Бьянка Назарио стоит на краю света. Небесный свод над ней, голубой, как небо ее детства, отражается в водах кальдеры, но небо, которое она помнит с детства, обступали горы, а здесь на Небе нет настоящих горизонтов, только гряда белых облаков. Белая линия переходит в рассеянный сероватый туман, который, когда Бьянка смотрит вниз, все больше темнеет, пока пространство прямо внизу не становится темным и непрозрачным.

Она помнит, что рассказывала ей Дин о том, как небо может убить ее. Бьянка подумала, что, если у тебя достаточно большой парашют, можно падать часами, про летая сквозь слои облаков, прежде чем погибнешь от жары, или давления, или в пасти какого-нибудь чудовищного обитателя нижних слоев атмосферы.

Если сейчас все пойдет наперекосяк, Бьянка лучшей смерти для себя и представить не может.

Она проходит несколько сотен метров вдоль подножия одного из вертикальных плавников Энкантады, пока сухую красную почву под ее ногами не сменяет рубчатая серая плоть. Она в последний раз осматривается: облако дыма укутывает поросший деревьями спинной хребет закатана, который начинается там, где она стоит, – и тянется на многие километры к концу, который кажется тонким и хрупким. Потом она перевязывает шарфом платье повыше лодыжек и садится в корзину воздушного шара, еще теплую после изготовления в бунгало. Подвеска вокруг нее натягивается, и Бьянка глубоко вдыхает, наполняя легкие. Ветер со стороны горящего лагеря пахнет древесным дымом и смолой, перекрывая запах крови с территории убийства.

– Благословенная Дева, – молится Бьянка, – будь моей свидетельницей, что это не самоубийство.

Это молитва о чуде.

Она начинает падение.

У похожего на лодку анемоптера, который послал за ними Валадес, крейсерская скорость чуть меньше скорости звука; в этой части атмосферы Неба это примерно девятьсот километров в час. Эту скорость, думает Бьянка, можно использовать, чтобы оценить истинные размеры Неба, его невероятную огромность. Им потребовался почти весь первый день полета от пункта отправления анемоптера (десятикилометрового, весом в миллиард тонн аэростата «Переходный меридиан»), чтобы этот аэростат исчез из вида не за горизонтом, а в дымке. По оценке Бьянки, облачная чаша, видимая сквозь туманную поверхность статических полей анемоптера, занимала площадь, приблизительно равную Северной Америке.

Она услышала шлепанье пластика за собой на палубе, обернулась и увидела одного из членов экипажа анемоптера, коричневого мохнатого инопланетянина со множеством рук, похожих на пушистых змей, заканчивающихся ртом или круглым полным любопытства глазом. Фириджа – существа, живущие при низком тяготении; те, кого Бьянка видела в полете от Земли, радостно прыгали в пространстве внутреннего кольца «Багдадского калифа», как множество радиально симметричных обезьян. Трое из экипажа анемоптера при большем тяготении Неба вынуждены передвигаться в паукообразных машинах для ходьбы. И их руки обвисают – комичное и в то же время печальное зрелище.

– Иди вперед, – сказал этот фириджа Бьянке на ломаном арабском; голос напоминал тростниковую свирель. Ей кажется, что это тот, который называет себя Исмаилом. – Можно увидеть архипелаг.

Она пошла за ним в круглый нос анемоптера. Эразм Фрай, натуралист, уже был там; опираясь локтями на перила, он смотрел вниз.

– Снимки не передают всего, – сказал он.

Бьянка подошла к перилам и поглядела туда, куда смотрел натуралист. С самого начала ей приходилось поддерживать с Фраем строго формальные отношения: с первой встречи на борту «Переходного меридиана» она поняла, что не стоит быть с ним слишком фамильярной. Но, когда она увидела, на что смотрит Фрай, маска на мгновение соскользнула; Бьянка не смогла сдержать резкий удивленный вдох.

Фрай рассмеялся.

– Стоять на спине одного из них, – сказал он, – стоять в долине, и смотреть на холмы, и знать, что почву под твоими ногами поддерживают кости живого существа, – бесподобное ощущение.

Он покачал головой.

На этой высоте они поднялись над всеми, кроме самых высоко летающих из тысяч животных, составляющих архипелаг Септентрионалис. Бьянка старалась сравнить стаю (стадо? табун?) заратанов с другими объектами: с цепью островов, если она сосредоточивалась на красках – зеленых и коричневых лесах и равнинах, серых и белых от снега высокогорьях; или с флотилией кораблей, если она смотрела на отдельные силуэты, на острые килевые хребты, на длинные прозрачные плавники, ребристые, как китайские паруса.

Заратаны архипелага больше отличались друг от друга, чем птицы или киты в стае, но все же была видна симметрия, красивая правильность форм, анатомически одинаковые части рыбы и горы, повторяющиеся всегда, от огромного старого заратана Финистерра (сто километров вдоль спинного хребта) до безымянных молодых животных величиной всего-навсего с холм. И, когда Бьянка взглянула на весь архипелаг, невозможно было не увидеть, что заратаны – живые существа.

– Бесподобное, – повторил Фрай.

Бьянка неохотно отвернулась от этой картины и посмотрела на Фрая. Натуралист говорил по-испански с безупречным выговором жителя Майами – благодаря лингвистическому модулю Консилиума, объяснил он. Бьянке трудно было судить о возрасте эстранадос, особенно мужчин, но в случае с Фраем ей казалось, что он лет на десять старше ее сорока и не хочет в этом сознаваться – или на десять лет моложе и по привычке очень плохо за собой следит. В путешествии она встречала киборгов, и иностранцев, и искусственный разум, и несколько видов инопланетян – некоторые из них были ей знакомы, по крайней мере по описаниям хаджа в прессе, другие незнакомы, но больше всего ее тревожили эстранадос. Трудно примириться с мыслью, что перед тобой человек, родившийся не на Земле, который никогда не был на Земле и не видел ее, человек, который совсем утратил интерес к Земле.

– Почему вы отсюда улетали, мистер Фрай? – спросила она.

Фрай рассмеялся.

– Не хотел провести здесь остаток жизни. – Взмахом руки он обвел горизонт. – Застрять на всю жизнь на заброшенном плавучем острове, где не с кем поговорить, кроме исследователей и ожесточенных беженцев, некуда пойти, чтобы развлечься, кроме каких-то трущоб на аэростатной станции, и между тобой и адом нет ничего, кроме многих тысяч километров воздуха? – Он снова рассмеялся. – Вы тоже улетите, Назарио, поверьте мне.

– Может, и улечу, – сказала Бьянка. – Но вы-то вернулись.

– Я здесь ради денег, – сказал Фрай. – Как и вы.

Бьянка улыбнулась и ничего не ответила.

– Знаете, – немного погодя сказал Фрай, – заратанов приходится убивать, чтобы увезти отсюда. – Он посмотрел на Бьянку и усмехнулся; наверное, ему хотелось, чтобы усмешка вышла сатанинской. – Не существует настолько большого атмосферного корабля, чтобы перевезти заратана целиком, даже самого маленького из них. Браконьеры выпускают из заратанов воздух, потрошат, расплющивают и скатывают. И даже в этом случае выбрасывают почти все, кроме шкуры и костей.

– Странно, – задумчиво сказала Бьянка. Ее маска вернулась на место. – Вместе с контрактом я получила целый пакет материалов; я изучала их в пути. Согласно документам Консилиум считает заратанов охраняемым видом.

Фрай неловко взглянул на нее. Настала очередь Бьянки рассмеяться.

– Не волнуйтесь, мистер Фрай, – сказала она. – Может, я и не знаю точно, за что мне платит мистер Валадес, но я никогда не питала иллюзий насчет законности его предприятия.

Фириджа у нее за спиной свистнул носом; возможно, это означало смех.

Когда Бьянка была маленькой, главной достопримечательностью, видной из ее окна в квартире на четвертом этаже в городе Пунта-Агила, была мечеть – здание шестнадцатого века, поддерживаемое кабелями по принципу тенсегрити и многочисленными изогнутыми цепями; распростертые белые крылья сооружения смутно – но только смутно – напоминали птицу, давшую городу название. Автоматы, которые контролировали натяжение цепей и разворачивали крылья мечети, чтобы противостоять постоянно меняющимся ветрам, располагались внутри кабелей и тоже были очень старыми. Однажды после урагана во времена деда Бьянки эти механизмы потребовали ремонта, и старики из аюнтамьенто вынуждены были пригласить техников-эстранадо, и стоило это так дорого, что и во времена Бьянки еще приходилось платить за это из джизьи.

Но Бьянка редко думала об этом. Она много часов втайне рисовала эти белые крылья, рассчитывала вес сооружения и напряжение кабелей и думала, как бы заставить эту стальную птицу полететь.

Наверно, Бьянке мог бы объяснить это отец, но она не решалась спросить. Рауль Назарио де Аренас был авиационным инженером, как и семь поколений семьи до него, и движение по воздуху составляло богатство Назарио; каждый третий дирижабль в небе над Рио-Пикаро был сконструирован Раулем, или его отцом, или тестем – по контракту с мавританскими торговыми и промышленными кланами Пунта-Агилы, подлинными богачами и хозяевами города.

Поскольку Рауль Назарио работал не на себя и был христианином, он не мог стать таким же богатым, как его наниматели, но его профессия была древней и уважаемой и обеспечивала семье более чем достаточно средств к существованию. Если Рауль Назарио де Аренас и думал о мечети, то лишь время от времени и в связи с джизьей – но никогда вслух, ведь Назарио, как и остальные христианские семьи в Пунта-Агиле, жили здесь только с молчаливого позволения настоящих хозяев города.

