Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Есть некоторые навыки и умения, которые вы можете приобрести самостоятельно. Некоторые вы можете только попытаться самостоятельно освоить. Но если вы намерены встать на путь достижения мастерства в каком-то деле, то прежде всего вам нужно позаботиться о первоклассном обучении. Люди, занимающиеся самообразованием, встают на тропу вероятностей. Здесь есть свои преимущества: вы пользуетесь возможностью не знать того, что делать нельзя. А значит, есть шанс обнаружить сокровища в таких местах, на которые предыдущие искатели попросту не обратили внимания. Некоторым из самоучек, например Томасу Эдисону или Ричарду Фуллеру, удалось достичь значительных результатов. Однако большинство таких людей провели свои жизни, изобретая велосипед. Даже те, кому удается перевернуть обычные представления или разработать новые методы, должны знать, что именно они собираются переворачивать.
Обучение людей может проводиться в различных формах. Для того чтобы освоить большинство навыков, нет ничего лучше, чем попасть в руки учителя-мастера, который обучал бы вас один на один или в составе небольшой группы. Вы скажете, что есть еще масса способов: работа в учебных группах и спарринг-партнерство, книги, фильмы, аудиозаписи, обучающие компьютерные программы и тренажеры (например, для пилотов). И все же именно личный учитель или тренер — это лучший выбор; он будет вашей путеводной звездой на дороге к мастерству.
Поиски хорошего учителя начинаются с его резюме и рекомендаций. Важно знать, кто был учителем вашего потенциального наставника, кто учил его и так далее до тех пор, пока след отдельной личности не растворяется в исходной точке самой методики обучения. В наши дни отвыкли задавать такие вопросы напрямую, и эта «родословная» потенциальным учителем не всегда раскрывается (чаще всего не раскрывается тогда, когда похвастать нечем). Однако это хорошие и нужные вопросы. И задавать их следует. (Ведь даже аудиозаписи, книги и обучающие компьютерные программы имеют свою предысторию.)
Уважение к опыту и регалиям вашего будущего преподавателя не должно ослеплять вас. Очень важно узнать, является ли этот человек хорошим наставником для других. Ни для кого не секрет, что блестящий специалист может оказаться бесталанным педагогом. Джон Макинрой может в будущем стать великолепным тренером по теннису, а может и не стать. Методы преподавания нобелевского лауреата могут превратиться в кошмар для начинающего физика. Вообще для человека, на высшем уровне владеющего своим мастерством, стать еще и первоклассным преподавателем — непростая задача. Преподавание требует от учителя терпения и определенной скромности: ведь может случиться и так, что ученик его превзойдет. Известному тренеру по гимнастике Беле Каройи, который тренировал сборные Румынии и Америки, наверняка было непросто показывать спортивные движения двум своим подопечным — чемпионкам мира Наде Команечи и Мэри Лу Реттон.
Для того чтобы понять, что собой представляет ваш учитель, посмотрите на его учеников. Это его произведения. Если возможно, посетите урок конкретного преподавателя перед тем, как выбрать его. Сосредоточьте свое внимание на учениках. А точнее — на взаимодействии преподавателя с ними. Что больше использует учитель, похвалу или порицание? Бывает такой тип педагогики (который хорош скорее в мифах, чем в реальности), когда похвала почти не используется. Конечно, это работает, поскольку то, что дефицитно, то и ценится. Даже короткий кивок или скупая похвала от человека, преподающего в таком стиле, очень мотивируют. Но вот что не работает никогда, так это насмешки, разносы и унижения. То есть все то, что разрушает уверенность ученика в себе и его самооценку. Даже описанный выше эмоционально скупой учитель, если он хочет достичь долгосрочных позитивных результатов, должен относиться к ученику с безусловным уважением. Лучшие наставники обычно стараются указывать своим ученикам на то, что они делают правильно, хотя бы с той же частотой, с какой они указывают им на их ошибки. Так, например, поступал Джон Вуден, тренер баскетбольной команды Калифорнийского университета и, возможно, самый великий баскетбольный тренер в истории. И делал он это постоянно на протяжении своей долгой и поистине блестящей карьеры. Специалисты считали, что Вудену удавалось выдерживать баланс 50 на 50 между нажимом на спортсменов и простой корректировкой их действий. И что примечательно, и то и другое воспринималось его учениками с энтузиазмом.
