Книга: Охота за темным эликсиром. Похитители кофе

Часть II

Дальше всех пойдет тот, кто не знает, куда он идет.

Оливер Кромвель

Жувизи, 7 февраля 1686 года

Ваше светлейшее и христианнейшее величество!

Когда на закате жизни мне была оказана честь и дозволено сыграть партию в бильярд с вашим величеством, вы попросили меня провести определенное расследование относительно недавних беспорядков в Англии. Хотя я не сомневаюсь в том, что острый как бритва разум вашего величества помнит каждое сказанное по тому поводу слово, я все же позволю себе порядка ради еще раз подытожить то, что вы мне поручили. Именно же: путем проверки корреспонденции подозрительных индивидуумов, а также опроса наших шпионов еще больше прояснить ситуацию относительно того, как могло случиться восстание против вашего кузена Якова II, первого христианского короля на английском троне за почти сотню лет.

В минувшие недели ваш Черный кабинет тщательно работал над расшифровкой и оценкой определенных писем, циркулирующих между Лондоном, Амстердамом и Парижем. Далее я нижайше изложу вашему величеству результаты и информацию, полученную в ходе enquête.

Как известно вашему величеству, живущий в изгнании в Голландии Джеймс Скотт, Первый герцог Монмут, поднял восстание против Якова II. Хотя он является лишь бастардом покойного короля Карла II, герцог выдвинул притязания на английский трон, который однозначно полагался брату Карла II, Джеймсу, коронованному в апреле 1685 года. По мнению Монмута и некоторых представителей английского народа, глубокая христианская вера, и под этим словом я имею в виду истинную католическую веру Джеймса, превращала его в плохого короля, что является искажением божественных фактов и настолько сильным богохульством, что мне остается только покачать головой.

Монмут переправился из Голландии в Англию в мае 1685 года. После высадки он немедленно взял курс на Лондон. Вокруг себя он собрал банду оборванцев и авантюристов, которые под командованием графа Танкервилля должны были войти в столицу с целью свергнуть с трона Якова II, прежде чем тот успеет укрепить свою власть.

Как вам известно, затея Монмута самым жалким образом провалилась. Судя по всему, претендент на трон плохо подготовил свое восстание. От голландских шпионов, наблюдавших за ним во время его изгнания, нам стало известно, что Джеймс Скотт – человек весьма располагающей внешности, твердо верит в себя, и вера его сочетается с практически безграничной глупостью. Он схож с Гомеровским Парисом: красив и силен, однако не способен оценить последствий собственных поступков. Поэтому герцог дошел лишь до местечка под названием Седжмур. Там королевские войска рассеяли его банду, словно стаю надоедливых мух. Монмут бежал, однако вскоре был схвачен и казнен.

Я почти вижу нетерпение, написанное на лице вашего величества, и если бы я стоял перед вашей светлостью, то непременно бросился бы ниц и молил о прощении; ибо до сих пор я сообщил лишь о том, что вы могли бы прочесть и в «Газетт де Франс». Однако обрисовать случившееся еще раз было необходимо, чтобы сообщить, почему восстание Монмута, как его уже называют англичане, несмотря на поражение, все еще представляет огромное значение для безопасности нашей государственности.

Как известно вашему величеству, герцог Монмут давно находился под самым внимательным наблюдением; ни одно из его писем не достигло Лондона, чтобы мои английские коллеги из Главного почтового управления Англии не сняли с него копию для нас, кроме того, нам достоверно известно, с кем и о чем говорил Монмут в Голландии. Поэтому наши тамошние шпионы, насколько об этом известно из протоколов, были практически уверены в том, что герцог ни для кого не представляет серьезной опасности.

Еще более важным, чем его ограниченность, было то обстоятельство, что несколько месяцев тому назад у него не было средств даже на то, чтобы жить в соответствии со своим положением. Его содержали голландские родственники, поскольку он не мог позволить себе иметь ни коня, ни тем более собственной резиденции. В отдаленных провинциях обычные торговцы специями – и те живут лучше.

Тем не менее весной 1685 года Монмут сумел арендовать корабли, нанять наемников и купить оружие. По нашим подсчетам, чтобы оплатить все это, ему потребовалось состояние размером от двух до четырех тысяч гульденов, поскольку даже в городе, полном спекулянтов, таком как Амстердам, на подобное предприятие кредит не даст никто, ведь перспектива выплаты менее реальна, чем прибытие обратного флота точно в срок. Так откуда же у герцога вдруг взялось золото для финансирования своего постыдного мятежа?

Не стану больше злоупотреблять терпением вашего величества. Согласно моим сведениям, у Монмута было два сообщника, финансировавших его преступную деятельность. Один из них – это земляк Монмута, некий поместный дворянин по имени Овидайя Челон. Этот Челон – довольно известная личность в определенных кругах, пользующаяся довольно дурной славой, поскольку его неоднократно подозревали в фальшивомонетничестве. Наши контакты в Лондоне утверждают, что в прошлом он подделывал как испанские пистоли, так и английские шиллинги. Однако с недавних пор он переквалифицировался на новомодные бумажные деньги, которые приобрели определенную популярность в первую очередь в Генеральных штатах. Кроме прочего, говорят, что он подделывал дукатоны, которые, как наверняка известно вашему величеству, представляют собой небольшую часть акции Голландской Ост-Индской компании. Кроме того, у него была химическая лаборатория неподалеку от Уайтчепела, на окраине Лондона, до того как из-за одной неудачной мошеннической операции он вынужден был переселиться в Амстердам.

Официально этот Челон считается ученым. Не знаю, известна ли вашему величеству эта странная разновидность людей. Речь идет о мужчинах, которые собирают аппараты и изобретения натурфилософов и читают их трактаты ради укрепления своего духа. Кажется, большинство из них – дворяне, которые восторгаются науками, но всерьез их не изучают. И вот таких ученых очень много, особенно в Англии. По моему мнению, они практически ничем не отличаются от франтов и других ничтожеств, только вкладывают свои деньги и время не в изящные парики и дорогую одежду, а в карманные часы, телескопы или заспиртованных уродцев: если так можно выразиться, их мода – натурфилософия.

Говорят, в юности этот Челон два семестра проучился в Оксфорде. Затем у него закончились деньги, вероятно, по той причине, что он больше внимания уделял вину и женщинам, нежели книгам. Однако в случае Овидайи Челона маска ученого – лишь искусное прикрытие. Она позволяет ему незаметно переписываться с очень многими людьми и содержать лабораторию. Иногда Челон даже утверждает, будто является католиком, хотя он, вне всякого сомнения, протестант и диссидент.

И от этого агента-провокатора герцог Монмут получил те средства, благодаря которым стало возможным его восстание. От такого внимательного читателя, как ваше величество, наверняка не укрылось, что я упоминал о втором заговорщике. Пока что нам не известно его имя, однако его существование несомненно. Ибо, судя по всему, что мне удалось узнать, Челон передал герцогу деньги в форме облигаций Амстердамского банка, которые тот без труда смог использовать во время своего пребывания в Голландии и обратить в деньги; однако данный англичанин обладает слишком скромным состоянием, чтобы действовать в одиночку. Возможно, за спиной Челона стоит некий могущественный кукловод, некий тайный властитель, которому нравится использовать свое богатство с целью устройства мятежей против установленного Господом миропорядка.

Нам известно, что в минувшие месяцы Челон находился в Амстердаме, предположительно, с той целью, чтобы быть ближе к Монмуту. Также ходили слухи, что он встречался там с другими изгнанниками, например с печально известным бунтарем Джоном Локком. При этом действовал Челон очень ловко. Вместо того чтобы поселиться в трактире, он в целях маскировки позволил заточить себя в каторжную тюрьму. Кроме того, в Амстердаме Челон также общался с одним из руководителей Ост-Индской компании. Это также указывает на тот факт, что подозрение, которое ваше величество так прозорливо изволили высказать некоторое время назад, к сожалению, соответствует действительности: компания, интересующаяся будто бы исключительно торговлей, использует свою немалую прибыль ради того, чтобы ослабить Англию и Францию, финансируя восстания и мятежи. И это, как ваше величество справедливо изволили заметить, весьма тревожный факт.

Поэтому я нижайше предлагаю вашему величеству продолжать тщательно наблюдать за этим английским провокатором, однако пока не арестовывать его. На данный момент нам известно слишком мало о его планах, кроме того, стоит опасаться, что, если мы отрубим гидре голову, у нее вырастет новая, в другом месте.

Недавно Челон ездил в Роттердам и Гаагу. Пока что неясно, с какой целью он нанес эти визиты. Я буду держать ваше величество в курсе относительно дальнейших событий. Если вашему величеству будет угодно оказать мне честь и удостоить аудиенции, я немедленно отправлюсь из Жувизи в Версаль, чтобы выслушать ваше решение относительно указанного дела.

Ваш вечно преданный слуга
Бонавентура Россиньоль

* * *

Слова Овидайи, сказанные де Гребберу относительно того, что его контактное лицо находится повсюду, были преувеличением, однако весьма незначительным. Пьер Бейль был родом из деревушки в Пиренеях и работал в Тулузе, Париже и Женеве домашним учителем и профессором, а затем переехал в Роттердам. Француз постоянно переписывался с таким количеством людей по всему свету, что сеть контактов Овидайи в сравнении с этим была скудной. Бейль принадлежал к числу высшего дворянства «République des Lettres», некоторые даже считали его некоронованным монархом. Поэтому нельзя было назвать дерзким утверждение, что ученый находится в нескольких местах одновременно.

Бейль жил в Шарлуи, районе на юге Роттердама, населенном в основном гугенотами. Поначалу там существовала лишь небольшая диаспора, однако с тех пор, как христианнейший король усугубил преследование французских протестантов, район превратился в настоящий французский квартал. Со стороны порта Овидайе достаточно было лишь идти в сторону, откуда раздавались крики торговцев и голоса прохожих. Французский постепенно вытеснил нидерландский. На перекрестке Овидайя спросил у продавца трубок, где находится кофейня «Константинополь», та самая, которую Бейль всегда указывал как свой почтовый адрес. Мужчина указал на покосившееся от времени здание в конце переулка. Войдя внутрь, Овидайя отметил, что интерьер не слишком отличается от обстановки лондонских кофеен. Впрочем, здесь было разложено меньше памфлетов, зато стулья были удобнее, было здесь даже несколько кресел. Овидайя подошел к стойке и кивнул хозяину, худощавому мужчине в цветастой рубашке с золотыми кружевами, одетому, судя по всему, по турецкой моде.

– Добрый день, месье. Я ищу своего знакомого. Мне известно, что он получает здесь корреспонденцию, но, к сожалению, я не знаю его настоящего адреса.

Мужчина, одетый как турок, окинул его взглядом, а затем произнес:

– Как же зовут вашего друга, сеньор?

– Пьер Бейль. И я полагаю, – Овидайя указал пальцем на один из почтовых ящиков за стойкой, – что это его ящик.

На полке, куда он показывал, было ящиков тридцать. Половина из них была пуста, в других лежало всего по два-три письма. И только один был полон.

Владелец кофейни кивнул:

– Вы правы, сеньор.

