепа.

– Merde, qu’est-ce que tu es jolie. – Он поцеловал ее. – Очень-очень-очень красива. – Он горячо дышал в ее рот, и его рука медленно поднималась по спине, пока не дошла до заколки, раз, и волосы упали ей на лицо. – О боже. – Он отвел их от губ и зажимал в кулаке, пока целовал ее.

Она была полностью ошеломлена. Не могла ничего делать, разве что открыть рот и позволить своим губам умолять Патрика о поцелуе. Прижавшись к нему бедрами – это получилось как-то само собой, – она ощутила, как он возбужден. Действительно возбужден. В ответ его бедра прижались к ней, и его рука скользнула ей на ягодицу. Он сильнее прижал Сару к себе.

Очень редко – это было давно, когда она еще не поняла, что должна ненавидеть его, – она воображала, как целует Патрика. Несмотря на смущающие мечты, приходившие к ней по ночам в постели и тщательно оберегаемые ею, Саре всегда казалось, что если в действительности ей когда-нибудь выпадет шанс, то их поцелуй будет похож на мечту о красивых десертах – таких прекрасных в ее воображении, но неловко искореженных ею при попытке осуществить мечту.

И вот этот шанс выпал, но опасения оказались напрасными. Поцелуй был потрясающим, жаждущим, прекрасным, а губы Патрика – голодными и горячими. Было совсем не важно, что ее рот не умеет делать совершенные вещи. Все чувства сплавились в нечто прекрасное. Его рот был еще в ссадинах, оставшихся после драки из-за другой женщины. Должно быть, ему больно. И все же он придвинул свои губы к ее губам и прижался к ним, будто не мог чувствовать ничего, кроме наслаждения.

– Или эту.

Он перекатился на спину, поднимая ее над собой, и она немного поежилась, пока ее тело не устроилось на его возбужденной плоти, и от испуга прикусила губу. О нет, она не может за это отвечать. Не может. Это же все равно что отвечать за магнитную бурю. Или за кухни – в разгар обслуживания банкета на тысячу персон. Он бы смог. А она бы растерялась.

Не отводя взгляда от ее сдвинутых бровей, Патрик напрягся и закрыл лицо локтем.

– Хотя… может быть, не сейчас, – напряженно сказал он.

– Мне нужно в душ, – сказала она, страдая. – Я не могу, я…

С Патриком? Но у нее потное, пропахшее кухней тело. А хочется быть привлекательной.

– Душ. – Он внезапно поставил их на ноги с той силой и проворством, которыми владел обманчиво легко, и охватил ее руками за ягодицы, чтобы ее бедра остались вокруг его талии. – Конечно, ты хотела бы принять душ. Я мог бы побиться об заклад, что ты любишь потоки горячей воды на своем теле. – Он без проблем нашел единственную дверь в ее крошечной квартирке и отнес Сару в душ. Потом протянул руку и открыл кран. – После долгого дня? Перед долгим днем? И то и другое. Чтобы расслабить все мышцы.

Откуда он знает, что ей нужно расслабить мышцы? Как он может знать ее желания? Он ведь никогда не обращал на нее внимания, но, надо признать, всегда знал, когда она голодна, или ей нужна помощь, или у нее болят руки, или ей хочется сломаться и поплакать.

– Дорогая, я тебе обещаю. – Его горячие и настойчивые губы переместились вниз по мочке уха и спрятались на горле. Сара беспомощно склонилась к нему. Ни разу ни в одной из ее фантазий у нее не было представления о том, как его небритый подбородок будет покалывать ее горло, превращая ее саму в сгусток наслаждения. Ей стало казаться, что она принадлежит ему вся целиком. – К тому времени, как мы закончим, ты не будешь ощущать в теле ни единой кости. – Сдвинув ее футболку, мешавшую ему, он облизал выступающую ключицу и двинулся к углублению ее шеи, где его язык начал играть, как кошка.

