Часть скучной туркестанской пустыни мы решили проехать на поезде и стартовать из Кашгара. Упаковали велосипеды в коробки и сдали в багажный вагон, а сами сели в дешёвый общий. Минимум комфорта, максимум впечатлений. Общий вагон был набит шумными курящими людьми, сидящими на пузатых, перетянутых верёвками тюках и чемоданах. В их компании нам предстояло провести больше суток.

Я попытался уснуть, навалившись на столик и уткнувшись головой в грудь сидящей напротив дородной уйгурки. Её дети наполнили пластиковую бутылку водой и играли ею в волейбол. Иногда бутылка падала на головы дремлющих пассажиров, слабо поругивающихся в ответ. Молодой парень в другом конце вагона хулиганил, кидал мусор в пассажиров и случайно попал в проходящего мимо полицейского. Тот схватил хулигана за шкирку и вытащил из вагона. Стало спокойнее. На одной из станций трое безбилетников спрятались в туалете, но проходящий по вагону контроль (за время поездки у нас проверили билеты 7 раз!) хитрецов обнаружил и заставил сдаться. Пассажиры спали прямо на полу, другие что-то жевали, играли в карты. Иногда появлялась проводница и выгребала из-под лавок горы мусора. Казалось, что общий вагон — это фабрика по переработке конфет, лимонада, сигарет и китайской лапши в километры пути с сильным пластиково-бумажным выхлопом.

Наконец, мы прибыли в Кашгар. Он же Каши, он же Шулэ. Древний город-перекрёсток на Великом шёлковом пути. Неподалёку находятся границы Киргизии и Таджикистана. Кашгар известен своим уйгурским рынком, старинными мечетями, а также тем, что здесь стоит 24-метровая статуя председателя Мао Цзэдуна, одна из самых больших в стране. Великий Кормчий указывает рукой на юг — в сторону Индии.

Центр города — это сплошной базар. Здесь продают сёдла, меховые шапки, острые уйгурские ножи, цветные ткани. Торгуют чем можно и чем нельзя.

Вот за нелегальными торговцами погнались полицейские на микроавтобусе. Нарушители с хохотом разбегались, толкая перед собой пятиметровые тележки с товаром. Возможно, они даже родственники, и вечером кум пойдет к куму забирать своё барахло, чтобы продолжить торговлю назавтра. Но днём каждый занимается своим делом: одни нарушают, другие ловят нарушителей.

Многие женщины здесь были укутаны в паранджу. По улицам ходили подметальщики в белых, как у врачей, халатах и респираторных масках. На всех перекрёстках жарили шашлыки — маленькие сладковатые кусочки мяса, нанизанные на деревянные палочки. Острый ароматный дым служил единственным, но безотказным маркетинговым инструментом: пройти мимо было невозможно. Попробовав местную кухню, мы говорили тюркское «рахмат» вместо китайского «се-се». Наградой за нашу политкорректность были ослепительные улыбки продавцов.

Первый опыт езды на китайском велосипеде закончился печально. У Юры порвалась цепь, и нам пришлось обращаться в веломастерскую. Сломанные звенья склепали всего за 1 юань при помощи булыжника и ржавого гвоздя. Но после такого варварского сервиса нужно было срочно ремонтироваться заново — цепь не продержалась и часа. Вот и первое знакомство с лежащими в сумке инструментами. Ага, что это? Гаечный ключ, отвёртка, выжимка для цепи… На этот раз решили попробовать сами — и юань сэкономим, и велосипед сбережём.

По краям дороги тянулась синьцзянская степь, унылая и пустая, как выжженный солнцем череп лошади. Местные жители приветствовали нас, а на остановках подходили пощупать наши объёмные веломешки, столь необычные для этих мест. Интересовались, американцы мы или пакистанцы? И радовались, когда мы отвечали, что приехали из России. Пожилой уйгур весело прокричал нам на русском языке:

— Русские?! Хорошо! Молодец! Павел Корчагин!