– Судя по полному ящику, можно сказать, что мой друг давненько не забирал почту. Он в отъезде? Когда вы видели его в последний раз?

– Вчера, ближе к вечеру. Обычно он заходит два раза в день.

– Хотите сказать, что все эти письма – сегодняшние?

– О да. И, скажу я вам, это не самая большая стопка, которую мне доводилось хранить.

– Не будете ли вы так любезны и не сообщите ли мне его адрес?

– Идите к Форнзестрат и сверните там налево, в Зюидхок. Ржаво-красный дом со знаком чернильницы и пера над дверью – его.

Поблагодарив мужчину, Овидайя отправился в путь. Вскоре он уже стоял перед домом Бейля и стучал в дверь. Прошло некоторое время, и он услышал шаги. Дверь открылась, и в дверном проеме показался мужчина лет сорока. Глаза у него были прищурены, как у человека, который несколько часов работал с бумагами при плохом освещении. Пьер Бейль был одет в бархатный халат, и было видно, что он только что нацепил косо сидевший у него на голове парик с длинными локонами. В его взгляде читалось удивление.

– Добрый день, сеньор. С кем имею честь?

– Мне следовало бы обидеться, что вы не узнаете меня, Пьер. Однако спишем на то, что, вероятно, вы с раннего утра заняты тем, что пытаетесь расшифровать неразборчивые каракули Эвелин или Бойля.

Лицо Бейля просветлело:

– Овидайя! Это вы, это действительно вы! Простите, но за последние десять лет у меня ухудшилось зрение. Мы ведь не виделись примерно столько, не так ли?

Действительно, в последний раз они встречались в 1675 году, во время какого-то торжества в Гринвиче.

– Да, Пьер. И не горюйте, у меня дела обстоят точно так же. В конце концов, десять лет не проходят бесследно.

– Чушь! Вы похожи на молодого Аполлона, ну, почти. Но что же вы стоите на ветру, входите!

Бейль провел его в гостиную по узкому, заставленному шкафами коридору. По крайней мере, именно этой цели эта комната служила изначально. Теперь же столы и шкафы стонали под весом бесчисленного множества писем и памфлетов. Они лежали повсюду, и Бейлю пришлось сначала убрать несколько стопок, чтобы они могли устроиться на шезлонге.

Он потер руки. Овидайя заметил, что они были в пятнах от чернил, как всегда.

– Простите за беспорядок, – произнес Бейль, – но мой дом является отражением состояния этого мира. Все, что происходит, описано в письмах. А сейчас происходит много всего.

Он попросил Овидайю подождать и вышел из комнаты, чтобы вскоре вернуться с бутылкой вина и двумя бокалами.

– Сейчас мне присылают даже жидкие послания. Это бордо прислал мой брат Якоб, да благословит его Господь.

Пока Бейль разливал вино, Овидайя произнес:

– Ваш брат по-прежнему во Франции? Разумно ли это?

Француз вздохнул:

– Нет, конечно же нет. Но он не хочет меня слушать. А ситуация тем временем ухудшается. Могу лишь надеяться, что у него все хорошо. Последнее письмо он прислал три месяца назад. Вы слышали о драгонадах?

– Нет. На некоторое время меня… вывели из игры. Что такое драгонада, скажите на милость?

Бейль протянул ему бокал вина.

– Вы знаете, как обеспечивают питанием и расквартировывают солдат в пути?

– Ну, в Англии офицеры идут в кабак, а простые солдаты располагаются у каких-нибудь крестьян.

Хозяин дома кивнул.

– Так и во Франции. Можете себе представить, что никто не будет рад, если у ваших дверей окажется рота немытых солдат. Они съедают все в кладовой, топчутся в грязных сапогах по чистому полу и лапают служанок – если ведут себя хорошо.

Бейль отпил вина из бокала.

– Официально там по-прежнему действует Нантский эдикт, а значит, и свобода вероисповедания. Однако поскольку наш король, кажется, ничто не ненавидит с такой силой, как протестантов, он выдумал вот что: он посылает своих драгун квартировать в семьях гугенотов.

Заметив взгляд Бейля, Овидайя негромко произнес:

– Позвольте, я угадаю. Драгуны Людовика ведут себя далеко не так хорошо, как вы только что описали.

– Да, вы правы. Они бьют мужчин до полусмерти, насилуют дочерей и жен, забивают скот и в довершение нередко поджигают все – если только хозяин дома не изъявит искреннее желание немедленно перейти в истинную веру. Мои братья по вере живут в страхе перед этими драгонадами. Часто солдаты еще похищают детей.

– Но это же ужасно. Что с ними происходит?

– Их отвозят в монастыри, где воспитывают в духе католицизма. Со своими семьями они никогда больше не встречаются. За каждого ребенка даже платят деньги.

Бейль вздохнул.

– Сюда, в Роттердам, ежедневно приезжают новые гугенотские семьи. В Лондоне, Потсдаме и Женеве то же самое.

– Мне прискорбно слышать это, и мне стыдно за происходящее.

– Потому что вы католик? Глупости, Овидайя. Я знаю, что с вашей семьей случилось нечто сходное, только руководили всем протестанты. Эта инструментализация вопросов веры – самая обыкновенная чушь. Я намерен вскоре опубликовать трактат, в котором потребую строгого разделения государства и религии.

Овидайя не сумел сдержаться и захихикал:

– Абсурдная идея. Вы добьетесь только того, что вас захотят отправить на эшафот не только католики, но и кальвинисты.

Бейль пожал плечами:

– Возможно. Однако я в долгу перед здравым рассудком и иначе не могу. Но не будем о моих безумных идеях – что привело вас ко мне и почему вы не сообщили о своем приезде в письме? Тогда я подготовил бы для вас комнату.

– Это секретный разговор.

– Настолько секретный, что вы не можете доверить его бумаге?

– По крайней мере, в незашифрованном виде. Кстати, возможно, позднее мы сможем поговорить о новейших шифрах. Полагаю, что в этом вопросе вы au courant.

– Совершенно верно. И даже чрезвычайно хорошо. Однако рассказывайте же.

И Овидайя Челон поведал своему другу о том, что произошло с ним в последнее время. Некоторые детали он опустил, особенно эпизод с бумагами Амстердамского банка. Когда он закончил, Бейль произнес:

– И вы действительно хотите взяться за это поручение? Мне кажется, оно приведет вас прямиком к Ферхат-аге.

– Кто это?

– Верховный палач Высокой Порты.

– Сомнений нет, опасность велика. Однако с учетом значительной суммы, которую предлагает мне Ост-Индская компания за добычу кофейных растений, история кажется мне необыкновенно привлекательной.

– Как-то не замечал я прежде, что вы считаете кражу привлекательной затеей, Овидайя, – с укором в голосе произнес Бейль.

– Какую такую кражу? С юридической точки зрения можно сказать, что растение никогда полностью не может принадлежать князю или султану, поскольку дано Господом. Поэтому нельзя считать кражей, если я заберу у этих язычников один-другой саженец.

– Да вы хуже иезуита-кляузника. Возможно, вы придерживаетесь точки зрения, что к югу от экватора десять заповедей перестают действовать?

Овидайя покачал головой.

– Пьер, считайте все это не кражей, а последовательностью научных задач: тем, что мы, англичане, называем проектом.

– Хм, я прочел недавно этот термин в письме одного моего друга, Даниэля Дефо, – вы не могли бы объяснить его мне подробнее?

– Конечно. Дефо говорит, что в нашу богатую изобретениями эпоху существуют очень большие задачи, состоящие из множества подзадач. На их выполнение иногда требуются годы, и нужно найти решение для каждой из них. Он говорит, что мы живем в эпоху, когда умные и дальновидные мужчины могут достичь многого – Дефо называет их прожекторами.

Бейль улыбнулся:

– Странное слово. И в этой краже вы прожектор, Овидайя?

– Думаю, Дефо скорее подразумевал строительство дорог или другие общественные мероприятия. Возможно, я именно таков. Однако несколько проясним ситуацию относительно моего проекта: мой заказчик, компания, хочет получить целые кофейные растения – это исходная ситуация. Я провел немало дней в Амстердамской библиотеке. Там, кроме прочего, хранятся отчеты о плавании Голландской Ост-Индской компании, а также копии дневников других купцов, миссионеров. Теперь на основании проведенных исследований я знаю, что нужно делать.

Овидайя подошел к маленькому секретеру, стоявшему в углу комнаты, взял лист бумаги и написал пером несколько слов, а затем вернулся на место.

– Как я выяснил, в удаленных от берега районах Мохи на высокогорьях находятся кофейные плантации. Их хорошо охраняют.

– Турки?

– Нет, какие-то вспомогательные восточные войска. Цель предприятия – попасть туда незамеченным.

Он показал на лист бумаги и подчеркнул первое слово: внедрение.

– И выбраться оттуда тоже нужно будет. – Овидайя подчеркнул второе слово на пергаменте: экстракция.

Бейль улыбнулся:

– Внутрь, украсть растение, наружу. У вас все звучит очень просто.

– Но это не так. Как уже было сказано, это проект, состоящий из множества задач, и для каждой из них нужно найти решение.

– Приведите мне пример, Овидайя.

– Что ж, как я уже говорил, вопрос заключается в том, как группе бледнолицых христиан незаметно попасть на кофейную плантацию, где полно мавров, и снова покинуть ее. И таких задач много. Я уже не первый день ни о чем другом не думаю, и чем больше я размышляю, тем больше вопросов у меня возникает. И большинство этих вопросов, как мне кажется, имеют не военную, а научную природу.

– Ах вот как?

– Да. Например, вопрос, как на протяжении нескольких дней перевозить нежные растения по жаркой пустыне, чтобы они не погибли.

– Кажется мне, эта проблема носит ботанический характер.

– Совершенно верно. И поэтому я пришел к вам.

Бейль показал на китайскую фарфоровую вазу на подоконнике, в ней стоял букет высохших тюльпанов:

– Вряд ли найдется что-то, в чем я разбираюсь меньше, чем в ботанике, дорогой Овидайя.

– Возможно, Пьер. Но вы знаете, кто из ботаников, во-первых, мог бы серьезно ответить на мой вопрос, а во-вторых, был бы готов участвовать в подобном безумии.

Бейль отпил вина.

– Вы правы. Не в том, что эта кража – хорошая идея. Но я признаю, что речь идет об интересной интеллектуальной задаче. Мы должны проанализировать все единичные аспекты этого предприятия, этого проекта, как вы его называете. И только тогда можно установить, какие особые знания и умения необходимы вам, чтобы иметь хотя бы призрачный намек на успех.

Овидайя поклонился:

– Друг мой, вы, как всегда, точно указали, в чем заключается суть проблемы.

– А потом, – с отсутствующим видом произнес Бейль, – нам нужно будет найти людей, которые не только обладают нужными способностями, но к тому же еще и в отчаянии. Или безумны. Или и то и другое вместе.

Он поднялся со своего места и направился к одной из множества стопок бумаги.

– Идите сюда, Овидайя. Кажется, нам предстоит много прочесть и написать.