Еще раз взгляните на учеников, на их взаимоотношения с учителем. Не получают ли все пряники только самые талантливые и самые продвинутые из них? А как с новичками или с еще неопытными людьми? Может быть, вы как раз и ищете таких инструкторов, которые чувствуют себя комфортно только рядом с лучшими учениками, только в обществе потенциальных чемпионов? Да, такие наставники есть. И они бывают полезны Но в моем понимании искусство наставника состоит в его умении эффективно и с энтузиазмом работать и с начинающими, и с теми, кто демонстрирует скорость обучения и способности, уступающие норме. Такое служение людям можно назвать альтруизмом, но это нечто большее. Потому что для начинающего ученика первые неуверенные попытки освоения нового навыка связаны не только с постижением этого навыка, но и с постижением самого процесса движения к мастерству. Знания, профессиональные умения, технические навыки и опыт очень важны для наставника. Но без терпения и умения сопереживать, которые так необходимы в обучении новичков, вышеперечисленные достоинства становятся ничем.
В напряженные годы Второй мировой войны, которая охватила почти весь мир, я впервые обнаружил себя в роли наставника. Шесть лучших выпускников из группы 44С высшей летной школы в Тёрнерфилде близ города Олбани, штат Джорджия, — новоиспеченные младшие лейтенанты с серебряными крылышками на фуражках — были оставлены в школе и назначены инструкторами, в то время как другие 304 молодых офицера отправились на фронт. Это назначение было не по душе всем шестерым, ведь мы горели желанием участвовать в боевых действиях. Иногда мы собирались в офицерском клубе и после нескольких порций виски жаловались на судьбу. Мне было тогда двадцать лет. Остальным пятерым новоиспеченным летным инструкторам было примерно столько же.
В марте 1944 года, несмотря на недостаток у нас опыта, к нам были приписаны курсанты, и без всяких дополнительных инструкций нас послали обучать их полетам на средних бомбардировщиках В25, довольно современных по тем временам. Вот-вот должна была начаться высадка союзников в Нормандии. Предполагалось, что боевые действия на Тихом океане продлятся еще долгие годы. Военные летчики, как и самолеты, на которых они должны были летать, должны были выпускаться десятками тысяч. Что тут было говорить о строгих требованиях и нормах безопасности полетов.
Условия, в которых мы летали, привели бы общественность в ужас в мирное время. Даже в самые темные ночи при подходе грозовых фронтов до сотни В25 барражировали в небе. Ничего похожего на систему контроля воздушного пространства при помощи радаров не существовало. Наши жизни зависели от остроты зрения, летных навыков и быстроты реакции. Летом 1944 года на нашей авиабазе произошло два крупных столкновения в воздухе боевых самолетов, в результате чего были потеряны четыре машины и погибли инструкторы и курсанты, находившиеся в них. Эти происшествия не становились темами кричащих газетных заголовков. Времени на переживания, как и вторых шансов, у нас не было. Те курсанты, которые не соответствовали жестким требованиям нашей летной школы, исключались со службы.
Шесть месяцев, что я провел в Тёрнерфилде, оказались для меня более трудными и на самом деле более опасными, чем вся моя последующая служба в южной части Тихого океана. После налета 600 часов в качестве инструктора в очень сложных условиях я приобрел уверенность в своем летном мастерстве, которая никогда меня не оставляла.
А что с моими курсантами? Это отдельная история.
