ГЛАВА ПЕРВАЯ

Я вышел из пещеры. Старший сержант Камнеломов, что пришел с докладом, вышел вслед за мной. Адмиралу ктархов, чтобы отдать распоряжения, выходить, наверное, не требовалось. Как я заметил перед тем, как покинуть грот со светящимся песочным полом, Гжнан, сын Амороссэ распластался на своем камне, как и раньше. Это, наверное, была самая удобная для ктарха поза, хотя они умели, как я видел раньше, стоять на всех восьми лапах, стоять на двух задних, как два ктарха при входе в пещеру стояли, накануне, умели быстро бегать и ловко прыгать. Не могу знать, надолго ли хватало их физических сил. Мне, по крайней мере, казалось, что ненадолго. Адмирал от длительного стояния на камне быстро уставал, и распластывался на брюхе. Но я не мог определить его возраст, и вполне допускал, что он уже стар.

В ущелье стояло изумительное по красоте и чистоте утро. В такое утро даже об оружии думать не хочется, не то, что о боевых действиях. Тем не менее, несколько раз вдохнув полные легкие чистого воздуха, я спустился к своему взводу, и кивнул на сложенные в кучу рюкзаки и лежащее поверху оружие.

– Разбирайте свое.

Сам я положил в общую кучу РПГ-29 «Вампир», и пристроил сбоку рюкзак с одной единственной оставшейся там гранатой. Винтовка с оптическим прицелом была уже в руках у ефрейтора Валентина Ассонова, который сейчас меньше всего походил на ефрейтора, и вообще поверх своего бронежилета из комплекта «Ратник» для маскировки одел камуфлированную выгоревшую на солнце чужую куртку с каплями крови на груди. Капли эти стекли, видимо, с головы убитого до того, как он упал лицом вниз, и потому расположились строго выверенной вертикальной линией. Но крови было не много, и заметить ее мог только опытный офицерский глаз. Ассонов не застегнул куртку, отчего вид у него был, по крайней мере, стандартного армейского разгильдяя. Но, памятуя полученный от меня же приказ, я не возразил, и даже замечания ефрейтору без погон не сделал. Он лучше других понял и применил правила маскировки. Только шлем ефрейтор почему-то носил не на голове, а в руке.

– Шлем. – напомнил я. – Надень.

– Мне в нем неудобно, товарищ старший лейтенант. Я вообще-то ношу его, но часто снимаю, а то голова устает.

В принципе-то, это было его дело. Шлем не был предметом формы солдата. И я не имел права настаивать.

Майор Медведь подошел ближе.

– Власаныч, – обратился ко мне, – собери у своих солдат документы. Я передам их на хранение адмиралу.

Медведь был сердит и сосредоточен. Наверное, таким же показался ему и я.

– Что такой смурной?

– Думаю вот, что без разведки нам туда выдвигаться рискованно.

– И ты тоже самое.

– А кто еще?

– Я!

– Тогда, товарищ майор, давайте подумаем, как разведку организовать.

– Кто пойдет? Капитан Волков уже просится.

– Я тоже прошусь.

– У тебя под командованием солдаты. Это аргумент Волкова.

– С ними справится Камнеломов. Не впервой ему взводом командовать. А у меня все же больше опыт работы в Резервации, чем у капитана. А это, на мой взгляд, важно.

– С таким аргументом сложно не согласиться. Поговорю с Волковым. Думаю, он правильно поймет.

Я сначала услышал звук свистящего воздуха, а потом и заметил, что с базы вылетело два скутера. Один в южную сторону, другой в северную. Причем, мне показалось, что скутеры были беспилотными. Куда машины должны быть направлены, мне адмирал недавно сообщил. Будут убирать кристаллическую гряду с двух сторон. Так я понял. И в наушниках шлема услышал раскатистый голос адмирала, слегка приглушенный электроникой до удобного уху уровня:

– Правильно понял. С двух сторон мы уже убрали полностью. Осталось еще две стороны.