* * *

Три следующие недели Овидайя и его друг проводили то в маленьком домике Бейля, то в кофейне «Константинополь». И только когда все их члены немели от длительного чтения и письма, они немного прогуливались вдоль Мааса или брали напрокат лошадей и ехали к морю. Во время таких прогулок Бейль рассказывал своему английскому знакомому о том, что происходит в настоящее время во Франции и Голландии, в каких областях натурфилософии был и есть большой прогресс. Овидайя в свою очередь рассказывал гугеноту о том, как обстоят дела в ученых кругах Лондона. Он рассказывал Бейлю об оживленных дискуссиях, регулярно устраиваемых в «Гресиане» или у «Суона». Описывал некоторые сокровища других ученых, которые ему довелось посмотреть, – например коллекции пугающе больших зубов и костей, добытых в валлийских угольных шахтах, или коллекции очень древних монет, на которых были изображены портреты не Стюартов или Бурбонов, а Александра Великого или Юлия Цезаря.

Однако бóльшую часть времени они проводили не в Голландской республике, а в «République des Lettres» в поисках решения проблем, стоявших перед Овидайей. Для этого англичанин пользовался обширной библиотекой Бейля, которая, однако же, состояла по большей части не из книг, а из писем. Иногда у него возникало ощущение, что весь дом гугенота состоит исключительно из исписанной бумаги.

Бывало, он не видел Бейля целыми днями. У его друга было много дел, в первую очередь из-за труда, над которым он работал, – «Чем на самом деле является наикатоличнейшая Франция в правление Людовика Великого». Хотя его тут же запретили во Франции, в определенных кругах труд вызвал некоторый ажиотаж и привел к тому, что ему стали писать и задавать много вопросов, на которые гугеноту теперь нужно было ответить.

Целыми днями Овидайя, используя каждый лучик становившегося с каждым днем все более редким и кратким солнечного света, сидел в кресле у фронтального окна, изучая отчеты о путешествиях, дипломатические депеши и военные мемуары – все, что мог найти о турках. Затем он читал книги по ботанике и торговле пряностями. Однажды он как раз углубился в чтение одного пассажа в «Меркур Галант», когда услышал, что по лестнице спускается Бейль. Овидайя поднялся и потянулся. Несмотря на то что время было уже обеденное, его друг был одет в халат и зауженные на концах турецкие туфли.

– Ну что, Овидайя, что-нибудь нашли?

– Честно говоря, я натыкаюсь по меньшей мере на такое же количество вопросов, на какое нахожу ответы, Пьер. Хотя теперь я знаю маршрут, по которому движется кофе, в то же время я обнаружил, что турки используют сложную систему пропусков, чтобы следить за путешественниками внутри своей страны. Они потребуются нам, если мы действительно пустимся в путь.

Бейль улыбнулся. Овидайя заметил, что в его карих глазах промелькнули насмешливые искорки.

– Что вас так развеселило?

– Сделать пропуска – на это вы уж точно способны.

Англичанин пожал плечами:

– Я мог бы сделать даже папскую буллу. Для этого мне нужен оригинал и, конечно же, познания в церковной латыни.

– И обе проблемы разрешимы.

– Да, но это был просто пример. В данном случае мне потребуются знания турецкого и арабского языков, а также более подробная информация по системе печатей на пропусках, которые наверняка не обнаружатся в ваших трактатах или письмах.

– Я могу сделать для вас хотя бы копию небольшого турецкого молитвенника, который недавно прислал мне друг из Алеппо. Я слышал, что в Амстердаме и Лондоне его уже поспешно перепечатывают. Но кто вам нужен на самом деле, так это знаток турецких обычаев.

– Совершенно верно. – Овидайя снова опустился в кресло. – Насколько вы продвинулись в отборе потенциальных кандидатов?

Вместо ответа Бейль протянул ему толстую пачку бумаги.

– Всего их чуть больше двадцати.

– Да это же небольшая армия. Я предполагал, это будет четыре-пять человек.

– Я знаю. Но мне показалось, что будет разумнее предоставить вам выбор побольше. Ведь я, несмотря на то что довольно хорошо информирован относительно вашего проекта, все же не могу прочитать ваши мысли. Поэтому кто-то из предложенных мной спутников может вам не понравиться. Кроме того, вам следует помнить о том, что многие откажутся.

Овидайя улыбнулся:

– Это кажется мне маловероятным. По крайней мере, если вы, как я и просил вас, подбирали лиц, склонных к авантюрам.

– Конечно, в меру своего разумения. Как вы знаете, ни с кем из этих людей я никогда не встречался, поскольку по причине своих политических и религиозных убеждений застрял здесь довольно крепко. Я даже не осмеливаюсь поехать в Намур или Льеж, не говоря уже о других местах. Я знаком с этими людьми только по переписке с ними или о них.

– С учетом того, что вы вот уже много лет занимаетесь почти исключительно тем, что пишете письма, я предполагаю, что вы можете понять о человеке по его письмам гораздо больше, чем из непосредственного разговора. Но я считаю, что сумма, которую получат участники в случае успеха, настолько велика, что даже святой Франциск не отказался бы, предложи я ему участие в этом небольшом разбойничьем набеге.

– Вы преувеличиваете.

– Ни в коем случае. – Овидайя слегка понизил голос. – Вчера, как вам известно, я был в здешнем филиале Амстердамского банка.

– И что же?

– Семнадцать открыли там счет на мое имя, и он полнехонек – я мог бы уже завтра купить в Текселе лодку для ловли сельди вместе с командой и капитаном, если бы пожелал.

Пьер Бейль сел на стул напротив Овидайи.

– Не забывайте, что за движениями по вашему счету наверняка пристально следят. И вы не можете замаскировать свои действия наличной оплатой, поскольку с недавних пор все сделки, сумма которых превышает шестьсот гульденов, должны быть подтверждены Амстердамским банком. Таков закон.

– Кажется, вы не одобряете моего внезапного богатства.

– Глупости. Просто я полагаю, что это золото – как дары данайцев. И хотя я по мере сил помогу вам, хочу сегодня еще раз посоветовать вам оставить это дело. У меня есть хорошие связи в Массачусетсе. Могу организовать для вас проезд на судне. Садитесь на него и скройтесь из виду, пока все не закончилось плохо.

Овидайя покачал головой. Удивительно, но при этом он сам себе показался похожим на упрямого ребенка.

– Я принял решение, Пьер.

– Вы хотите разбогатеть или погибнуть, пытаясь добиться этого. Что ж, как вам угодно. Но скажите мне, сколько получит каждый из ваших будущих спутников от Ост-Индской компании?

– Десять тысяч золотых дукатов.

– Господь всемогущий!

– Хорошая сумма, не правда ли? Чего бы ни хотел каждый корреспондент из вашей маленькой стопки бумаги, за такое количество золота они смогут это купить.

– А что получите вы, если позволите спросить?

– Пятикратную сумму.

– И что вы собираетесь делать с такими деньгами? Купите голландскую провинцию?

– Я скорее подумывал о недвижимости в Англии.

– Поместье Нортвик Манор. Бывшее имение вашего отца.

Овидайя кивнул.

– Я понимаю вас, друг мой. Никто не понимает вас лучше, чем я. Но…

– Но что?

– Если придерживаться правильной конфессии в неправильной стране – или в правильной неправильной, – вам не поможет все золото этого мира.

– Посмотрим. Если позволите, я просмотрю ваши предложения. Дозволено ли мне будет узнать, по каким критериям вы отбирали их, Пьер?

– С одной стороны, по вашим. Если я верно понял план, с учетом всей его схематичности, на данный момент вам потребуется знаток Высокой Порты, турецких нравов и обычаев, военный стратег, ботаник. Кроме того, человек, знакомый с левантийскими торговыми маршрутами и с активностью французов в тех краях. Наряду с этим вам потребуются люди, обладающие конкретными навыками: например человек, умеющий переодеваться придворным, пашой или кем угодно, а также кто-то, кто умеет обращаться со шпагой и пистолем. И наконец, вам понадобится капитан, который отвезет вашу маленькую экспедицию туда и вернет обратно.

Пьер Бейль сложил на коленях руки, как обычно, покрытые чернилами.

– Кроме того, я искал людей, которые показались мне склонными к авантюрам, а также тех, кто не побоится вступить в конфликт с законом. Еще я старался учитывать то, чтобы с ними было легко связаться.

– Вы имеете в виду, что у вас есть их адреса для корреспонденции?

Бейль обиженно приподнял левую бровь:

– Милый Овидайя, у меня есть адреса для корреспонденции практически всех, по крайней мере, всех интересных людей. Нет, вы же знаете, как мучительно долго может идти письмо. Поэтому я выбрал для вас людей, которые находятся либо в Англии, либо на континенте, в радиусе не более пяти сотен миль отсюда. Благодаря этому можно сократить риск.

– Какой риск?

– Конечно же, тот, что вас раскроют слишком рано. Насчет гранд-сеньора я бы не стал волноваться, он слишком далеко. Стоит подумать о шпионах «короля-солнца», которые все видят и все читают.

– Если сумеют расшифровать.

– Милый мой Овидайя, я знаю, что англичане все еще используют шифры, которыми во Франции стали бы пользоваться разве что двенадцатилетние девочки. Но на этом вы далеко не уедете. Месье Россиньоль, главный королевский криптолог, умеет читать очень сложные коды с той же легкостью, с какой большинство людей читают молитвенник.

– Не хочу обижать вас, Пьер, но возможно ли, что из-за своего личного опыта, поскольку вы гугенот и вас постоянно преследуют, вы немного драматизируете ситуацию? Черный кабинет Людовика тоже может прочесть не все, для этого писем слишком много. Кроме того, с тех пор как оказался в Нидерландах, я пользуюсь одним ухищрением, которое, возможно, поможет больше любого шифрования.

– Вы меня заинтриговали.

– Вся французская почта идет через Париж. Я стараюсь избегать этого маршрута, как чумы. А вот почтовая служба Священной Римской империи германской нации, как вам известно, организована семейством Таксис.

Лицо Бейля просветлело:

– Ах, кажется, я догадываюсь, как вы поступаете.

– И как же?

– Тогда Таксисы получили почтовые лены от императора в Вене и от испанских Габсбургов. Таким образом, за работой почтовой службы в Испанских Нидерландах тоже следят Таксисы. Но как вы получаете почту из республики в захваченных провинциях?

– Я плачу всаднику, который доставляет мою корреспонденцию прямо в Антверпен. Все знают, что почтовой системе Голландской республики можно доверять столь же мало, как французской и английской. Но габсбургская подозрений не вызывает. Возможно, конечно, что шпионы императора Леопольда читают мои письма…

– …но они никогда в жизни не скажут и слова французам. Хорошая идея, нужно запомнить. Однако все это работает только в том случае, если письмо в конечном итоге не должно попасть в Париж или Лондон.

– Это я тоже учел. Просто письмо должно быть адресовано марионетке настолько не вызывающей подозрений, что ее почту не контролируют. По возможности в качестве адреса следует указывать кофейню, куда обычно ходят только верные правительству люди. Поэтому в Париже я использую «Прокопио», в Лондоне – «Грант». Кстати, это моя следующая цель.

– Вы собираетесь ехать в Лондон? Когда?

– Лучше всего на будущей неделе. Судя по всему, зима будет омерзительной. Мне нужно перебраться через пролив до того, как начнутся штормы и весь мир спрячется в загородные дома. Иначе я потеряю полгода.

