Глава 6
Он видел во сне вишневые деревья, в особенности то, которое, по слухам, срубил Джордж Вашингтон, а потом не смог солгать об этом, когда его спросил отец. Предположительно, это была белая черешня – он видел такие где-то на картинке, они посажены на берегах реки Потомак… Из-за особой любви Вашингтона к черешне? Наверное. Вероятно, те розовые двойные черешни, цветы которых казались сделанными из крепированной бумаги, тогда еще не создали. Вишневое дерево в его саду подарил ему тесть через год после того, как они переехали в свой дом, и ему никогда не нравились его похожие на бумагу цветы и неестественно опущенные ветки, хотя он очень любил своего тестя. Дерево было красивым одну неделю в году, примерно в конце апреля…
Это уже был не сон, это было больше похоже на грезы наяву. В некоторых садах, где росли вишневые деревья, между ними ставили пугала, а в некоторых сшивали полотнища из сетки для защиты фруктов от птиц. Нельзя сказать, что его дерево давало большой урожай – оно было бесплодным, эти яркие, пушистые соцветия опадали без следа. Теперь он ощущал в голове тупую боль, надо лбом, и она была как-то необъяснимо связана с вишневыми деревьями. Нет, не совсем необъяснимо… Он открыл глаза и спросил у того, кто, возможно, находился рядом, хотя, насколько он знал, никого рядом не было:
– Я ударился головой о вишню?
– Да, дорогой.
Дора сидела у его постели, и вокруг них обоих были задернуты занавески. Он попытался сесть, но она покачала головой, предостерегающе вытянула руку.
– Который час?
– Около одиннадцати. Примерно одиннадцать часов утра, воскресенье. – Супруга поняла, что происходит у него в голове. – Ты не все это время лежал без сознания, ты пришел в себя в машине «Скорой помощи» по дороге сюда. Ты спал.
– Я, кажется, ничего не помню, кроме того, что ударился головой о вишневое дерево. О, и я почему-то прыгнул и летел… может, от нашей двери? Не могу понять, почему.
– Бомба взорвалась под машиной, – сказала Дора. – Это была не наша машина, а Шейлы. Ты что-то сделал, и она сработала – то есть, я хочу сказать, любой человек, севший за руль, привел бы ее в действие.
Вексфорд это переварил. Он не мог ничего вспомнить и сомневался, сможет ли когда-нибудь. Дора и Шейла смотрели телевизор, а он зачем-то вышел в сад перед домом и прыгнул в темноту, как мог сделать человек, летающий во сне, но на его пути стояло дерево… Но ведь жена сказала, что он сидел в машине, в машине их дочери…
– Я был в машине?
– Ты вышел, чтобы переставить машину Шейлы и убрать нашу.
– Бомба предназначалась для Шейлы?
Дора грустно вздохнула:
– Похоже на то. Ну, наверное, да. Но ты не должен огорчаться, тебе предписан покой…
– Со мной всё в порядке. Я только ударился головой.
– У тебя все тело в порезах и синяках.
– Она предназначалась для Шейлы, – произнес полицейский. – Ох, слава богу, что это я завел машину! Ох, слава богу! Я не помню, но я, наверное, завел ее. Я в лечебнице? В Стоуэртоне?
– Где же еще? Внизу сидит старший констебль, и он хочет тебя видеть. И Майкл умирает от желания тебя повидать: он думал, что ты погиб. О тебе передали по телевизору. Многие думали, что ты погиб, дорогой.
Вексфорд молчал, переваривая это. Он пока не будет думать о Шейле и о том, как она была близка к гибели, он пока не станет думать об этом. К нему начало понемногу возвращаться чувство юмора.
– Одно хорошо, нам теперь не придется чинить ограду, – сказал он, а потом прибавил: – Бомба. Да, бомба. У нас осталась хоть часть дома?
– Тебе нельзя огорчаться… Ну, чуть больше половины дома.
* * *
Бёрден временно взял на себя расследование дела Робсона. Он был убежден, что Вексфорд будет отсутствовать по крайней мере две недели, хотя сам старший инспектор считал, что ему хватит одного-двух дней. Так он сказал полковнику Грисуолду, главному констеблю, сочувствие которого выразилось в том, что он не поверил, будто Вексфорд ничего не помнит о бомбе, и в несправедливом гневе против Бёрдена за то, что он уехал той ночью, никому ничего не сказав.
– Я заставлю их отпустить меня завтра домой, – сказал Вексфорд Бёрдену.