Она застонала, не в силах ни думать, ни видеть. Раздался звук рвущейся ткани, и по коже потек воздух.

– Я куплю тебе другую, – пообещал он Саре в шею, перемещаясь после ключицы к другому плечу.

Боже, он только что разорвал пополам ее блузку!

Ее рассудок был в смятении. Как же так, с одной стороны, беспечный, всегда улыбающийся серфингист Патрик, а с другой – порванная блузка, сдернутая с плеч, его быстрые, умелые руки на застежке ее лифчика, освобождение ее грудей после долгого дня. Он пальцами провел по линии, оставленной лифчиком на ее коже, от позвоночника вокруг ее тела, и ее груди полностью скрылись под его ладонями.

– Сара. – Патрик поднял ее повыше между собой и стеной, наслаждаясь красотой ее груди. – Сара. – Его взгляд переместился на ее лицо. Взор его был горящим, и Сара вспыхнула. – Sarabelle. – Он протянул руку под душ, не обращая внимания, что его рукав намок, и отрегулировал температуру. – Так тебе будет хорошо, bébé? – Он отнял ее руку от своего тела и подержал ее под водой.

Она поежилась, ощутив теплую воду на своей коже.

– А, oui, тебе нравится, – выдохнул он, руками сдвигая с нее джинсы. – Боже, Сара. – Мозолистая рука прошла по узкому розовому кружеву и легла на него, и Сара снова застонала и попыталась взобраться по стене. – Я больше никогда не смогу работать.

Ее трусики состояли из тесемочек и кусочка кружева, потому что были ее единственной сексуальной вещью. Одеваясь утром, она думала о Патрике, о том, как она его ненавидит и насколько сильнее будет ненавидеть, если он когда-нибудь увидит ее простые и скучные трусики, которые ей, как назло, именно в тот день пришлось надеть. Она думала о нем и не могла смириться с тем, что этот секретный предмет одежды мог оказаться не сексуальным.

Его рука охватывала ее так уверенно, что Сару охватило ощущение спокойствия, будто она вернулась домой. Будто могла полностью расслабиться в его руках. «Нельзя, Сара, нельзя! С ним ты уже много раз попадалась на эту удочку. Потом будешь сожалеть. Обязательно будешь сожалеть об этом».

Но его рука с какой-то нежной властью гладила через трусики низ ее живота, и в ответ расцвело такое отчаянное желание, что Сара ощутила негу.

– Поможешь мне чуть-чуть? – пробормотал он, поймал ее руку и поднес к пуговицам у своего горла. – У меня руки заняты.

Сара быстро и глубоко вздохнула. Что ни говори, это внезапно показалось ей грандиозным – расстегнуть его пуговицы. Но он никак не мог знать, каким грандиозным это было для нее. Или мог? Не покажется ли ему, что она говорит «да»? Напрашивается. А не просто… ошеломлена?

Он провел ее пальцем взад и вперед по верхней пуговице, пока его другая рука медленно и лениво двигалась по ее трусикам. Его глаза заблестели, а она внезапно почувствовала невероятное напряжение в нем. Но разве такое возможно? Это же Патрик, в конце концов.

Патрик, на которого она всегда хотела произвести впечатление. Все те разы, когда он вмешивался, чтобы направить ее и удостовериться, что у нее получается точно так, как надо. Она умеет расстегивать пуговицы. Хотя бы это она умеет.

Точным движением она высвободила пуговицу.

Патрик тяжело вздохнул, и его грудь поднялась. Но он не смотрел Саре в лицо. Его ресницы были опущены, потому что он сосредоточенно смотрел на свою руку, которая успокоительно – и одновременно сводя Сару с ума! – закрывала низ ее живота.

Она расстегнула следующую пуговицу.

– Дорогая моя, – выдохнул он и неожиданно одним движением сорвал через голову свою рубашку и футболку и бросил их на пол.