– Отсюда связь с южной стороной тоже нарушена? – промыслил я.

– Работает только через шлемы. Но тоже постоянно прерывается. Особенно на расстоянии.

– Значит, с пограничниками мы связаться пока не можем?

– У них же шлемов нет.

– Понятно. А работу выполняют скутеры без ктархов? – пожелал я еще раз удостовериться в своей наблюдательности.

Конечно. Там же выжигается не только основа, но и эфирные помехи. Это вещество опасно для жизни ктархов. Кстати, и для жизни человека тоже. Полетите в сторону своей границы, не приближайтесь к экрану стерехов. По крайней мере, сразу. Через час можно. За час весь яд выветрится. Постарайтесь выдерживать дистанцию хотя бы в десять шагов. Этого бывает достаточно для безопасности. Или поверху пролетайте на той же дистанции. И даже вдвое выше. Пары раствора устремляются кверху.

Я вспомнил, что мы намеревались подойти к уничтоженной скутером гряде, но определенные события помешали нам. Адмирал мои мысли услышал. И ответил довольным голосом:

– Значит, напав на вас, мы спасли ваших солдат. Благое дело.

Меня убивала его логика! Она была похожа на камень, упавший с неба на голову тогда, когда ты собирался перейти дорогу с напряженным автомобильным движением. Хорошо еще, что шлемы ктархов были, видимо, крепкими, и удар держали не хуже шлема от «Ратника». Нападение на солдат перевернуть так, чтобы оно стало благом! Но говорил адмирал Гжнан, сан Амороссэ вполне серьезно. Видимо, разница в логических построениях ктархов и людей все же отличается существенно. Наверное, ктарх посчитал благом и свое содействие солдату-пограничнику в дезертирстве. Так мне показалось сразу, а теперь я был в этом уверен. Наверное, благом он считал и стирание кусков человеческой памяти.

Размышляя об этом, я опять забыл, что адмирал читает мои мысли. А закрывать их я еще не научился. Но он сразу же мою оплошность, что называется, «обналичил»:

– Конечно, мы считаем это благим делом. А как может быть иначе! Мы избавили человека от нелюбимого дела – службы. Ты со мной не согласен, старлей Троица?

– Не согласен, адмирал. Категорично, не согласен.

Наверное, я произнес свою последнюю мысль вслух слишком громко, потому что майор Медведь обернулся, и посмотрел на меня с удивлением. Но удивление с лица майора сошло быстро. Он просто вспомнил о возможностях шлема, сам себе кивнул, и двинулся к капитану Волкову и старшему лейтенанту Лисину. С ними Медведь до этого склонялся над картой, расстеленной на камне, за которым я ночью прятался от взрыва светошумовой мины.

– У нас у каждого собственное восприятие окружающего мира, и наши восприятия совсем не обязательно должны быть схожими, – сделал вывод Гжнан, сын Амороссэ так, словно разрешал мне думать так, как я привык, но он при этом разрешал и себе оставаться при собственном мнении. И за это хотелось быть адмиралу благодарным.

– Камнеломов!

– Я!

– Я предполагаю в разведку отправиться. В одиночестве. Во взводе остаешься за старшего. Если возникнут проблемы, я всегда на связи. Обращайся или ко мне, или к майору Медведю.

– Понял, товарищ старший лейтенант. Не переживайте. Справлюсь.

Я подошел к офицерам.