Время нельзя повернуть назад. Но и после всех прошедших лет я отчетливо помню облака пронзительно-белого цвета, нас, поднимающихся высоко в небо над хлопковыми и кукурузными полями, я помню нескончаемый гул мотора, который иногда глох, и то, как однажды внезапно отказала система гидравлики, я вспоминаю наши тайные головокружительные полеты-состязания над побережьем Атлантики в погоне за лидером (и как, затаив дыхание, следили за этим наши курсанты). Но прежде всего у меня сохранилось воспоминание о моральной ответственности за процесс обучения подопечных. Теперь я уже ничего не могу изменить. Я был лучшим инструктором. И одновременно — самым плохим. Первое не оправдывает второго.
К каждому из нас было приписано четыре курсанта, которых мы должны были подготовить к самостоятельным полетам в течение двухмесячного интенсивного курса. Я быстро обнаружил, что двое из моих курсантов, по фамилии Стулл и Тэтчер, были одаренными ребятами. Двое других, назовем их Брюстер и Эдмундсон, были в лучшем случае середнячками. И это различие подсказало мне план: я буду держать Стулла и Тэтчера в паре. Я не разрешу им летать еще с кем-то. Это сохранит их от «заражения» недостаточными способностями других ребят. Итак, они много летали со мной, сами управляя самолетом.
И вот, не говоря ни слова о максимальных показателях, я устанавливал для Стулла и Тэтчера требования, которые иногда в десять раз превышали инструкции. Так, во время полета летчикам предписывалось не отклоняться от установленной высоты вверх или вниз больше чем на 60–70 метров. Но я поставил перед Стуллом и Тэтчером задачу сделать этот «коридор» в десять раз меньше — 6–7 метров. Я требовал от них, чтобы они всегда внимательно следили за правильностью показаний гирокомпаса. Я учил их, что, даже приземляясь на взлетно-посадочную полосу в 300 метров, они должны коснуться ее колесами на первых 30 метрах.
Я вкладывал в Стулла и Тэтчера все, что мог, и они отвечали мне в соответствии с моими ожиданиями. Хотя я и не разрешал им летать с другими курсантами, они наверняка сравнивали свои отметки по полетным заданиям и понимали, что к чему. Иногда, когда я с непроницаемым лицом ставил перед ними особенно трудную задачу, они с трудом сдерживали улыбку. Спустя несколько недель я уже открыто улыбался им в ответ. Это был волнующий заговор, целью которого было совершенствование мастерства. В те дни, когда мне предстояли полеты с ними, я просыпался с ощущением радостного волнения.
Я до сих пор невероятно четко вижу Стулла и Тэтчера. Один из них сидит в кресле командира, а второй стоит чуть сзади между сиденьями пилотов и, пригнувшись, наблюдает еще один заход и посадку. Чистый волшебный свет прошлого льется сквозь плексигласовый кокпит. Вверху — громоздящиеся облака и невыносимо-голубой цвет неба. Лица двух курсантов сияют ни с чем несравнимым счастьем — именно таким, которое посещает вас, когда вы впервые встаете на путь мастерства.
А теперь грустная часть этой истории.
После моих первых полетов с теми курсантами, которых я называю Брюстером и Эдмундсоном, я просто потерял к ним интерес. Я был слишком молод и нетерпелив в моем стремлении к максимальному совершенству и просто не мог выносить их неумелые усилия по пилотированию В25. Брюстер был строен, аристократичен и застенчив. Эдмундсон был плотно сложен и уверен в себе, этакий балагур эскадрильи. В ходе одного из полетов он отпустил по моему поводу едкое замечание. В ответ я сел за штурвал, поднялся до 3000 метров и стал выделывать такие маневры, для которых этот самолет и не предназначался. Брюстер и Эдмундсон были явно потрясены и даже побледнели.
И все-таки время от времени я пытался втянуть их в процесс обучения, узнать, что мешает их прогрессу и максимальной самореализации. Но мой энтузиазм скоро кончился. Я страшно досадовал, видя какую-нибудь особенно грубую ошибку Эдмундсона или неуверенность Брюстера за штурвалом. В эти минуты я либо отворачивался, сгорбившись в кресле, либо брал управление на себя и молча показывал им, как нужно производить тот или иной маневр.