О!

О!

О!

Как же он красив. Широкие плечи, узкая талия, неутомимые скульптурные мышцы – только джинсы ограничивают вид его тела, – сразу видно, что этот мужчина тяжело работает и не умеет быть неподвижным. Сколько раз после безумно требовательного обслуживания какого-нибудь обеда или банкета с обессиленной Сары ручьями лил пот, а Патрик подмигивал и отправлялся в спортзал отеля.

Вот и сейчас он использовал все свои прекрасные мышцы, чтобы поднять Сару и шагнуть с ней под душ – но он был в джинсах!

Горячая вода ударила в шею, смыла напряжение, и голова Сары опустилась ему на грудь. О! Это было так… Такого сладкого ощущения она прежде никогда не испытывала. Вода бежала по ее шее и спине, а она прижималась к теплому, твердому телу Патрика.

– Сара, Сара, – шептал он, поднимая руку, чтобы стереть воду с ее затылка. – Дай-ка я тебе покажу одну маленькую хитрость, чтобы ты увидела, как это может быть легко.

Легко. Говорить такое бессердечно до смешного. Для нее нет ничего легкого. Но ему, конечно, легко с ней.

– У тебя всегда были хитрости, – в отчаянии сказала она. Он, казалось, все делал легко, а она в это время старалась изо всех сил, но терпела неудачу за неудачей.

– А эта тебе понравится, – пообещал он. – Это очень легко, Сара. – Он повернул ее так, что плечи опять уперлись в стенку душа, и продолжал сильной рукой прижимать к себе ее бедра. Вода лилась потоком по ее груди и животу, скапливалась на их соединенных бедрах. – Закрой глаза.

Будто по его команде душ прижал вниз ее ресницы. Сара смутно различала его свободную руку в потоке воды, едва понимая, что его пальцы следуют за каплями, бегущими по ее груди, соскам, животу. Она чувствовала прикосновения и тепло… но не только воды. Его пальцы оставляли обжигающие следы. Она выгнулась, когда его рука соскользнула вниз, в крошечный омут, образовавшийся между его джинсами и ее бедрами, и нашла ее мокрые трусики.

– Вот видишь, chérie, – пробормотал он, когда его пальцы начали нежно играть с ними, с мокрым хлопком и кружевной текстурой, которые странно соответствовали его шероховатому как песок голосу. – Видишь. Это так легко.

Обычно она не могла просто так расслабиться и достичь оргазма. И все же… что-то вдребезги разбилось, когда он целовал ей ногу. А может, это «что-то» растаяло раньше, когда он массировал ей руку. Она так привыкла, что у него есть власть над ней и он показывает ей, как надо правильно действовать – правда, при этом иногда у него случались вспышки галантности. И еще она привыкла расслаблять мышцы, чтобы он мог вести ее руку, показывая, что она должна делать.

И вода – теплая вода. Ею Сара снимала напряжение и вознаграждала себя за тяжелый день.

И его рука. Рука, которая нежно гладила мокрый хлопок между бедер и внизу живота. А в нем так глубоко, что к этому месту нельзя было прикоснуться, казалось, раздувался прекрасный шар. Он рос, становился большим золотым пузырем, который должен был лопнуть, потому что у Сары не было сил удержать его.

– Ты, кажется, и понятия не имеешь, как ты прекрасна? – вдруг спросил Патрик. – Сколько раз я мог заставить тебя испытать оргазм, как сейчас, и я бы в это время смотрел на тебя.

Ее ресницы поднялись. От воды, пойманной ими, защипало глаза, когда Сара попыталась посмотреть на Патрика. Он не улыбался. И выглядел совсем не так, будто ждет свою следующую волну. Лицо у него было серьезным, совершенно застывшим, до боли сосредоточенным, будто он мог потерять Сару, если бы не смотрел на нее достаточно твердо, и будто это имело для него большое значение.