Бьянка рисовала и воздушные корабли: быстрые глайдеры, и громоздкие летающие лодки, и дирижабли; эти рисунки ей не приходилось прятать, более того, много лет подряд отец поддерживал ее, объясняя те или иные элементы конструкции, мягко поправляя ошибки в пропорциях и равновесии на рисунках Бьянки и позволяя ей слушать, как втолковывает азы профессии ее братьям – старшему, Хесусу, и младшему, Пабло.

Кончилось это вскоре после кинсеанеро Бьянки, когда Хесус сменил имя на Валид и женился на дочери мусульманина, а мама прочла Бьянке лекцию о том, что прилично ребенку и молодой женщине-христианке, если она надеется когда-нибудь вступить в хороший брак.

Всего несколько лет спустя отец Бьянки умер, оставив у руля своего инженерного дела подростка Пабло, и только незримая помощь Бьянки и жалость некоторых прежних клиентов отца помогали сохранить контракты и обеспечить поступление денег в хозяйство Назарио.

К тому времени как Пабло достаточно подрос, чтобы решить, что в состоянии сам управляться с бизнесом и жениться на дочери мастера музыкальных инструментов из Тьерра-Сениза, умерла мать, а Бьянке исполнилось тридцать, и хотя ее приданое составляло половину отцовского бизнеса, ни один мужчина-христианин в Рио-Пикаро не зарился ни на этот бизнес, ни на Бьянку.

А три месяца спустя Пабло рассказал ей о предложенном эстранадо контракте: тот был представлен в аюнтамьенто, и аюнтамьенто с Гильдией запретили христианским инженерам Пунта-Агилы его подписывать – контракт предлагал авиационному инженеру, говорящему по-испански, работу очень далеко от Риа-Пикаро и поистине огромные деньги.

Три месяца спустя Бьянка садилась в Кито на космический лифт. В сумке у нее была контрабандная копия инженерной системы ее отца и контракт с хозяином корабля «Багдадский калиф» о полете на Небо.

Целью анемоптера был заратан под названием Энкантада, меньше гигантского Финистерры, но все равно имевший сорок километров от носа до хвоста и восемь тысяч метров от серо-белого киля до лесистой вершины. С расстояния в сто километров Энкантада казался лесистой горой, поднимающейся с пустынной равнины; чистый воздух под ее килем был призрачен, как мираж. С помощью своей карманной электронной системы Бьянка вызвала из сети Неба очерк экологии горных лесов и долин на боках Энкантады: жесткая трава, небольшие теплокровные животные и высокие вечнозеленые деревья с раскидистыми кронами, напомнившие ей о соснах и мамонтовых деревьях в горах к западу от Рио-Пикаро.

Последние сто лет или около того Энкантада держался вместе с заратаном Финистеррой, оставаясь над восточным боком бóльшего животного. Очевидно, никто не знал, почему так происходит. Поскольку Фрай был специалистом, Бьянка ожидала от него хотя бы какой-то теории. Но его этот вопрос ничуть не интересовал.

– Они животные, Назарио, – сказал он. – Не существует разумных причин, объясняющих их поступки. Мы называем их животными, а не растениями только потому, что, когда мы их режем, у них идет кровь.

Они пролетали над южными склонами Финистерры. Глядя вниз, Бьянка видела яркую свежую зелень, имевшую больше оттенков, чем она могла насчитать, даже больше, чем, по ее мнению, существовало; зелень пересекали яркие ленты серебряной воды. Она видела тень анемоптера, темную, продолговатую, ползущую по склонам и холмам и окруженную яркой областью, слабым отражением солнца в Небе за ними.

Когда тень вошла в более темное пятно тени Энкантады, Бьянка заметила, что она пролетела через что-то иное – плоский зеленый участок, вырубленный в джунглях, подозрительно геометрические фигуры, которые могли быть только зданиями, и полоски дыма из труб.

– Фрай… – начала она.

Потом деревня, если это была деревня, исчезла из виду, скрылась за следующим хребтом.

– Что? – спросил Фрай.

– Я видела… мне показалось, что я вижу…

– Людей? – спросил Фрай. – Вероятно, так и есть.

– Но я думала, что на Небе нет туземных поселений. Кто они?

– По большей части люди, – сказал Фрай. – Дикари. Беженцы. Фермеры, выращивающие наркосодержащее сырье. Пять поколений беглых преступников, их дети и дети их детей. – Натуралист пожал плечами. – Иногда, если Консилиум ищет кого-то конкретного, хранители могут провести рейд – просто для видимости. В другое время они учиняют набеги на их посадки травки, насилуют женщин… а в остальном не трогают их.

– Но откуда они приходят? – спросила Бьянка.

– Отовсюду, – ответил Фрай, снова пожав плечами. – Люди в этой части космоса появились очень давно. Понимаете, это одно из мест, где они оседают. Те, кому больше некуда идти. Те, кто не может пасть ниже…

Бьянка покачала головой и ничего не сказала.

Лагерь браконьеров на восточном склоне Энкантады был почти невидим, пока они не оказались прямо над ним; маскировка скрывала его от бдительных глаз. На подлете иллюзия по-прежнему казалась совершенной, хотя прямоугольные очертания выдавали искусственное происхождение спутников хранителей, но только когда анемоптер прошел через проекцию, стал виден сам лагерь – четкая просека площадью километр на три, которая тянулась от подножия спинного хребта Энкантады до похожего на утес бока заратана. На краю этого утеса в одном углу стояла группа небольших сборных домиков; Бьянке показалось, что остальное пространство совершенно не используется.

Потом она увидела, что коричневая почва просеки местами окрашена в красный цвет и вообще вся полоса очертаниями напоминает гигантское продолговатое тело.

Открытое пространство для убийства.

– Небо очень бедно, – сказал за ее плечом Валадес.

Главе браконьеров с виду было лет пятьдесят. Коренастый, волосы еще черные, оливковая кожа загорела, но покрыта мелкими шрамами. Такого диалекта испанского языка Бьянка никогда раньше не слышала – необычный и сочный, с богатыми гласными, h он произносил так, как Бьянка j, а его j было теплым и текучим, как в Аргентине. Когда он говорил «…твою мать» (а он произнес это несколько раз за тот час, что Бьянка пробыла в лагере, хотя ни разу не адресовал это ей), его madre, «мать», звучало как madri.

Примерно половина браконьеров были людьми, но только Валадес как будто с рождения говорил на испанском; остальные использовали местную разновидность торгового арабского. Валадес и на этом языке говорил лучше Бьянки, но ей подумалось, что он выучил его, уже будучи взрослым. Если у него и было имя, он держал его при себе.

– На Небе есть то, что нужно людям, – продолжал Валадес. – Но люди на Небе никому не интересны. Компании, эксплуатирующие глубины атмосферы, кое-что платят, но в основном люди живут здесь на подаяние Консилиума.

Они вчетвером: Валадес, Бьянка, Фрай и фириджа Исмаил, пилот анемоптера, но, казалось, также и слуга Валадеса, или его деловой партнер, или телохранитель, а может, все это одновременно, поднимались на хребет над лагерем браконьеров. Под ними рабочие (половина из них люди, были также фириджа и с полдесятка других видов) устанавливали оборудование: подвижные машины, как будто бы строительные, трубы и цилиндрические баки, напоминавшие о пивоварне или нефтеочистительном заводе.

– Я это меняю, мисс Назарио. – Валадес через плечо оглянулся на Бьянку. – В мире есть те, кому, как народу Исмаила, – он показал на фириджа, – нравится жить на летающем острове и у кого имеются деньги, чтобы платить за это. – Он раскинул руки, обнимая и лагерь, и деловито передвигающихся рабочих. – При наличии денег я беру парней из лачуг на станциях дирижаблей на Небе и из гондол лифта. Даю им инструменты и учу убивать животных.

Чтобы остановить меня – самим им очень хлопотно это делать, – Консилиум берет тех же парней, дает им ружья и учит убивать людей.

Браконьер остановился и повернулся к Бьянке, сунув руки в карманы пальто.

– Скажите мне, мисс Назарио, разве одно хуже другого?

– Я здесь не для того, чтобы судить вас, мистер Валадес, – сказала Бьянка. – Я прилетела работать.

Валадес улыбнулся.

– Вы правы.

Он отвернулся и снова пошел вверх по склону. Бьянка и фириджа зашагали за ним, последним плелся Фрай. Тропа вилась между незнакомыми деревьями, темными, кривыми, с мягкими иголками; они вскоре уступили место более высоким деревьям, и Бьянка готова была ручаться, что среди них есть обычные сосны и лиственницы. Она глубоко дышала, наслаждаясь горным ветром после тесных помещений «Переходного меридиана» с вонью машин и запахами множества людей, после консервированного воздуха кораблей и анемоптеров.

– Пахнет как дома, – заметила она. – Почему?

Никто ей не ответил.

Хребет выровнялся. Они вышли к расчищенному месту, выходящему на лагерь. Внизу под собой Бьянка видела аэродром, шарообразные баки и трубы маленькой фабрики браконьеров, на некотором удалении – домики, а между ними, до самого края утеса и от основания ближайшего плавника, – территорию убийства.

– Хорошее место, – объявил Валадес. – Сверху тут отличный вид.

– Вид на что? – спросил Фрай.

Браконьер не ответил. Он махнул Исмаилу. Фириджа достал из кармана небольшой складной стул, извилистыми руками раскрыл его и поставил позади своего шефа. Валадес сел.

Через несколько мгновений из-за края появился ответ на вопрос Фрая.