– Неужели же вы не боитесь, что по возвращении вам станут вставлять палки в колеса?

– Вообще-то нет. Я буду путешествовать инкогнито. А насчет герцога Монмута мне все равно больше не о чем волноваться.

– Не стоит, это верно.

Бейль поднялся и передал бумаги Овидайе.

– Пойду заберу несколько писем, оставив вас наедине с вашими потенциальными заговорщиками.

Овидайя кивнул и занялся бумагами.

* * *

Жувизи, 12 января 1688 года

Ваше величество!

Миновало несколько недель с тех пор, как ваше величество наполнили жизнь мою светом солнца и оказали незаслуженную милость личной встречи. Как ваше величество наверняка помнит, тогда мы обсуждали вопрос, что делать, чтобы получить дальнейшую информацию о статхаудере Голландии Вильгельме Оранском и его планах. Ваше величество интересовались, возможно ли, чтобы принц Вильгельм открыто выступил против Испанских Нидерландов или даже против Франции, как полагает ваш военный министр, маркиз де Лувуа. Или не воспользуется ли он оружием интриги, поскольку сравнивать его армию с армией вашего величества просто смешно.

Нижайше прошу прощения, что до сих пор так и не дал вашему величеству однозначного ответа, однако мне показалось, что будет разумнее сначала проверить это, поскольку в вопросах войны и мира предположения и ошибки недопустимы. Возможно, уже совсем скоро я смогу дать вашему величеству ответы, хоть и не окончательные. Двинет ли Вильгельм свои войска в ближайшем будущем, не ясно; однако же становится очевидным, что Оранский и его сообщники вполне могут пустить в ход интриги, чтобы навредить вашему величеству.

Ваше величество помнит, что наши шпионы наблюдают за действующим в одной из голландских провинций агентом-провокатором, англичанином по имени Овидайя Челон. Этот агент Голландской Ост-Индской компании, а тем самым де-факто и Вильгельма, в последнее время развернул бурную деятельность. В прошлом году он объездил полконтинента. Кроме того, побывал на нескольких крупных ярмарках, среди которых можно назвать Лейпциг и Стербридж. На данный момент он вернулся к себе на родину, в Лондон, где поселился под псевдонимом Невилл Риз неподалеку от Сейнт-Джеймс-сквер. Выдает себя за зажиточного дворянина из Кента. Его часто видели в порту, в кофейнях и тавернах, где он общался с капитанами и торговцами – с какой целью, сказать сложно. Вероятно, он просто использует эту возможность для того, чтобы быть в курсе происходящего на континенте.

Судя по тому, что довелось узнать нашим шпионам, этот Челон во время путешествий и на родине общался с лицами весьма сомнительного характера, некоторые из них являются заклятыми врагами Франции. Он регулярно встречается с этими мужчинами и женщинами, однако никогда со всеми вместе, только по одному и в разных местах. Кажется весьма вероятным, что эти люди, общим числом пять, образовали банду, очень сильную, цель которой, однако же, все еще туманна. Тем не менее ясно как божий день, что это группа заговорщиков под руководством Челона. Если теперь я сообщу вашему величеству, о ком идет речь, когда мы говорим о каждом из заговорщиков, вы поймете, почему я осмеливаюсь тратить ваше драгоценное время на эту аферу.

Первым в списке идет гугенот Пьер Жюстель, бывший слуга вашего правительства. Изучал греческую классику в Сорбонне, позднее был младшим секретарем одного из ваших министров, маркиза де Сенлей. Те, кто знаком с ним, описывают Жюстеля как умного молодого человека, хоть и еретика, однако остроумного; в отделе маркиза он выполнял задачу контроля левантийских торговых маршрутов. После отмены Нантского эдикта нахождение Жюстеля на государственной службе стало невозможным, по таковой причине его и сместили. Очевидно, после этого он перебрался в Англию и теперь работает в конторе канатной мастерской своего дяди в Спиталфилдсе, что, конечно же, является лишь прикрытием. Как теперь становится ясным благодаря его связи с Челоном, он планирует причинить вред вашему величеству, чтобы отомстить за несправедливость, жертвой которой, как полагает, он стал.

Второй из сообщников Челона – капитан по имени Кнут Янсен. Он родом из рыбацкой деревушки в Дании, Альтоны, и долгое время работал на Ганзейский союз, пока не попал под влияние голландцев. По их поручению он в прошлом, вооруженный lettre de marque, каперствовал и неоднократно нападал на корабли вашего величества в Северном море. Наши агенты сообщают, что затем Янсен некоторое время находился за морем, вероятно в Батавии или Японии, но наверняка нам это не известно. Теперь же наши шпионы имеют возможность наблюдать его в компании с Челоном в одной из лондонских кофеен под названием «Ллойд», где они строят планы, склонившись над морскими картами.

Третья особа – женщина, именующая себя графиня Катерина да Глория э Орлеанс-Браганца. Я употребил слово «именующая», поскольку происхождение ее сомнительно. Сама она утверждает, что происходит из побочной ветви рода Браганца, того самого, из которого, как известно вашему величеству, происходит невестка английского короля Якова II. Однако поговаривают, что эта мнимая графиня происходит не из дворянского рода и не из Португалии. Один из наших шпионов, слова которого я привожу вашему величеству и прошу отнестись к ним cum grano salis, даже утверждает, что она простолюдинка из Лигурии, которая когда-то путешествовала по деревням вместе с актерами комедии дель арте. Это может быть правдой, а может и не быть. Однако кажется очевидным, что в случае с графиней речь идет о прожженной мошеннице, которой уже неоднократно удавалось облегчить кошельки провинциальных английских дворян на значительные суммы денег. Для этого она использует различные имена, искусство переодевания и женское очарование. Последним госпожу да Глория Венера одарила в избытке.

Следующая особа, боюсь, слишком хорошо известна вашему величеству. Речь идет о графе Паоло Винченцо Марсильо, том самом болонском генерале, который когда-то состоял на службе у Габсбургов, за несколько лет до осады Вены был взят в плен османами и некоторое время жил среди них. Благодаря приобретенным там познаниям о быте и нравах турок его наняли венецианцы. В качестве секретаря посольства Марсильо сопровождал в Константинополь нового венецианского посланника Пьетро Чивана. Позднее, как наверняка помнит ваше величество, он состоял на службе у Франции и служил вам в войне против испанцев. Когда же под Кортрейком он безо всяких усилий сдал позиции врагу (приведя смешное оправдание, будто бы они все равно были бы захвачены и он просто хотел защитить своих солдат), маркиз де Лувуа с позором изгнал болонца из армии. Марсильо тоже сейчас находится в Лондоне и утверждает, что занимается ботаническими исследованиями. Вынужден признать, что его маскировка почти идеальна, ему принадлежат теплицы за пределами Лондона, он переписывается с учеными Королевского общества и недавно опубликовал трактат под названием «Dissertatio de Generatione Fungorum», короче говоря, он выдает себя за ученого. На самом же деле этот солдафон, судя по всему, представляет собой сторонника переворота и дает советы врагам нашего государства вроде Челона в военных вопросах.

Последний, с кем общается Челон, самый загадочный из всех и, если ваше величество позволит мне сделать это личное замечание, самый интересный для вашего покорного слуги – Давид бен Леви Кордоверо. С этим сефардом Челон переписывается уже несколько лет. Это тем более необычно, что в минувшие месяцы он отправлял и получал гораздо меньше писем, нежели раньше (полагаю, ради соблюдения повышенной осторожности с учетом задуманной крупной интриги). Однако сейчас он переписывается с Кордоверо практически каждую неделю. Я бы очень хотел сообщить что-нибудь вашему величеству относительно содержания этих писем, вот только не могу, поскольку эти двое используют совершенно новый шифр, расшифровать который у меня до сих пор не получилось. Припадаю к вашим ногам, сир, поскольку мои познания в криптологии не столь глубоки. Я со смирением вспоминаю своего отца Антуана, который долгие годы служил вам в той же должности, и спрашиваю себя, сумел ли бы он расшифровать шифр этих заговорщиков? К сожалению, в остальном об иудее Кордоверо нам известно мало. Нельзя сказать, чтобы он был неизвестен в République des Lettres. Вот уже многие годы он публикует натурфилософские сочинения в самых разных журналах, а в остальном Кордоверо похож на призрак. Никто никогда не видел его, и мы не знаем, где он живет.

Письма Челона ему адресованы не на частный адрес и не в кофейню, а в торговую контору в Палермо. По всей вероятности, оттуда некое доверенное лицо переправляет их Кордоверо. Однако мне кажется маловероятным, что корреспонденцию переправляют в другой город на Сицилии или в Неаполитанском королевстве: там практически не осталось евреев. Возможно, письма отправляют в Османскую империю: в незашифрованных частях встречаются намеки на это.

Я полагаю, что все это – и, думаю, ваше величество со мной согласится – очень тревожно. Однако же еще более тревожным, нежели эти встречи в Лондоне, является то обстоятельство, что указанные личности намереваются в ближайшее время переправиться в Голландскую республику. Судя по всему, Челон заказал для себя и четверых других соответствующие билеты и арендовал уединенное имение в голландской части Лимбурга. Очевидно, задумано нечто крупное. Однако я все же предлагаю вашему величеству продолжать наблюдение. Особенно интересно, с кем из проживающих в Нидерландах мятежников и еретиков будут контактировать Челон и его сообщники. С позволения вашего величества я попрошу вашего государственного министра, маркиза де Сенлея, отправить в район Маастрихта одного из самых лучших своих людей, чтобы он самым тщательным образом наблюдал за заговорщиками и их действиями.

Ваш преданный слуга

Бонавентура Россиньоль

* * *

Для первой встречи, и Овидайя понял это почти сразу, кофейня не подойдет. Лондон вообще казался ему неподходящим местом для этого. Если не встречаться в самой уединенной и отдаленной комнате в башне Тауэра, за ними повсюду могли наблюдать и подслушивать. Кроме того, с момента воцарения Якова II на престоле большинство англичан стали полагать, что столицу наводнили французские шпионы и подстрекатели-иезуиты. Овидайя достаточно хорошо знал эти слухи, это была самая обычная протестантская паранойя на тему всемирного католического заговора, но доля правды в этом была. Новый король был еще слабее старого, и одному господу было известно, кто находится в Лондоне и самым тщательным образом записывает все, что слышит и видит, а затем, зашифровав, отправляет в канцелярию Вены, Парижа или Амстердама. Нет, лучше встречаться за пределами города.

Вот уже полчаса он ехал на запад. Оставив позади Лондон и его предместья, он скакал верхом на своем белом жеребце по дороге Роттен-роу, которая на самом деле называлась Routte de Roi и проходила к югу от Гайд-парка. Еще через полчаса он проехал деревню под названием Хеммерсмит. За ней открывались бескрайние просторы. Дорога пролегала среди невысоких холмов, иногда встречались уединенные хутора. И больше ничего. Дальше было не совсем безопасно ехать одному по открытой местности. Если верить тому, что рассказывали в кофейнях, на дорогах в Оксфорд и Ридинг с недавних пор вовсю орудовали грабители. Однако Овидайя не слишком переживал. Во-первых, он путешествовал днем, а во-вторых, английские разбойники, в отличие, к примеру, от тех же французских, в целом были людьми вежливыми. Отдашь им полный кошель – и в обычной ситуации они отстанут от тебя, отвесив лишь пару затрещин и пожелав хорошей дороги. Поэтому он вез с собой сумку с несколькими шиллингами и гинеями, хотя на встрече она ему вряд ли понадобится. Если ее отнимут, он просто обратится к своему счету в Амстердамском банке. Он был похож на кувшин с вином из одной немецкой сказки, кредит его там казался просто неисчерпаемым, по крайней мере до сих пор.