Капитан Волков посмотрел на меня коротким, но чуть ли не ненавидящим взглядом. Впрочем, он всегда и на всех смотрел так, и мне не хотелось связывать его взгляд с тем, что я отнял у него конфетку – пожелал отправиться в разведку вместо него. Слишком мало сладости было в этой конфетке, и даже пробовать ее на вкус было опасно, хотя, признаюсь, и отметиться удачным завершением действа – было бы престижно. Мне, например, это грозило вскорости стать капитаном, и даже раньше положенного по сроку времени, а капитану Волкову, соответственно, светило, видимо, получение майорской звездочки. Но он, судя по возрасту, и так вскорости должен был ее получить. Впрочем, после работы со шлемом ктархов лицо капитана Волкова сильно изменилось, и сейчас трудно было определить его возраст. Но я видел его и раньше, еще когда он работал с картой в штабной машине полковника Мочилова, где я получал инструктаж перед вторым посещением Резервации. И лицо запомнил. И возраст определил тогда же. Думаю, сейчас Волков не сильно постарел внутренне, как и я, хотя внешне изменился существенно. Тоже, как я. Но это все, как любит говорить наш комбат, «издержки производства».

– Значит, Троица, задача перед тобой стоит следующая. – начал майор Медведь, и коротко глянул на капитана Волкова, который по-прежнему смотрел на меня волком. На самого майора тоже, кстати, смотрел точно так же. Интересно, как он на собственную жену смотрит! – Первая твоя задача – навестить погранотряд, узнать у них все новости, а они быть должны, поскольку наша сторона границы проходит по верхней части склона господствующей над местностью высоты или горы, как она у них там называется. И оттуда просматривается все впереди в доступных для бинокля и любого другого прибора для наблюдения перспективах. А впереди лежит долина с небольшой деревней вдали, на склоне другой горы, находящейся уже в Грузии. Однако деревня эта не имеет населения даже летом. Все уехали. В Грузии проводилась какая-то особая программа по переселению населения горных районов Тушети в другие, более доступные места. В отдельные деревни летом народ возвращается, а на зиму снова уезжает. Но в эту деревню, повторяю, никто даже летом не наведывается. Уже крыши домов проваливаются. Только три сторожевые башни со средневековья высятся. Если там, в деревне, кто-то появился, пограничники сразу это отметят. У них пост наблюдения там постоянный. Правда, долина круто поворачивает, и половина прикрыта другой горой. И та гора уже на другой стороне – в Грузии. И что за поворотом, никто не видит. Где-то там, за поворотом, и грузинский погранотряд расположен, если по карте судить. Твоя задача – после общения с пограничниками заглянуть за поворот, разведать обстановку. Если будет возможность, найти и осмотреть место падения скутера с ктархом. Но, если возможности не будет, на рожон не лезь. Давай без самодеятельности обойдемся. Потом жди нас. Мы будем выдвигаться к тебе ближе, и ждать сигнала будем рядом с границей. Связь по важным вопросам не через шлем ктархов – мы не знаем, кто натянет на свою голову пропавший шлем, и что сумеет услышать, а через коммуникатор. Так надежнее, я надеюсь. По крайней мере, канал связи кодированный. Впрочем, мой шлем подсказывает мне, что твой шлем почувствует, когда где-то объявится шлем пропавший. И будет даже в состоянии блокировать его возможность слушать. У тебя же сильный командирский шлем. Значит, можем общаться и так.

– Задачу понял, товарищ майор. Разрешите приступать?

– Гони. – разрешил Медведь. – Про осторожность я тебя даже предупреждать не буду, хотя меня командующий десять раз лично предупредил. Он почему-то был уверен, что в разведку я именно тебя отправлю. Наверное, потому, что ты в Резервации – старожил.