Брюстер и Эдмундсон окончили летную школу вместе со Стуллом и Тэтчером, но провоевали недолго. Уже после войны я совершенно случайно столкнулся с Брюстером на танцевальном вечере в Атланте. Он использовал эту возможность (причем сила его раздражения на меня даже превзошла стеснительность, которую он, видимо, так и не изжил в себе), чтобы высказать мне за то, что он пережил в летной школе. Я даже не смог ему адекватно ответить. Уже задолго до этого я начинал испытывать чувство вины и сожалел о своих инструкторских методах. На самом деле я никогда больше не разделял учеников по способностям, как сделал это в Тёрнерфилде. Перед тем как отправиться на фронт, я выпустил еще две группы курсантов. Но больше я не испытывал ни той степени радости, какая у меня была во время работы со Стуллом и Тэтчером, ни той степени отчаяния, как с Брюстером и Эдмундсоном. Я работал над тем, чтобы научиться сдерживать свое нетерпение, научиться выкладываться даже с теми учениками, которые прогрессировали медленнее других. Теперь я понимаю, что зацикленность на совершенстве вместе с максимализмом молодости негативно повлияли на мой дебют в качестве преподавателя в случае с менее талантливыми учениками.
Через много лет я снова оказался в роли учителя, но на этот раз более тонкого и сложного искусства, чем летное дело. Мне было сорок семь лет, когда мой друг пригласил меня в школу айкидо, которую он тогда создавал. Я никогда раньше не слышал об айкидо, а тем более не планировал овладеть каким-то боевым искусством. Это случилось двадцать лет назад, и теперь я могу сказать, что занятия айкидо стали для меня самым глубоким опытом обучения.
Еще до того как я получил черный пояс первого дана, мой учитель предложил мне стать у него помощником. Моя работа заключалась в том, чтобы преподавать основы этого боевого искусства начинающим. Через шесть лет, в октябре 1976 года, вскоре после получения наших черных поясов, я вместе с двумя своими товарищами, тоже занимавшимися айкидо, создал собственный додзе. Через четырнадцать лет после этого вызывавшего определенные вопросы поступка (в айкидо не принято, чтобы обладатели черных поясов первого дана открывали свои школы) наш додзе, который мы назвали Aikido of Tamalpais, превратился в уважаемое и респектабельное спортивное заведение. Мы, трое основателей, продолжили наши занятия айкидо и постепенно получили более высокие даны. Из тысяч учеников, которые прошли через нашу школу, занимаясь в ней в разное время, 24 человека получили черные пояса — совсем не плохой показатель для сложного боевого искусства, в котором нелегко заработать профессиональные отличия.
Здесь мне хотелось бы сказать, что к настоящему времени я освоил искусство обучения новичков и отстающих. Но, увы, это не было бы правдой. Мне по-прежнему еще нужно работать над этим. Я всегда внимательно прислушиваюсь к словам Уэнди Палмера, одного из моих партнеров по додзе, когда он говорит о том, что обучение начинающих и медленно усваивающих материал учеников не только интересно, но и приносит преподавателю пользу и удовольствие. Уэнди считает, что талантливые ученики воспринимают все так быстро, что сам процесс обучения скрывается из виду, создавая некую неразличимую в деталях линию прогресса. Со средним учеником преподаватель вынужден двигаться вперед маленькими шагами, в которых, словно в лучах рентгена, проступают очертания самого боевого искусства и благодаря которым можно ясно увидеть движение по направлению к мастерству.
И вот наконец мне открылась тайна. Опыт преподавателя айкидо показал мне, что самые талантливые ученики не обязательно становятся лучшими в боевых искусствах. Странно, но иногда именно они сталкиваются с особенными трудностями в том, чтобы оставаться на пути к мастерству. В 1987 году я и мои коллеги по журналу Esquire провели серию интервью с известными спортсменами, которые считались высокими мастерами в своих видах спорта. И в ходе этих интервью мой парадоксальный вывод подтвердился. Большинство опрошенных нами атлетов подчеркивали, что всегда испытывали необходимость очень напряженно трудиться в связи с отсутствием больших способностей. «Я видел так много бейсболистов с талантом от Бога, которые, однако, не любили работать, — говорил нам легендарный бейсболист Род Кэрью. — Они быстро уходили из спорта. Но я видел и других, с не очень выраженными природными способностями, которые оставались и играли в ведущих американских лигах на протяжении 14–15 лет».
