На сегодняшний день можно констатировать, что становление ИКТ в качестве неотъемлемой составляющей национального оборонительного потенциала, военной доктрины и инфраструктуры фактически приняло необратимый характер среди ведущих мировых держав. Эта тенденция проявляется в нескольких направлениях (см. табл. 3).

В настоящее время у технологически развитых государств мира сформирован полноценный финансовый, кадровый, инфраструктурный потенциал для использования ИКТ в военно-политических целях. С учетом эволюции вредоносного ПО, роста угроз критической инфраструктуры и нарастающей зависимости от ИКТ всех ключевых секторов глобальной и национальной экономики, управления и безопасности и других тенденций, рассмотренных в разделах I–IV, возможности достижения целей конфликта при использовании потенциала ИКТ развитыми государствами приближаются к возможностям кинетических вооружений и даже оружия массового уничтожения.

Кроме того, военный ИКТ-потенциал получает доктринальное оформление и закрепление, которое в большинстве случаев не исключает – либо напрямую постулирует – необходимость превентивных операций в информационных сетях. По сути, в отсутствие сдерживающих международно-правовых факторов происходит эрозия негласно устоявшегося после Второй мировой войны и принятия Устава ООН принципа, согласно которому деятельность государств в военно-политической сфере по умолчанию преследует цели и ограничивается задачами обороны.

Результатом является постепенная трансформация ландшафта международной безопасности и переоценка рисков и вызовов в этой сфере всеми членами международного сообщества. Пользуясь асимметричным характером военного потенциала ИКТ, менее развитые государства также постепенно втягиваются в цифровую гонку вооружений в надежде получить собственные преимущества в этой сфере и блокировать риски, исходящие от более развитых в области ИКТ держав. По информации спецпредставителя президента России по вопросам международного сотрудничества в области ИБ А.В. Крутских, в 2015 г. более 140 стран мира вели деятельность по созданию «информационного оружия».

Отдельно стоит подчеркнуть нерешенность проблемы идентификации субъектов неправомерных действий с использованием ИКТ и достоверной атрибуции этих действий. Технические сложности атрибуции в условиях развития доктрин активной обороны в ИКТ-среде также могут способствовать развязыванию и эскалации международных конфликтов.

• Атаки на ИКТ-инфраструктуру Эстонии в 2007 г., информационные сети госорганов и частного сектора Грузии в 2008 г., а также на финансовые учреждения и предприятия частного сектора США весной 2014 г. (кампания Energetic Bear, ПО Dragonfly) устойчиво приписываются России рядом государств, включая страны НАТО, в отсутствие надежных технических данных, позволяющих установить такую связь.

• В случае молниеносной сетевой атаки, имитирующей «почерк» русскоязычных злоумышленников (например, производные от кириллицы фрагменты кода), на критическую инфраструктуру стран – членов НАТО с использованием серверов, расположенных на территории России, возникает риск военного ответа НАТО против России. В соответствии с принятой альянсом доктриной ответные меры могут включать использование кинетических вооружений, а также участие в ответном ударе всех стран блока, что в теории влечет риск международного конфликта с участием ядерных государств. Ключевым фактором такого риска является как раз невозможность достоверной атрибуции атак в ИКТ-среде в короткие сроки, которыми принимающие решения лица располагают при угрозе объектам критической инфраструктуры.