– Я бы не стал этого делать, ведь у тебя нет теперь дома.
– Да. Дора сказала, от него осталось около половины. Мне никогда не нравилась эта гаражная пристройка; я говорил, что она построена кое-как. Не сомневаюсь, поэтому она и развалилась. Как я понимаю, люди в таком положении, как мы, обычно живут в прицепе.
На голове у старшего инспектора была огромная повязка. Порезы на левой щеке заклеены белым пластырем, а другая сторона лица приобретала черный цвет – казалось, прямо на глазах у Бёрдена. Шейла пришла, когда он был еще там, и обняла отца так крепко, что тот застонал от боли. А потом поговорить с Вексфордом пришел эксперт по бомбам из Майрингхэмской бригады Отдела тяжких преступлений. И инспектору с Шейлой пришлось уйти. Теперь Майкл, перед которым лежало медицинское заключение Самнер-Квиста, должен был решить, позволяет ли здоровье Вексфорда показать ему сегодня, чуть позже, это заключение. Вероятно, он все равно попросит его об этом, и таким образом снимет бремя решения – показывать или придержать это заключение – с плеч Бёрдена.
Собственно говоря, в этом документе не было почти ничего такого, чего Вексфорд не знал. Время смерти миссис Робсон было установлено с максимально доступной точностью в интервале от пяти часов тридцати пяти минут до пяти часов пятидесяти пяти минут. И смерть наступила на том самом месте, где потом нашли тело. Она умерла от асфиксии в результате сдавливания шеи лигатурой. Бэзил Самнер-Квист даже высказал предположение, что эта лигатура – здесь он ни разу не использовал слова «гаррота» – была сделала из провода, вероятно, в какой-то пластиковой оплетке, так как крохотные частицы этого вещества обнаружили в ране на ее шее. Это вещество, в данный момент отправленное в лабораторию на анализ, вероятнее всего, было гибким поливинилхлоридом, возможно, в сочетании с одним из полимеров – например, стеаринакрилонитрилом.
Бёрден слегка поморщился, читая эти названия, хотя довольно хорошо представлял себе, что означает такой материал – несомненно, он очень напоминал изоляцию проводов его настольной лампы. Было высказано предположение, что эта лигатура имела ручки на каждом конце, за которые держались руки убийцы, чтобы удержать жертву и самому не пораниться.
Гвен Робсон была сильной, здоровой женщиной, ростом в пять футов и один дюйм, и весила сто десять фунтов. Самнер-Квист дал ей на три года меньше, чем было в действительности. Она никогда не рожала детей и не делала операций. Ее сердце и другие важные органы были здоровыми. Она лишилась зубов мудрости и еще трех коренных зубов, но все остальные зубы имелись в наличии и были здоровы. Если бы на автостоянке какой-то человек не подошел к ней сзади с удавкой, подумал Бёрден, она, вероятно, прожила бы еще лет тридцать и надолго пережила бы своего больного артритом, преждевременно состарившегося супруга.
Социальной службой помощи по дому управлял Совет графства, а не местные власти, как вскоре стало известно Майклу. Она помещалась в одном из тех домиков-бунгало, в которых размещаются офисы администрации на участках некогда роскошных частных домов по всей Англии. Данный роскошный дом назывался «Сандиз» и стоял на Форби-роуд недалеко от пересечения с Ясеневой аллеей. До недавнего времени он принадлежал частному лицу, и, подъезжая к нему, Бёрден вспомнил поп-фестиваль, который проводили здесь еще в семидесятых годах, и убийство девушки во время этого фестиваля. На его покупку была потрачена огромная сумма денег, что вызвало гнев местных налогоплательщиков. Но «Сандиз» купили, и вскоре около дома построили эти уродливые одноэтажные строения. Сам особняк, частично занятый офисами, использовался также в качестве конференц-центра и проведения различных курсов. Инспектор отметил, что в этот день должны начаться компьютерные курсы по обработке текстов. У него была назначена встреча с начальницей службы помощниц по дому: его встретила ее заместительница, которая начала с пессимистического заявления, что они вряд ли смогут ему помочь. Их документы охватывали только три последних года, а миссис Робсон не работала уже два из них. Заместительница ее вспомнила, но сама начальница, как оказалось, занимала свою должность меньше двух лет. Она предоставила Бёрдену список фамилий с адресами тех мужчин и женщин, которые были «клиентами» Гвен Робсон.
– Что обозначает крестик после фамилии? – спросил полицейский.
– Он обозначает, что они умерли, – ответила сотрудница соцслужбы.