Доехав до перекрестка, Овидайя свернул на дорогу в сторону Аксбриджа. Нужно было не пропустить небольшой поворот, который описал ему в своем последнем письме Марсильо. Речь шла об обыкновенной тропинке, наполовину скрытой высокими кустами шиповника. Направив коня по чуть уходившей в гору дороге, примерно через милю он заметил поместье. Построено оно было, скорее всего, во времена королевы Елизаветы – всего три коттеджа, расположившихся за небольшой изгородью, на них на всех были те острые фронтоны и соломенные крыши, которые так любили в то время. За ними располагался особняк из красного кирпича с дверью в форме арки и аккуратной башенкой. Еще здесь была конюшня и два странных длинных дома, почти полностью из стекла, – наверное, это и есть те итальянские изобретения, о которых он читал, те самые Giardini botanici, где генерал выращивает свои растения.

Овидайя проехал в проем в изгороди, мимо искусственного пруда, от которого расходилось несколько каналов. Он заметил, что сад сильно контрастирует с остальными частями имения. Он был гораздо новее и разбит, согласно современнейшим законам, большими четырехугольниками: симметрично заложенные грядки и как по линейке протянутые боскеты. Все дорожки проходили под прямыми углами. Всюду была заметна работа упорядочивающего и планирующего разума великого садовника.

Стоило ему выехать на площадку перед особняком, как навстречу ему бросился конюх, поклонился и молча увел его белого жеребца прочь. Пока он отряхивал пыль с одежды, навстречу ему из арки вышел еще один мужчина, верзила в потрепанной ливрее. На голове у него был парик, ужасно немодный. Тем не менее расшаркался он перед Овидайей по всем правилам. Выпрямившись, он произнес:

– Добро пожаловать в поместье Бедфонт Манор, милорд. Если вы последуете за мной, я покажу вам вашу комнату. Его светлость ожидает вас и остальных к четырем часам в большом зале. Около шести запланирован ранний ужин, если милорду будет угодно.

Овидайя с некоторым недоумением отметил, что Марсильо не стал дожидаться, как он спланирует встречу, а, судя по всему, разработал собственный сценарий.

– Остальные уже прибыли?

– Мистер Жюстель уже здесь, милорд. Больше никого.

– Хорошо. Вы могли бы кое-что сделать для меня до встречи?

– Конечно же, я к услугам милорда.

Овидайя отстегнул кожаные тубы длиной более трех футов, которые вез через плечо, и протянул лакею:

– Отнесите это в салон и позаботьтесь о том, чтобы карты, которые находятся внутри, повесили на стене. Кроме того, мне понадобятся мел и доска.

– Непременно, милорд. Однако граф Марсильо хотел сначала…

– Передайте ему, что для моего доклада по натурфилософии очень важно наличие этих предметов, – произнес Овидайя. – Тогда он наверняка не станет возражать против перестановки в салоне.

На лице лакея отчетливо читалось огорчение, однако он молча взял тубы и поклонился, а затем передал Овидайю заботам служанки, которая провела его в подготовленную для него комнату. Внутри особняк выглядел несколько запущенным. Снаружи он поначалу не заметил этого, однако теперь стало ясно, что во многих местах плитка потрескалась, штукатурка на потолке и стенах кое-где осыпалась или намокла. Обставляли особняк словно еще во времена правления Генриха VIII: с картин на Овидайю смотрели перекошенные физиономии, на стенных коврах были изображены рыцари с пиками и моргенштернами. Кроме того, кое-где попадались доспехи, выглядевшие так, словно их действительно кто-то носил.

Когда служанка оставила его в комнате одного, Овидайя разобрал свои дорожные сумки и умылся из кувшина, стоявшего на буфете. Седельные сумки конюх уже принес наверх. Из них Овидайя вынул простые черные бриджи, шелковые чулки, сшитый по последней моде полукафтан с соболиной оторочкой, купить который еще год назад он ни за что не мог бы себе позволить. «Будь благословенна Голландская Ост-Индская компания», – подумал он. До сих пор она не призывала его быть экономнее, да и зачем? Конечно, за минувшие шесть месяцев он потратил больше денег, чем за предыдущие пять лет, однако в целом сумма, пожалуй, была ниже той, которую тратил начальник среднего звена на еду и шлюх.

Взяв сморщенное яблоко, лежавшее в миске у кровати вместе с несколькими апельсинами, он впился в него зубами. Фрукт оказался скорее кислым, нежели сладким, но вкус был довольно изысканным. Возможно, его вырастил сам Марсильо. Съев яблоко, Овидайя сел перед шифоньером с зеркалом и убедился, что парик сидит как полагается, и только после этого направился в салон.

Пожалуй, слово «салон» в качестве описания комнаты, в которой должна была состояться встреча, могло ввести в заблуждение. Речь шла скорее о большом зале в задней части здания с маленькими, высоко расположенными окнами из свинцового стекла и самыми разнообразными охотничьими трофеями, висевшими на стенах. Стены и пол были из голого камня, и только войдя в комнату, Овидайя почувствовал, что огромного камина в другом конце комнаты не хватит для того, чтобы прогнать вечерний холод, который скоро начнет заползать сквозь щели в ставнях и прорехи в крыше. Значительную часть комнаты занимал огромный стол. Можно было вообразить себе, как за ним заседали дворяне минувших веков, пили эль из оловянных кубков, под звуки лютни вырезали кинжалами ароматные куски из жареных фазанов и кабанов.

Марсильо предпринял попытку устроить у камина несколько более современную обстановку. Вокруг потрескивающего огня стояло несколько шезлонгов и кресел, на полу лежали толстые персидские ковры. Над камином висела огромная картина маслом, на которой был изображен город, состоявший, казалось, из одних только башен, высоких и тонких, несколько напоминавших минареты. Поскольку Марсильо был родом из Болоньи, Овидайя предположил, что, возможно, на картине изображен родной город генерала.

Вдоль стен стояли огромные шкафы, при виде содержимого которых сердце Овидайи забилось сильнее. Как и он сам, Марсильо был ученым, и, судя по всему, это было частью его коллекции. Здесь была чудесная перламутровая модель Солнечной системы, способная симулировать движение Солнца, Меркурия, Венеры, Земли и Луны; несколько черепов странной формы, отдаленно напоминавших человеческие; насаженные на булавки насекомые гигантских размеров; и вдобавок ко всему – весьма значительная коллекция минералов и полудрагоценных камней самых разных видов. Особое внимание Овидайя обратил на светлый камень, удивительным образом светившийся в полумраке большого зала. Мужчина взял его в руки и присмотрелся: камень светился зеленым. Что это – химическая реакция?

Марсильо и Жюстель сидели в креслах с высокими спинками, держа в руках бокалы с вином. Казалось, они очень веселы и довольны. Овидайя услышал, как громко захохотал Марсильо. Поскольку они сидели спиной ко входу, они еще не заметили его прихода.

Пьер Жюстель был красивым молодым человеком, высоким и стройным. Благодаря огненно-рыжим волосам гугенот мог бы легко выдать себя за ирландца. Одет он был в костюм, очень простой, без вышивки, сшитый, однако, из тончайшего гугенотского батиста. Жюстель ободряюще улыбался генералу, в то время как тот, судя по всему, шутил изо всех сил. Марсильо был похож на медведя, раза в два тяжелее Жюстеля и вдвое старше. Рассказывая о чем-то, итальянец описывал в воздухе круги трубкой, которую сжимал в левой руке. Держа ее мундштуком от себя, он то и дело тыкал ею вперед, словно рапирой. Только пройдя половину комнаты, Овидайя услышал, о чем говорят они оба.

– А каким образом вы заполучили это поместье, дорогой граф?

– Владелец, лорд Бедфонт, офицер и мой старинный знакомый, сражается на севере с какими-то мятежниками. И поскольку он, говоря между нами, близок к разорению, он передал мне Бедфонт Манор до своего возвращения. За это он получил от меня кое-какие деньги, кроме того, я забочусь о его саде. Бедфонт разделяет мою страсть к ботанике, а еще он боится, что в его отсутствие все, что он с таким трудом сажал, погибнет. И нельзя сказать, что его опасения совершенно беспочвенны, поскольку он в отъезде вот уже два года.

– Быть может, он мертв?

– Нет, каждые пару месяцев его управляющий, мистер Дайсон, получает письмо из окрестностей Лидса, где квартирует полк Бедфонта. А я тем временем довольно уютно устроился здесь, если можно так сказать с учетом этих временных мер, – и он махнул рукой, указывая на шезлонги и кресла.

– Некоторый ремонт действительно не помешал бы, – произнес Жюстель, вынимая из рукава серебряную табакерку.

– Для этого у хозяина дома не хватает денег, что является одной из причин того, что сейчас он находится в Йоркшире и рискует собственной жизнью. Надеется поправить свое материальное положение.

– Вы общаетесь с соседями?

– К счастью, нет. Не хватало еще связываться с такими людьми!

– Но почему же?

– Мой юный друг, заметно, что вы в Англии недавно. Пригласить в свой дом католика-итальянца – для обычных поместных дворян это все равно что ужинать с собственными крепостными. Управляющий тоже наблюдает за мной, словно Аргос Паноптес. Думаю, он опасается, что я наставлю повсюду статуй Девы Марии, если его хозяин не вернется в ближайшее время. – И Марсильо громко расхохотался.

– Рад встрече с вами, джентльмены, а также тому, что вы пребываете в столь прекрасном расположении духа.

Когда Овидайя заговорил, оба мужчины обернулись к нему и поспешно поднялись.

– Овидайя Челон! – пророкотал Марсильо. – Добро пожаловать в мою скромную хижину, сэр.

Жюстель поклонился:

– Приветствую, месье Челон. Мы уже размышляли о том, в чем заключается особенность этих планов, которые повесили на стену.

– Как только мы все соберемся, я раскрою эту тайну, почтенный месье Жюстель. Но не ранее.

Марсильо похлопал его по плечу:

– Но присаживайтесь же пока с нами, выпейте бокальчик. Что это у вас в руке?

– О, прошу прощения, генерал. Это камень из вашей коллекции, который я рассматривал. Должно быть, забыл положить его на место. Что это за минерал?

– Lapis bononia, – ответил Марсильо. – Он светится в темноте.

– А я уже начал думать, что мне это привиделось.

– Нет, он действительно светится. Признаю, весьма слабо, но если положить его днем на солнце, то ночью он будет светиться, словно светлячок. Можете оставить его себе и испытать его свойства.

– Что вы, я не могу принять такой подарок.

– Полно вам. Не зря ведь он называется болонским. Дома у меня их целая гора в самом прямом смысле этого слова.

Овидайя поблагодарил хозяина и положил lapis bolonia в карман. Все трое сели у камина и выпили по бокалу отличного портвейна; по словам генерала, он был сделан в имении, которое поставляет вино даже королевскому дому. Тем временем они обсуждали новейшие известия из Лондона и Парижа. Жюстель, обладавший наиболее полной информацией о событиях во Франции, рассказал, что Людовик Великий приказал построить в Люксембурге и других местах новые оборонительные сооружения, чтобы защитить свои внешние границы от Аугсбургской лиги – союза Австрии с Испанией, Швецией и Баварией. А Марсильо слышал от одного из своих корреспондентов, что венский император продолжает гнать турок и собирает большое войско, чтобы осадить столицу Венгрии, Буду. Болонец как раз собирался поведать им, как он сказал, «в высшей степени потешную историю» о любимом коне османского Великого визиря Сари Сулейман-паши, когда большие двери в противоположной стороне зала открылись и в комнату вошел худощавый лакей.

– Месье, имею честь объявить о прибытии графини Катерины да Глории и мистера Янсена.

И, довольно элегантным четвертьпируэтом отойдя в сторону, он уступил место вновь прибывшим. Благодаря информации, полученной Овидайей от своего друга Пьера Бейля, он не думал, что Катерина да Глория действительно является португальской графиней. Однако если бы он встретился с ней без предубеждения, поверил бы безоговорочно. Женщина, которой было вряд ли более двадцати пяти лет от роду, шла по залу с такой грациозностью, что у сидевших у камина мужчин захватило дух. Они были настолько потрясены ее появлением, что едва не забыли встать и поклониться. Лицо у графини было безупречным, цвета слоновой кости, черты лица – тонкими, как у аристократки. А ее платье! На его фоне остальные присутствующие казались похожими на нищих. Оно было сшито из кремового сатина, украшено дюжиной жемчужин и стянуто сапфировыми аграфами. Рукава украшали многочисленные кабошоны из лунного камня. Она будто подплыла к камину; за ней тянулся длинный шлейф, тоже кремовый и украшенный множеством кружев. Но самым примечательным у графини был ее искусно уложенный парик. Ее большой головной убор из кружев был карамельного цвета. Каждый из confidants, как называли маленькие локоны возле ушей, представлял собой небольшое произведение искусства, кроме того, по цвету они были чуть темнее всего остального. Когда Катерина да Глория сделала реверанс у камина, Овидайя увидел, как дрогнули локоны на ее затылке, crève-cœur, как называли эту часть парика французы-сердцееды. Сомнений быть не могло: графиня способна была разбить мужские сердца.

Прежде мошенница не надевала настолько поразительных нарядов, поэтому он совсем не заметил Янсена, шедшего за графиней, словно телохранитель. Датчанин был человеком невысоким, росту в нем было едва ли пять с половиной футов, и тем не менее с первого взгляда было видно, что с этим человеком следует быть начеку. Янсена нельзя было назвать мускулистым, он был скорее сухощав, а его легкий пружинящий шаг напомнил Овидайе движения кулачного бойца. Если кто-то не придавал должного значения таким деталям, всегда оставался меч с корзинчатой гардой, висевший у него на боку, а также огромное ружье, которое выглядывало из-за спины. Поразительно большие бакенбарды украшали его гладко выбритое лицо, а одежда его была настолько же простой, насколько роскошной она была у графини.

Поскольку теперь они собрались все, генерал хотел было произнести небольшую речь, однако Овидайя опередил его:

– Добро пожаловать, благородная леди, почтенные джентльмены! Позвольте приветствовать вас здесь, в поместье Бедфонт Манор, которое столь великодушно предоставил в наше распоряжение граф Марсильо.

Он кивнул генералу и быстро продолжил, пока тот не успел вмешаться:

– Полагаю, что позже мы будем ужинать все вместе. Тем более важным кажется мне обратиться в первую очередь к делам. Как только слуги принесут нам напитки, мы сможем расположиться за большим столом.

– У камина будет уютнее, – вмешался граф.

– Да, но, поверьте, нам понадобится много места.

Вскоре после этого они расположились вокруг стола, перед каждым стоял бокал бургундского. Все четверо смотрели на Овидайю в ожидании.

– Как вам известно, мы хотим кое-что украсть.

Овидайя опустил руку в сумку, висевшую у него за спиной на спинке стула, и выудил оттуда книгу.

– А именно: вот это.

На странице был рисунок, изображавший ветку и несколько расположенных друг напротив друга пар листьев. Листья несколько напоминали лавровые. У черенка видны были небольшие круглые плоды. Все склонились вперед, чтобы рассмотреть растение. Марсильо разглядывал его пристальнее всех. Мгновение все молчали, а затем первым обрел дар речи Янсен:

– Дерево пряностей?

– Да, но не просто пряностей. Это рисунок, который я нашел в книге «La voyage de l’Arabie». Речь идет о кофейном кусте.

Графиня подняла бровь:

– Кофейные орехи растут на кустах?

– Кофейные бобы, если быть до конца точным, графиня, – произнес Жюстель и мило улыбнулся ей.

Овидайя кивнул:

– Тот самый кофе, который мы все так любим, как вам известно, готовят из бобов, которые жарят на сковороде, а затем измельчают в порошок в ступке или мельнице.

Сунув руку в карман сюртука, он достал несколько кофейных зерен.

– Вот так они выглядят до обжаривания.

Янсен хмыкнул, однако ничего не сказал. Овидайя пристально поглядел на него:

– У вас есть вопрос, сэр?

– Да, тот же, что и у всех, полагаю. Склады в Гамбурге и Амстердаме полны такого добра. Почему они должны чего-то стоить?

Овидайя поднялся, однако остальных попросил остаться на местах.

– Чтобы ответить на ваш вопрос, я попрошу вас всех посмотреть на карту у меня за спиной. Месье Жюстелю и Янсену она наверняка знакома, это карта Леванта и Аравии из «Zee-Fakkel» Иоганна ван Кёлена, из атласа, с которым сверяются все торговцы и моряки. Кофе, который вы пьете каждое утро в салоне или в кофейне, растет только здесь.

Он постучал пальцем по точке на юго-западе Аравийского полуострова:

– Битлфаки.

Графиня прикрыла рот рукой в перчатке. Жюстель склонил голову набок:

– Прошу прощения, сэр? Вы сказали…

– Битлфаки, совершенно верно. Так называется главный перевалочный пункт сырого кофе к северо-востоку от портового города Моха.

Генерал кашлянул:

– Могу ли я кое-что прояснить?

– Прошу вас, – произнес Овидайя.

– Мы все обычно произносим арабские слова неправильно, поскольку звуки, которыми пользуются эти язычники, труднопроизносимы. И никто, если позволите пошутить на ваш счет, не уродует иностранные слова хуже, чем англичане.

Овидайя вежливо улыбнулся.

– Место, которое мистер Челон называет Битлфаки, на самом деле называется Бейт-аль-Факих.

Гортанные звуки арабского языка легко слетели с губ Марсильо.

– Благодарю за помощь, генерал. Маршрут, по которому следует сырой кофе, следующий: его собирают в окрестностях Мохи, оттуда перевозят морем в Суэц и верблюдами – в Александрию. Там, в египетских складах, кофейные бобы закупают торговцы из Франции и Венеции. Как вы наверняка понимаете, все названные места находятся под контролем турок. Урожай собирается в Битлф… Бейт-аль-Факихе, там же высушивается. Сами плантации кофе находятся дальше к востоку. Больше нигде этот куст не растет. Поэтому, если хочешь украсть кофейное растение, нужно попасть туда, – произнося это, он указал на пустое место на карте, обозначенное красной точкой.

Он заметил сомнение во взгляде Янсена и поспешно продолжил:

– Вопрос, конечно, заключается в том, зачем вообще красть это растение. Ответ можно обосновать тем, о чем я уже говорил. В настоящее время производство полностью контролируют турки. Гранд-сеньор постановил, что всякого, кто попытается вывезти из его империи хоть одно растение, ждет смерть. Насколько серьезны османы в этом вопросе, демонстрирует следующий декрет. Смертная казнь полагается даже за вывоз плодов кофейного дерева.

– Разве вы только что не говорили, что речь идет о бобах? – переспросила графиня.

– Так называют их в народе, однако, как наверняка смог бы объяснить наш весьма сведущий в ботанике хозяин, речь действительно идет о зернах плодов. Дело в том, что боб, который арабы называют «бунн», окружен мякотью. Вот, посмотрите на рисунок.

И Овидайя показал кофейный плод в разрезе.

– Турки устроили так, что все плоды кофейного дерева после сбора варят в больших чанах, чтобы кожура и мякоть отстали от зерен.

– Зачем? – спросил Жюстель.

– Потому что таким образом зерна становятся бесплодными, – ответил Марсильо. – Я уже не первый месяц пытаюсь вырастить в своих теплицах саженцы из зеленых кофейных зерен, полученных из самых разных источников. Все тщетно.

– Сделанные бесплодными бобы или зерна приобретают в Александрии венецианские или французские торговцы, причем венецианцы все больше и больше отстают. С согласия гранд-сеньора торговля кофе фактически полностью осуществляется лучшими друзьями Порты в христианском мире – французами. Наш наниматель полагает, что, заполучив собственные растения, смог бы пресечь монополию этого неблагословенного союза.

– А кто наш заказчик? – спросила графиня.

– Этого вам знать не нужно.

Она поглядела на него, широко раскрыв свои большие карие глаза. Вероятно, большинство мужчин от подобного просто таяли.

– Мне всегда необходимо знать, на кого я работаю, мистер Челон.

– Честно говоря, с учетом размера премии, которая полагается вам в случае успеха, графиня, в этом нет необходимости.

– Неужели? Удивите меня, месье.

– Десять тысяч золотых дукатов каждому, если мы похитим достаточное количество кофейных растений и в целости и сохранности доставим их к месту назначения.

– Которое находится где? – спросил Жюстель.

– Порт на севере Европы. Точнее вы узнаете, когда растения будут у нас.

На миг воцарилась тишина. Овидайя увидел, что каждый из присутствующих мысленно пытается себе представить, как поступить с огромной суммой, которую он только что назвал.

– Кто-нибудь хочет отказаться? – спросил Овидайя. – Момент сейчас как нельзя более подходящий.

В комнате стало еще тише. Слышно было лишь потрескивание дров в камине.

– Превосходно. В таком случае я предлагаю немного перекусить, прежде чем мы перейдем к подробностям.

Все поднялись со своих мест, чтобы дать слугам возможность накрыть на стол и принести блюда. Жюстель предложил руку графине и хотел проводить ее к камину, однако Марсильо опередил его. Пока все трое удалились, а Овидайя складывал свои книги, Кнут Янсен встал у стены, широко расставив ноги и рассматривая карту. Достаточно громко, чтобы Овидайя сумел услышать его слова, он прошептал:

– Так-так, значит, тайное поручение.

Затем он засопел и добавил по-голландски:

– Vergaan onder corruptie.

Гибель из-за коррупции. Так интерпретировать сокращение названия Голландской Ост-Индской компании было довольно безвкусной шуткой, однако Овидайя понял, что по крайней мере Янсен точно знает, кто является их нанимателем. Остальные, вероятно, тоже догадываются. Однако это не важно. По крайней мере, на это стоило надеяться.

* * *

Овидайя зевнул и сделал еще глоток кофе. Они проговорили о своем небольшом похищении до полуночи. Когда все самые важные вопросы удалось прояснить, генерал Марсильо в честь такого праздника приказал подать крепкий пунш в чаше размером с череп быка. Потом итальянец произнес свою заготовленную речь, которую ему не давали возможности произнести на протяжении целого вечера. Овидайя при всем желании уже не мог вспомнить ни единой детали. Тем лучше отпечаталось у него в памяти, как Янсен и Жюстель опрокинули тяжелую хрустальную чашу с пуншем, чтобы допить последние капли. От одной мысли о запахе, этой смеси сахара, лиметты и ямайского рома, ему стало дурно. Кроме того, он смутно припомнил, что по пути в комнаты графиня шептала ему на ухо всякие двусмысленности. Овидайя не стал ее слушать. По крайней мере, так он решил, исходя из того факта, что проснулся поутру в обществе исключительно жуткого похмелья.

Он сидел за небольшим столиком у камина и изучал карту Аравийского полуострова, когда дверь распахнулась. Его обдало ледяной волной воздуха, и он инстинктивно положил руки на карту. Если бы не удержал ее, Аравия, чего доброго, взлетела бы в воздух, словно ковер-самолет, и, возможно, приземлилась бы в потрескивающем камине в двух метрах от него.

Генерал Паоло Марсильо был еще не брит, его длинные, почти седые волосы свисали на плечи, накрытые шелковым халатом, на ногах красовались турецкие туфли. Поглядев на Овидайю заплывшими водянистыми глазами, он пробормотал приветствие и протянул ему что-то круглое и красноватое.

– Доброе утро, генерал. Это ваш первый гранат?

– Да, он самый. Попробуем?

Овидайя кивнул, отложил карту в сторону и пригласил Марсильо присесть рядом с ним. Болонец со стоном опустился. Вынув из ящика стоявшего рядом столика кривой кинжал, он принялся резать гранат.

– Вынужден признаться, что сегодня утром я на улицу еще не выходил. Там по-прежнему ужасно холодно?

Начинался апрель, но было холодно. Вся Англия много месяцев замерзала. На континенте, и об этом было известно на основании изредка приходивших писем, ситуация едва ли была лучше. Движение товаров практически замерло, поскольку по Рейну, Эльбе и Темзе могли ходить только приспособленные для колки льда суда. В начале марта стало казаться, что весна постепенно вступает в свои права. Снег исчез, люди устраивали праздники. Они танцевали в грязи на улицах и полях, радуясь тому, что время снега и льда миновало.

Однако столь неуважительное поведение, по всей видимости, разозлило зиму, поскольку неделю назад она как будто началась снова. Снег не шел, однако все замерзло: и лужи, и небольшие стоячие пруды, образовавшиеся повсюду, и Темза со всеми ее многочисленными притоками.

– От теплицы до дома я бежал бегом, а там рукой подать. И вот ног почти не чувствую. Я ответил на ваш вопрос?

Овидайя молча кивнул. Невольно вспомнил, как Хук измерял температуру, и мысленно отругал себя за то, что перестал по утрам делать замеры термометром. Что ж, ему нужно было прояснить вопросы, которые важнее средней температуры в Уорвике или Саффолке.

Кинжал Марсильо со скрипом разрезал фрукт, на карту, лезвие и руки хозяина дома брызнула красная жидкость. Он взял половинку фрукта и протянул Овидайе. Тот принял ее и откусил. Генерал наблюдал за ним.

– Можете ничего не говорить. Лицо у вас перекошенное. Слишком кислый, я прав?

– Он действительно не настолько сладок, как ожидаешь от граната. Я думал, ваш ботанический сад отапливается.

– И это так. Причем равномерно. По указанию нашего гения из Гааги я приказал установить не только угольную печь, но еще и медные трубки, которые проходят между грядками. Они служат не для орошения, нет, по ним циркулирует нагретая печью вода.

Под «гением» Марсильо, без сомнения, подразумевал знаменитого натурфилософа Христиана Гюйгенса, с которым Овидайя связывался через Ост-Индскую компанию. И, обращаясь к генералу, он произнес:

– Простите меня за прямоту, но почему тогда этот фрукт столь несъедобен? Разве в таком случае он не произрастает в вашем ботаническом саду при тех же условиях, которые имеются у него в южных краях?

– Этот господин Гюйгенс – человек очень талантливый. Но пока он не придумает аппарат, который повторит свет солнца, этого важного ингредиента будет не хватать. Любой, по крайней мере любой итальянец, знает, что гранаты, а также апельсины и финики особенно сладки, если солнца много. Ваш соотечественник, Неемия Грю, пишет об этом в своей «Анатомии растений». Однако мне кажется, что для того, чтобы подарить этой жутко дождливой Англии больше солнечных лучей, потребовалось бы Божественное вмешательство.

– А что насчет нашего кофейного растения, генерал? Этим плодам тоже нужно большое количество солнца?

– Что ж, они ведь растут в Аравии.

– Однако же на высокогорье. Там может быть достаточно прохладно. Кроме того, я слышал, что Людовик Великий велел привезти в Версаль десять тысяч апельсиновых деревьев и более сотни его садовников круглый год поддерживают цветение определенной их части. Значит, это должно быть возможно.

Марсильо пожал своими широкими солдатскими плечами:

– Вряд ли мне нужно объяснять вам, что ботаника, как и вся натурфилософия, в конечном итоге основывается на накоплении познаний через опыт. Если наш друг Гюйгенс намеревается измерить скорость света, он делает это посредством экспериментов. Так и нам придется выяснить, как ведет себя кофейное растение, если поместить его в теплицу.

– Однако для этого нам нужно его сначала получить, – вздохнул Овидайя.

С верхнего этажа послышалась возня. Судя по всему, кто-то из гостей только что встал.

Марсильо резко наклонился вперед:

– Я должен поговорить с вами. Наедине, пока не спустились остальные.

– Прошу вас, генерал.

– Я считаю ваш план реальным, и я об этом вам уже говорил. Только вот… есть две вещи, которые меня тревожат. И обе они касаются бытия гераклидов.

Гераклиды, сыновья Геракла. Это понятие придумал Пьер Жюстель, опьянев от пунша.

«Геракл поехал к Гесперидам, чтобы украсть у королев нимф золотое яблоко, – декламировал он, подняв бокал. – Разве масштабы нашей кражи несопоставимы с этим? Мы украдем у властелина мира его самое драгоценное растение, вино ислама, Черного Аполлона! Мы – гераклиды! За нас!»

После этого все выпили еще по чашке пунша и весь вечер поминали гераклидов. Овидайя не стал возражать против этого понятия, хотя оно казалось ему дурацким. Однако, пока никто не думал называть его Гераклом, ему было все равно.

– Нас, генерал? Вы не могли бы выражаться яснее?

Снова возня. Встал еще кто-то.

– Я не уверен, что мы в полном составе, Овидайя. Я знаю, что комплектацией группы занимаетесь вы. Однако, как вам известно, по долгу службы мне поручали собирать необходимые для каждой операции войска в различных армиях.

– Понимаю. Что ж, полагаю, Кордоверо присоединится к нам позже. Его способности и связи могут нам очень пригодиться. Он бегло говорит по-арабски и выглядит – по крайней мере, я так полагаю – даже немного по-восточному: говорят, среди его предков были мавры.

Марсильо покачал головой:

– Нет, я о другом. У нас есть торговец-гугенот, мастерица перевоплощений, капитан, этот загадочный португальский еврей, о котором вы только что говорили, и ученый, то есть вы, – он слегка поклонился, – а также старый солдат, ботаник и знаток турок. Однако кое-чего не хватает.

– И вы снова говорите довольно туманно, друг мой.

– Прошу прощения. Я полагаю, что вы собрали группу из потрясающих талантов, и все же мне кажется, что нам потребуется еще один важный талант. Однако я не знаю какой. Называйте это интуицией, шестым чувством, если хотите. Игнорируйте, если вам угодно.

Овидайя покачал головой:

– Честно говоря, милый генерал, я испытываю примерно то же самое. С тех пор как много месяцев назад я принялся изучать полученный от моего друга Пьера Бейля список мужчин и женщин и некоторые в конце концов оказались здесь, меня что-то тревожит. Прежде я полагал, что подобная нервозность – просто часть моей натуры. Однако, возможно, вы правы и оно является результатом вполне определенного просчета. Я подумаю над этим.

Трухлявые половицы заскрипели под чьими-то шагами.

– Если вы хотите сообщить мне о второй своей тревоге до завтрака, то, пожалуй, это ваш последний шанс.

Генерал поглядел на половину граната, которую держал в руке.

– Да. У бейлербеев, турецких генералов, есть поговорка, которую я выучил в плену: «Победоносные воины сначала побеждают, а затем отправляются на войну, в то время как побежденные воины сначала отправляются на войну, а затем пытаются победить».

– Полагаю, тем самым вы хотите сказать, что мы должны как следует подготовиться, прежде чем отправляться в Моху.

– Да.

– Но ведь этим мы и занимаемся уже не первый месяц. Вы проводите эксперименты по транспортировке растений. Графиня шьет костюмы и изучает османские обычаи. Янсен проверяет все морские и сухопутные маршруты, в то время как Жюстель…

– Нет, я не это имею в виду.

– А что же?

– Сколько грабежей предприняли гераклиды в их текущем составе? Во сколько замков мы проникли, сколько стражников обманули и обезоружили? Сколько раз нам удалось уйти с добычей, потому что мы слепо доверяем друг другу, потому что каждый инстинктивно знает, как будет вести себя другой человек?

– Этот вопрос кажется мне риторическим.

– Однако же он важен.

Услышав шаги, они обернулись. В зал вошел Пьер Жюстель.

Овидайя поглядел на Марсильо.

– Вы имеете в виду, что нам нужно что-то вроде того, что в театральной среде называют генеральной репетицией? Что-то вроде тренировки?

Марсильо кивнул и хотел еще что-то добавить, однако Жюстель опередил его:

– Доброе утро, месье. Могу ли я попросить у вас чашку кофе?

Француз выглядел еще более помятым, нежели генерал. Овидайя задумался, не помешало ли что-то ему уснуть, после того как все они разошлись по своим комнатам, – интерес Жюстеля к графине был очевидным. Взаимен ли он? Он поднялся, взял серебряный сосуд, стоявший на каминной полке, налил из него немного кофе в чашку и протянул Жюстелю. Тот отпил, и брови у него поползли вверх:

– Черт возьми, какой крепкий! И отличный.

– Благодарю, месье, – произнес Марсильо. – Я отдал слугам строгий приказ готовить его в точности так, как готовили во время похода янычары, элитные турецкие солдаты.

– А их способ отличается от здешнего? – поинтересовался Жюстель. – То есть, я хочу сказать, не считая того, что вы здесь, полагаю, не используете воду из Темзы.

– Во-первых, они не хранят его в бочонках, – ответил Марсильо.

