Глава 6

Катерина понукала коня. Кубок устал, но, когда они добрались до вершины холма и впереди показался дворец, он сам ускорил шаг: понимал, что скоро ему дадут овса. Древние камни Элтема похожи по цвету на зимнее небо. Кое-где дворец так зарос лишайником и мхом, что кажется, будто он вырос из земли, порожден самой природой. Здесь короли и королевы жили на протяжении многих сотен лет; старинному замку, похоже, обо всем известно. Он с достоинством стоит посреди обширного парка, словно драгоценный камень в оправе. Его окружает заросший ров с зеленой водой. Деревья в парке чувствуют приближение осени; кое-где листва уже меняет цвет.

Впереди скачут Мария, Елизавета и маленький Эдуард; с ними группа молодых придворных. Они доскакали почти до самых ворот. Их лошади свежее, и последний отрезок пути они прошли галопом.

Принц ловко управлялся со своим норовистым пони; он как будто родился в седле.

Катерине хочется собрать под своим крылом несчастных детей. Несмотря на все их привилегии, им всегда недоставало любви. Эдуарда, которого отец обожает, слишком опекают и постоянно оберегают от всего. Мальчик не привык к простым человеческим чувствам. Катерина радовалась, видя, как постепенно сближаются сестры. С самого переезда они вместе выезжали верхом; Елизавета и Мария делили одну спальню. Катерина давно стремилась к тому, чтобы дочери короля подружились. Однако радость ее была омрачена: Елизавета совершенно забыла о Мег. Мег давно пора замуж, но после того случая с вином о юном Дадли не приходилось и думать. Кроме того, Мег постоянно что-то гнетет; она неделями не выходит на улицу и стала бледной как привидение. По ночам она прокрадывалась в постель Катерины; иногда ее мучили ужасные приступы кашля. Катерина вызвала к ней из Лондона Хьюика. Он наверняка поймет, как вылечить Мег.

Дворец манил ее. В Элтеме Генрих провел детство. Катерина старалась представить, каким он был пухлым малышом. Его, второго сына, не готовили к будущему величию. Как она ни старалась, ей не удавалось представить, каким Генрих был ребенком. Ей казалось, что он был больше похож на одного из языческих богов, которые выходят из чрева огромной рыбы или из расселины в земле. Они рождались сразу взрослыми. Скоро король вернется; в Булони одержана славная победа. В Хэмптон-Корт все ликовали, услышав о поражении французов. Катерина ждала гонцов, которые сообщат, что король высадился в Дувре. Заканчивалась ее свобода… Но пока она намерена была всецело отдаться тем радостям, которые предоставит ей Элтемский дворец.

Кубок цокает по булыжникам под каменной аркой и вступает во внутренний двор. Моросит мелкий дождик. Спешившись, Катерина ведет мерина пить. Она погладила его между ушами, и Кубок положил голову ей на плечо, раздувая ноздри.

– Позвольте взять его, мадам, – сказал незнакомый конюх, не глядя на нее. Как и все слуги, он не знает, чего ждать от королевы.

Катерина ободряюще улыбнулась парню и передала ему повод.

– Как ваше имя?

– Гас, мадам, – ответил конюх, по-прежнему глядя на свои руки.

– Спасибо, Гас. Дайте ему, пожалуйста, овса и вычистите его хорошенько. Он уже не молод.

Гас увел Кубка, и Катерина присела на край желоба, подставляя лицо под прохладный дождь и представляя, что она не королева и вольна поступать как ей хочется. Но под дождем долго не просидишь. Она нехотя вошла в большой зал, где ее встретила сестрица Анна; они вместе присели к камину и стали пить пунш.

– Камин ужасно дымит, – заметила Анна.

– В Хэмитон-Корт и Уайтхолле мы привыкли к удобствам и избаловались.

– Это место напоминает мне Кройленд. Помнишь, Кит, как мы ездили туда, когда были маленькие?

Катерина посмотрела на балки под высоким потолком; приглушенный свет с трудом проникал внутрь сквозь толстые стекла. Каменные плиты на полу стерлись от старости.

– Да, здесь в самом деле похоже на Кройленд.