– Закрой глаза, Сара. – Его рука продолжала двигаться по-прежнему нежно. Сара никогда прежде не видела такого выражения на его лице, и поэтому попыталась не закрывать глаза, хотя их и щипало. Но его большой палец переместился. Ее ресницы сами собой опустились, когда все в ней сосредоточилось на том месте, где все рос и рос золотой пузырь. – Доверься мне. Ты захочешь, чтобы твои глаза были закрыты, когда это случится.

– Патрик. – Ее голова откинулась, а бедра поднялись. Ее голос тоже стал хриплым, нездешним. – Ты не можешь…

– Эта фраза у меня самая нелюбимая. – Он начал двигать пальцами вверх и вниз, будто повел их на прогулку по ее трусикам, а его большой палец, описывая круги, три раза отодвигался и возвращался, пока не нашел ту точку, которую искал. Сделал круг. Остановился. – Особенно когда она имеет отношение к тебе.

Сара с дрожью вдохнула, когда его палец попал в устойчивый, сладкий ритм, все еще мягко, вежливо отделенный паутинным щитом трусиков от вторжения.

– Послушай, Сара, – Патрик говорил мягко, – я знаю, какая ты спокойная и как тебе нравится сосредотачиваться, не говоря ни слова. Вот сейчас ты можешь все это сделать. Можешь быть такой спокойной, как захочешь. Можешь… сосредоточиться.

– Патрик, – прошептала она, и ее бедра повернулись под его рукой. Ощущение было хорошим. Слишком хорошим. Золото было невыносимо. Она бы не смогла выдержать, если бы этот пузырь не взорвался. «О, не дай ему взорваться – еще слишком рано»…

– Да-а-а. – Его большой палец надавил чуть-чуть сильнее. – Ты можешь сосредоточиться на нем, если хочешь. На моем имени.

– Па… – Ее голос прервался, потому что золотой пузырь начал мерцать.

– Да, мне это нравится. – Патрик провел рукой между ее бедер, а его большой палец не переставал перемещаться. – Ну же, bébé. Давай.

Пузырь начал распадаться.

– Давай. Давай… давай… Сара, давай…

Она ворвалась в нежный, невероятный каскад удовольствия, будто тот пузырь был заполнен золотой жидкостью, которая разлилась по всему ее телу. Сара всплывала в ней, поднимаясь все выше и выше. Наконец она всхлипнула и попыталась ухватиться за его грудь, сильно впившись в нее ногтями. Ей стало очень легко. Она чувствовала, что достигает совершенной полноты. Ей хотелось, чтобы так оставалось всегда, – но завершение уже почти наступило.

– Прекрасно, – сказал он. – Прекрасно, прекрасно, прекрасно. Сара, дай себе волю.

Ее руки бессильно соскользнули с него, и оргазм, которого она, как ей казалось, уже достигла, взорвался снова, становясь все больше и больше, и его волны накатывали опять и опять, пока Патрик держал ее в своей руке, слегка покачивая.

– Как прекрасно, – повторил он хрипло.

Волны начали медленно стихать, и Сара осталась размягченной и потерянной. Он повторял «прекрасно», и, казалось, нечто прекрасное насыщало ее, заполняло целиком, будто он один сделал это явью. У нее никогда не было такого оргазма, как этот, – длящегося, пока она не оказалась за пределами всего, воспарив над действительностью. Но Сара не предполагала, что такое может повториться. Конечно же, Патрик впорхнул в ее жизнь лишь на один прекрасный момент и оставит ее опустошенной. Конечно, так и будет.

– Прекрасно, – в который уже раз повторил Патрик, и его большой палец последовал за тесемкой ее трусиков через бедра и спину. Его рука скользнула под мокрый хлопок и впервые дотронулась до обнаженной скрытой плоти. И она стала доступна ему, будто молила о прикосновении. – Пока не кончилась горячая вода, Сара… давай сделаем это снова.