Бьянка редко думала об убийстве заратанов, а когда думала, представляла себе что-то вроде старинной гарпунной охоты на китов: огромное животное, пробитое гарпунами, уходит, преследуемое маленькими лодками; оно снова и снова издает крик, и с кровью от него уходят силы, пока не остается плывущее по поверхности тело, почти мертвое, благородное и трагическое. Теперь Бьянка поняла, что, несмотря на свою огромность, заратан гораздо слабее кита, хуже способен бороться или даже – она искренне надеялась на это – просто понять, что происходит.

Ничего благородного в смерти этого безымянного заратана не было. Анемоптеры высадили людей с бурами у основания каждого стометрового плавника, и люди принялись бурить почву, чешую и живую плоть, чтобы перерезать контролирующие нервы. На это ушло пятнадцать минут, и для Бьянки было нечто непристойное в том, как после этого повисли парализованные плавники. Искалеченное животное потащили воздушные буксиры – неуклюжие машины, короткие, цилиндрические, переделанные из вакуумных аэростатов типа «Переходного меридиана», – потащили к территории убийства на Энкантаде. Потом команды бурильщиков снова переместились в точки, указанные сейсмическими и ультразвуковыми сенсорами; на сей раз они вгрызались не только в плоть, но и в кость, чтобы добраться до мозга заратана.

Когда взорвались размещенные в прорезанных отверстиях заряды, по телу заратана прокатилась дрожь – медленные судороги, которым требовалась целая минута, чтобы пройти вдоль продольной оси тела по мере того, как весть о смерти передавалась от синапса к синапсу, и Бьянка увидела, как с деревьев на хребте заратана сорвались стаи птиц, словно вспугнутые землетрясением (в некотором смысле так и было). Туша сразу начала падать носом вперед, – потому, знала Бьянка, что сфинктеры вдоль всего тела заратана разжались, выпуская из баллонетов водород.

Потом киль передним концом коснулся земли, и туша мертвого животного, все сотни тысяч тонн, рухнули на поле. Даже на расстоянии Бьянка услышала треск гигантских костей.

Она вздрогнула и посмотрела на экран своей карманной системы. И поразилась: все заняло менее получаса.

– Что бы ни случилось дальше, наша прогулка себя оправдала, – сказал Валадес. Он повернулся к Бьянке. – Но главным образом я хотел, чтобы вы увидели это. Вы догадались, за что я намерен вам платить, мисс Назарио?

Бьянка отрицательно покачала головой.

– Для того чтобы проделывать это, вам явно не нужен авиационный инженер.

Она посмотрела на территорию убийства, где люди, инопланетяне и машины уже карабкались по туше заратана, выкорчевывая деревья, выворачивая большими полосами, похожими на кровавые просеки, почву и шкуру. Поднялся ветер и через лагерь принес с территории убийства запахи, которые напоминали Бьянке о бойне.

Инженерные задачи, напомнила она себе, отворачиваясь от этой картины и глядя на Валадеса. Ее должны занимать инженерные задачи.

– Как вы это отсюда вывозите? – спросила она.

– На грузовых подъемниках, – сказал Валадес. – «Лупита Херес». Корабли снабжения, перенаправленные с аэростатных станций.

Инопланетянин Исмаил сказал:

– Способные, как анемоптеры, выходить за границу атмосферы. – Все тот же звук флейты и ломаный арабский. – Ограниченная масса груза, но можно упаковать. Упаковка должна придать стабильность.

Слово «упаковка» фириджа сопроводил красноречивым выразительным жестом: его руки словно скатали что-то и перевязали.

Бьянка неуверенно кивнула, надеясь, что поняла.

– Значит, вы можете брать только небольших заратанов? – сказала она. – Верно? Ведь устойчивую площадку такого размера на Небе можно найти только на другом заратане.

– Вы в двух словах определили проблему, мисс Назарио, – сказал Валадес. – Как вы решите ее? Как бы вы транспортировали массу, скажем, равную Энкантаде? А Финистерре?

Фрай спросил:

– Вы хотите забрать одного живьем?

Бьянка заметила, что его лицо было бледнее обычного, к тому же он повернулся спиной к территории убийства.

Валадес по-прежнему выжидательно смотрел на Бьянку.

– Ему не нужен живой заратан, мистер Фрай, – сказала Бьянка, глядя на браконьера. – Ему нужен мертвый – но нетронутый. Даже Финистерру можно разъять и перевезти по частям, но для этого потребуются тысячи кораблей.

Валадес улыбнулся.

– У меня есть другой корабль, – сказал он. – Построен для глубинных шахтных работ и снабжен мобильной лифтовой станцией. Корабль уравновешен. Сам по себе он не предназначен для атмосферы, но с его помощью вы сумеете отбуксировать одного из больших заратанов к границе космического пространства; мы спустим высотный аэростат, подцепим животное и катапультируем его на орбиту. Покупатель подгонит корабль со сверхсветовым двигателем и заберет его оттуда.

Бьянка заставила себя посмотреть на территорию убийства. Рабочие высвобождали кости, поднимали их с помощью кранов и отправляли на фабрику; для очистки и сохранения, предположила она. Она снова повернулась к Валадесу.

– Мы сможем это сделать, если тело заратана выдержит низкое давление, – сказала она. – Но зачем? Я видела аэростатные станции. Видела, что ваши люди умеют делать с материалами. Вам нетрудно создать копию заратана.

Валадес взглянул на Исмаила. Его машина для ходьбы была направлена на территорию убийства, но два глаза чужака смотрели в небо, а еще два – на Валадеса. Браконьер снова повернулся к Бьянке.

– Одно дело копия, мисс Назарио, и совсем другое – настоящее животное. Подходящий покупатель заплатит за него гораздо больше. – Он снова отвел взгляд, но посмотрел не на Исмаила, а вверх по склону, за деревья. – К тому же, – добавил он, – у меня есть собственные причины.

– Корабль подходит, – объявил Исмаил.

Бьянка увидела, что большие глаза инопланетянина смотрят вверх. Она проследила за их взглядом. Вначале она не видела ничего, кроме пустоты. Затем появился конверсионный след, он очертил невидимые контуры подъемных полей яйцеобразного корабля «Лупита Херес».

– Пора браться за работу, – сказал Валадес.

Бьянка посмотрела на территорию убийства. Место, где разделывали тушу, закрыл тонкий розовый туман.

Воздух пропитался запахом крови.

Рабочие Валадеса одну за другой очищали кости безымянного заратана, дубили кожу и скатывали ее в связки, чтобы потом погрузить на борт «Лупиты Херес». Эта работа, какой бы чудовищной она ни была, оказалась самой чистой частью операции. Большинство рабочих занимались избавлением от ненужных частей, гораздо более грязным и тяжелым делом. Сгребая массу с помощью землеройных машин, браконьеры подвозили ее к границе территории убийства; дождь потрохов, окутанных облаками кровавого тумана, становился манной для биоценозов более глубоких слоев атмосферы. Территорию опрыскивали антисептиками, а холодный воздух замедлял разложение, но на четвертый день запахи бойни сменились гораздо худшими.

Домик Бьянки стоял дальше прочих, всего в нескольких метрах от края Энкантады, где с востока из открытого пространства дул ветер, и она могла отвернуться от бойни и смотреть в чистый воздух, где темнели небольшие далекие фигуры молодых заратанов. Но даже здесь, более чем в километре от места бойни и против ветра, попахивало тухлятиной. Небо было полно насекомых и птиц-стервятников, а под ногами то и дело пробегали крошки-падальщики.

Большую часть времени Бьянка проводила в доме, где воздух фильтровался, а влажные промышленные звуки разделки приглушались. Дом был оборудован всеми механизмами, которые делали жизнь эстранадо удобной, но, хотя в полете Бьянка научилась ими управлять, она их почти не использовала. Кроме ее дорожного чемодана, подаренного женой старшего брата и служившего шкафом, столом, туалетным столиком и чертежной доской, в доме был только тканый ковер в стиле лагос грандес, жесткая маленькая кровать и единственный деревянный стул, похожий на те, что были в ее комнате в Пунта-Агиле. Конечно, все это было изготовлено вручную, точнее, это были копии сделанных вручную вещей, созданные механизмами дома.

Остальная часть комнаты отводилась проектной инженерной работе. Валадес снабдил ее отличными инструментами, быстрыми и новыми, фабричной работы, плодами чьего-то мастерства; но больше всего Бьянка использовала копию семейной автоматики Назарио из своей карманной системы.

Системе, которую отец использовал для расчета напряжений в ткани, металле и дереве, когда моделировал поток воздуха возле крыльев и варианты давления и температуры в газовых баллонетах, было шесть сотен лет – эту медленную, неторопливую, надежную систему создали еще до основания Лондонского халифата. Она старела вместе с семьей и адаптировалась к капризам и необычным требованиям авиации на Рио-Пикаро. Версия этой системы у Бьянки хоть и была ограниченной, но зато включала контроль поверхностей, поддерживаемых мышцами и костями, и кривых, не гладких аэродинамических, но фрактально сложных, с травой, деревьями и свисающими лианами. Будь заратаны машинами, они с их внутренней сетью газовых мешков и баллонетов, с огромными балластными мочевыми пузырями, полными собранной дождевой воды, с огромными изящными плавниками были бы чудом инженерной мысли. Системам браконьеров заратаны оказывались не по зубам; эти системы, несмотря на впечатляющие возможности и скорость, капризничали, как избалованные дети, когда Бьянка пыталась использовать их для того, что не было предусмотрено их создателями.

А она делала это регулярно. Пыталась подцепить Левиафана рыболовным крючком.