Бёрден увидел, что фамилий с крестиками больше, чем без них. После первого просмотра списка ни одно из имен или адресов не бросилось ему в глаза.
– Что вы думаете о миссис Робсон? – спросил он. Это был метод Вексфорда, и хотя Майкл не полностью его одобрял, он подумал, что сейчас его можно с успехом применить.
Его собеседница некоторое время молчала, как будто ответ потребовал от нее больших раздумий и расчетов.
– Она была компетентной и очень надежной, – сказала она наконец. – И всегда звонила по телефону, вы понимаете? Она предупреждала по телефону, если опаздывала даже всего на десять минут.
Бёрден невольно опять увидел сходство между убитой женщиной и Дороти Сандерс. Оно проявилось и в этом пункте – их общая одержимость временем. Но ему нужно было место встречи, место, где Гвен Робсон с Клиффордом Сандерсом могли столкнуться.
– Я не хочу плохо говорить о ней. Она умерла ужасной смертью, – добавила женщина.
– Этого никто не узнает, – заверил ее Майкл, и в нем зародилась надежда. – То, что вы мне говорите, останется конфиденциальным.
– Ну, тогда… Она была жуткой сплетницей. Конечно, я не так уж часто имела с ней дело и, по правде сказать, избегала частых контактов с ней, но иногда мне казалось, что она больше всего любила разузнавать о личных неприятностях какой-нибудь бедной старушки или о какой-то тайне и тому подобном, и разносить эти сплетни по всему городу. Конечно, она всегда сначала уверяла эту старушку в том, что все это не выйдет за пределы ее стен, что она больше никому об этом не скажет и так далее. Я не говорю, что это наносило какой-то вред, не говорю, что она была злой. Собственно говоря, все это она делала с сочувствием, хотя и была склонна читать мораль. Вы знаете, о чем я говорю: как это дурно рожать ребенка вне брака, как несправедливо по отношению к ребенку и как люди, которые просто живут вместе, не знают радостей счастливого брака.
– Кажется, в этом нет ничего такого, – сказал Бёрден.
– Наверное, нет. Она была очень разговорчивой, не закрывала рта. И была предана своему мужу. Она была одной из тех женщин, которые замужем за совершенно обычным человеком, но всем рассказывают, какой он чудесный – один на миллион – и как им повезло, что они заполучили такого мужчину. Не знаю, искренни они или стараются создать впечатление, что их брак – исключительный… Помню, как однажды она здесь распространялась о каком-то знакомом, у которого оказалась премиальная облигация. Сказала, что если б это случилось с ней, то первое, что она сделала бы – это купила своему мужу особенную машину. Не знаю, какую, может, «Ягуар». А потом повезла бы его отдыхать на Карибы… Во всяком случае, вы получили список: это самое большее, что я могу сделать, и надеюсь, он вам поможет.
Майкл был разочарован. Он и сам не знал толком, чего ожидал: увидеть в списке имя человека, возможно, связанного со свидетелем по этому делу, или с одним из тех людей, с кем он разговаривал в связи с этим делом. Собственно говоря, раз уж он так далеко зашел, следовало поговорить с любым человеком из этого списка. Это может сделать Арчболд или Дэвидсон. Среди тех, против чьего имени стоял крестик, Бёрден заметил имя человека, раньше жившего в одном из домов в Хайлендз, напротив дома самих Робсонов: Эрик Своллоу, тупик Берри, 12, Хайлендз. Но что это могло означать? Единственной разницей между Эриком Своллоу и остальными было то, что он являлся «клиентом», который случайно проживал на противоположной стороне улицы от дома уборщицы из социальной службы.
Алиби Клиффорда Сандерса стояло вторым в списке важных дел Бёрдена на этот день. Он увидел в своих заметках, что, по словам Клиффорда, тот ушел от психотерапевта Сержа Олсона в шесть вечера. Куин-стрит, где Олсон снимал помещение в квартире над парикмахерской, была оборудована счетчиками за стоянку, и за исключением воскресного утра там обычно имелись свободные места для парковки. Майкл договорился с Олсоном о встрече в половине первого дня и теперь стоял на Куин-стрит и наблюдал за ней: в конце утра, в понедельник, три из двенадцати мест были свободны. Клиффорд легко мог сесть в свою машину и уехать до двух минут седьмого, если вышел от психолога в шесть. К этому времени самые большие пробки на Кингсмаркхэм уже рассасываются, и он легко мог бы добраться до автостоянки торгового центра «Баррингдин» к десяти минутам седьмого. Но он никак не мог, если говорил правду, оказаться там раньше, чем без пяти минут шесть.
