Бухточка
Дело было весной сорок четвертого, перед самой Крымской oпeрацией, то есть освобождением Крыма. Разведгруппы разбрасывали в массовом порядке, в том числе и нашу. Задачу поставили более-менее легкую, без взятия «языка», что для разведки всегда главная головная боль. Нужно было выяснить дислокацию двух объектов и уходить, ждать в условленном месте торпедного катера. Это все же полегче, чем исхитряться насчет «языка», да еще потом ухитриться доставить его, паскуду, целехоньким или по крайней мере таким, чтобы говорить мог…
На первом объекте мы и нарвались на немецкий «секрет». Практически высмотрели все, что нужно, но стали отходить уже другим маршрутом, не по «трассе подхода», тут и напоролись. Темнота, ночь звездная, но безлунная, с каждым может случиться…
Мы туда, едва началась пальба, махнули двумя гранатами, и очень удачно, накрыли сразу, огневая точка моментально заткнулась – но до того они успели дать из пулемета пару длинных. И такое уж оказалось мое невезение, что мне одному из четверых прилетело. Хотя если прикинуть… Вполне может статься, что это как раз везение – угодило в левую ногу, меж подколенкой и задницей, одна-единственная пуля, а ведь могло быть и несколько шальных, и в лоб…
Мы не стали уходить сразу, минут пятнадцать сидели на склоне, в лесу, ждали, не пустят ли немцы погоню, чтобы знать, как уходить – не прежним маршрутом, намеченным для отхода, а попетлять другими дорожками – нужно было еще посмотреть второй объект, да к тому же мы были накрепко привязаны к той бухточке, где нас высадили и должны были забрать: не нашлось достаточно близких запасных точек, береговая линия крайне неподходящая.
Палили они из расположения здорово, но погоню пускать не стали – ну, понятно, темная ночь, тут и с собаками, и с полицаями из местных не разгуляешься. Ночная облава – дело ненадежное и чреватое…
За это время успели и мою рану осмотреть, и перевязать. Все же это, пожалуй, везение было: кость оказалась незадетой, пуля, правда, не прошла навылет, засела в мясе, но артерии тоже не зацепило, так что кровью не изойдешь и жгут накладывать не нужно. Со жгутом было бы очень невесело: снять его нельзя, пока не попадешь в госпиталь, а госпиталь мне светил чуть ли не через сутки: катер должен был прийти следующей ночью, да еще пока он доберется, пока довезут до госпиталя… К бабке не ходи, кончилось бы ампутацией. Такой вот веселенький выбор в подобных случаях: или дубовый бушлат от обильного кровотечения, или ампутация, про которую знаешь заранее… Так что все же везение. Когда могло быть в сто раз хуже – это всегда везение.
Обиднее всего было то, что я притормозил ребят, что из-за меня они резко сбавили темпы. В таких вот случаях человек себя всегда виноватым чувствует, даже если его собственной вины нет никакой…
Хорошо еще, что меня не нужно было переть на себе. Сам кое-как, опираясь на Леньку, прыгал на одной ножке, пытался пару раз на двух, как ни болело, но ребята цыкнули: еще, мол, непроизвольно заорешь от боли, были примеры, и мало ли кто услышать может, так что прыгай уж на одной, что тут поделаешь, с каждым может случиться…
Добрались мы до той бухточки, я остался там, в лесу, а ребята быстренько ушли ко второму объекту, они и так из-за меня не укладывались в расчетное время, возвращаться пришлось бы уже при дневном свете.
Со мной, конечно, никто не остался: зачем мне няньки? Руки у меня целы, в случае чего отстреливался бы и лежа, разве что позицию не поменяешь. Автомат, немецкий «парабеллум», гранаты – в случае чего я бы уж постарался сколько бы нибудь ихних отправить к немецкому Богу, прежде чем до меня доберутся…
Остаток ночи у меня выдался скверноватый: как всегда, через какое-то время рану начало дергать-крутить, ознобом колотило, так что зубы стучали, да и время не летнее, еще очень даже прохладно. Это у меня было третье ранение за войну, так что я не паниковал, знал заранее, что именно так вскоре и будет, но все равно очень уж паршиво такое переживать… Особенно одному ночью, в лесу. В голову поневоле лезут самые печальные мысли: ребята могут и не вернуться, на меня могут и немцы выйти светлым днем. К катеру я, пожалуй что, сполз бы, но мало ли как до его прихода обернуться может…
Вот так я и дотянул до рассвета, в колотуне, постукивая зубами, при дурных неотступных мыслях. Ребята все не шли. Я себе втолковывал, что так и должно быть, даже если возвращаться будут необнаруженными и без погони на пятках, все равно часа три светлого времени пройдет. Только дурные мысли отгоняются плохо…
И вот, когда уже начало светать вовсю… Как бы объяснить… Что-то в этом рассвете было не то. Как-то чуточку иначе все выглядело. И небо какого-то другого оттенка. Словами передать невозможно, но оттенок другой, незнакомый, словно бы даже и неприятный. И со стороны моря встают какие-то непонятные отсветы, словно в воде что-то горит разноцветным пламенем и над морем колышутся отблески. «Ну все, – думаю, – товарищ старшина второй статьи, приплыли». Слова «галлюцинации» я тогда по молодости лет, а главное, недостатку образования не знал, поэтому думал попросту: «маячить начало». Может накатить в подобной ситуации легонький полубред, это всем прекрасно известно.