– Мисс Назарио.

Бьянка вздрогнула. Ей еще предстояло привыкнуть к телефонам эстранадо, которые не звонят, но обращаются к ней из воздуха, а может, прямо в ее голове.

– Мистер Валадес, – отозвалась она мгновение спустя.

– Что бы вы ни делали, бросьте это, – сказал голос Валадеса. – Вы и Фрай. Я посылаю за вами моптер.

– Я работаю, – сказала Бьянка. – И не знаю, что делает Фрай.

– Речь как раз о работе, – сказал Валадес. – Пять минут.

Изменение в качестве тишины подсказало Бьянке, что Валадес повесил трубку. Она вздохнула, потом выпрямилась во весь рост, потянулась и стала причесываться.

Анемоптер перенес их через спинной хребет, пройдя между двумя гигантскими прозрачными плавниками. На этой высоте тело Энкантады было лишено растительности; Бьянка смотрела на гектары овеваемой ветром серой шкуры, слегка припорошенной снегом. Они прошли в нескольких сотнях метров от одного из гигантских брусьев, которые крепили плавник – столб плоти километровой высоты; брус, в разрезе напоминающий слезу, был не менее ста метров толщиной. Край следующего плавника пронесся мимо очень быстро. У Бьянки осталось лишь мимолетное впечатление о тонкой шелковистой мембране с красными прожилками, прозрачной, подобно грязному стеклу.

– Что, по-вашему, ему нужно? – спросил Фрай.

– Не знаю. – Она кивком указала на фириджа за пультом управления. – Пилота не спрашивали?

– Пытался, – ответил Фрай. – Он не говорит по-арабски.

Бьянка пожала плечами.

– Думаю, скоро узнаем.

Они снова начали спускаться вдоль западного склона. Перед глазами Бьянки был спинной хребет заратана Финистерры. В двадцати километрах, затянутый голубой дымкой, он тем не менее занимал треть всего обозримого пространства.

Бьянка смотрела на него, в который раз пытаясь понять, что держит Энкантаду и Финистерру так близко друг к другу; но тут панорама изменилась, они начали спускаться между деревьями на затененный, заросший ивами берег реки недалеко от западного края Энкантады. Здесь был другой анемоптер и еще пара воздушных буксиров – и беловатая масса, по сравнению с которой все остальное казалось карликовым: полосы и куски светлого материала свисали с ветвей, покрывали ивы и запрудили ручей.

С отчетливым всплеском анемоптер сел, выпустили рампу, и Бьянка ступила в холодную, по щиколотку, воду, радуясь, что на ней высокие сапоги до колен. Фрай неохотно последовал за ней.

– Вы! – сказал Валадес Фраю с палубы другого анемоптера. – Идите сюда. Мисс Назарио… Я хочу, чтобы вы посмотрели на этот шар.

– Шар?

Валадес нетерпеливо показал вниз по течению. И неожиданно Бьянка поняла, что беловатый материал – это рваный, сдувшийся воздушный шар; одновременно она увидела крепившуюся к нему корзину, лежавшую на боку и частично погруженную в воду ручья. Рядом с ней стоял Исмаил и призывно махал.

Бьянка с плеском прошла к корзине. Это действительно была корзина, два метра в поперечнике и полтора в высоту, сплетенная из чего-то вроде бамбука или ротанга. Газовый мешок – это стало ясно при более близком осмотре – был сделан из баллонета заратана, более молодого и мелкого, чем тот, чье убийство видела Бьянка; он был выдублен, но неумело и кем-то, кто не имел доступа к промышленному оборудованию, каким пользовались браконьеры.

Бьянку удивило то, как был разорван шар. Она знала, что ткани заратана очень прочны. Взрыв водорода?

– Его сделал тот, кто очень хотел летать, – заметил Исмаил, и Бьянка подошла к открытой стороне корзины.

– Это точно, – сказала она.

В корзине было несколько шерстяных одеял и пустые кожаные мешки для воды, вероятно, использовавшиеся и для питья, и в качестве балласта. Тросы, управлявшие клапанами, перепутались и смешались с теми, что крепили корзину, но Бьянка видела, как они должны действовать. Печки не было. Похоже, шар был наполнен чистым водородом; почему бы и нет, подумала она, ведь в клапанах ближайшего заратана водорода сколько угодно.

– Откуда он прилетел? – спросила она.

Исмаил свил руки: Бьянка уже знала, что для него это соответствует пожатию плечами у человека. Один из глаз смотрел вниз по течению.

Бьянка потрогала материал корзины – крепкие древесные нити. Тропическое растение; климат более теплый, чем на Энкантаде. Она проследила за взглядом Исмаила. Деревья скрывали горизонт на западе, но она знала, что увидела бы, если бы заглянула за них.

Вслух она сказала:

– Финистерра.

Она пошла по воде к анемоптерам. Люк анемоптера Валадеса был открыт.

– Повторяю, – говорил Фрай. – Я ее не знаю!

– …твою мать, Фрай, – сказал Валадес, когда Бьянка зашла в кабину. – Ты погляди на ее удостоверение.

Он говорил о молодой женщине с короткими черными волосами и желтоватой кожей, в коричневом инопланетном костюме из хлопка, как у Фрая, но поверх него была наброшена цветистая домотканая мексиканская накидка серапе; вначале Бьянка усомнилась, что женщина жива, потому что лежащий на полу мужчина в такой же домотканой одежде определенно был мертв: глаза полузакрыты, а смуглая некогда кожа – грязно-серого цвета.

На низком столике было разложено содержимое их карманов. Бьянка рассматривала все это, а Фрай наклонился и поднял значок-удостоверение в стиле Консилиума.

– Эдит Дин, – прочел он и бросил значок на стол, а потом повернулся к Валадесу. – И что?

– Эдит Дин, экологическая служба Консилиума, – прорычал Валадес. – Выдано в шаввале 42-го. Вы работали здесь в экологической службе с раджаба 42 по муарам 46 года. Смотрите лучше!

Фрай повернулся.

– Ну ладно, – сказал он. – Может, я видел ее раз или два.

– Так, – сказал Валадес. – Мы к чему-то пришли. Какого дьявола, кто она такая? И что здесь делает?

– Она… – Фрай взглянул на женщину и быстро отвел взгляд. – Не знаю. Думаю, она биолог, специалист по населению или что-то в этом роде. Тут, видите ли, группа работала с туземцами…

– На Небе нет туземцев, – сказал Валадес. Он носком сапога коснулся тела мертвого мужчины. – Вы имеете в виду этих карбонерос?

Фрай кивнул.

– У них «программа устойчивого развития», они фермеры и лесники. Их учат жить на Финистерре, не убивая ее.

Валадес глядел скептически.

– Если Консилиум хочет помешать им убивать Финистерру, почему бы просто не послать хранителей?

– Политика взаимодействия между департаментами. Заратаны – ответственность службы экологии, а не… я хочу сказать, эти жители – этнографы. – Фрай пожал плечами. – Вы ведь знаете хранителей. Они возьмут деньги с тех, кто может заплатить, а остальных расстреляют.

– Да уж, хранителей я знаю, – нахмурился Валадес. – Поэтому служба этнографии послала этих благодетелей учить туземцев делать воздушные шары?

Фрай покачал головой.

– Я ничего об этом не знаю.

– Мисс Назарио! Расскажите о шаре.

– Думаю, это водородный шар. Вероятно, наполнен из выводного клапана заратана. – Она пожала плечами. – Похоже на то, что должны бы построить живущие здесь, если вы это имеете в виду.

Валадес кивнул.

– Но, – добавила Бьянка, – я не могу определить, почему он разбился.

Валадес фыркнул.

– Вам не нужно мне это объяснять, – сказал он. – Он разбился, потому что мы его сбили. – Повысив голос, чтобы его услышали через коммуникационную систему анемоптера, он крикнул: – Исмаил!

Бьянка пыталась скрыть, какой шок испытала; спустя несколько мгновений она взяла себя в руки. Ты знала, что они преступники, когда брала у них деньги, сказала она себе.

В дверях показались глаза фириджа.

– Да?

– Вели экипажу буксира поднять эту штуку, – сказал Валадес. – Каждый кусок, каждый обрывок. Подобрать и сбросить вниз.

Загремела машина для ходьбы – инопланетянин перебирался в кабину. Ноги его слегка подогнулись; похоже было на неглубокий реверанс.

– Да. – Исмаил жестом показал на мертвого человека и на женщину, пребывавшую без сознания. Несколько его глаз устремились на Валадеса. – Этих двоих тоже? – спросил он.

– Их тоже, – сказал Валадес. – Пусть их положат в корзину.

Фириджа снова присел и начал нагибаться, чтобы подобрать людей.

Бьянка посмотрела на тела; оба, и мертвец, и женщина без сознания, казались очень маленькими, хрупкими и уязвимыми. Она взглянула на Фрая. Тот не отрывал взгляда от пола; губы его вытянулись в тонкую линию.

Потом она посмотрела на Валадеса, который методично сгребал вещи аэронавтов в груду, как будто Бьянки и Фрая тут не было.

– Нет, – сказала она.

Исмаил остановился и выпрямился.

– Что? – спросил Валадес.

– Нет, – повторила Бьянка.

– Вы хотите, чтобы к нам явились хранители? – спросил Валадес.

– Это убийство, мистер Валадес, – сказала Бьянка. – Я в этом не участвую.

Браконьер прищурился и показал на мертвого мужчину.

– Вы уже участница.

– Постфактум, – спокойно ответила она.

Браконьер посмотрел на потолок.