В своей книге «Ум дзен, ум новичка» известный мастер практики дзен-буддизма Синрю Судзуки сравнивает быстро и медленно обучающихся учеников с лошадьми: «В буддистских писаниях сказано, что есть четыре разновидности лошадей: выдающиеся, хорошие, средние и плохие. Лучшая лошадь будет послушно скакать, повинуясь седоку, и быстро, и медленно, поворачивая налево и направо, даже еще до того, как заметит на земле тень от плети всадника. Вторая лошадь будет бежать так же, как первая, еще до того, как плеть всадника коснется ее кожи. Третья будет скакать, только почувствовав боль. А четвертая побежит только тогда, когда боль пронзит ее всю до мозга костей. Представляете, как трудно последней лошади научиться бегать».
Когда мы слышим этот рассказ, то почти все хотим быть первой лошадью. Или, если уж невозможно быть первой, то согласны стать второй. Но это ошибка. Когда вы постигаете что-то быстро, вас одолевает соблазн не утруждать себя излишне усердной работой, иными словами, не доходить до сути занятия.
Занимаясь каллиграфией, вы зачастую обнаруживаете, что лучшими каллиграфами часто становятся не самые способные люди. Те, в руках которых сосредоточен большой талант, сталкиваются с большими трудностями, достигнув определенной ступени мастерства. То же самое относится к искусству и к жизни.
Рассуждение Судзуки о четырех лошадях преследовало меня еще с тех пор, когда я впервые услышал его. Оно ставит ясную задачу перед людьми с исключительными способностями: для того чтобы реализовать свой потенциал полностью, такие люди должны работать с тем же упорством и тщанием, как и те, кто менее одарен от природы. Слова Судзуки навели меня на мысль о том, что если даже я и могу стать первой или второй лошадью в обучении способных учеников, то в обучении менее талантливых подопечных я могу рассчитывать только на место третьей или четвертой лошади. Но у меня есть надежда. Если я проявлю упорство и приложу все мои усилия к воспитанию каждого Брюстера или Эдмундсона, который появится в нашей школе, то когда-нибудь я освою всем своим существом эту сторону работы наставника.
Так что, когда вы выбираете себе учителя в любом виде деятельности, не отказывайте себе в моменте удовольствия, понаблюдайте, как в своей работе он стремится к тому, чтобы пробудить в подопечных тягу к максимальному совершенству. Но убедитесь также и в том, что он уделяет самое серьезное внимание отстающим и середнячкам, а не только первым ученикам.
Что можно сказать о других видах обучения? В большинстве случаев аудио- и видеозаписи имеют весьма ограниченную эффективность. Ведь, в конечном счете, процесс обучения требует взаимодействия человека со всеми возможными способами получить знания. И эффективность обучения зависит от частоты, качества, разнообразия и интенсивности такого взаимодействия. Если мы возьмем пленки и диски с записями, то в этом случае никакого взаимодействия нет вообще: информация течет только в одном направлении. На видеозаписи вы можете увидеть идеальный замах и удар по мячу в гольфе, который вы должны скопировать. Это, конечно, лучше, чем ничего, но видеозапись не может показать вам ваш удар и сказать, насколько удачно вы повторяете идеал. Разумеется, запись можно легко остановить, прокрутить назад, повторить, а иногда и воспроизвести в замедленном темпе. Все это выгодно отличает ее от учебных фильмов и телевизионных программ, которые идут с заранее заданной скоростью, независимо от того, усваивает ли обучаемый материал или нет.