Ненадолго зайдя в полицейский участок, Бёрден позвонил в Королевскую лечебницу Стоуэртона, и ему сказали, что «состояние Вексфорда удовлетворительное, он спокоен» – формулировка, которая нервного человека наводит на мысль о неизбежности смерти. Инспектор не стал зря терять время на справочную, а позвонил Доре, в дом к их старшей дочери. Там ему сказали, что если у Вексфорда будет наблюдаться дальнейшее улучшение, он сможет выписаться из больницы в четверг. А сам Вексфорд говорил, что собирается выписаться завтра. В его доме находились эксперты по взрывам, которые просеивали щебенку, и пока не закончат, нельзя приступать к расчистке мусора, рассказал старший инспектор. Бёрдену еще рано было отправляться на встречу, и он прошелся взад и вперед, заглядывая в окна заново отделанного банка «Мидленд», обувного магазина и магазина игрушек. Но думал он при этом о бомбе и гадал, действительно ли она предназначалась Шейле. Зачем кому-то взрывать известную актрису? Потому что она перерезала проволоку ограды вокруг военно-воздушной базы Министерства обороны?
Бёрден очень неодобрительно относился к кампании за ядерное разоружение, к «Гринпис», «Друзьям Земли» и вообще «всем этим людям». Это был один из немногих вопросов, по которым они с женой расходились во взглядах, или тех вопросов, во взглядах на которые жена не перетянула его на свою сторону. Он считал, что все они чудаки и анархисты и либо заблуждаются, либо находятся на содержании у русских. Но вполне возможно, что другие чудаки, не менее, если не более достойные порицания, могут попытаться их взорвать. Такая попытка была предпринята – и успешно – в случае с судном «Гринпис» в южной части Тихого океана. С другой стороны, предположим, какой-то враг Вексфорда – даже, если это предположение не слишком нереальное, кто-нибудь, замешанный в деле Робсонов, – узнал, что когда к нему приезжает Шейла, он всегда переставляет ее машину, чтобы загнать в гараж свою? Бёрден не был уверен, что это именно так, но считал это вероятным, зная своего шефа. Вечер в тот день был темный, туманный. Можно ли подкрасться незаметно через пустой участок и прикрепить бомбу к днищу «Порше»? Майкл обнаружил, что очень мало знает о бомбах.
Парикмахерская называлась «Волосяной покров». Вексфорд, который из любопытства посмотрел это название в словаре, сказал ему, что оно служит собирательным названием меха, волос и шерсти млекопитающих. Она открылась всего шесть месяцев назад, и ее внутренний интерьер был отделан в стиле хай-тек и очень напоминал внутренности компьютера. Но здание, в котором она размещалась, было таким же древним, как и любой дом в этой части Кингсмаркхэма на Хай-стрит, и узкой, крутой лестнице, по которой поднимался Бёрден, было добрых полтораста лет. Судя по червоточинам в ступеньках, долго она не продержится. Если б женщина, спускающаяся по ней, не была такой же худой, как Майкл, они бы с трудом разминулись, так как никто из них не был готов отступить назад. Дверь наверху оказалась приоткрытой. Звонок отсутствовал, и поэтому инспектор распахнул ее и вошел, крикнув: «Есть кто-нибудь?»
Он очутился в прихожей, где не было никакой мебели, если не считать напольных подушек и какого-то предмета, свернутого до размера большого чемодана и напомнившего ему переносную скамейку, которую он однажды одолжил, чтобы поклеить обои – только этот предмет больше походил на массажный стол. Потолок был неумело разрисован знаками Зодиака, а на стенах висели странные плакаты: на одном была изображена пара сапог, из которых не торчали ноги, но зато были четко видны отдельные пальцы ног с ногтями на них. Вексфорд объяснил бы ему, что они взяты из картины Магритта. На втором плакате были нарисованы коты в сапогах верхом на белых конях. Бёрден вспомнил, что Клиффорд Сандерс рассказывал ему о своих ощущениях, и подумал, что именно так он чувствует себя здесь – чувствует угрозу.