– …вашу мать, – пробормотал он. Посмотрел на тела, потом на Исмаила, потом на Бьянку. Тяжело вздохнул.

– Хорошо, – сказал он фириджа. – Живую отнесите в лагерь. Заприте ее в бунгало, в том, что на самом краю, – он поглядел на Бьянку, – и присматривайте за ней. Хорошо?

– Хорошо, – ответил Исмаил. – А что делать с мертвым?

Валадес снова поглядел на Бьянку.

– Мертвого, – сказал он, – в корзину.

Бьянка тоже посмотрела на мертвеца, гадая, храбрость или безумие привели его на борт хрупкого воздушного шара; что бы он подумал, если бы знал, что путешествие завершится таким образом и его тело полетит в пучину атмосферы? Вероятно, он знал, что такая возможность существует.

Спустя мгновение она кивнула.

– Хорошо, – сказал Валадес. – А теперь возвращайтесь к работе, черт побери!

Анемоптер, который перенес Бьянку и Фрая через хребет, доставил их обратно. Фрай молчал, он сидел согнувшись, упираясь локтями в колени, смотрел в пустоту. Бьянка не могла угадать, страх или чувство вины терзают его.

Немного погодя она отвела от него свой взгляд. Она думала о воздушном шаре с Финистерры, таком простом и хрупком, что по сравнению с ним деревянные и шелковые корабли ее отца выглядели сложными, как «Лупита Херес». Достав карманную систему, она начертила маленький шар с корзиной, потом стерла.

«Это сделал тот, кто очень хотел летать», – так сказал фириджа. Почему?

Бьянка вернула рисунок. Превратила круглый шар в тупую торпеду с округлым заостренным носом. Добавила плавники. Тросы и растяжки позволяют управлять ими из корзины. Пропеллер, приводимый в движение… – тут она ненадолго задумалась – …вырезанным из костей заратана двигателем на алкогольном топливе.

Анемоптер пошел на посадку. Бьянка вздохнула и снова стерла рисунок.

Охранник-фириджа у дома Эдит Дин как будто не говорил ни по-испански, ни по-арабски; кажется, он вообще не говорил на земных языках. Бьянка подумала, сознательно ли его выбрал Валадес, чтобы создать своего рода одиночное заключение.

А Валадес ли его выбрал? – неожиданно усомнилась она. Глядя на метровой длины оружие в волосатых руках чужака, Бьянка невольно вздрогнула.

Потом расправила плечи и подошла к дому. Молча взмахнула саквояжем, который несла в руках, как будто его присутствие делало ее пребывание здесь обычным и очевидным.

Чужак что-то сказал на своем певучем языке – Бьянка не могла решить, отвечает он ей или просит указаний у невидимого слушателя. Или он получил приказ пропустить ее, или то, что она бывает в обществе Валадеса, облекает ее отраженной властью; фириджа поднял оружие и, когда дверь бунгало открылась, знаком предложил ей войти. Внутренняя дверь уже была открыта.

– Ола? – на пробу произнесла Бьянка. И сразу почувствовала себя дурой.

Но ответ получила.

– Аки.

Интерьер был точно таким же, как в доме у Бьянки. Голос доносился из гостиной. Бьянка увидела там Дин; в той же одежде, в какой ее нашли, она сидела, обхватив колени, и смотрела за окно на восточное небо. Здесь оно было темным, затянутым дождевыми тучами и очень далеким внизу. Бьянка видела частые вспышки молний.

– Салям алейкум, – сказала она, находя убежище в формальностях арабского языка.

– Алейкум ассалям, – ответила Дин. Она быстро посмотрела на Бьянку и отвела взгляд, потом посмотрела снова. На испанском, среднем между необычным выговором Валадеса и механической правильностью языкового модуля Фрая, она сказала: – Вы не с Финистерры.

– Нет, – ответила Бьянка по-арабски. – Я из Рио-Пикаро, с Земли. Меня зовут Назарио. Бьянка Назарио из Аренаса.

– Эдит Дин.

Дин встала. Последовало неловкое мгновение: Бьянка не знала, нужно ли поклониться, присесть в реверансе или протянуть руку. И нашла выход, протянув саквояж.

– Я кое-что принесла, – сказала она. – Одежду, туалетные принадлежности.

Дин казалась удивленной.

– Спасибо, – сказала она, беря саквояж и заглядывая в него.

– Вас кормят? Я могу принести еды.

– Кухня работает, – сказала Дин. Она взяла белый пакет. – Это что?

– Гигиенические прокладки, – ответила Бьянка.

– Гигиенические?.. – Дин покраснела. – А. Все в порядке. У меня имплантат.

Она опустила пакет в саквояж и закрыла его.

Бьянка отвела взгляд, чувствуя, что у нее тоже вспыхнули щеки. «Проклятые эстранадос!» – подумала она.

– Я, пожалуй… – «пойду», хотела она сказать.

– Пожалуйста, – сказала Дин.

Женщины – постарше и молодая – несколько мгновений смотрели друг на друга. Бьянка неожиданно задумалась, какой порыв привел ее сюда: любопытство, христианское милосердие или просто одиночество, слабость. Конечно, она обязана была помешать Валадесу убить эту девушку, но это явно было ошибкой.

– Садитесь, – сказала Дин. – Позвольте вам что-нибудь предложить. Чай? Кофе?

– Я… хорошо. – Бьянка села, осторожно, на край слишком мягкого дивана эстранадо. – Кофе, – сказала она.

Кофе был очень темный, слаще, чем нравилось Бьянке, приправленный чем-то вроде консервированного молока. Тем не менее она обрадовалась ему, обрадовалась, что есть куда смотреть и чем занять руки.

– Вы не похожи на браконьера, – сказала Дин.

– Я авиационный инженер, – ответила Бьянка. – Выполняю для них кое-какую работу. – Она посмотрела на свой кофе, отпила и подняла взгляд. – А вы? Фрай сказал, что вы какой-то биолог. Что вы делали на шаре?

Она не знала, отметила ли Дин имя Фрая, но та поджала губы. И посмотрела в западное окно.

Бьянка проследила за ее взглядом и увидела стражника, который, сидя в машине для ходьбы, наблюдал за женщинами – по глазу на каждую. Она снова вскользь подумала, действительно ли здесь всем правит Валадес, а потом – действительно ли фириджа не знает языков землян или только притворяется; возможно, за ними наблюдает кто-то гораздо более важный и остающийся незаметным.

Потом покачала головой и посмотрела на ожидающую Дин.

– Финистерра падает, – сказала немного погодя Дин. – Возможно, умирает. Только за последний год он опустился больше чем на пятьдесят метров.

– Ерунда какая-то, – сказала Бьянка. – Подъемная сила аэростата зависит от соотношения объема к поверхности. Чем больше заратан, тем он надежней. И даже если он теряет подъемную силу, он будет опускаться, пока не обретет новое равновесие.

– Это не машина, – сказала Дин. – Это живое существо.

Бьянка пожала плечами.

– Тогда, возможно, от старости, – сказала она. – Все когда-нибудь должно умереть.

– Но он вовсе не стар, – возразила Дин. Она поставила свой кофе и повернулась к Бьянке. – Послушайте. Мы не знаем, кто построил Небо и когда, но это явно искусственное сооружение. Газовый гигант с азотно-кислородной атмосферой? Такого просто не бывает. И биология, подобная земной, – вы знаете, что у заратанов есть ДНК? С точки зрения астрономии это место абсолютно невероятно. Если феноменологическая служба наложит на него лапу, она просто объявит всю систему в карантине, и пусть Небо пропадает вместе со всем, что на нем есть.

Экология архипелага тоже искусственная, как все остальное. Тот, кто ее сконструировал, был большой молодец; постчеловеческая цивилизация, может, даже постсингулярная. Очень прочное равновесие, напичканное обратными связями и способами самовосстановления. Но мы, обычные люди и эквивалент обычных людей… – она сделала бессильный жест, – мы все здесь испортили. Знаете, почему Эскантада остается здесь так долго? Размножается, вот почему… Может, правильней будет сказать «опыляется».

Она смотрела поверх Бьянки.

– Смерть такого старого заратана, как Финистерра, должна быть уравновешена рождением десятков, сотен. Но вы – эти ублюдки, на которых вы работаете, убили их всех.

Бьянка решила пропустить этот намек на соучастие.

– Хорошо, – сказала она. – Послушаем ваш план.

– Что?

– Ваш план, – повторила Бьянка. – Для Финистерры. Как вы собираетесь спасти его?

Дин несколько мгновений смотрела на нее, потом покачала головой.

– Не могу, – сказала она. Встала и подошла к восточному окну. За потоками дождя, шедшего теперь за окном, все пространство было розовато-лиловым, переходящим в темно-синее; его освещали молнии, сверкавшие в глубине и игравшие на плавниках заратанов у внешних краев архипелага. Дин приложила ладони к стеклу.

– Я не могу спасти Финистерру, – тихо сказала она. – Хочу только помешать вашим ихос де пута снова сделать это.

Бьянка обиделась.

– Сами вы иха де пута, – сказала она. – Вы тоже убиваете их. Убиваете и делаете воздушные шары. Чем вы лучше?

Дин повернулась к ней.

– Заратан такого размера, какого они сегодня убили, сотни лет поддерживал бы жизнь на Финистерре, – сказала она. – Единственный способ спасти архипелаг – сделать живых заратанов более ценными, чем мертвые, а единственная ценность заратана здесь, в Небе, – это место для жизни.

– Вы хотите, чтобы жители Финистерры колонизировали других заратанов? – спросила Бьянка. – Но зачем это им? Что это им даст?