Она вспомнила большое аббатство в Кройленде, где на всем будто лежала печать молчания. От тамошней тишины звенело в ушах. Девочкой она верила, что дело в тихих молитвах монахов, которые доходят до самого Бога, а не просто в том, что они находились в огромном каменном монастыре, где от стен исходило собственное тихое эхо. Она вспомнила сумрачных монахов в капюшонах, их приглушенные, шаркающие шаги, завораживающую гармонию церковных песнопений, которые поднимались к высокому сводчатому потолку, и яркие краски, богатство и роскошь… Все ушло после реформы Генриха. И хотя Катерина не разделяла веры монахов, ей хотелось хотя бы отчасти восстановить утраченную роскошь и ту особенную тишину.

– Жаль, что теперь все по-другому. – Она ощутила горечь потери, опустошение. Она вполне понимала, почему люди до сих пор ошеломлены случившимся. Награбленное в церквях и монастырях раздали семьям знати. – Анна, ты когда-нибудь задумывалась, стоило ли дело того?

– Кит, по-моему, стоило. Да, я так думаю.

Иногда Катерина завидовала уверенности сестры.

– Даже ужасные вещи, которые тогда творились?

– Да, даже это. Ведь иначе не мог бы родиться новый мир. Да ведь и ты, Кит, ни в чем не сомневаешься после всего, что ты испытала в руках мятежников-католиков!

– Я испытываю не сомнение. Нет, это больше похоже на… – Она мучительно подыскивала нужное слово. – На печаль.

Они услышали звонкий девичий смех; по галерее, где поют менестрели, бежала Елизавета. За ней гнался Роберт Дадли.

– От этой девчонки ничего, кроме неприятностей, – процедила Анна. – Видела, как она вертит Робертом?

– Она немного необузданна, это правда. Но душа у нее добрая. Анна, ты слишком строго к ней относишься.

– Значит, она и тебя обвела вокруг пальца. Уверяю тебя, от нее добра не жди!

– К ней несправедливо относятся…

– А как же Мег? Елизавета увела мальчишку у нее из-под носа. Он должен был жениться на Мег, но никого не видит, кроме этой рыжей лисы!

– Мег он не нравился. – Катерина все больше раздражалась. Ей не нравились слова, которые выбирала Анна. – И потом, Мег нездорова, только и всего. Она все равно не смогла бы…

Их перебил паж, который вручил Анне письмо. Анна взломала печать и взволнованно ахнула. Быстро пробежала глазами по строчкам.

– Кит, вот это новость! – Она смяла бумагу, кинула письмо в огонь, глядя, как оно горит, затем взяла кочергу и разбила угольки. Склонившись к самому уху сестры, прошептала: – Сегодня к нам пожалует астролог.

Ее слова в объяснениях не нуждались. Они говорили об этом много дней: в Элтем приезжает Анна Аскью, которая бросила мужа, чтобы проповедовать новую веру. Катерина невольно вздрогнула. Она несколько раз анонимно посылала Анне Аскью деньги, чтобы поддержать ее проповедничество. Сторонники Реформации произносят имя Анны Аскью шепотом, с благоговением. Известно, что она в своих проповедях отрицает пресуществление, что она раздает запрещенные книги. Она презрела запреты, которые общество налагает на женщин; Катерина восхищалась ею. Недавно Гардинер упоминал Анну Аскью на заседании совета. Он назвал ее «проклятой еретичкой».

– Вот результат того, что женщины получают образование. Я прикажу сжечь ее, даже если это будет моим последним поступком в жизни!

Но Анна Аскью ускользнула у него между пальцев. У нее немало влиятельных друзей, в их числе – герцогиня Саффолк. Кэт устроила так, что Анна Аскью приедет тайно. Она сама привезет в Элтем Анну Аскью под видом астролога. Никто не должен ничего знать; все известно лишь королеве, Кэт и сестрице Анне. Нельзя, чтобы королеву обвинили в связях с еретичкой. Всем, даже слугам, скажут, что королева консультируется с астрологом ради блага страны; ей хочется знать, будут ли у Англии новые победы, а также узнать, подарит ли она королю сына. Пусть себе думают что хотят, лишь бы это не было правдой.

– Анна, – шепчет она, – неужели? – Сознание опасности придало ей сил. Ей казалось, что так она ближе к Богу.

Катерина стояла в большом зале и беседовала с Кэт Брэндон, когда услышала голос брата:

– Дорогу астрологу королевы!