Дверь в противоположном конце комнаты открылась, и в нее очень неторопливо вошел человек. Он остановился сразу же у двери, сложив руки. Это был невысокий мужчина очень плотного сложения, но не толстый: небольшой живот не соответствовал ширине его плеч и бедер. Его волосы – «волосяной покров», невольно подумал Бёрден – были темными и кудрявыми, длинными и густыми, как у женщины, и начинались низко надо лбом. Каштановые кудрявые бакенбарды соединяли их с округлой лохматой бородой, которая, в свою очередь, соединялась с густыми, скорее рыжими усами. Можно было видеть очень небольшую часть его лица – только нос с удивительно острым кончиком, тонкие губы и пару темных глаз, похожих на глаза злобного животного.
По телефону инспектор назвал свое полное имя, но Олсон протянул руку и произнес:
– Входите, Майкл… или Майк?
Бёрден чувствовал старомодную и, как говорила его жена, смехотворную антипатию к людям, которые называли его по имени, если они не входили в число его друзей. Но полицейский также сознавал, как глупо он при этом выглядит, настаивая на чувстве собственного достоинства в общении с современником, и поэтому только пожал плечами и последовал за Олсоном… куда? В комнату для консультаций? В медицинский кабинет? Там стояла кушетка, и все помещение было так похоже на знаменитую комнату в музее Фрейда в Лондоне, где в свое время Бёрден побывал с Дженни – похоже даже разложенными там и сям восточными ковриками, – что он сразу понял: здесь пытались создать ее копию. Кроме кушетки комната была заставлена дешевой, уродливой мебелью и увешана плакатами, в том числе плакатом против использования атомного оружия, изображавшим опустошенный земной шар, а над ним цитата из Эйнштейна: «Высвобождение силы атома изменило все, кроме нашего мышления, и поэтому мы движемся к не виданной ранее катастрофе». Этот плакат почему-то напомнил Бёрдену об Вексфорде, и он подумал, что его начальник отнесся бы к этому человеку гораздо более непредвзято… но все же, как можно в его возрасте побороть свои предубеждения?
Серж Олсон сел у изголовья кушетки – несомненно, это было его обычное место. Он смотрел на Бёрдена и молчал – опять-таки пауза была для него привычной.
Майкл заговорил:
– Как я понимаю, мистер Клиффорд Сандерс – один из ваших пациентов, доктор Олсон.
– Да, он мой клиент, – ответил психотерапевт.
Опять это слово! Пациенты, покупатели, постояльцы отелей – все они в современном мире стали клиентами.
– И я не доктор, – продолжал Серж.
Это сразу же напомнило Бёрдену негодующие статьи, которые он читал, – посвященные людям, оказывающим различные виды психиатрической помощи без медицинского образования.
– Но у вас есть какая-то квалификация? – уточнил полицейский.
– Диплом психолога.
Олсон говорил экономно и спокойно. Он не пытался оправдываться или объяснять что-либо. Вот он весь – принимайте его таким, как есть. Такая манера всегда производит впечатление прозрачной честности, и поэтому она сразу же вызвала у Майкла подозрение. Пора бы ему спросить у полицейского, зачем тот хочет с ним поговорить – этот вопрос всегда задают на этом этапе, – но Олсон не задавал его, он просто сидел. Сидел и смотрел на Бёрдена со спокойным интересом, почти с сочувствием.
– Уверен, что у вас существует свой кодекс профессионального поведения, – произнес инспектор, – и поэтому я не стану – по крайней мере, на данном этапе – просить вас открыть мне возможный диагноз… личности мистера Сандерса. – Он считал, откровенно говоря, что проявляет великодушие, и ему не понравилась легкая улыбка Олсона и наклон его головы. – Меня интересуют более практические вещи: время последней консультации с вами мистера Сандерса. Насколько я понял, у него была назначена встреча с вами на пять часов, которая продолжалась один час, и он ушел от вас в шесть часов?
– Нет, – ответил психолог.
– Нет? Это не так?
По-видимому, полностью владея собой, Олсон перевел взгляд на серый, усеянный кратерами земной шар и предсказание Эйнштейна.
– Клиффорд, – сказал он, – обычно является в пять, но иногда мне приходится просить его перенести встречу, и в прошлый четверг так и случилось. Я читал лекцию в Лондоне в семь тридцать, и хотел создать себе запас времени.
– Вы хотите сказать, что мистер Сандерс не приходил к вам в прошлый четверг?
Возможно, Серж был из тех людей, которые всегда снисходительно улыбаются в ответ на ненужное проявление тревоги. Его улыбка была еле заметной и немного грустной.
– Он приходил. Я просил его прийти на полчаса раньше, и он фактически пришел примерно на двадцать минут раньше. И ушел от меня в пять тридцать.