– Я же сказала, – ответила Дин, – Финистерра обречен. – Она смотрела в окно, в глубины бури, прижав обе ладони к стеклу. – Знаете ли вы, Бьянка, как убивает падение в Небо? Сначала давление. На склонах Финистерры, где живут люди, оно чуть больше тысячи миллибар. На пять километров ниже, у киля Финистерры, оно вдвое выше. При двух тысячах миллибар вы еще можете дышать воздухом. Но при трех тысячах наступает азотное опьянение – так называемый «восторг глубины». А при парциальном давлении четыре тысячи миллибар ваши легкие заполнит кровь.

Она отступила от окна и внимательно посмотрела на Бьянку.

– Но вы не доживете до таких мучений, – продолжала она. – Из-за жары. Каждую тысячу метров температура поднимается на шесть-семь градусов. Здесь пятнадцать градусов. У киля Финистерры – около пятидесяти. На двадцать километров ниже при температуре воздуха закипает вода.

Бьянка посмотрела ей в глаза.

– Могу придумать худшие способы умереть, – сказала она.

– На Финистерре семнадцать тысяч человек, – продолжала Дин. – Мужчины, женщины, дети, старики. Есть город – они называют его Затерянный город, «ла сьюдад пердида». Некоторые семьи на Финистерре могут проследить свои корни на шесть поколений. – Она невесело рассмеялась. – Им следовало бы называть его «ла сьюдад муэрта». Они ходячие мертвецы, все семнадцать тысяч человек. Хотя никто из живущих сегодня не увидит смерти Финистерры. Урожаи уже сокращаются. Каждое лето становится все жарче и умирает все больше стариков и старух. Дети детей, родившихся сегодня, вынуждены будут переселиться выше в горы, потому что на нижних склонах тогда станет чересчур жарко, чтобы выращивать что-нибудь; но наверху почва не такая богатая, и урожаи неминуемо ухудшатся. И дети детей… не доживут до того, чтобы иметь своих детей.

– Их, конечно, кто-нибудь успеет спасти, – сказала Бьянка.

– Кто? – спросила Дин. – Консилиум? И куда же он их денет? Станции вакуумных шаров и гондолы лифтов уже переполнены. А что касается остального Неба, жители Финистерры – «недовольные» и «преступные элементы». Кто их примет?

– Тогда Валадес оказывает им услугу, – сказала Бьянка.

Дин вздрогнула.

– Вашей операцией руководит Эммануэль Валадес?

– Это не моя операция, – ответила Бьянка, пытаясь говорить спокойно. – И я не спрашивала его имени.

Дин опустилась на стул у окна.

– Конечно, это должен быть он, – сказала она. – Кого еще они бы…

Она замолчала, глядя в западное окно, в сторону территории убийства.

Потом неожиданно снова повернулась к Бьянке.

– О чем вы? Что значит «оказывают им услугу»?

– Финистерра, – ответила Бьянка. – Он собирается забрать Финистерру.

Дин смотрела на нее.

– Господи, Бьянка! А как же люди?

– Люди? – переспросила Бьянка. – Им будет лучше в другом месте, вы сами сказали.

– А почему вы думаете, что Валадес их эвакуирует?

– Он вор, но не убийца.

Дин бросила на нее уничтожающий взгляд.

– Он убийца, Бьянка. Его отец был хранителем, а мать – женой алькальда Сьюдад-Пердида. Он убил собственного отчима, двух дядей и трех братьев. Его должны были казнить – сбросить с края, – но его подобрал корабль хранителей. Он провел у них два года, потом убил своего сержанта и трех других хранителей, украл их корабль и продал его, чтобы купить билет на другую планету. Он, вероятно, самый разыскиваемый преступник на Небе.

Она покачала головой и вдруг бледно улыбнулась Бьянке.

– Вы ведь ничего этого не знали, когда согласились здесь работать?

Голос ее был полон жалости. Жалость была написана и у нее на лице, и внезапно Бьянка не смогла на нее смотреть. Она встала и подошла к восточному окну. Дождь утих, молнии сверкали реже.

Она думала о своих проектах, о планах поднять Финистерру к ждущему небесному крюку: газовые мешки расширяются, заратан поднимается, вначале медленно, потом все быстрей, к верхним слоям атмосферы Неба. Но теперь перед ней был не чертеж – трещат на холоде деревья, замерзает вода, в миллионах и миллионах крошечных кровоизлияний в земле кипит кровь.

Она увидела дом своей матери в Пунта-Агиле – теперь это уже дом ее невестки, увидела окна, покрытые льдом, деревья во дворе, побуревшие, мертвые. Увидела Меркадос-де-лос-Макуладос под почерневшим небом: навесы сорваны ветром, ледяным и сухим.

Он убил аэронавта с Финистерры, подумала она. И готов был убить Дин. Он способен на убийство.

Но тут она покачала головой.

Убить одного или двух человек, скрывая свое преступление, – это, конечно, убийство, думала она. Убить семнадцать тысяч человек, сознательно задушив их: мужчин, женщин, детей, – это уже не убийство, это геноцид.

Она взяла со стола чашку кофе, отпила и снова поставила.

– Спасибо за кофе.

И повернулась, чтобы уйти.

– Как можно позволять ему это? – спросила Дин. – Как вы можете помогать ему в этом?

Бьянка обернулась к ней. Дин стояла, сжав кулаки, дрожа. Бьянка смотрела на нее сверху вниз, так холодно и бесстрастно, как только могла. Она подождала, пока Дин отвернется и, бросившись на стул, уставится в окно.

– Я спасла вам жизнь, – сказала Бьянка. – Это больше, чем вы могли бы от меня ожидать. Если бы даже я поверила, что Валадес хочет убить всех на Финистерре – а я в это не верю, – это не моя забота.

Дин еще больше отвернулась от нее.

– Слушайте, – сказала Бьянка, – потому что я объясню всего один раз.

Она подождала, пока Дин повернулась к ней.

– Этот контракт – мой единственный шанс, – сказала Бьянка. – Я здесь, чтобы выполнить работу. Но не для того, чтобы спасти мир. Спасение мира – занятие для таких избалованных детей эстранадо, как вы с Фраем. Я такой роскоши лишена.

Она пошла к двери, постучав в окно, чтобы дать сигнал охраннику-фириджа.

– Я вытащу вас отсюда, если смогу, – добавила она через плечо. – Но это все, что я могу. Простите.

Дин не шевельнулась.

Но, когда фириджа открыл дверь, Бьянка услышала, что Дин обернулась.

– Эразм Фрай? – спросила она. – Натуралист?

– Верно.

Бьянка оглянулась и увидела, что Дин снова смотрит в окно.

– Я хотела бы его увидеть, – сказала Дин.

– Я ему скажу, – ответила Бьянка.

Охранник закрыл за ней дверь.

Молнии все еще сверкали вдоль спинного хребта Энкантады, но здесь, на восточном краю, буря миновала. В воздухе стоял чистый озоновый запах – большое облегчение после зловония территории бойни. Под дождем, ставшим мелким, едва ощутимым, Бьянка вернулась в свое бунгало.

Она позвонила Фраю.

– В чем дело? – спросил тот.

– Мисс Дин, – сказала Бьянка, – хочет вас видеть.

На другом конце воцарилось молчание. Потом он сказал:

– Вы сказали ей, что я здесь?

– Простите, – неискренне ответила Бьянка. – Просто вырвалось.

Снова тишина.

– Вы знаете ее лучше, чем сказали Валадесу, верно? – спросила Бьянка.

Она услышала вздох Фрая.

– Да.

– Она кажется расстроенной, – заметила Бьянка. – Вы обязательно должны с ней увидеться.

Фрай снова вздохнул, но промолчал.

– Меня ждет работа, – сказала Бьянка. – Поговорим позже.

Предполагалось, что утром она устроит презентацию – расскажет Валадесу и другим членам его команды, что они могут сделать с Финистеррой. Подготовка была в основном завершена, план простой, изображения можно вызвать из дизайнерских файлов. Она открыла файл проекций и некоторое время работала, но обнаружила, что ей трудно сосредоточиться.

Неожиданно для Бьянки ее одежда оказалась пропитанной запахом смерти, смерти спутника Дин и заратана, смертью, от которой она спасла Дин, и предстоящей смертью всех брошенных на произвол судьбы жителей Финистерры. Она сорвала все наброски, швырнула их в корзину; приняла ванну, промыла волосы, переоделась в пижаму.

Хотя никто из тех, кто сегодня живет на Финистерре, не увидит его смерти.

Она выключила свет (в ушах по-прежнему звучали слова Дин) и попыталась уснуть. Но не смогла. Не могла перестать думать. Думать о том, каково жить, когда все, что ты видишь впереди, обречено на гибель.

Она очень хорошо знала это чувство.

Перед Мелиной, женой Пабло, дочерью мастера музыкальных инструментов, у Бьянки было преимущество в десять лет и поверхностное техническое образование. У Мелины перед Бьянкой – острое ощущение своей территории и опыт жизни в доме, полном сестер. После того как Мелина поселилась в доме, Бьянка продолжала там жить, хотя теперь это был дом Мелины; она продолжала помогать брату в работе. Но постепенно, шаг за шагом, отступала, пока граница не оказалась перед дверью ее комнаты на четвертом этаже, в которой она жила с детства; она зарылась в свои чертежи и расчеты и пыталась делать вид, что не понимает, в чем дело.