Она не знала, что Анну Аскью сопровождает Уилл. Кэт не посвятила ее в подробности, лишь обмолвилась, что все будет тайно. Во дворе цокали копыта. Катерина бросилась встретить брата, но Кэт схватила ее за плечо и удержала на месте.

– Кто-нибудь заметит, как вы взволнованы. Ведь у вас все написано на лице! Учитесь притворяться, – улыбнулась Кэт, уводя королеву во внутренние покои. Она права, Катерина буквально кипела внутри.

Кэт выгнала всех со словами:

– Королева будет беседовать с астрологом с глазу на глаз!

Придворные дамы бросили рукоделие, книги и вышли в большой зал, где расселись у камина. В покои королевы широким шагом вошел Уилл; рядом с ним возвышалась фигура, с головы до ног закутанная в длинный плащ. Лица не видно. Войдя, фигура сбросила плащ, и все увидели Анну Аскью. На ней были мужские сапоги, мужские панталоны, мужской дублет, мужская шапка. Она вполне убедительно выглядела мужчиной. Но она по-прежнему присела в глубоком женском книксене. У нее приятное, открытое лицо; широко расставленные светло-карие глаза излучают тепло.

– Я рада, ваша светлость, что у меня появился случай засвидетельствовать вам мою благодарность за поддержку, – тихо произнесла она.

Уилл шагнул к сестрам и обнял обеих. На миг Катерина забыла о том, что она королева. Уилл отступил на шаг.

– Дайте-ка взглянуть на вас! – сказал он. Его глаза пылали. – Вы никому не говорили?

– Никому, – ответила Катерина.

Уилл достал большую астрологическую карту и расстелил ее на столе со словами:

– На всякий случай. – Бог знает, где он ее раздобыл. – Я буду охранять дверь, – объяснил он. – А вторая дверь куда ведет?

– В мою спальню, – ответила Катерина.

– В твою спальню нельзя войти с другой стороны?

Она покачала головой; только теперь до нее дошло, как опасно то, что они задумали. Если о приезде Анны Аскью станет известно, им всем грозит сожжение на костре. Королева, сестрица Анна и Кэт Брэндон расселись на подушках у очага и приготовились слушать.

Анна Аскью вынула из-под дублета Библию, постучала по ней пальцем:

– Вот оно. Вот слово Божие. Нам больше ничего не нужно… не нужны неписаные истины, чтобы управлять церковью.

Пока Анна Аскью проповедовала, Катерина наблюдала за ней. Она не говорила ничего нового, все дело было в том, как она говорила, в ее пыле, в ее вере, которая все кристаллизует. Как можно слушать ее и не уверовать, что ее уста изрекают истину?

Она говорила о мессе:

– Как может человек утверждать, что он создает Бога? Нигде в Библии не говорится, что человек может творить Бога. Хлеб печет пекарь, а нас призывают верить, что пекарь творит Бога? Это вздор. Если тот же самый хлеб оставить на месяц, он заплесневеет. Вот доказательство, что перед нами всего лишь хлеб. Все здесь. – Она взяла руку Катерины в свою. – Господь избрал меня, чтобы я распространила благую весть, и я счастлива, что смогла приехать сюда и донести слово Божие до королевы.

– Это я счастлива, миссис Аскью.

Она пролистала страницы простой Библии, отыскала нужное место с тихим «ага!». Провела пальцем по строчкам:

– …вот Агнец Божий. Если католики не верят, что Христос – в самом деле агнец, почему они настаивают на столь буквальном переводе «сие есть Тело Мое»? Она снова постучала пальцем по Библии пальцем, ее глаза сияли. – Эта книга – свет, который поведет нас, и только она одна.

Когда она прошептала, что проповедь окончена, Катерина протянула ей кошелек.

– Если нужно, будет еще. Продолжайте ваш труд, миссис Аскью.

Они вместе зашептали:

– Только Писанием, только верой, только благодатью, только Христос, только Богу слава.

Уилл увел Анну Аскью, снова с головы до ног закутанную в плащ.

– Что сказал вам звездочет? – спросила позже Мария. – Вы подарите Англии сына?

– Ах, вы же знаете этих астрологов, – ответила Катерина. – Они говорят загадками – все можно истолковать и так и эдак. Но я надеюсь, Мария, я надеюсь на наследника. – Она сама удивлялась той легкости, с какой, оказывается, может лгать. – И я молюсь, чтобы было так, – добавила она.

Она продолжала убеждать Марию, беседуя с ней о вере, надеясь ее обратить. Может быть, на Марию повлияет Елизавета. Кажется, день ото дня сестры становятся все ближе друг к другу.

Мария неглупа, но в ней нет искры, какая есть у Елизаветы, с ее устрашающей смесью легкомыслия и жизнелюбия. В глубине души Катерина считает: из всех трех детей Генриха именно из Елизаветы выйдет лучшая правительница, хотя с ней вряд ли кто-нибудь согласится. Эдуард очень скован – но он еще мал. Мария всецело управляема своими эмоциями; она податливее, чем сестра, и кажется, что она не в состоянии стряхнуть с себя налет трагедии.

Катерина пыталась втянуть Марию в богословские споры. Их беседы часто затягивались за полночь, когда все сидели у очага и вслух высказывали свои мысли. Но вера Марии неколебима. Она ничего не подвергает сомнению. Она даже не спрашивает себя, означает ли «est» – «есть» или его следует переводить как «символизирует». Для нее все такое, как оно есть, и так было всегда. Она неподатлива; ее не сдвинуть с места. Видимо, она упорствует в память о матери и считает, что переходить в новую веру будет предательством по отношению к Екатерине Арагонской. Ее верность слепа; иногда Катерина задается вопросом, будет ли вера в конце концов спасением для Марии или ее падением. Им обеим, случись что, будет больно падать.

Стойкость Катерины подпитывалась воспоминаниями об Анне Аскью. В конце концов ей удалось сломить упрямство Марии. Она попросила падчерицу помочь ей в новом начинании. Королева задумала перевести на английский язык «Парафраз к Новому Завету» Эразма Роттердамского. В конце концов, Эразм не запрещен. Но по-английски… Мысль о переводе ей подал Юдолл. Откровенно говоря, его предложение льстило тщеславию Катерины. Ей очень хотелось оставить что-нибудь после себя. Она не будет очередной бездетной королевой в веренице многих… Ее предшественниц почти забыли. Катерина часто думала о Копернике и солнечном затмении – символе великих перемен. Ей мечталось, чтобы ее считали одной из провозвестниц новой веры. Она вдохновлялась примером Анны Аскью, которая навсегда останется в памяти людей. А ее, Катерину Парр, запомнят за ее труды. Она изложит великие мысли на понятном для всех языке. Когда-нибудь она напишет и другие книги, в которых изложит собственные мысли. Впрочем, об этом пока рано думать; подобные желания не подобают женщинам. Поэтому она твердила себе, что, как королева и образованная женщина, обязана воспользоваться своей ученостью ради высшего блага.

Так она говорила и Марии, взывая к чувству долга падчерицы, напоминая о том, как высоко ценит Эразма ее отец. Мария не была лишена тщеславия. Ей хотелось, чтобы окружающие ценили ее за ум и проницательность.

– Поручить такое важное дело я могу только вам, – сказала Катерина, глядя, как пальцы Марии перебирают четки, висящие у нее на поясе. Раньше четки принадлежали ее матери. У Марии руки отца; Катерина понимала, что Марии неприятно, когда ее сравнивают с сестрой. Кстати, у Елизаветы очень красивые, изящные руки. Кроме того, Елизавета унаследовала непреодолимое отцовское обаяние. Марии же достались его худшие черты: короткие толстые пальцы, вспыльчивость и беспокойный взгляд. На самом деле Катерина пыталась внушить Марии уверенность, объяснить, что она не случайно выбрала ее, а не Елизавету. – Вам я оставлю «Евангелие от Иоанна». Оно больше соответствует утонченности вашего ума…

Мария медленно покачала головой, слушая, как сентябрьский дождь стучит в стекло. Потом она подняла голову, посмотрела на нее отцовскими черными глазами-бусинами и сказала:

– Я согласна.

Наконец Катерина поняла, что ей удалось склонить на свою сторону и старшую падчерицу. Она надеялась, что со временем Мария все поймет и этот перевод скажется на ней, станет ее освобождением от мучительных воспоминаний о матери, о хватке Рима. «Евангелие от Иоанна» станет ее tabula rasa.

Катерина и дети, сделав бумажные кораблики, спускали их в ров, соревнуясь, чей дольше продержится на воде. Они всегда подстраивали так, чтобы победителем оказался Эдуард. Он с раннего детства привык к тому, что все на свете в конце концов оборачивается к его выгоде… Когда-нибудь он станет королем, а у королей всегда так бывает.

Прошел месяц; после непрерывных дождей наконец наступил один из прохладных и погожих осенних дней, который как будто раскрашивает все яркими красками. Все были тепло одеты. Катерина приказала прислать меха из Лондона. Рано утром она отправила письма членам Тайного совета в Уокинг. После того как король одержал блистательную победу, у них не осталось важных дел. Катерине казалось, что власть постепенно ускользает из ее рук. Возвращение Генриха становится неминуемым.

Катерина мысленно готовилась к воссоединению с мужем. Он провел на войне много месяцев и теперь наверняка охвачен желанием. Она старалась не думать о том, что скоро ей снова предстоит исполнять супружеский долг. При воспоминании о спальне ее начинало мутить. Может быть, утомившись в сражениях, он обессилел? Увидев Мег, сидящую на скамейке с книгой, Катерина отметила, что она выглядит чуть лучше. Хьюик задерживался. Мег первая услышала лошадей.

– Глашатай! – крикнула она, и все встали, глядя, как на мостик, переброшенный через ров с водой, въезжает группа всадников. Над ними развевается королевское знамя. Вот оно, думает Катерина. Они прибыли объявить о возвращении короля.

Всадники замерли на месте, когда увидели среди встречающих саму королеву. Все поспешно спешились и упали на колени. После обмена формальностями ей вручили письмо. Генрих намерен воссоединиться с ней в Отфорде. Она отошлет детей; прислуживать ей будет одна Дот. В Отфорде она раньше не бывала; кажется, раньше замок принадлежал Кранмеру. Судя по всему, место там довольно уединенное. Король недвусмысленно намекал ей на свои желания…

Катерина должна снова взять себя в руки и стать послушной женой, внушать себе желание к мужу. Иногда ей кажется, что она не лучше саутуаркской шлюхи; на какие только ухищрения не приходится ей идти, чтобы возбудить мужа. Впрочем, ее действия угодны Богу… И награда больше, с горечью думала она.

Буфетная в Отфорде – не отдельная комната, а скорее чулан без окон, где вместо двери занавеска, которая отделяет ее от кладовой. Чтобы попасть туда, Дот приходится протискиваться между бочками с пивом и вином, которые к приезду короля подняли из погребов. Замок стоит в низине, поэтому в нем всегда сыро. Стены холодные на ощупь и крошатся, если опереться на них слишком сильно; от них остаются белые полосы на одежде. Стены парадных комнат обшиты очень красивыми дубовыми панелями, но дерево проедено древоточцем и местами напоминает кружево. В прошлом году Дот побывала во многих дворцах. Всякий раз ей приходится привыкать к длинным коридорам и знакомиться с новыми слугами. Как правило, ее не трогали, но некоторые стараются подольститься к ней, потому что она служит королеве и спит в ее покоях. Слугам кажется, что влияния у нее больше, чем на самом деле.

Не успевала Дот привыкнуть к тому или другому дворцу, как нужно снова переезжать. Ей казалось, что она скоро сойдет с ума от сборов, укладки и распаковки. Ей всегда нужно помнить, где что лежит и кому что может понадобиться. Она убирала драгоценности королевы в специальные мешочки, тщательно укладывала ее парадные платья в сундуки, сворачивала белье, чулки и рубашки, чепцы и накидки. Вещи были влажные от сырости, и их необходимо было вывешивать на просушку, а на следующий день снова уложить в дорожные сундуки – они отправлялись в очередной замок или дворец. Охотничьи костюмы – настоящий ужас. У них столько составных частей! Но хуже всего грязь; она липла к сапогам, пачкала костюмы для верховой езды, подолы платьев. Полы все в засохших комьях глины.

Дот не привыкать к тяжелой работе. Плохо, что Уильям Сэвидж на этот раз с ними не поехал. Королева отпустила его в Девон по семейным делам… Наверное, произошло что-то важное; она еще никогда не видела его таким взволнованным… Дот не представляла, где находится Девон. Где-то далеко на Западе, в той части Англии, что на карте напоминает заднюю собачью лапу. Уильям показывал ей карту, когда водил в картографический зал в Хэмптон-Корт.

Она лелеяла воспоминания о нем, о поцелуях в зернохранилище, помнила жар его дыхания, его пальцы, которые ласкали ее. Рядом с ним у нее учащалось дыхание, а сердце билось так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. На свиданиях он стонал от желания. Дот ахнула, когда он взял ее руку, поднес к своему паху, и она почувствовала, как он возбужден. Она и не представляла, что у него такое большое мужское достоинство.

– Достань его, – прошептал он.

Дот немного испугалась, взяв его в руку. Она вспомнила рассказы Бетти, и ей стало страшно. Возможно ли, чтобы это оказалось внутри ее? Но когда Уильям задрал на ней юбки, его член вошел легко в нее. Она бы в жизни не поверила, что можно испытывать такое удовольствие. Девушка прекрасно понимала: то, чем они занимаются, – грех. После она тщательно подмывалась едким уксусом – Бетти уверяла, что это лучший способ не зачать ребенка.

Иногда Дот представляла, что Уильям отправился в Крестовый поход, а она – прекрасная дама, которая ждет возвращения своего рыцаря. Он заключит ее в объятия и расскажет о своих приключениях. Но Девон не похож на Святую землю, да и то, чем он там занимается, вряд ли интересно. Кроме того, насущные дела отнимают у нее почти все время, и думать об Уильяме бывает просто некогда. Ложится она поздно, после того как королева и дети короля наиграются в карты и в шахматы, начитаются стихов и наговорятся. Им есть о чем поговорить. Интересно, думала Дот, как они находят темы для своих бесед? Стоит ей разложить тюфяк, лечь и закрыть глаза, как все мысли об Уильяме растворяются в тяжелом сне без сновидений.

Целых десять дней шли проливные дожди. Дот казалось, она никогда не высохнет. Так похолодало, что королеве пришлось послать в Лондон за своими мехами. Но недавно на небе появилось неяркое осеннее солнце, и стало довольно тепло. Дот была рада этому, потому что сегодня Мег покидает Элтем. Она едет в какой-то замок, название которого сразу же улетучилось у Дот из головы. Едет она с Елизаветой, с которой Дот рада расстаться, и принцем Эдуардом, которого девушка в глубине души считает заносчивым маленьким поросенком.

Мег снова нездоровится; она бледна, и ее донимают приступы кашля. Иногда Дот кажется, что у нее вот-вот все внутренности вылезут наружу. Мег быстро устает. Стоит ей провести час на ногах, и она снова ложится в постель. Хуже всего то, что Мег как будто перестала различать сон и явь. Во дворце ей повсюду мерещатся ангелы и демоны. Она часто бредит и несет полный вздор. Катерина дает ей настойку от кашля. Дот волнуется, как Мег перенесет дорогу. К Мег вызвали доктора Хьюика; уж он-то наверняка ее вылечит.

Дот отдернула занавеску, отделяющую буфетную от кухни. Свечи у нее нет, а в темноте ничего не видно. Она не знает, где в этом доме хранятся свечи, а спросить у кого-то ей некогда. Она поставила на стол аптечку королевы – большой ящик, разделенный на маленькие отделения, в которых лежат разные травы, аккуратно помеченные ярлычками. Королева попросила ее сделать припарку для больной ноги короля, как она ее учила; надо мелко растереть по одной части «золотой печати», окопника и вяза ржавого, добавить гамамелис, завернуть смесь в марлю и тщательно завязать. Хотя Дот знает все растения по запаху, она ищет знакомые буквы. «Г» похожа на человека, скрючившегося в уборной, «О» – на разинутый рот хориста. «И» изящная, «Д» напоминает колотушку, «Е» – ухо, «Н» – ворота. Дот складывает знакомые буквы, и из них образуются слова. Она так и не призналась Уильяму, как запоминала разные буквы. Боялась, что он сочтет ее дурочкой. Правда, читая названия лекарственных трав, она гордилась собой. Теперь она умеет читать, и каждое новое слово – ее маленькая победа.

Она аккуратно отмеряла сушеные травы и растирала их пестиком в мелкий порошок, выбирая жесткие корешки. Затем подливала настойку гамамелиса, от которого слезятся глаза и щекочет в носу. Затем быстро затыкала флакон с гамамелисом пробкой, как показывала Катерина, чтобы настойка не выветрилась. Дот расстелила на столе квадрат ткани, сложила пополам, выложила на него смесь и тщательно завязала концы, а затем опустила припарку в деревянную миску. Убрав все на место, она снова протиснулась мимо бочек, вытирая и стряхивая белые полосы пыли с рукава. Она пробралась по лабиринту коридоров, отсчитывая двери, чтобы не заблудиться.

Катерина на половине короля. Генрих Восьмой сидел у окна. Дот так и не привыкла к его виду. Он сидел, широко расставив ноги; торчит гульфик, такой огромный, что Дот захихикала бы, не помни она, кому принадлежит эта деталь гардероба. Катерина устроилась на табурете и смотрела на него снизу вверх; примерно так же смотрит на Дот Крепыш, и она ни в чем не может ему отказать. Король привез Катерине в подарок самца белой мартышки. У зверька странное старческое личико с карими стеклянными глазами и торчащие розовые остроконечные ушки. Но самое странное – его ручки, одновременно похожи и не похожи на человеческие. Зверек висит на гардине и тихо цокает языком; он издает звуки, похожие на птичьи. Королева назвала обезьянку Франсуа, что, по ее словам, очень позабавило короля: похоже, она назвала его в честь побежденного короля Франции.

Король как будто еще больше постарел и обрюзг; лицо у него одутловатое и круглое, как полная луна. Глядя на его сутулые плечи и слушая его злобные речи об императоре, и не подумаешь, что в Булони была одержана великая победа. Насколько поняла Дот, император предал короля, и ему не удалось заключить выгодный мирный договор.

Катерина напомнила Генриху о победе при Булони, сравнила ее с победой, одержанной при Азенкуре. Битва состоялась сто лет назад, но о ней до сих пор помнят, словно дело было вчера.

После слов Катерины король, похоже, немного ожил. Он назвал ее «моя дорогая», «любимая», «милая Кит», «единственная настоящая любовь». Королева, напротив, сжималась. Хотя внешне она была невозмутима, Дот понимала, что ей нехорошо. Рядом с королем она кажется особенно хрупкой и усталой.

– Дот, пожалуйста, помоги мне поставить его величеству припарку, – сказала она. – Принеси табурет; его величество положит на него ногу.

Она начала развязывать тесемки панталон; смущенная Дот отвернулась и нашла подушку, чтобы устроить королевскую ногу поудобнее. Она невольно представляла, как раздевает Уильяма. У короля и королевы все совершенно по-другому. О какой страсти может идти речь? Король с трудом приподнялся, и Катерина ловко стащила с него панталоны. Он со стоном повалился назад, на сиденье, прикрылся полами халата и задрал ногу на табурет. При этом он не удостоил Дот ни единым взглядом, как будто ее вовсе нет, чему она, откровенно говоря, была рада.

– Милая моя, – обращается король к Катерине, – можно поручить это кому-нибудь из слуг.

– Но я твоя жена, Гарри, и мне доставляет радость лечить тебя.

Он удовлетворенно проворчал что-то в ответ, когда Катерина склонилась над его ногой и стала снимать повязку, он хлопнул ее по спине. Издали казалось, что рана затянулась, но, опустившись на колени, чтобы забрать груду грязных бинтов, Дот видит, что рана кишит червями, как кусок тухлого мяса. Она ахнула, боясь, что сейчас ее вывернет наизнанку. Обезьянка громко закричала, раскачиваясь на гардине, потом спрыгнула вниз, подбежала к королю, посмотрела на его рану и завизжала. Вбежал паж и поймал зверька, ему пришлось попотеть, потому что Франсуа не давался. Паж бегал, приседал, подпрыгивал, ударился головой… Его величество громко расхохотался и крикнул:

– Видишь, Робин, эта обезьянка тебя победила!

Робин покраснел и разозлился, но в конце концов ему удалось схватить отчаянно вопящего Франсуа за хвост и вынести из комнаты. Дот все время косилась на отвратительную рану на ноге короля.

– По-моему, черви помогли, и рана совершенно очистилась, – сказала Катерина. – Дот, передай мне, пожалуйста, пустую миску.

Дот не ответила. Ее парализовало от омерзения. Она как завороженная смотрела на шевелящуюся белую массу…

– Дот! – повторила Катерина. Поняв, в чем дело, она нагнулась и взяла миску сама. – Нарви муслина для бинтов.

Муслин лежал в дальнем углу, на столике; Дот была уверена, что королева поручила ей такое задание нарочно. Она с облегчением отошла от короля, изредка косясь на королеву. Катерина осторожно извлекала червей из раны и складывала в миску. Как ей не противно? Даже не поморщится! Откуда только у нее силы берутся? Зато король кривился от боли, ерзал на месте.