– Ровно в пять тридцать, мистер Олсон? Или после различных прощальных фраз и назначения следующей встречи и тому подобного, было, скажем, почти без двадцати шесть?
Психолог снял наручные часы, положил их на стол рядом с собой и, показав на них пальцем, сказал:
– В пять тридцать я беру со стола часы и говорю клиенту – в данном случае, Клиффорду, – что время истекло и мы увидимся на следующей неделе. Нет никаких прощальных фраз.
Дженни, жена Бёрдена, во время беременности ходила к психоаналитику. Интересно, у нее тоже так было? Полицейский осознал, что никогда у нее об этом не спрашивал. Надо ли ложиться на эту кушетку? Или кушетка не для того, чтобы на ней лежать? Разговариваешь ли потом с терапевтом и открываешь ли ему свою душу, рассказываешь о самом сокровенном, а он играет роль огромного, безликого уха? Бёрдон, хоть Олсон ему не нравился и не вызывал у него доверия, внезапно понял, что именно это и требуется.
– Значит, Клиффорд Сандерс ушел отсюда ровно в пять тридцать? – повторил инспектор.
Его собеседник равнодушно кивнул, и у Майкла не было никаких оснований ему не верить. Он задал новый вопрос:
– А потом вы ездили в Лондон? Где вы были, где читали лекцию?
– Я уехал отсюда и пешком дошел до вокзала – хотел успеть на поезд в шесть семнадцать, который приходит на вокзал Виктория в десять минут восьмого. Моя лекция была посвящена факторам составления прогноза, и я читал ее членам Ассоциации столичных психотерапевтов в помещении Ассоциации в Пимлико. Я поехал туда на такси.
По-видимому, этот человек был абсолютно уверен в себе. Бёрден пристально посмотрел на него и спросил:
– Вы можете привести какую-нибудь причину, мистер Олсон, почему Клиффорд Сандерс мог сказать нам, что ваша встреча с ним продолжалась с пяти до шести часов и что он ушел отсюда в шесть?
Сейчас он скажет мне, что ему угрожали, подумал Майкл; будет говорить об угрозах, об оборонительном поведении и прогнозах. Но вместо этого Серж встал, подошел к очень неопрятному письменному столу, который, наверное, раньше служил кухонным столом, и медленно перелистал страницы блокнота, куда записывал назначенные встречи. Казалось, он старательно изучает одну конкретную запись. Потом психолог бросил взгляд на наручные часы, улыбнулся каким-то своим мыслям, закрыл блокнот и, по-прежнему стоя, повернулся к Бёрдену.
– Возможно, вы этого не знаете, Майкл. Возможно, вы никогда не задумывались над тем, какую большую роль играет время в психике человека. Не будет преувеличением высказать предположение, что оно, возможно, является еще одним архетипом Юнга в коллективном бессознательном. Несомненно, для некоторых оно может быть одним из аспектов Тени.
Инспектор уставился на него с глубоким непониманием, доходящим до отвращения.
– Давайте назовем его Временем, с заглавной буквы «В», – продолжал Олсон. – Его изображали богом в колеснице с крыльями, и его олицетворял «Старый Папаша Время» – надеюсь, вы встречались с ним. Некоторые люди превращаются в рабов времени, этого старика с черепом вместо лица и серпом в руке, этого бога в крылатой колеснице, спешащего за ними. Они – его слуги и начинают очень тревожиться и даже страдать, если не оказываются на месте, не успевают в нужное время, чтобы склониться перед ним и выполнять его повеления. Но есть другие люди, Майкл, которые ненавидят время. Они боятся его, и поскольку этот страх так велик и вездесущ, им не остается ничего другого, как загнать его назад, в подсознание. Оно слишком их пугает, и поэтому они избавляются от него. Результатом, конечно, является полное незнание Времени, мир, в котором его нет. Для них часы и половинки часов не поддаются подсчету. Это такие люди – и мы все их знаем, – которые никогда не могут встать по утрам, а по ночам всегда поражаются, что уже три или четыре часа, когда ложатся спать. Чтобы не опоздать на свидание, от них требуются почти сверхчеловеческие усилия. Их друзья это постепенно понимают и приглашают прийти за полчаса до начала вечеринки. Что же касается способности запоминать время – просить их вспомнить точное время какого-то события почти равноценно насилию.
Бёрден заморгал. Однако он уловил суть этого монолога.
– Вы хотите сказать мне, что эти регулярные встречи в пять часов с Клиффордом Сандерсом были фактически назначены на четыре тридцать? – переспросил он.
Олсон кивнул с улыбкой.