Книга тоже относится к тем инструментам, в которых скорость освоения материала зависит от вас. К тому же она удобна в использовании и малогабаритна. Как и разного вида записи на пленке, она имеет существенный недостаток — отсутствие обратной связи. И все же, несмотря на все чудеса компьютерной эры, книга остается главным орудием обучения, особенно там, где речь идет о мыслительной деятельности. Фактом остается то, что один хорошо написанный абзац в хорошей книге обладает такой мощью, что может изменить человека и воспринимаемый им мир сильнее, чем тысячи видеороликов.
К сожалению, типичный класс в школе или аудитория в колледже не могут быть отнесены к лучшим местам для обучения. «Фронтальная» педагогика, когда преподаватель сидит или стоит перед группой из 20–35 обучающихся, которые расположены за партами или столами, руководствуется прежде всего соображениями административной целесообразности, стремящейся к собственному удобству в разделении и наблюдении за потоками учащихся в системе массового образования. Печально, что за последние сто лет до неузнаваемости изменились почти все стороны жизни — промышленность, транспорт, компьютерные технологии, индустрия развлечений — и только система образования осталась в основном в том же виде, в котором пребывала и раньше.
Вот, посмотрите сами. Обычная картина: один преподаватель, который подает одну и ту же информацию в одном и том же темпе группе преимущественно пассивно сидящих учащихся, не принимая в расчет их индивидуальные способности, культурные особенности их воспитания или отношения к учебе. Я уже немало писал по этому вопросу, в том числе и о реформах в образовании, которые могли бы исправить ситуацию через индивидуализацию подходов в обучении с использованием компьютеров и новых методик. Думаю, что в течение самое большее десяти-пятнадцати лет в Америке неизбежна такая школьная реформа.
А пока у нас по-прежнему есть хорошие учителя и учителя плохие. Посещения сотен школ убедили меня в том, что тот преподаватель, который способен заставить работать нынешнюю систему образования, несомненно, является мастером. Это не обязательно тот человек, который читает самые гладкие лекции или ведет самые выверенные уроки. Это тот учитель, который нашел, как вовлечь каждого учащегося в активный процесс обучения. Один увенчанный наградами математик, преподававший в престижном университете, снискал себе известность тем, что намеренно допускал небольшие неточности в формулах, которые писал на доске. Каждый его студент буквально дрожал от нетерпения, снедаемый желанием первым обнаружить ошибку профессора и броситься ее исправлять. Несомненно, этот профессор был подлинным мастером в преподавательском деле.
Счастлив тот человек, который может найти себе такого учителя, особенно на начальном этапе обучения. Ученики школ, а зачастую и студенты колледжей имеют в этом плане не особенно богатый выбор. Даже те из нас, у кого возможность такого выбора есть, часто делают его неправильно. Если дело все же кончилось тем, что вам достался наставник, который почему-то вам не подходит, прежде всего загляните внутрь себя. Ведь может быть и так, что вы ожидаете от своего учителя больше, чем он может вам дать. А учителя, как и учащиеся, могут быть ленивыми, слишком ориентированными на результат, безразличными, стремящимися к психологическому подавлению или, наконец, просто неспособными. Поэтому так важно установить со своим учителем правильную психологическую дистанцию. Если вы слишком отдаляетесь от наставника, то не можете подчиняться ему. А ведь это составляет часть пути к мастерству (см. ). Если оказываетесь слишком близко к нему, вы теряете собственный взгляд на вещи и становитесь скорее адептом, а не учеником своего учителя. Ответственность за сбалансированность этой дистанции лежит и на ученике, и на учителе. В том случае, если между вами возникают непримиримые противоречия, надо вовремя понять, когда следует сказать «до свидания».
Приучите себя к мысли о том, что обучение мастерству никогда не кончается. Как говорил великий японский мастер фехтования на мечах (кендо) Ямаока Тэссю:
Не думайте, что это все, что вы могли постичь.
Впереди все больше и больше
Удивительного знания.
Ведь меч непостижим.
Войти с помощью соц. сетей: