Глава 12
Япония

Всю ночь я ворочался с боку на бок, стараясь устроиться поудобнее на том подобии кровати, которым был «меблирован» мой номер. В мое распоряжение была предоставлена убогая каморка местной «гостиницы» – перевалочного пункта для ученых и прочих специалистов, работающих на исследовательских станциях Антарктиды. Под утро я прекратил безрезультатную борьбу за сон и решил, что лучше выбраться в холл. Мысль о крепком кофе немного подняла настроение. По дороге я наткнулся на большую, просторную комнату с маленькой печкой посередине. На полу в спальных мешках мирно посапывали и похрапывали с десяток утомленных длинным переходом ученых и их помощников. Теперь-το я понял, что ночевал в VIP-апартаментах.

В холле я оказался не один. У кофейной машины – старенького агрегата, который своим ретрообликом прекрасно вписывался в интерьер всего заведения, – уже топтались страждущие. Чудо-машина почавкала и одарила меня чашкой зверского напитка – идеального на данный момент, чтобы прийти в себя. Прихлебывая горячий кофе, я прислушался к разговору двух ученых. Они обсуждали перелет, и я не заметил, как втянулся в разговор. Полученной информацией я, естественно, поспешил поделиться с Лелей.

– Леля, ты спишь? – задавая этот вопрос, я в очередной раз оценил его абсурдность и решил «заглушить» оплошность громким стуком в дверь.

– Нет! Заходи!

Леля сидела на кровати. Она кивнула мне в ответ, не утруждая себя поднятием головы. Все ее внимание было сосредоточено на карте, где я заметил Антарктиду, моря, омывающие ее, южные контуры материков.

– Леля, мне кажется, у нас проблемы. Я только что услышал от одного австралийского ученого, что самолет, который мы ждем, примет на борт лишь их научную экспедицию. Ты представляешь? Он улыбался мне своими коричневыми зубами и на ломаном русском и чавкающем английском втолковывал, что в Австралию могут лететь только научные работники!

Моя взволнованная речь заставила Лелю оторваться от карты, поднять глаза и с улыбкой посмотреть на меня. Самое интересное, что ее немного ироничный и вместе с тем заботливый взгляд давно запал мне в душу. Мне казалось, что в такие моменты она становилась хоть капельку ближе, роднее. А ее холодная рассудительность улетала, как тополиный пух.

– Стас, не будь ребенком! Неужели нас, старших научных сотрудников Института океанологии, и не возьмут на борт?

Леля уверенно улыбалась, а я стоял в растерянности. Не люблю я себя в такие моменты! Бывают случаи, когда надо реагировать быстро, лучше мгновенно, а не стоять столбом и, превратившись в длинношеего жирафа, переваривать информацию.

Леля, видимо, решив помочь мне выйти из неловкой ситуации, кинула на кровать какие-то бумаги и удостоверения. На одном из них я заметил свою угрюмую физиономию.

– Возьмите свое удостоверение, мистер Савельев, и приготовьтесь наслаждаться полетом на остров Тасмания! Мы летим под эгидой Австралийского правительственного антарктического дивизиона. Обычно этот рейс летает четыре раза в месяц. Но… совершенно случайно… – Леля таинственно прищурилась, – этот самолет вылетел сюда в пятый раз…

На этом объяснения по данному пункту были закончены, и Леля вновь вернулась к карте. Прочерчивая пальцем маршрут, она периодически поднимала на меня глаза, словно хотела убедиться, что я ее слушаю и на карту смотрю внимательно.

– Аэробус АЗ 19 вылетел из города Хобарт, столицы австралийского острова Тасмания. Через двадцать пять минут он должен приземлиться здесь, на ледяной полосе имени Вилкинса в семидесяти километрах юго-восточнее антарктической станции Кейси, где мы имеем честь находиться сейчас. А еще через четыре с половиной часа мы будем на реликтовом острове Тасмания и сменим пуховик на шорты и гавайку.

К моменту, когда Леля закончила говорить, я уже почти успел взять себя в руки. Отметив про себя, что все в очередной раз сложилось как по волшебству, я поднял с кровати свои документы и попытался ответить что-то членораздельное, но получилось только невнятное «вот-вот». После чего мне оставалось лишь покинуть ее «хоромы» и удалиться за своими вещами.

Леля как всегда оказалась права. Через шесть с половиной часов мы уже позабыли про снег, вступив на теплый асфальт аэродромного полотна Хобарта – аэропорта одноименного города. Перелетая практически не ощутил, к тому же он прошел в полной тишине. Конечно, рев двигателей, перегрузки, разговоры других пассажиров – споры и дискуссии о научных теориях, раздающиеся с разных концов салона, – все это было, но существовало как фон. Тишина царила над нашими местами. Возле прохода сидел я, а рядом, прислонившись к окну, полулежала Леля. Ее глаза были закрыты, я видел отражение в стекле иллюминатора. Но понять, спит она или нет, я не мог. Да это было и неважно, самое странное – она молчала.

На этот раз Леля не говорила, ничего не объясняла, ни о чем не предупреждала… Я смотрел на нее и ловил себя на мысли, что мне уже не хватает ее иногда слишком заумной болтовни. Задуматься над этим я не успел – мысль безвольно покорилась сну, и я задремал. Вернее, просто отключился, а очнулся только в тот момент, когда рев двигателей перестал забивать уши ватным фоном. Леля смотрела в окно. Как долго она не спит и спала ли вообще – оставалось только догадываться.

Тасманию я так и не увидел. Мы прилетели в тот момент, когда сумерки начали превращаться в ночь. Пока мы ехали в отель, я изо всех сил таращил глаза из окна такси, но там не было видно ничего, кроме редких огоньков. Потом мы въехали в город, и буйство огненных вывесок, рекламы и прочего неона захлестнуло нас, сообщая о том, что мы в столице, которая практически не спит по ночам. Размещение в отеле заняло минут пятнадцать, а после мы разошлись по своим номерам. Увидев кровать, я резко сказал себе: «Сколько можно спать?! Весь полет дрых как сурок». Но, измученный за последние дни экстремальными условиями, тут же «уговорил» себя прилечь на полчасика. Мне показалось, что заснул я еще до того, как моя голова коснулась подушки. Обрывок сознания спросил: «А не ты ли, уходя, успел договориться с Лелей, что зайдешь за ней, чтобы вместе пойти на ужин?.. Что же, видимо, она тебя так и не дождалась…»

… В семь утра Леля уже сидела в холле гостиницы. Я решил не подавать вида и не вспоминать о вчерашнем недоразумении в надежде, что она сделает то же самое. Усаживаясь в огромное кожаное кресло, я широко улыбнулся и, не отводя взгляда от ее горящих глаз, сразу взял с места в карьер:

– Леля, ты снова смотришь на меня взглядом заговорщика. А это обычно означает…

– Что мы летим на остров Окинава. Планы изменились.

Договорить Леля мне не дала. Она положила на столик распечатки электронных билетов и немного пододвинула их ко мне.

– Рискну спросить – каким образом мне предстоит умирать на этот раз?

– Надеюсь, пока мы без этого обойдемся. Помнишь, я рассказывала тебе про американских ученых, которые пытались исследовать кровь твоего отца?

Я кивнул. В глубине души я был очень рад, что несостоявшийся ужин не станет поводом для укоров этим солнечным утром, а может быть, даже будет забыт навсегда. И это, несомненно, еще один плюс характера Лели – редкая для большинства людей тактичность.

– Речь идет об одном из выживших сотрудников лаборатории – ученике профессора Растума Роя, докторе Грайге Уилкоксе. Несколько лет назад он уехал в Японию и занялся изучением «голубых зон». Чуть позже он перебрался на Окинаву, при поддержке Токийского института геронтологии организовал там университет и взялся исследовать секреты долгожителей этого уникального острова. Сейчас он зарабатывает огромные деньги на не в меру располневших американцах, стараясь одновременно убить двух зайцев: набить до отказа свой кошелек, а заодно и лишить жителей Соединенных Штатов титула самой тучной нации на планете. Он готов с нами сотрудничать. Поэтому мы сначала посетим доктора, а потом уже отправимся в Новый Свет.

– Но мы же должны встретиться с Растумом Роем! – недовольный такой резкой переменой планов возразил я.

– Пока нет! – отрезала Леля.

Я пожал плечами.

– Через несколько часов у нас рейс до Сиднея, оттуда до Токио, и уже из Токио мы попадем в Наха – столицу острова Окинава, где и живет наш доктор.

– Что ж! Раз ты говоришь, нам надо к этому Уилкоксу, значит, мы летим к Уилкоксу, – я развел руками и сам удивился такой покорности. Видимо, все же чувствовал свою вчерашнюю вину и хотел хоть как-то ее загладить…

Путешествие из Хобарта, столицы самого южного островного штата Австралии, которого мы так толком и не увидели, на остров Окинава, произвело на меня незабываемое впечатление. Уже после приезда, по прошествии нескольких дней, я продолжал вспоминать этот отрезок пути как одно из самых приятных событий моей жизни. Не все путешествие было равнозначным. Три перелета, один за другим, никак не могли радовать бренное тело живого человека. Первый, с острова Тасмания в Сидней, и третий – из Токио в Наха – оказались заурядными и скучными. Даже Леля в эти рейсы была какой-то вялой и необщительной. А вот второй полет – из Сиднея в Токио – превзошел все мои ожидания. Не то чтобы я раньше не летал бизнес-классом. Конечно, летал, и не раз. Наверное, дело было в том, что я никогда не летал бизнес-классом в Японию. А это, как говорят одесситы, «две большие разницы». Огромный «Боинг-777» скорее напоминал летучий концертный зал, нежели самолет. Мне это понравилось уже потому, что, поднявшись на борт, я поймал себя на мысли: «Да я вроде и не в самолете!» Мягкие кресла, прямо как «дома у телевизора», раскладываются и превращаются в удобную кровать – можно поспать, не мучаясь в неудобной позе. Лететь-то ведь около десяти часов. Программа передач на борту обширнейшая: фильмы, новости, музыка. Правда, по большей части на японском языке. Но это ведь и не плохо – сразу начинаешь вживаться в среду, тем более что Леля уже предупредила – английского японцы не знают. Кроме, естественно, персонала гостиниц, ресторанов и банков. Насчет остальных можно не обольщаться. Со свойственной им вежливостью местные жители будут улыбаться, кланяться, говорить свое бесподобно-бессмысленное «аригато», но не поймут ни слова, как бы вы ни старались, уповая на свой идеальный английский. Кстати, понять, в каких случаях японцы употребляют это слово, мне действительно не удалось. Даже Леля заблудилась в объяснениях и пришла к выводу, что раз мы не можем понять, значит, это нужно просто принять как милую местную традицию. На что я пошутил: главное, чтобы эта часть речи не оказалась тем самым злостным засорителем языка наподобие нашего «как бы» или английского well.

– Но они говорят так красиво! – парировала Леля, и мне оставалось лишь замолчать.

Но вот подремать мне так и не удалось, ведь именно сейчас, в этом самолете, летящем в Токио – столицу такой таинственной для европейца Японии, Леля вновь вернулась к своей обычной манере общения. Она вновь пичкала меня научной, культурной, исторической информацией, будто рядом со мной сидела не девушка, а находилась вселенская энциклопедия, к которой мне дали доступ. Впрочем, красота Лели все же играла в этом процессе немаловажную роль – из уст симпатичной женщины даже научный бред со всеми подробностями воспринимался как-то лучше, проникал в голову и – о, ужас! – задерживался в сознании. Итак, началось все с вводной лекции по истории культуры и религии Японии. По словам Лели, население этой страны на восемьдесят процентов состоит из синтоистов и на семьдесят из буддистов. А это означает, что когда японец справляет свадьбу – он синтоист, а когда хоронит родственника – он уже буддист. Я, честно говоря, не совсем понял столь вольное отношение к вере, и Леле пришлось «разложить по полочкам» суть всех религиозных учений.

– Так уж дано, что каждая религия преследует определенную цель. Например, буддизм – это путь Будды, его цель – достижение просветления. Идеал конфуцианства – следовать пути Конфуция и в итоге достичь социальной гармонии. Даосизм предлагает следовать по пути его основателя – Лао-цзы. Цель этой религии – достижение гармонии с природой.

– Ты пропустила христианство.

– Тут все тоже понятно – это путь Иисуса Христа, который всем обещает спасение.

– С этими религиями вроде разобрались, – пытаясь остановить ее разъяснения, подытожил я. – Но во что в итоге верят японцы?

За следующие час-полтора я узнал, что, оказывается, японцы взяли понемногу от всех религий. Ближе всех других практичной нации оказался синтоизм. Это путь синто, или божества, а выражается он через преклонение перед ками. Японцы считают, что ками насчитывается около восьми миллионов, но на самом деле это условная цифра, которая лишь подчеркивает, что ками бесконечное множество.

Слушая Лелю, я то и дело поглядывал в иллюминатор. Мы летели на высоте десять тысяч метров, а под нами расстилалась морская гладь. Среди, казалось бы, бескрайних просторов то и дело попадались острова: некоторые выглядели одинокими, гордыми и таинственными, другие держались кучками и боязливо жались друг к другу. Мне вдруг невыносимо захотелось очутиться на одном из этих островов одному… Хотя нет! Пожалуй, лучше там очутиться с Лелей. Я бы лежал в прохладной тени пальм, слушал шум волн, а Леля со свойственной ей дотошностью объясняла бы мне смысл очередной религии или посвящала бы в новые подробности дороги к бессмертию. А там глядишь, она посмотрела бы на меня, а я не смог бы отвести глаз от ее взгляда и… Фантазии захлестнули меня сверх меры, и я на время потерял нить разговора. Стараясь выкрутиться, я повернулся к Леле, которая, видимо, уже несколько минут молчала и вопросительно смотрела на меня, и сказал первое, что пришло в голову:

– Очень интересно!

Сделал я это с максимальной убедительностью. Как мне показалось, Леля в эту убедительность не очень-то поверила, но все же проявила снисходительность и продолжила объяснения, а я удесятерил попытки все переварить.

– Синто – это то, что нужно делать в данный момент. Это не столько религия, сколько социальная практика. При этом ками носит чисто прагматический характер. Если мать хочет, чтобы ее ребенок поступил в университет, она молится ками университета. Подчиненный мечтает о повышении зарплаты, значит, ему нужно молиться… ками начальника. Тебе это ничего не напоминает?

– Вроде нет… – поразмыслив минуту, ответил я. – А вообще удобно: хочешь снизить налог – молишься ками налоговой! Вот только если проверка пришла – тут, пожалуй, никакой ками уже не поможет! Молись не молись!

Леля рассмеялась.

– Ты опять про свое! А похоже на язычество. Вспомни, как было на Руси: бог огня, бог дерева, бог озера…

– Согласен. Но от дани они все равно не спасали!

Леля сделала паузу, а я понял, что получу очередной укор за неудачную шутку

– Девушка, можно мне водички?.. Ой, и даме тоже!

Последние еловая адресовал стюардессе, маленькой, кукольного вида японке с ярким макияжем, который у нас считался бы вульгарным, но в данном случае совершенно не портил ее красоты.

– Excuse me? – проворковала стюардесса. Я не сразу понял, что она сказала. Когда же понял, то поспешно исправился:

– Drink… water. I want to drink and my lady too.

Стюардесса кивнула головой, расплылась в еще более широкой улыбке и ушла. Леля приподняла правую бровь, посмотрев вслед стюардессе, но комментировать мою предприимчивость не стала, а лишь махнула рукой и продолжила рассказ, которому нарочно придала чисто энциклопедический стиль.