– Но мне казалось, будто вы сказали, что встреча с ним была назначена на пять часов? – продолжил расспросы полицейский.
– Я сказал, что он приходит в пять – это не совсем одно и то же.
– Значит, в прошлый четверг, когда вы ему позвонили, вы попросили его прийти в четыре часа?
– И он пришел на десять минут позже. То есть как я уже сказал, около четырех сорока. – Теперь на лице Сержа появилась искренняя добродушная улыбка. – Вы считаете, что я нечестен с моими бедными клиентами, правда, Майкл? Что я потворствую их неврозам и таким образом лишаю их основного человеческого достоинства – не так ли? Но видите ли, мне тоже нужно жить, и приходится признавать Время в качестве фактора моей жизни. Я так же не могу позволить себе потерять полчаса Времени, как и один из его самых смиренных рабов.
«И я тоже», – подумал Бёрден и поднялся, чтобы уйти. Провожая его к выходу, Олсон почти нежно обнял его за плечи рукой, повергнув полицейского в смятение.
– Уверен, Майкл, вы не пожалеете, если придете на занятие.
Инспектор посмотрел на него, а потом на кушетку и апломб отчасти вернулся к нему. Он ответил довольно саркастическим тоном:
– Полагаю, вам непривычно говорить самому.
Сначала психолог нахмурился, но затем его лицо прояснилось.
– Это у фрейдистов так, у молча слушающих психоневрологов. А я очень много разговариваю – я помогаю людям.
У него была простая, ничем не омраченная улыбка счастливого человека.
* * *
– Очень похоже, что она была предназначена для вашей дочери, – сказал человек из Отдела тяжких преступлений Майрингхэма. – Вы говорите, что она не сообщила вам заранее о своем намерении навестить вас?
– Мне она заранее не сообщила, – ответил Вексфорд. – Не знаю насчет жены, я не спрашивал. Вам придется узнать это у нее.
– Мы уже спрашивали ее, мистер Вексфорд, и она сказала, что приезд вашей дочери стал для нее полной неожиданностью.
– Что вызвало взрыв бомбы?
– Вы собирались подать машину назад, не так ли? Собирались вывести ее задним ходом с дорожки к гаражу, чтобы поставить в него вашу собственную машину, – так говорит ваша жена. Мы думаем, ее привело в действие переключение на задний ход. Понимаете, ваша дочь говорит, что ни разу не включала задний ход «Порше» в промежуток между выездом из лондонской квартиры и приездом к вам домой примерно через полтора часа. И понятно, сэр, что у нее не было случая использовать заднюю передачу.
Террористу было все равно, это понятно. Его не волновало, взорвется ли бомба через пять минут после ее отъезда, возле детской больницы на Грейт-Ормонд-стрит например, или здесь, в воскресный вечер, когда она будет выезжать задним ходом, чтобы отправиться домой. Ему было все равно, лишь бы она сидела за рулем.
Лишь бы она сидела за рулем… Вексфорд лежал в постели и думал об этом. Его подняли в четыре часа и заставили пить чай вместе с множеством других мужчин, сидящих вокруг стола посередине палаты. Какой-то террорист пытался убить Шейлу, но потерпел неудачу – но он не остановится, не так ли, один раз не добившись успеха? Он будет пытаться снова и снова. Возможно, из-за ее выступлений против атомного вооружения, но, с другой стороны, может быть, и нет. Фанатики и придурки завидуют знаменитым, успешным, красивым… Есть даже люди, которые олицетворяют актеров с сыгранными ими ролями, и они способны видеть в Шейле леди Одли, двоемужницу и убийцу. За это ее следует наказать, за ее красоту, успех и отсутствие моральных устоев, за то, что она сыграла неверную жену и была ею…
Как ему теперь жить и заниматься своей повседневной работой с этим вечным страхом, что какой-то убийца подбирается к Шейле? Газеты полны таких рассуждений – у него на кровати лежат три ежедневные газеты, и все они размышляют с неким веселым цинизмом о том, что могут готовить для Шейлы эти террористы. Как он все это выдержит?
Старшая дочь Вексфорда Сильвия приехала после того, как привезла своего сына Робина с репетиции хора, а потом, вечером, его навестил Бёрден. Инспектор много говорил о медицинском заключении, посвященном Робсон, о своих теориях насчет Клиффорда Сандерса в роли преступника, о Гвен Робсон как о заядлой сплетнице, вынюхивающей секреты среди других помощниц по дому, и о любопытной беседе, которая состоялась у него с психиатром.
– Эти рассуждения о непунктуальности некоторых людей – потому что все сводится к этому – не влияют на суть дела, – закончил Майкл свой рассказ. – Самнер-Квист указывает самое позднее время, когда могла быть убита миссис Робсон, – без пяти минут шесть. Клиффорд мог легко попасть туда до этого времени. Не торопясь, он мог попасть туда даже за пятнадцать минут до шести.
Вексфорд с усилием уточнил:
– Намереваясь встретить там миссис Робсон? Ты говоришь, что убийство преднамеренное? Потому что, в соответствии с твоей теорией, он не мог встретить ее случайно. Для него не было необходимости отправиться на эту темную автостоянку и сидеть там полчаса в ожидании матери. Или ты хочешь сказать, что он настолько потерял ощущение времени, что не знал, который час, без четверти шесть или половина шестого?
– Не я хочу так сказать, – возразил Бёрден, – а Олсон, психотерапевт. В любом случае я с этим не согласен. Я считаю, что Клиффорд совершенно нормально относится ко времени, когда ему нужно. И почему это не может быть предумышленным убийством? Я не верю, будто Клиффорд подумал, или вообразил, или нафантазировал, или как там тебе захочется это назвать, что Гвен Робсон была его матерью. Для этого надо было быть полным придурком. И если он хотел убить свою мать, то мог сделать это дома. Нет, мотив, наверное, гораздо более реальный, такими обычно и бывают мотивы. – Он с вызовом посмотрел на Вексфорда, ожидая возражений, а когда таковых не последовало, продолжил: – Допустим, Гвен Робсон его шантажировала. Допустим, она узнала какую-то его тайну и грозила его разоблачить…
– Какую, например? – спросил Вексфорд, и даже инспектор услышал, как устало и безразлично звучит его голос.
– Он мог быть голубым, я имею в виду гомосексуалистом, и боялся, что мать узнает. То есть это всего лишь вероятность, но раз уж ты спросил…
– Но ты не установил никакой связи между ними, так ведь? Нет никаких доказательств, что они знали друг друга. Это та ситуация, в которой сын был бы знаком с женщиной ее возраста только в том случае, если бы она была подругой его матери, а Гвен ею не была. Не похоже, чтобы Клиффорд когда-нибудь обращался за помощью по дому: он не престарелый, прикованный к дому, и не инвалид, лежащий в постели. И хотя миссис Робсон могла быть шантажисткой, у тебя есть факты, доказывающие это?
– Будут, – уверенно заявил Бёрден. – Утром дознание. Я тебе представлю полный отчет о том, что произойдет завтра.
Но Вексфорд, кажется, не прислушивался к его словам. Его отвлекли какие-то действия больного на соседней койке, а потом приход медсестры с тележкой лекарств, и Майкл, смотревший на него с сочувствием, хоть и с некоторым раздражением, подумал: справедливо говорят, что пациенты в больнице быстро теряют всякий интерес к внешнему миру. Палата и ее обитатели, что принесут на ланч и что сказала медсестра – из таких вещей состоит их микрокосм.
* * *
Дознание открылось и было отложено, как и ожидал Бёрден. Вряд ли могло быть иначе. Заслушали показания доктора Самнер-Квиста, который снова все время употреблял слово «гаррота». А эксперт из лаборатории получил возможность угостить коронера каким-то малопонятным рассказом о полимерах и длинноцепочных линейных полиэстерах и о веществе под названием полиэтилентерефталат. Все это было связано с выяснением того, из какого вещества была сделана оплетка провода гарроты, и Майкл не намного поумнел, когда эксперт закончил свои показания, хотя инспектор и догадался, что все это описание серого пластика.
Робсон в суд не явился – его присутствие не было обязательным. Зато там были и Клиффорд Сандерс, и его мать. Клиффорда коронеру следовало хорошенько допросить по поводу его странного поведения, выяснить, почему он накрыл труп и убежал. Но первым из свидетелей вызвали Дороти Сандерс, которая вышла на свидетельское место неторопливо, держалась уверенно и прямо и была одета – без сомнения, случайно – в одежду, очень похожую на ту, в которой нашли мертвую женщину, вплоть до кружевных коричневых чулок.
Мужчину, который, очевидно, явился вместе с ними и теперь сидел рядом с Клиффордом, Майкл узнал. Это был тот самый фермер, которого инспектор видел на Ясеневой аллее: он тогда вышел на крыльцо со своей собакой и смотрел вслед удаляющейся машине Бёрдена.