А потом наступил день, когда она познакомилась со своей второй невесткой. Мавританской. В Меркадоде-лос-Макуладос, где чужаки и эстранадос продавали свои безделушки и лекарства. По распоряжению аюнтомьенто там недавно открылось отделение для христиан. Зара аль-Халим, преуспевающий архитектор, отвела Бьянку в свой дом, где Бьянка ела конфеты и пила черничный чай; она впервые за двадцать лет увидела своего старшего брата и очень старалась называть его Валидом, а не Хесусом. Она чувствовала, что, если бы захотела, этот мир мог бы стать и ее миром. Но, подобно Хесусу-Валиду, ей пришлось бы отказаться от своего старого мира. Даже если бы она оставалась христианкой, она бы никогда больше не вошла в церковь. И все равно инженерная гильдия не приняла бы ее.

В тот вечер она вернулась в дом Назарио и не отвечала на едкие вопросы Мелины о том, как она провела день; она ушла в свою комнату, где ее ждали кальки, модели и мебель, которая была у нее всю жизнь. Какое-то время она пыталась работать, но не смогла сосредоточиться, чтобы связаться со своей системой.

Вместо этого она стала смотреться в зеркало.

Глядя в зеркало, Бьянка сосредоточилась не на хрупких очертаниях летающих машин, прикрепленных к стене за нею, расправленных и приколотых, как усыпленные хлороформом бабочки, но на своем усталом лице, на непослушных космах сухих ломких волос, на морщинах на лбу и вокруг глаз. И Бьянке показалось, что она смотрит не в зеркало, а в свое будущее, в длинный узкий прямой коридор без дверей и ответвлений, и глаза, которые она видит в конце этого коридора, – глаза смерти, ее смерти, су проприа муэрте, личной, персонифицированной.

Бьянка легла в постель, выключила свет. Взяла свою карманную систему. Подумала, не вызвать ли хранителей.

Но вместо этого снова воспроизвела сделанный ранее чертеж простого дирижабля на алкогольном топливе. Она использовала семейный автомат Назарио, чтобы выполнить все диаграммы и прорисовки, составить списки материалов, инструкции строителям, указания по обслуживанию корабля и предполетной проверке.

Немного, но все же лучше воздушного шара Дин.

Теперь надо, чтобы Дин смогла передать это жителям Финистерры.

Для этого – думая, что тут есть своеобразная справедливость, – она обратилась к системе, которую дал ей Валадес. Для такой работы и были созданы автоматы эстранадос; никаких ограничений, кроме тех, что связаны с функциями, возможность использовать все хитрости экзотической технологии. В несколько минут Бьянка начертила свою разработку; час потребовался на уточнения и устранение лишнего, и вот оставшееся стало таким небольшим, что могло бы вместиться в саквояж, оставленный у Дин. Единственной трудностью было заставить автомат-дизайнер поговорить с домашним фабрикатором, предназначенным для изготовления одежды, мебели и домашней утвари. Понадобилось связаться через карманную систему с сетью Неба – она надеялась, что Валадес не следит за ней – и за свой счет заказать изготовление в одной из гондол лифтов.

Но ей со всем удалось справиться. Спустя час фабрикатор выбросил аккуратный пакет, который Бьянка спрятала под кроватью. Завтра она заберет саквояж и передаст пакет Дин вместе с чертежами нового дирижабля.

Но сначала нужно провести презентацию для Валадеса. Она гадала, что им движет. Конечно, не просто деньги – в этом она не сомневалась, хотя ей трудно было поверить, что он чудовище, каким изобразила его Дин. Может, он кому-то мстит? За семью, за родину?

Это слишком напоминало то, что испытывала сама Бьянка.

Она вздохнула и выключила свет.

К утру буря прошла, небо снова стало голубым, но в доме Валадеса было темно, чтобы лучше можно было разглядывать проекции презентации. Стулья для Валадеса и его команды были расставлены полукругом; тут же присутствовали инопланетяне, чья анатомия не позволяла им садиться. Исмаил и другие фириджа держались позади, веретенообразные ноги их машин для ходьбы и обвисшие руки придавали им сходство с растениями в горшках.

Вдруг угрожающе зашумела листва. Бьянка вздрогнула. Кто здесь на самом деле главный?

Но беспокоиться об этом было некогда. Она выпрямилась и достала карманную систему.

– После моего выступления, – начала она, повысив голос, чтобы было слышно в глубине комнаты, – мистер Фрай объяснит процесс метаболизма заратанов и наши планы стимуляции производства ими водорода. А я собираюсь рассказать о том, какую инженерную работу необходимо провести, чтобы заставить дополнительный водород делать то, что нам нужно.

Карманная система Бьянки изобразила очертания стокилометрового заратана, не Финистерры или какого-то определенного, а скорее архетип, нумен. Вдоль спины заратана светились розовые полоски; каждая обозначала положение сфинктера, который нужно будет вырезать и заменить механическим клапаном.

– В подготовительный период нашей главной заботой будут как раз эти наружные клапаны. Однако придется позаботиться и о внутренних уравновешивающих клапанах и клапанах сброса балласта…

Она продолжала рассказывать об имплантатах и приемах, об операциях и увечьях, которые потребуются, чтобы превратить живого заратана в управляемый труп, и сама отчасти изумлялась собственным предложениям, поражалась своему уверенному, профессиональному тону.

Как будто она настоящий инженер.

Презентация подошла к концу. Бьянка перевела дух, стараясь сохранять уверенность профессионала. Этого в ее планах не было.

– И наконец, – сказала она, – возникает проблема эвакуации.

В глубине комнаты завозился Исмаил.

– Эвакуация? – спросил он; это было первое слово, произнесенное за всю презентацию.

Бланка кашлянула. На хребте Финистерры появились красные звездочки; они означали приблизительное положение Сьюдад-Пердиды и других, меньших финистеррских поселений.

– Население Финистерры составляет от пятнадцати до двадцати тысяч человек, большинство сосредоточено в указанных точках, – начала она. – Если использовать корабль размера «Лупиты Херес», потребуется приблизительно…

– Это вас не касается, мисс Назарио, – махнул рукой Валадес. – Никакой эвакуации не будет.

Бьянка с ужасом уставилась на него, и, должно быть, этот ужас отчетливо читался у нее на лице. Валадес рассмеялся.

– Не смотрите на меня так, мисс Назарио. Мы установим над Сьюдад-Пердидой и центральными пуэбло полевые купола, чтобы защитить их, пока не выясним, куда они направятся. Если они сохранят рассудок, все будет в порядке. – Он снова рассмеялся. – Проклятый ад, – сказал он, качая головой. – А вы ду мали, ради чего все это затевается? Вы ведь не вообразили, что мы собираемся убить двадцать тысяч человек, верно?

Бьянка ничего не ответила. Она выключила проекцию и села, убирая карманную систему. Сердце учащенно билось.

– Хорошо, – сказал Валадес. – Отличная презентация, мисс Назарио. Мистер Фрай?

Фрай встал.

– Ладно, – сказал он. – Позвольте мне… – Он похлопал по карманам. – Я… кажется, я оставил свою систему в бунгало.

Валадес вздохнул.

– Подождем, – сказал он.

В темной комнате воцарилась тишина. Бьянка старалась дышать медленно и неслышно. Матерь божья, думала она, спасибо, что не дала мне написать глупостей.

Но в следующее мгновение она усомнилась. Дин была так уверена. Откуда Бьянке знать, правду ли говорит Валадес?

Она не может этого знать, решила она. Придется ждать, тогда она увидит.

Вбежал, задыхаясь, Фрай.

– А это не…

Голос, помешавший ему, звучал так громко, что вначале невозможно было понять, что это голос; это была стена звука, исходившая, казалось, из воздуха; слова на торговом арабском бесконечно отражались эхом по всему поселку.

– ЭТО НЕЗАКОННОЕ ПОСЕЛЕНИЕ, – произнес голос. – ВЕСЬ ПЕРСОНАЛ ПОСЕЛЕНИЯ ДОЛЖЕН СОБРАТЬСЯ НА ОТКРЫТОЙ ПЛОЩАДКЕ И, СОБЛЮДАЯ ПОРЯДОК, СДАТЬСЯ ХРАНИТЕЛЯМ ПАРКА. ЛЮБОЙ ИМЕЮЩИЙ ПРИ СЕБЕ ОРУЖИЕ БУДЕТ ОБВИНЕН В СОПРОТИВЛЕНИИ АРЕСТУ, И С НИМ ПОСТУПЯТ СООТВЕТСТВЕННО.

ЛЮБОЙ ЭКИПАЖ, ПОПЫТАВШИЙСЯ ПОКИНУТЬ ПОСЕЛЕНИЕ, БУДЕТ УНИЧТОЖЕН. НА ТО, ЧТОБЫ ПОДЧИНИТЬСЯ, ВАМ ДАЕТСЯ ПЯТЬ МИНУТ.

Обращение повторили, вначале на певучем языке фириджа, потом на испанском Майями, потом серией проектируемых чуждых глифов, логограмм и семаграмм. Потом снова по-арабски.

– …твою мать, – мрачно буркнул Валадес.

Вокруг Бьянки браконьеры собирали оружие. В глубине комнаты у фириджа происходило что-то похожее на спор, голоса вздымались в атональной какофонии.

– Что нам делать? – крикнул Фрай, перекрывая объявление.

– Убирайтесь отсюда, – сказал Валадес.

– Мы будем драться! – сказал Исмаил, отведя несколько глаз от споров фириджа.

– Разве это не сопротивление аресту? – спросила Бьянка.

Валадес хрипло рассмеялся.

– Стреляй, не стреляй – не поможет, – сказал он. – Хранители – это вам не феноменологическая служба. Не цивилизованные копы Халифата. Они убивают всех, утверждая, что жертвы сопротивляются аресту. Поверьте мне, я сам был одним из них.