– Синто можно познать только через молитву. Но в молельню ни один японец не пойдет просто так, это не христианин, который ходит в церковь по воскресеньям, потому что так положено. Японец преследует конкретную цель, а значит, и молиться будет только тогда, когда ему что-то нужно. Следовать пути синто – означает жить чистой жизнью в гармонии с ками. Главный праздник в Японии – Новый год, жители посещают молитвенники, все, от мала до велика, спешат попросить о чем-то очень нужном. В эти дни обычно покупают амулеты, для себя и для… машины, а еще для сумки, с которой ходят на работу.

И что я за человек? Я же опять не удержался и съязвил:

– А я бы им предложил амулет для кошелька приобрести, да и вообще ками кошелька молиться очень выгодно.

Леля посмотрела на меня с укором, чуть повысила голос и добавила строгие нотки.

– Чтобы появиться, существо ками должно быть призвано. Они спускаются с неба и постоянно не пребывают в нашем мире. Жрицы утверждают, что они приходят и уходят. Кстати, ками могут нести как созидательные энергии, так и разрушительные. Так что с кошельком ты, наверное, погорячился! – заключила она.

Вернулась стюардесса, она подала нам воду и, склонившись к Леле, попросила вести себя немного потише, так как другие пассажиры предпочитают сейчас отдыхать. Леля извинилась по-японски, чем подкупила строгую небесную красавицу, а меня лишила законного торжества от мысли, мол, вот и ты, моя суперспутница, не идеальна.

А дальше мы продолжили мозговой штурм…

…Затем было более чем комфортное приземление в токийском аэропорту Нарита. Оказавшись в транзитной зоне, я с удивлением отметил ее сходство с моим самым нелюбимым аэропортом – Домодедово. Те же огромные пространства, прямоугольные формы, ровные потолки и огромное количество людей. Конечно, кроме этого момента сравнения тут были неуместны и вовсе не в пользу нашего аэропорта. К тому же суета, толпы людей, звуковые сообщения – все это подчеркивало, что Нарита – третий по загруженности аэропорт в мире. И все это сближало его с любым другим людским муравейником крупнейшего транспортного узла.

Летели мы транзитом, и выйти в город не довелось. Я ни разу не был в Токио, но Леля просветила меня и в этом вопросе. Пользуясь вынужденным ожиданием, она поведала, что этот город стоит особняком от всех других зарубежных городов, которые ей когда-либо пришлось посещать. Многие не могут понять, в чем его притягательность. Для нее же это город контрастов, но не социальных или архитектурных, а именно эмоциональных.

– Я не люблю огромные суетливые города, – задумчиво говорила Леля, ковыряя палочкой стеклянную лапшу – но Токио пленил меня с первого взгляда. В нем ко мне приходит ощущение спокойствия и умиротворенности, как ни в каком другом большом городе. И сейчас я с сожалением смотрю в окно терминала. Видишь экспресс? Через час он будет выгружать уставших путешественников в городе. Я хотела бы быть там…

Леля вздохнула, чем дала мне повод задуматься над причиной ее грусти. Хотя очень ненадолго, потому что уже через три минуты она вскочила со стула.

– У нас еще два часа в ожидании рейса! Пойдем!

Леля умудрилась затащить меня в несколько бутиков дьюти-фри, где заставила выбрать самое красивое колье с бриллиантами и самое дорогое платье haut couture. Она долго и придирчиво разглядывала вещи, мерила и… ничего не купила. Это ввело меня в короткое замешательство, но в конце концов я здраво рассудил, что тоже не покупаю первую попавшуюся машину, в которую сажусь в салоне, представляя ее своей. К слову, и платье, и колье вполне могли конкурировать по стоимости с довольно приличным внедорожником. Но не это было главным – я оценил Лелин выбор и пришел к выводу, что у нее восхитительный вкус. Этой мыслью я и упивался оставшиеся полчаса до рейса. Нам предстояло добраться до Наха, столицы острова Окинава. Это была цель нашего путешествия и, как я тогда имел неосторожность надеяться, возможно, его крайняя точка.