Я с помощью шлема вызвал к себе свой скутер. Не торопил его особо, не заставлял телепортироваться, хотя, наверное, с помощью своего командирского шлема, и мог бы к такому способу прибегнуть. Просто попросил его прилететь. И, пока он летел, я уже трансформировал его и внутри. Теперь это был не российский внедорожник с нероссийским названием, а нечто похожее на скутер ктархов, только кресло было не такое, как у них, а более подходящее мне, имеющему ширину в плечах значительно большую, чем ниже пояса. Внешне этот же скутер, еще накануне прямо в полете, в том же стиле на моих глазах трансформировал эмир Арсамаков. При этом я вовремя вспомнил, как эффектно садился в скутер адмирал после того, как я вернул ему его шлем. И, на глазах своего взвода и группы «Зверинец», приказал подлетевшему скутеру замереть в воздухе, открыть фонарь кабины, а сам, прихватив свой рюкзак и автомат, совершил прыжок через своих солдат, завис в воздухе над креслом пилота, плавно развернулся по своей оси, и так же плавно опустился в кресло. У меня получилось, как мне показалось, даже более красиво, чем, в свое время, у ктарха Гжнана, сына Амороссэ. По крайней мере, не менее ловко. Это я сумел понять, бросив взгляд на солдат своего взвода и на офицеров ОМОГ. В глазах светилась оценка. Оставшись уверен, что метод посадки в скутер будет теперь широко распространен на все время операции, то есть, на время, которое отведено нам на работу в шлемах, я опустил фонарь кабины, и тут же, не задерживаясь ни на секунду, резко набрал высоту, чтобы меня не бросало из стороны в сторону во время вынужденных маневров во время перелета по ущельям. Летать на высоте было спокойнее, да и обзор был лучше. Держать перед собой карту у меня необходимости тоже не было. Я запомнил ее, когда майор Медведь, при постановке задачи, водил над ней пальцем. Для скутера было достаточно того, чтобы я задал ему конечную точку своего маршрута. Видимо, карта была заложена в самом шлеме или же он считывал ее из моей головы. Вернее, как я думаю, скачал в свою память сразу, когда я смотрел в ту самую карту, а потом уже пользовался ею, не дожидаясь моих приказов. Впрочем, углубляться в суть работы квантового киберкомпьютера я не намеревался, понимать его процессы не пытался, и удовлетворялся только результатом. Иногда я пытался только сформулировать мысленную команду, переводя ее в понятные человеку слова, как команда уже начинала выполняться. Так, глядя вниз, я подумал о том, чтобы попросить скутер добавить скорости, как скорость тут же возрастала до такой степени, что меня с силой вдавливало в спинку кресла. Но кресло было прочное, спинка даже не скрипела под нажимом, а я переводил дыхание, и легко привыкал к большим перегрузкам. Видимо, природное здоровье и привычка к тренировкам, где нагрузки всегда давались на пределе допустимого, помогали. И я опомниться не успел, как шлем сообщил мне не словами, а единым цельным понятием, что мы приближаемся к территории погранотряда. Я потребовал связи с майором Медведем, чтобы уточнить, ждут ли меня здесь с объятиями или с ПЗРК. Но шлем однозначно сообщил, что связаться с базой не может из-за стены помех, оставленной стерехами. Стену еще не успели убрать полностью. А связь возможна только прямая. Отраженная связь не доходит до базы.

Тогда, долго не думая, я поинтересовался у шлема, знает ли он, что такое телефон. Ответ был положительным. Я приказал найти телефон на столе начальника погранотряда, и соединиться, если возможно, с ним. Соединение произошло сразу, и я услышал в своих наушниках долгие гудки вызова. Трубку не брали долго. Наконец, ответили:

– Полковник Сорабакин, слушаю вас.

– Здравия желаю, товарищ полковник. Старший лейтенант Троица, командир взвода спецназа ГРУ. Вас должны были предупредить о нашем присутствии в Резервации и о наших действиях.

– Да, старлей, меня предупредили. Что за странный номер, с которого ты звонишь? Мой аппарат с определителем, и никак не сумел номер определить, чуть от натуги не взорвался. А я не знал, стоит ли отвечать на такой звонок. Твоему командованию следовало бы дать какие-то более конкретные координаты связи, чтобы можно было сразу определить человека.

Это он таким образом объяснил мне, почему так долго не брал трубку. Голос у полковника был вежливый, почти извиняющийся.