Достав из кармана удивительно маленький пистолет, он пинком распахнул дверь и исчез.

Вокруг «Лупиты Херес» собралась толпа людей и чужаков; одни торопливо заканчивали погрузку, другие просто дрались, чтобы попасть на борт.

Что-то большое и темное – стремительное – пролетело над лагерем, грузовой корабль охватило белое пламя, раздались крики.

Вслед за темным силуэтом появилось неожиданное ощущение тяжести, как будто бок Энкантады превратился в палубу корабля, вздымающегося на волну и падающего с нее; поверхность под ногами Бьянки опустилась. Колени ее подогнулись, и она упала, придавленная тяжестью вдвое или втрое больше ее обычного веса.

Это ощущение улетучилось так же быстро, как темный корабль Хранителей. Исмаил, чья машина удержалась на ногах, помог Бьянке встать.

– Что это было? – спросила Бьянка, морщась от ушибов и пытаясь стряхнуть с одежды траву и грязь.

– Антигравитационный корабль, – сказал Исмаил. – Тот же принцип, что у двигателей звездолетов.

– Антигравитация? – Бьянка посмотрела вслед кораблю, но тот уже исчез за спинным хребтом Энкантады. – Если у вас, ребята, есть антигравитация, тогда почему, бога ради, мы тут играем с катапультами и воздушными шарами?

– Они дорогие, – сказал Исмаил. – Примерно как звездолеты. – Фириджа повертел двумя свободными глазами. – И зачем? Для полетов есть много более дешевых способов.

Бьянка поняла, что, несмотря на слова Валадеса о бедности Неба, она думала об эстранадос и чужаках, об их кораблях и машинах, об их знании науки, о которой в Рио-Пикаро даже говорить было запрещено, – только в стенах богатых мавританских дворцов, их жителям – богатым, могущественным и свободным. Теперь, чувствуя себя дурой оттого, что не осознала этого раньше, она поняла, что между силой Консилиума и возможностями людей вроде Валадеса пропасть еще шире, чем между богатыми маврами и самыми мелкими Али-Бабами на окраинных улицах Пунта-Агилы.

Она посмотрела на аэродром. В воздух поднимались воздушные буксиры, споро сновали анемоптеры. У нее на глазах один из буксиров загорелся зеленым пламенем, его разрезало пополам. Один анемоптер ушел до самой территории убийств, но там что-то в него ударило, его статические поля осветились молниями и отключились; анемоптер, взорвавшись, упал на землю.

И все это время запись голоса Хранителя звучала повсюду и нигде, повторяя требования и указания.

– Больше мы не летаем, – сказала Бьянка Исмаилу. – Пора бежать.

Фириджа поднял оружие.

– Сначала убить пленную.

– Что?

Но Исмаил уже уходил, механические ноги его машины уверенно ступали по неровной поверхности, делая быстрые, длинные шаги, уже не комичные, но пугающе целеустремленные.

Бьянка побежала за фириджа, но быстро отстала. Поверхность территории убийств была изрытой и неровной, изуродованной землеройными машинами, сдвигавшими внутренности убитых заратанов к краю. Бьянка подумала, что когда-то здесь росла трава, но теперь везде были только грязь и засохшая кровь. Только уверенность, что возвращаться так же плохо, как идти вперед, заставляла Бьянку скользить в зловонной грязи, спотыкаясь, погружаясь иногда по щиколотку.

К тому времени как она добралась до бунгало Дин, Исмаил уже исчез. Дверь была распахнута.

Может, Хранители спасли ее, подумала Бьянка, но не могла заставить себя поверить в это.

Осторожно двигаясь, она вошла внутрь.

– Эдит?

Никакого ответа; впрочем, Бьянка его и не ожидала.

Она обнаружила ее на кухне, лицом вниз, ногами к двери, как будто ее застрелили, когда девушка пыталась убежать или спрятаться. С трех метров Бьянка видела аккуратную черную, размером с кулак, дыру в спине Дин. Ей незачем было подходить ближе.

В гостиной на полу лежала карманная система Фрая; Бьянка знала, что так и будет.

– Тебе нужно было подождать, – сказала она пустой комнате. – Верить мне.

Свой саквояж она нашла в спальне Дин и вывалила его содержимое на кровать. Дин как будто ничего не тронула.

Глаза Бьянки заплывали слезами. Она снова посмотрела на систему Фрая. Бьянка поняла, что он оставил ее нарочно; она его недооценила. Возможно, он лучше ее.

Она снова посмотрела на тело, лежащее на полу кухни.

– Нет, – сказала она. – Не надо было мне верить.

Потом она вернулась к себе и достала пакет из-под кровати.

Сто метров, двести, пятьсот – Бьянка падала, ветер рвал ее одежду, и висячая растительность, которая зелено-коричневым пятном покрывала бока Энкантады, временами становилась серой, когда тело заратана отворачивало от нее. Она моргала, чтобы прогнать слезы, которые выбивал из глаз резкий ветер, и старалась сосредоточиться на мониторе, прикрепленном к ее подвеске. Это парашютная подвеска для чрезвычайных ситуаций, думала она, разве купол не должен в определенный момент раскрываться автоматически? Но только указатель скорости ветра имел смысл; остальные – указатели высоты, положения, скорости спуска – несли какую-то ерунду на трех языках, не способные найти прочную почву внизу.

Потом Бьянка в падении вышла из тени Энкантады на солнце, и, прежде чем у нее сформировалась осознанная мысль, ее правая рука ухватилась за ручку срочного раскрытия в подвеске и судорожно потянула; над ней раскрылась стеклянистая поверхность парабаллонов и заревела под ударами ветра, словно вода, а стропы натянулись, мягко, но решительно – умные нити почти моментально высвободились, а затем стали втягиваться обратно.

Мгновение спустя она смогла отдышаться. Она больше не падала, а летела.

Бьянка вытерла слезы. На западе склоны Финистерры казались яркими, и все их подробности четко виднелись в ярких низких солнечных лучах; миллионы деревьев отбрасывали миллионы теней в быстро рассеивающемся утреннем тумане. Она смотрела вверх сквозь почти невидимую поверхность парабаллона и видела, что Энкантада горит. Она долго смотрела на нее.

Воздух становился более теплым и влажным. Вздрогнув, Бьянка поняла, что упала ниже края Финистерры. Сооружая этот парабаллон, она хотела, чтобы Дин безопасно упала, погрузилась глубоко в атмосферу Неба, прежде чем задействовать обратные насосы Максвелла, нагреть воздух в баллоне и вернуться на Финистерру, но, казалось, нет опасности преследования ни со стороны браконьеров, ни Хранителей. Бьянка включила насосы, и движение парабаллона вначале замедлилось, а потом он начал вздыматься.

Сильный ветер понес ее вглубь над роскошной тропической зеленью, и в отдалении Бьянка увидела дым, курящийся из труб Сьюдад-Пердиды. Она снова посмотрела вверх, на горящие очертания Энкантады. И подумала, узнает ли когда-нибудь, правду ли говорил Валадес.

Неожиданно джунгли под ней раскрылись, и Бьянка полетела над обработанными полями, снизу на нее удивленно смотрели люди. Не задумываясь, она остановила насосы и открыла клапан на верху шара.

Приземлилась она тяжело; шарф по-прежнему связывал ее ноги, и она покатилась по земле; подвеска автоматически расстегнулась, повинуясь программе. Бьянка развязала шарф и стряхнула грязь и колючки с изорванной юбки. К ней по полю уже бежали дети.

Дикари, сказал Фрай. Беглецы. Бьянка подумала, все ли они говорят на том же старинном испанском, что Валадес. Она попыталась собрать обрывки арабского языка, но неожиданно не смогла вспомнить ничего, кроме «салам алейкум».

Дети – шесть, восемь, десять человек – приближались все медленнее и остановились в пяти-шести метрах.

Салам алейкум, про себя повторила Бьянка. Алейкум ассалам. Она глубоко вдохнула.

Самый смелый из детей, мальчик лет восьми или десяти, с ногами, тонкими как палки, приблизился на несколько шагов. У него были курчавые черные волосы и загорелая кожа, яркая цветная рубашка и шорты, которые шесть или семь владельцев назад были сшиты на фабрике в гондоле лифта или на станции вакуумных шаров. Похож на ее брата Пабло, давно, еще до ухода Хесуса.

Стараясь не выглядеть угрожающей, Бьянка посмотрела в его темные глаза.

– Ола, – сказала она.

– Ола, – ответил мальчик. – ¿Комо те йямас? ¿Эс эсте су глобо?

Бьянка распрямилась.

– Да, это мой шар, – сказала она. – Можешь звать меня сеньора Назарио.

– Если шар твой, – бесстрашно спросил мальчик, – ты позволишь мне полетать на нем?

Бьянка посмотрела на небо на западе, усеянное бесчисленными очертаниями далеких заратанов. В голове ее возникла картина. Может, такую картину видела Эдит Дин: небо заполнено больше, чем небо над Рио-Пикаро; Северный архипелаг пестреет яркими силуэтами дирижаблей и глайдеров; безымянные заратаны из опасных и неведомых мелей превратились в удобные и знакомые ориентиры.

Она повернулась, посмотрела на быстро сокращающийся парашар и задумалась, трудно ли будет снова его надуть. Достала карманную систему и проверила: конструкция самостоятельно построенного дирижабля на месте, семейный автомат тоже.

Это не то, чего она хотела, улетая из дома, но она по-прежнему Назарио и инженер.

– У меня есть идея получше, – сказала она. – Хочешь собственный шар?

Мальчик заулыбался.