– Кто предложил обработать рану личинками – доктор Баттс? – спросила Катерина.

– Да, – ответил король.

– В самом деле удачная мысль. Смотри, Гарри, как хорошо все затянулось! Я еще ни разу не видела, как действуют личинки, хотя много слышала об этом методе. – Оба рассматривали червей с таким видом, как будто перед ними французское серебро. – Чудны дела твои, Господи, – продолжала Катерина, взяла припарку, осмотрела ее, поднесла к носу, понюхала. – Дот, ты хорошо все сделала, – сказала она, мягко прикладывая припарку к ране. На душе у Дот потеплело от похвалы королевы.

Король молча наблюдал за женой, склонив голову набок; на его лице выражение нежности.

– Робин, будь добр, вынеси грязь, – продолжала Катерина, кивая головой в сторону миски с личинками и грязными бинтами.

Робин молча вышел. Дот сжалась: выносить грязь – ее работа; королева ее просто пожалела.

После ухода пажа глаза у Катерины затуманились, что на нее совсем не похоже.

– Гарри, может быть, послать за музыкантами? – предложила она. – Надеюсь, они поднимут тебе настроение.

– Мы слишком злимся на этого злодея императора, чтобы развлекаться, – проворчал он.

– Ах, Гарри! – Она погладила его жирное лицо. – Императору не следовало доверять. Его слова ничего не значат.

– Но он был моим союзником! А сам у меня за спиной подписал договор с Францией. – Король дулся, как обиженный мальчишка. – Мы с ним собирались завоевать Францию вместе. Я был бы покрыт славой, Кит. Меня помнили бы, как Генриха Пятого.

– Гарри, как по-твоему, что ты можешь сделать, чтобы поставить императора на место?

– Можно заключить союз с кем угодно. Но с кем? – задумчиво ответил он.

– Кто еще у нас остался? – спрашивает Катерина. – Теперь Франция в союзе с императором, и папа у них в кармане, значит, остается… – Она умолкла, ожидая, что король сам закончит фразу, но он глубоко задумался и молчал. – Может быть, имеет смысл обратить взоры на восток?

– Турция? Дьявольская мысль, – отрезал он, ставя ее на место.

Но ее не так легко сбить с курса:

– Нет, не так далеко, как Турция!

– Немецкие князья! – выпалил король. – Можно заключить союз с Голштинией и Гессеном. У них большая армия. И у Дании тоже. Все они лютеране… Ха! Хотел бы я посмотреть на физиономию императора!

– Да, – улыбнулась Катерина, словно учительница, которая наконец добилась верного ответа от своего ученика.

– Упрочить союз можно кем-нибудь из дочерей.

– Но Елизавета еще очень молода, – возразила Катерина. Кулак ее снова сжался, как тугая молодая почка, которая лопнет, если сдавить слишком сильно. Такого Дот не видела несколько месяцев. – А Мария – католичка…

– Вздор! – засмеялся король. – Марию необходимо срочно выдать замуж, иначе она останется старой девой. Если ей суждено выйти за лютеранина, быть посему! – Он гладил шею Катерины, поднял ее лицо и добавил: – Кит, ты чудо. Никто из моих советников не подавал мне такой ценной мысли.

– Нет, Гарри, мысль была твоя.

Король ненадолго задумался и ответил:

– Да, любимая. На самом деле все так и было, как ты говоришь.

Дот дивилась уму Катерины и, хотя она совершенно не разбиралась в политике, догадалась, что сейчас произошло, и смеялась про себя. Катерина внушила королю нужные мысли, а он этого не заметил!

– Гарри, – заговорила Катерина, – я хочу просить твоего позволения написать книгу.

– Книгу? – грубо загоготал король. – О чем? О домоводстве? О цветах?

– Я хочу составить сборник молитв и размышлений.

– Кит, вера – опасная территория.

– Гарри, я не стану касаться противоречий.

– Надеюсь, что не станешь. – Король схватил Катерину за руку и выкрутил ее. Дот видела, как больно Катерине, но ее лицо по-прежнему было невозмутимо. В комнату тихо вернулся паж. – А, Робин! – грохочет король. – Неси-ка обезьянку назад. Зверек куда занимательнее, чем королевский шут.