– Это потому, товарищ полковник, что я вообще не звоню вам ни с какого аппарата, обладающего собственным номером. Я просто общаюсь через квантовый компьютер. А он своего телефонного номера не имеет. Имеет, наверное, какой-то свой идентификационный или как они там называются, я не в курсе, и у него есть, но он принципиально не предназначен для связи в нашей цивилизации.

– Понятно, старлей. Хотя и не очень. Это ты очно мне потом, если сможешь объяснить, объяснишь, А как его номер называется, мне и знать, думаю, не нужно. Нам предложили создать коридор для перехода или даже перелета границы для группы во главе с майором Медведем. Ты от него, как я понимаю? О твоем взводе тоже было что-то сказано, как и о тебе самом. Потому я вас двоих и совмещаю.

– Да, товарищ полковник, я представляю собой только разведку нашей группы. А майор Медведь с основной группой двинется за мной следом, как только я дам сообщение.

– Подожди, старлей. Я сейчас быстро прочитаю шифровку о вашей группе. Я только успел ее глазами пробежать при посторонних, и в сейф убрал. Разговор у нас здесь был серьезный, и я отвлечься не мог. Пару минут подожди…

– Товарищ полковник. Я на своем летательном аппарате сейчас подлетаю к вашему городку. Наблюдаю издали, как идут занятия на «полосе препятствий». Посадку совершу на площадку перед зданием штаба. Это, как я понимаю, там, где флаг России выставлен. Прикажите в меня не стрелять.

– У тебя что за летательный аппарат. На нашей площадке даже двухместный вертолет едва-едва помещается. Был уже случай, прилетали.

– Моя машина поместится, товарищ полковник. Это такой же скутер, как тот, что ваши парни при попытке пересечения границы сбили из ПЗРК. Тот, что в Грузию упал.

– Ты уже и это, старлей, знаешь. Тогда ладно, совершай посадку. Дежурный сейчас предупредит циркулярно все посты.

Я на всякий случай предупредил скутер, что такое ПЗРК, и дал пару советов, как от ракеты увернуться. Шлем мне ответил, что после первого случая в этом же районе все шлемы знают систему защиты от ракеты, и все выработали у себя тепловые ловушки, которые могут быть отстреляны по мере необходимости. Могут использовать и встречный выстрел по ракете. Требуется только подтвердить, что ракета не несет биологические объекты, наделенные разумом. Подтверждение требуется дать заранее, чтобы шлем мог реагировать в автоматическом режиме, поскольку разница между реакцией кибернетического устройства и человеческого мозга несопоставимы. Я, естественно, тут же подтвердил. Но заодно вспомнил, как сам из автомата расстреливал скутер, и рвал пулями его обшивку, и попросил шлем создать какую-нибудь защиту от пуль, а то еще найдется пограничник, до которого приказ не дойдет, и дать по скутеру очередь. А мое тело относится к пулям совсем не так, как тела ктархов. Если у них для пули только голова уязвима, то у меня уязвимо все тело.

Но предосторожности оказались излишними. Связь для передачи команд у пограничников, видимо, работала без сбоев. Ни одной автоматной очереди снизу не раздалось, но одной ракеты в адрес моего скутера запущено не было. Я совершил мягкую посадку на жесткой бетонной площадке перед входом в штаб. Можно было бы в целях безопасности совершить посадку и на плацу, который был отделен от площадки шестиметровым газоном – все-таки перед штабом ходило в одну и в другую сторону много пограничников, и солдат, и офицеров. Но мне хотелось показать ловкость скутера, которая, несомненно, была бы принята за мою ловкость. Причем, в данном конкретном случае, я заботился вовсе не о своем авторитете, а исключительно об авторитете спецназа ГРУ, желая создать еще одну легенду, о которой потом обязательно будут много говорить.