Однако если подойти вдумчиво, то странности относятся только к небу и к этим отсветам над морем. Лес остается прежним, с ним никаких странностей не происходит. Что, впрочем, ничего и не доказывает…
Длилось все это, пожалуй, не так уж и долго, минут несколько. Потом и небо стало нормального цвета, и отблески пропали – но перед этим над берегом встало что-то вовсе уж яркое, радужное, переливчатое, вроде северного сияния. Правда, северное сияние я впервые увидел лет через десять, в Мурманске, а тогда в глаза не видывал и с ним не сравнивал…
И так уж убедительно это радужное сияние выглядело, что я подумал: «А может, там, на море, и правда что-нибудь горит? Каким-то странным пламенем? Звуков никаких не слышно, но мало ли что может гореть мало ли как…»
Не выдержал в конце концов, двинулся к обрыву, благо недалеко. На карачках, на трех конечностях, волоча левую. Обстановка была следующая: небольшая такая бухточка, берег обрывистый, почти отвесный, только в одном месте к воде тянется нечто вроде ложбинки, по которой можно, хотя и крайне осторожненько, и спуститься, и подняться. Пожалуй, я бы сполз с раненой ногой.
Высунул я голову над обрывом – и обомлел. Такое зрелище…
Бухточка стала наполовину меньше – там, где была вода, сейчас ровная, сухая земля, и там стоит самый натуральный город и порт, и крепость, и корабли…
Уточню сразу: выглядело все так, словно либо очень маленькое, лилипутское, либо нормальных размеров, но обрыв стал гораздо выше, и я смотрю сверху не с метров пятнадцати, а не менее чем с двухсот. Все выглядит крохотным, трехмачтовик – не больше маленькой модели, какие мы делали в кружке в пионерские времена…
Город, если так прикидывать, довольно большой, занимавший чуть ли не всю неправильную окружность берега. Дома как игрушечные, странные такие, непривычные, крыши высокие, крытые разноцветными чешуйками – черепица, скорее всего. Кое-где виднеются зданьица в несколько раз побольше, безусловно нежилые, и архитектура у них ни на что не похожа: ни на церкви, ни на мечети, ни на наши старинные дома. Видно, что и народу на улицах немало, и повозки ездят, и всадники – но такое вовсе уж крохотное все, что толком рассмотреть не удается, хоть и глаза напрягаешь до рези.
На берегу слева – крепость, как бы несколько башен, поставленных очень близко друг к другу. Зубцы можно рассмотреть, бойницы, из некоторых торчит что-то вроде карандашных огрызков – ну, это явно пушки. Оценивая с военной точки зрения, очень грамотно поставлена: с того места можно надежнейшим образом держать под прицелом неширокий вход в бухточку, учитывая размеры домов и кораблей, там получается не бухточка, а самый настоящий залив, и легко артиллерийским огнем потопить в проходе любой корабль. Толково место выбрано.
Правее, прямо подо мной – порт. Набережная и причалы камнем выложены, добротно построено, на долгое время, может, и на века. Кораблей много, все парусные, суета, как во всяком крупном порту, – одни стоят у причалов со спущенными парусами, другие отчаливают-причаливают, останавливаются на рейде, лодки кишат, как ореховые скорлупочки, можно рассмотреть, что кое-где и разгружаются, и загружаются, можно разглядеть и несомненные военные суда: как всегда было, во все времена, поуже и поизящнее пузатых «купцов», закрытые крышки пушечных портов рядами квадратиков…
И все это предстает ярко, четко, натурально, без всякой размытости, какая случается в бреду, как на хорошей картинке: город, порт, крепость, корабли…
Только картина эта видится в полном беззвучии, будто немой фильм без музыки. Ну, предположим, если все там натуральных человеческих размеров, тогда обрыв и впрямь высотой метров двести, звуки обычной мирной суеты и не долетят, пожалуй. Однако вот вам, извольте… К выходу из бухты пошел военный трехмачтовик с надутыми гроздьями парусов, за кормой длиннющие разноцветные вымпелы полощутся – и из одной крепостной бойницы выметнулась длиннющая полоса густого белого дыма. Но попадания не видно, и на воде фонтана от снаряда нет – определенно пальнули холостым. На предупредительный выстрел не похоже – корабль как шел, так и идет, а пушки больше не стреляют. Видимо, все же салют – может, там на борту какая-нибудь такая персона, которой положено при прохождении салютовать из орудия – адмирал или просто высокое начальство. Так вот, уж отзвук-то пушечного выстрела до меня должен был донестись, пусть и негромкий. Однако и теперь – полная тишина. Хотя я и не оглох, все нормально со слухом. Но кажется, что оглох…
Даже не знаю, сколько я на все это таращился как загипнотизированный. Наверняка долго. Смотрю и оторваться не могу: все четкое, ясно различимое, красивое, как музейные макетики… Ни мыслей, ни раздумий над этим чудом, голова пустая отчего-то. Жутковато чуточку… и красиво. Там наверняка и грязи хватает, и домишек обшарпанных, не может такого не быть – но с большой высоты ничего такого не видно, все красивое, куда ни глянь…
И удивительно до чего, и прямо-таки зачаровывает: кипит непонятно чья мирная жизнь, порт работает вовсю, корабли роятся, красивые, при ясной погоде… Не оторваться.
Оторвался все же. Лег на спину под деревом, вытащил папиросу – ну, папиросу, естественно, мы же не какая-нибудь пехота, чтобы таскать кисет и сворачивать цигарки из чего попало, мы Военно-морской флот со своим гонором. Портсигар у меня был роскошный, еще царских времен, с выпуклым парусным фрегатом и именной гравировкой на другой стороне: краснофлотцу такому-то за первое место в больших шлюпочных гонках в ознаменование двадцатилетия Великого Октября. Я тогда, даром что рядовой краснофлотец, был командиром шлюпки. По правилам полагалось бы именную вещь сдать перед рейдом со всеми документами, но я, знаете, хотя и кадровый, всегда нарушал и портсигар брал с собой – на удачу. Чего только наша братия на удачу не таскала… Моряк во все времена и при любой власти остается суеверным чуточку и старательно соблюдает все старые приметы и в талисманы играет…
Лежу. Курю. Тишина вокруг, хоть ты ее ножом пластай. И не могу даже придумать, о чем же мне думать, если все настолько и диковинно, и удивительно. Нет мыслей, хоть расшибись… Одно в голове сидит: ну не похоже это на бред! Когда бредишь, все вокруг маячит. Не бывает так, чтобы на каком-то одном румбе бред сконцентрировался, а остальной сектор остался прежним. Метало меня однажды в жару после первого ранения, тогда со всех сторон черт-те что мерещилось…
И тут снова радужное сияние над бухтой повисло. Докурил я, забил чинарик пальцем в землю под деревом, чисто машинально, как привык на задании, снова подобрался к обрыву, свесил голову – а там уже ничего. Все прежнее: бухточка, откосы к воде опускаются, пусто и голо. В первый миг меня отчего-то прошила горчайшая обида, как в детстве, когда я на пароходе любимого гуттаперчевого ослика за борт уронил. Было мне тогда едва пять, ух и наревелся… А новых таких же в магазинах уже не было…
Сейчас я, само собой, в слезы не ударился. Не кроха. Но обида была буквально та же самая, капелька в капельку. Я бы еще смотрел и смотрел, до того красиво, хотя и насквозь непонятно…
Дальше… Дальше – сплошные будни. Часа через полтора вернулись ребята.
– Ну что, – говорят. – Гендос, не помер?
– С чего бы? – отвечаю.
Они смеются:
– Точно, не с чего. Еще плясать будешь…
Веселые по самое не могу. Все прошло отлично: второй объект срисовали и отошли незамеченными. И в окрестностях не видно ни шныряющих немцев, ни татарских псов. Удачно все складывается. И дальше все складывалось так же удачно: день мы просидели в том месте, а через часок после наступления темноты подошел торпедник. И до своих мы добрались без всяких поганых неожиданностей. Забегая вперед, через месяц с лишним получили «За боевые заслуги» – не местонахождение полевой кухни разведали, серьезные были объекты. Вот только, сами понимаете, в Крымской операции мне участвовать не пришлось, я в строй вернулся только через три месяца. Пулю достали сразу, а вот заживало на этот раз хуже, чем в прошлые.
И никому я тогда так ничего и не рассказал. Морская специфика, знаете ли. Во флоте любят травить байки, иные мастера доходят до высокой степени искусства. Не поверят, начнешь горячиться – высмеют, скажут, что и меру надо знать…
Я не сомневаюсь, что это был не бред и я действительно все это видел. Что именно видел, мне до сих пор непонятно. И в институте, и позже не одну книгу просматривал, видел много иллюстраций, но нигде не нашел похожего. Архитектура там оказалась совершенно незнакомой, не генуэзской, не турецкой и уж никак не времен наших царей. И корабли не те. Другая форма корпуса, иное парусное вооружение. Уж это, насчет зданий и кораблей, я могу утверждать совершенно точно. Какой-то другой мир, честное слово. Как получилось, что открылось окошечко, я и судить не берусь. Вообще, давно известно, на море со стародавних времен встречались порой странные миражи, словно бы неправильные, на миражи классического образца ничуть не похожие. Но это уже отдельная тема и особый разговор…