Неужели здесь помнят старое советское кино или даже читали Островского?! Оказалось, что в 1999-м году китайцы сняли свою версию фильма «Как закалялась сталь». Все 20 серий фильма снимали на Украине, с украинскими же актёрами. А в Китае сериал стал популярен даже среди уйгурских пастухов.

Поначалу крестьяне стеснялись к нам подходить, побаивались. Но стоило самому смелому подобраться поближе и ухватиться рукой за край велорюкзака, как тут же толпа зевак вырастала со скоростью лавины.

Городские реагировали так же. По дороге нас обогнал блестящий «бьюик», и китайское семейство выскочило на дорогу, чтобы снять нас на видеокамеру. За краткое позирование с велосипедами мы даже получили гонорар: четыре бутылки питьевой воды.

А ещё на нас оглядывались местные ослы, коровы и верблюды ― для них мы тоже были в диковинку.

Устав от дороги, мы уселись на обочину, чтобы выпить сладкого зеленого чая, который в Китае продаётся вместо лимонада. Заодно открыли купленную в Урумчи пачку изюма. На пачке по-английски было написано «элитный изюм в форме лошадиного вымени». Какое поэтичное сравнение, чисто уйгурское!

Дикий край, кочевой. Мы проехали городок Янычар, а затем Каргалык. Основной бизнес здесь ― изготовление и продажа острых уйгурских ножей. Когда-то кривые уйгурские сабли славились на весь тюркский мир. По легенде, здешние джигиты, потомки воинственных гуннов, могли сабельным ударом перерубить ствол ружья. Сегодня сабельные бои потеряли актуальность и спрос на длинные клинки уже не тот. Искусство местных мастеров пользуется спросом лишь у случайных туристов и коллекционеров. Но по китайским законам крупные ножи нельзя провозить в поезде, поэтому приезжие покупают крошечные складные ножики ― насмешку над славной оружейной традицией. Только иностранцы еще не знакомые с местной полицией, да уйгуры побогаче не боятся выложить деньги за хищные кинжалы с красивыми ручками из рога.

После Каргалыка начинается знаменитая трасса G-219, она же Западная тибетская дорога, долгое время закрытая для иностранцев. Мы катили по ней и очень собой гордились.

Тибет всегда был обособлен и не слишком приветлив к приезжим. На рубеже ХІХ-го и ХХ-го веков за влияние на этот регион боролись две суперимперии ― Британская и Российская. Позиции царской России тогда были сильны. Если бы наши победили ― фантазировали мы ― то после революции здесь появились бы две новые советские республики: Восточно-туркестанская и Тибетская. В Кашгаре стояла бы статуя не Мао, а Ленина, сжимающего в руке тюбетейку. В тибетских храмах Ленин сидел бы в позе лотоса с поднятым вверх пальцем, призывая учиться и ещё раз учиться, чтобы окончательно победить невежество. Потом в перестройку уйгуры захватили бы в России рынок шавермы, а тибетские ламы заряжали бы воду и исцеляли болезни по телевизору.

Мы всё крутили и крутили педали и вскоре заметили, что пейзаж из плоского стал холмистым. Теперь сельские жители реагировали на нас спокойнее и почти не удивлялись. В их глазах читалось: «A-а, это городские… У них там ещё и не такое встречается!..»

Дорога шла то вверх, то вниз. Холмы становились всё выше. Вниз катиться было легко, а вверх — попробуйте-ка! Изо всех сил я жал на педали, уговаривая велосипед:

― Ну, пожалуйста, родной… Ну, давай…

Но китайский велосипед делал вид, будто не понимает по-русски, и на очередной крутой горке норовил встать как вкопанный. Приходилось слезать и толкать его руками.

Синьцзянская экзотика постепенно уходила, но тибетская еще не появлялась. Промежуток занимала пыльная извилистая дорога с грязными маленькими кафе, где руки нужно было мыть в тазике с водой, которой уже воспользовалась дюжина предшественников, а навесные потолки сплетены из этикеток от лимонадных бутылок. Зато на каждой остановке здесь можно было найти непременные китайские термосы с кипятком, отдохнуть и согреться.