Едва скутер замер без движений в пяти шагах от главного входа в двухэтажное здание штаба погранотряда, как из дверей выскочил немолодой шарообразный майор с повязкой дежурного, и остановился, вылупив глаза, чтобы рассмотреть скутер и, наверное, меня. Я мысленно поднял фонарь, той же силой шлема в сидячей позе плавно вылетел из кресла, в воздухе выпрямился, и, долетев до места, встал на бетонную дорожку прямо перед дежурным майором.

– Ведите меня, товарищ майор, к полковнику Сорабакину. Он ждет.

– Он ждет. Хотя внешний вид ваш может оказаться для полковника раздражителем. Вы без знаков различия. – охрипшим голосом, при этом кося взглядом на скутер, сказал майор, потом развернулся, и загнул за порог.

– Это сугубо мои проблемы, – сухо ответил я.

Меня самого мой внешний вид не раздражал. Мне как-то приходилось участвовать в боевой операции, натянув на себя вместо армейского бушлата простую промасленную рабочую телогрейку. И смущения от этого я не испытывал. Не испытал и сейчас. И смело шагнул через порог. Хорошо хоть в здании полы были не бетонные, а деревянные. Я вообще не любитель бетона, а в городке погранотряда, кажется, кругом все было бетоном залито. Кавказ! Здесь местные жители даже во дворах предпочитают иметь бетон вместо травы. Мне лично это понять трудно, но я к ним со своим уставом не лезу. Моя нелюбовь к такому распространенному строительному материалу обуславливалась просто. Однажды в училище нас, курсантов, заставили полчаса ползать на время по пористой и жесткой бетонной дорожке. В результате, неделю после этого болели колени и локти. Памятуя об этом, я своих солдат никогда не заставлял ползать по бетону. Но за это в два раза увеличивал занятия по ползанью по простой земле.

– У вас что, здесь асфальтовые дорожки и дороги из принципа не делают? – на ходу спросил я дежурного майора, который повел меня по лестнице на второй этаж по бетонной лестнице. – В идеале – не нравится?

– К нам даже почту вертолетом привозят. Где здесь асфальт взять. – вздохнул майор. Он тоже, похоже, тоже был не большим любителем бетона. – Ближайший асфальтовый завод от нас на расстоянии почти в тысячу километров. А в самую жару бетон так раскаляется, что дышать невозможно. У нас, старлей, знаешь, какая жара иногда бывает!..

– Асфальт раскаляется не меньше, а воняет больше, – не согласился я, но вовсе не от любви к бетону.

Майор спорить не стал, может быть, потому, что мы пришли. Он открыл дверь в маленькую приемную. За столом, где в гражданских фирмах сидят секретарши, в военных организациях адъютанты, никого не было. Только на столе стоял накрытый чехлом из дерматина старый монитор компьютера. Провода тянулись куда-то под стол. В приемной, кроме двери, в которую мы вошли, было еще две двери. На двери справа висела табличка «Начальник штаба», на двери слева табличка с надписью «Начальник пограничного отряда». Во вторую дверь майор аккуратно и постучал, и, после приглашения, просто распахнул ее, а сам, только заглянув, сдвинулся в сторону, пропуская меня. Сам дежурный при этом опасливо попятился, и в кабинет не вошел. Видимо, полковник Сорабакин внушал ему долговременный душевный трепет. Я же, заглянув в кабинет, невозмутимо перешагнул порог. Мне лично этот полковник даже командиром не был, и у меня, следовательно, не возникало необходимости трепетать перед ним. Да я, честно говоря, даже перед нашим комбатом не трепещу, хотя он у нас человек чрезвычайно суровый и к тому же великий любитель порядка во всем. При визите комбата в казарму все табуретки должны стоять ровно по линейке, и если какая-то по недогляду дневального и дежурного по роте выступает из общего ряда – наш подполковник бывает в состоянии впасть в ярость, а все солдаты получают звание «гражданских разгильдяев». Так что, чужой полковник мог мне только внушить уважение к своим погонам, но не более.

– Разрешите? – спросил я, и сразу же представился. – старший лейтенант Троица.

