Искусные руки моей сестры Джоани перелетали от одного дреда к другому; она обдумывала стратегию.

– Ты всегда уходишь, – сказала она, сверкнув лезвием бритвы, и неожиданно мне снова стало пять лет: я гоняюсь за ней с игрушечным воздушным змеем, сделанным из пластиковых мешков и веток, и кричу, что когда-нибудь улечу от нее.

– Прости. Давай побыстрей покончим с этим.

Я достаточно ждал. Я отрастил дреды, потому что, когда учился в Соединенных Штатах и начал терять свой карибский выговор, мне хотелось помнить, кто я и откуда. Но спонсор реактивного самолета хотел, чтобы я их срезал. Если в чрезвычайной ситуации шлем не будет плотно закрыт, это чревато катастрофой. Компания не хотела, чтобы ее название ассоциировалось у клиен тов со взрывной декомпрессией. Оскорбительно, что там могли подумать, будто мы не сумеем сохранить герметичность корабля. Но нам нужны были их деньги. Дреды настолько стали частью меня, что я морщился, когда ножницы врезались в них, стонал, когда отпадала еще одна моя частица.

В хвосте автобуса, подобравшего меня, я держался за свисающую с крыши петлю, пока шофер гнал машину по проселку от дома Джоани. Сестра нашла жилье в сельской местности, приятный бетонный дом на фундаменте; возле него на склоне холма начинался сад. Сестра преподавала математику в нескольких милях отсюда в школе, в полуразрушенном здании, и это стало бы и моим будущим, если бы я так не стремился «убраться с камешка».

Остров всегда зовет своих детей назад. Мы выехали на асфальт, изрытый ямами, и покатили вдоль тростниковых полей, на которых рабочие в пропотевших рубашках, обвязанных вокруг пояса, мачете срезали тростник, сваливая его в груды. Было жарко, ладони прилипали к пластиковому покрытию сиденья. Шофер наклонился, вписывая машину в поворот, и оглянулся.

– Хочу кое о чем спросить.

Я жалел, что у сидений нет ремней безопасности.

– Конечно.

– Вы тратите столько денег – не лучше ли потратить их на дороги? – Он обогнул рытвину. – Или на школьные фонды?

Я посмотрел в тонированное окно: разноцветные красные и желтые дома на сваях усеивали крутой зеленый склон горы.

– Только небольшая часть нашей программы финансируется правительством, – объяснил я. – Чтобы оплатить остальное, мы находим частных инвесторов, желающих разместить рекламу. При этом все затраты правительства подлежат обязательному возмещению.

– Ну-ну.

У меня были и другие доводы. Сколько людей живет на острове? Десятки тысяч. Бо льшая часть наших продуктов ввозится, делая нас зависимыми от других производящих продовольствие государств, которые используют спутники для контроля за сельским хозяйством. Какие побочные результаты может дать переработка материалов в космосе? Зачем ждать, пока другие государства первыми поймут это? Исследования всегда выгодны тем, кто их проводит.

Но я устал спорить об этом и делился с ним только обрывками, тем, что говорю обычно журналистам, которые обращаются с нами, как с детьми, пытающимися подражать взрослым.

На рынке я попал в круговерть множества красок: фрукты, овощи, полные женщины в ярких цветастых платьях. И шум, производимый сотнями людей, торгующихся, например, из-за цены за рыбу. За углами кучковались подростки. Я бродил в поисках чего-нибудь, чем можно загрузить корабль, имитируя вес пассажира; нам нужно было добавить еще несколько унций.

И вскоре нашел небольшую стойку с игрушками. Когда я остановился перед ней, мне снова сделалось пять лет, у меня не было денег, а бросовый кусок металла был для меня космическим кораблем треугольной формы. Я воображал, что это настоящий корабль, как те, о которых я читал в книгах, подаренных школе после урагана. И иногда по ночам, когда отключали электричество, я выходил на порог, смотрел на яркие звезды и завидовал им.

На стойке стояла небольшая металлическая бутылка из жести от консервных банок, с прикрепленными треугольными крыльями и конусом сзади. Она была раскрашена желтым, черным и зеленым, и я купил ее.

Остаток дня прошел в суматохе. Пройти на взлетное поле означало пробраться сквозь строй прессы: да, я срезал волосы ради «безопасности»; да, я считаю, что это полезная трата денег, не только крупные державы имеют право выходить в космос, он для всех.

Есть фото, на которых я поднимаюсь на борт ракетного самолета, держа в руке небольшой коричневый пакет. Гигантская платформа воздушного шара, к которой подвешен наш самолет, слегка покачивается на мягком соленом островном ветру. Совсем близко волны бьют в песок берега. Внутри, когда мы надеваем скафандры и закрываем дверь, все управляется электроникой.

Это самый дешевый способ подняться на орбиту. Подъем на треугольной платформе сберегает горючее, потом легкий самолет отделяется и выходит на орбиту. Шар и материалы мы взяли у нескольких компаний, сворачивающих свою деятельность и распродающих остатки. Шасси самолета когда-то использовались на испытаниях китайской корпорацией, а системы управления заимствованы из открытых источников. Тотализаторы оценивали наши шансы на успех в 50 процентов. Мы были в этом не первыми, но зато первыми с острова.

Отсчет закончился, внутри все сжалось, и я увидел, как в правом иллюминаторе уходят вниз вершины пальм. Я отклонился, похлопал по пакету с игрушкой и улыбнулся.

– Привет всем, – сказал я по радио. – Мы поднимаемся.