– Заходи, Троица. Прочитал я шифротелеграмму относительно вашей группы. И в окно видел, как ты на этой штуке прилетел. Что там за двигатель интересный стоит? Винтов нет, крыльев нет, а летает. Я так понимаю, реактивные двигатели с всеракурсно управляемым вектором тяги?

Я, мало понимая в услышанной технологии, вежливо снял с головы свой шлем. Но не столько потому, что среди русских людей живет обычай снимать в помещении головной убор, сколько для того, чтобы занять чем-то руки, которые мне некуда было деть. Слышал я, что по рукам определяют профпригодность актеров. Если актеру на сцене руки мешают, значит, он никакой актер. Следовательно, актер из меня получился бы скверный. Но спецназовец, насколько я сам понимал, получился не самый беспомощный, и командир взвода не самый плохой. И этому следовало радоваться. Знавал я командиров взводов, которых их солдаты, мягко говоря, недолюбливали. Но я на подобные размышления отвлекаться не стал, они просто так, промелькнули в голове, и ушли. Следовало поддержать разговор с полковником Сорабакиным, и так ответить, чтобы полковника не обидеть.

– Никак нет, товарищ полковник. Там вообще нет двигателя.

– То есть? А как он тогда летает?

– Он не летает. Он перемещается в пространстве за счет силы мысли. Но это долго объяснять, тем более, я сам многого не знаю.

Лучше поддерживать с начальником погранотряда хорошие отношения. Тем более, принял он вполне радушно, а ответ шлема мог бы показаться Сорабакину простой грубостью. Это не помогло бы нашему взаимопониманию. А поведение дежурного ненавязчиво сообщило мне, что полковник в крутости мало уступает нашему комбату, если вообще уступает.

– Это как так?

– Я не в состоянии это объяснить, товарищ полковник. Тем не менее, это есть, и работает на удивление отлично. В шифротелеграмме, что вы получили, есть что-то, что касается нашей группы? Что-то такое, что требует если не совместных действий, то согласования?

Полковник Сорабакин посмотрел на часы. Сам при этом выглядел смурно и строго.

– Там много чего есть. Даже предупреждение о внешнем виде бойцов группы, солдат и офицеров. Но, несмотря на это, на мой вкус всех, кто ходит без знаков различия, положенных в армии, следует надолго закрывать на гауптвахте. Но мое командование, зная мои манеры и высокую требовательность к армейскому порядку, просчитало мое возможное поведение, и конкретно об этом предупредило. И потому я тебя, старлей, не называю армейским разгильдяем. Есть там и конкретные данные. Через час сорок две минуты к нам должен прилететь грузовой беспилотный вертолет, и доставить контейнер, который мы обязаны передать лично тебе, старлей или майору Медведю для тебя. Присылают какое-то оборудование для испытаний в боевой обстановке. Как я понял, некое новое оружие. Что конкретно, я не знаю.

– Не думаю, что полностью новое, но. Слава Богу, позаботились. Я заказывал комплект «выстрелов» для гранатомета. Наверное, это и присылают.

– Комплект «выстрелов» могли бы приказать нам передать вашей группе со своего склада.

– У вас есть «выстрелы» для «Вампира»? – поинтересовался я.

– Для «Вампира»? – переспросил полковник. – А что это такое?

– РПГ-29. Самый мощный из современных ручных гранатометов, – вынужден был объяснить я. – Только это уже не испытания. «Вампир» уже давно принят на вооружение, хотя, к сожалению, за границу его продают больше, чем поставляют в свою армию.

– Нет, таких «выстрелов» у нас нет. Я могу поделиться «выстрелами» для РПГ-16 и даже для РПГ-7. Причем, разными, и осколочными, и бронебойными.

– Спасибо, товарищ полковник. В таких у нас надобности нет. Вот «выстрелы» для «Вампира», как я просил, должны прислать. А что еще? Что пишут?