– А что вы имеете против доброго кофе из бочонка? – удивился Овидайя.

Марсильо презрительно фыркнул:

– Дорогой друг, подогревание уже сваренного кофе – дурная английская традиция.

– Вряд ли это можно делать иначе. Как и любой разливаемый в общественном месте напиток, кофе подлежит обложению королевским налогом на напитки. А для его исчисления кофе нужно сначала налить в бочонки указанного размера.

– Во Франции такого закона нет, – отозвался Жюстель. – Поэтому, например, в кофейне «Дез Аволь» кофе каждое утро варят свежий и не хранят никогда дольше десяти, максимум двенадцати часов. По моему мнению, это обеспечивает хороший вкус.

Марсильо тоже налил себе чашку.

– Турок поил бы им коней. Каждый напиток заваривают свежим в джезве, стальном кубке вроде этого.

– Сдается мне, это обычная восточная склонность к эффектам, – возразил Жюстель.

– Возможно. Но именно так я и велю его готовить, и только что вы весьма хвалили результат.

Гугенот снова отпил из чашки, шумно прихлебывая.

– Предполагаю, что во время путешествия нам доведется побывать и в турецких кофейнях, не так ли, мистер Челон?

– Полагаю, что так.

Марсильо засопел:

– Мне подойдет любой способ приготовления этого напитка, если я так устал, как сегодня утром. Единственные кофейни, в которые меня даже силой не затащишь, – это венские.

– Почему?

– То, что там делают с кофе, просто омерзительно.

Оба мужчины выжидающе глядели на генерала. По лицу Марсильо Овидайя видел, что болонец радуется возможности с самого утра поделиться своей первой страшной историей.

– Как вам известно, австрийцы – чрезвычайно изнеженный народ. А хуже всего венцы. Они считают кофе слишком горьким напитком, – презрительно фыркнул он, – и поэтому смягчают его по своему вкусу.

– Медом, граф? – поинтересовался Жюстель.

– Нет, они добавляют туда тростниковый сахар. Уже это само по себе достаточно отвратительно. Но кроме того, – и он с ужасом воздел руки к небу, – они вливают в него сливки!

– Нет!

– Клянусь вам!

Все согласились с генералом, что идея эта поистине отвратительна. Покачав головой, Жюстель устроился в шезлонге и на миг уставился в бездонную черноту своей кофейной чашки, а затем поднял голову и поглядел на Овидайю:

– Скажите, сэр, когда мы встретимся снова? И когда все начнется по-настоящему?

Овидайя поставил чашку на столик и сел напротив Жюстеля.

– Как вам известно, каждому из нас нужно осуществить еще много приготовлений. Что касается вас, то я попрошу в первую очередь использовать связи с вашими собратьями по вере и переправить нашу экипировку в Левант таким образом, чтобы об этом не пронюхали французы. Полагаю, никто не сделает этого лучше гугенота-эмигранта.

Жюстель улыбнулся несколько натянуто.

– Продолжим о канатах. Рисунки, которые я переслал вам, понятны?

– Мне, честно говоря, лишь частично. Но я показал их своему дяде, который заявил, что точно знает, как вяжут такие канаты. Наша канатная мастерская в Спиталфилдсе уже работает над этим.

– Отлично. Я сегодня же вернусь в Лондон, равно как и остальные. Если в ближайшие четыре недели вы не получите от меня иных известий, отправляйтесь в путешествие в Амстердам. Планируйте таким образом, чтобы прибыть туда в начале июня. В «Карпершук», кофейне на Мартеларсграхт, для вас будет оставлено сообщение.

– А потом?

– Поедете дальше, в указанное в сообщении место, которое, это я уже могу сказать вам, тоже находится в Генеральных штатах.

Жюстель допил кофе, посмотрел сначала на Овидайю, затем на Марсильо.

– Если я верно понял ваши слова, получается, что я должен ехать один. Разве не лучше было бы, если бы мы поехали все вместе?

Марсильо покачал головой:

– Лучше по отдельности.

– Вы сами сказали, граф. Беглый гугенот, впавший в немилость к «королю-солнце» генерал, мошенница, пират и фальшивомонетчик – такая пестрая команда, без сомнения, привлечет к себе внимание. Нет, мы отправимся к месту встречи поодиночке. А пока мы еще в Лондоне, каждый будет сам по себе. Только позднее мы будем путешествовать вместе в маскировке, которую подготовит для нас графиня.

При упоминании да Глории молодой человек едва заметно вздрогнул. Очевидно, он надеялся, что теперь станет видеться с ней регулярно. Придется ему еще немного потерпеть жжение в членах.

– Понимаю, сэр. – Он поднялся. – А теперь прошу меня извинить, я обещал графине сопровождать ее во время утренней прогулки.

Он поклонился и вышел из комнаты. Марсильо улыбнулся Овидайе:

– Быстро получилось. Наш Ромео уже весь горит.

– Кто такой Ромео, генерал?

– Ах, всего лишь персонаж бульварного романа. Если как следует подумать об этом, для такого любителя Греции, как Жюстель, больше подошел бы Леандр, не так ли?

– Жюстель – влюбленный Леандр. А наша графиня, в таком случае, – Геро, служительница Афродиты?

– Признайте, что она – леди исключительной красоты.

Услышав, как настоящий граф говорит о графине мнимой, Овидайя уверился, что единственная женщина среди них обзавелась по меньшей мере вторым почитателем. Оставалось лишь надеяться, что это не станет источником проблем. Их и без того достаточно.

* * *

Овидайя проехал Ньюгейт, спрятав руки поглубже в бобровую муфту. Проезжая мимо места, где возводили собор, он на миг остановился и поглядел на огромный недостроенный каркас строения, уходившего в серое лондонское небо. Из-за леденящего холода строительные работы приостановили, и ничто не указывало на то, что скоро они пойдут своим чередом. Мужчина снова тронулся в путь. Под сапогами похрустывала застывшая грязь. Если так пойдет и дальше, главная церковь Лондона никогда не будет закончена. Впрочем, вопрос лишь в том, к несчастью ли это, поскольку, судя по всему, ведущий архитектор Кристофер Рен – тот еще халтурщик. Несколько дней назад Овидайя беседовал в «Гресиане» с одним джентльменом, который видел модель нового собора Святого Павла. Архитектор приказал изготовить ее в прошлом году, и модель была неописуемо уродливой.

«Это просто кощунство: строить Господу нашему настолько отвратительный собор, – сказал его собеседник. Кроме того, – продолжал возмущаться мужчина, – проект напоминает некоторые церкви Рима, то есть это архитектура папистов. Парламент счел так же и заставил Рена внести различные изменения, что еще больше затянуло строительство».

Овидайя дошел до Чипсайда, почти не обращая внимания на множество витрин и ярких вывесок, украшавших торговую улицу, – настолько глубоко он был погружен в размышления. Самым значительным достижением Рена, по личному мнению Овидайи, было не строительство нового, а снос старого собора. Архитектор разработал для этого совершенно новую взрывчатку и в считаные секунды превратил главную церковь города в кучу легко перевозимых обломков. Среди ученых на протяжении многих недель шли ожесточенные споры о том, как такое массивное строение можно было полностью уничтожить с помощью нескольких просверленных дырок и небольшого количества черного порошка. Предполагалось, что для этого требуются очень точные расчеты.

То, что теперь Рен топтался на месте, не слишком удивляло ученого. Построить собор – задача необычайно сложная. Кроме строительных материалов и денег, нужны в первую очередь подходящие рабочие: ремесленники, подрывники, стеклодувы и каменщики, которым придется работать вместе на огромной строительной площадке, подчиняясь неслышному ритму. Овидайя невольно вспомнил собственный проект. «У Кристофера Рена, – подумал он, – уже хотя бы есть незаконченная постройка. А у меня только химеры и пестрая группа авантюристов».

Дойдя до Корнхилла, он остановился у лотка с каштанами и дал продавцу полпенни. За это он получил большой пакет засахаренных каштанов. Положив в рот один из них, он вспомнил слова Марсильо: «У меня такое чувство, что не хватает еще одного важного таланта».

Иногда старый солдат действовал ему на нервы со своими пространными речами и показной ученостью, однако сейчас Овидайя чувствовал, что Марсильо прав. Среди них выходец из Болоньи был не только самым старшим и опытным человеком, он был единственным, кто когда-либо решался на что-то подобное. Многие истории генерала казались Овидайе выдумкой, однако он не сомневался, что этот человек уже проникал в крепости или получал продовольствие за линией фронта. Больше никто из их отряда не мог сказать о себе то же самое.

Он побрел дальше, в сторону Лиденхолла, бросая в рот засахаренные каштаны, пока не заболели челюсти. При этом, размышлял он, весьма маловероятно, что им не хватает важного таланта. Он на протяжении многих недель снова и снова мысленно проигрывал и уточнял свой план, беседовал с экспертами, прочел множество трактатов о кофе, османской системе правления и других вещах. Снова и снова проверял, не нужно ли добавить других людей. И снова и снова приходил к выводу, что те, кого он нанял, достаточно талантливы и опытны, чтобы претворить в жизнь все аспекты кражи по отдельности…

На углу Лайм-стрит на глаза ему попался хорошо одетый джентльмен. На нем был охотничий костюм из тончайшей оленьей кожи с серебряной окантовкой и совершенно потрясающая шляпа французского покроя, на которой были закреплены три синих страусиных пера. Два гораздо менее хорошо одетых мужчины в щегольских костюмах из третьих, а то и четвертых рук пресмыкались и приплясывали перед ним. У одного из них в руках была деревянная дощечка, на которой на черной бархатной подложке лежали дюжины карманных часов. Даже с такого расстояния Овидайя прекрасно видел, что это реплики. Их отливали из свинца, затем рисовали на них циферблат и прикрепляли стрелки. Эти штуки показывали время примерно с той же точностью, что и камни. Хвастуны, которые не могли позволить себе купить настоящие часы, обычно клали подобные имитации в карманы жилетов и каждые несколько минут вытаскивали их, с важным видом поглядывая на стрелки, которые даже в день Страшного суда ни капельки не сдвинулись бы с места.

Никогда в жизни такой элегантный мужчина, как тот человек в костюме, не купит себе ничего подобного, и оба парня тоже должны были это понимать. Овидайя открыл рот, чтобы предупредить джентльмена, однако вместо этого положил туда очередной каштан, продолжая наблюдать за игрой. Воровство в Лондоне было не просто ремеслом. Оно превратилось в искусство и к тому же весьма серьезно основанное на кооперации дело. Оба продавца свинцовых часов были теми, кого в половине мира называют stalls, то есть участниками грабежа, стоявшими на стреме. Их задачей было привлекать к себе внимание кролика, то есть жертвы. И, судя по всему, у них получилось. Мужчина со страусиными перьями на шляпе сердито ругался на них по-французски, крича, чтобы они убирались к черту.

Таким образом, сцена была готова для нанесения удара. Его выполнял самый важный человек, который, собственно, и осуществлял кражу таким образом, что жертва практически ничего не замечала. Прошло некоторое время, прежде чем Овидайя сумел найти его. Увидел он его только тогда, когда мужчина отошел от джентльмена и чуть не столкнулся при этом со служанкой, которая торопливо шла по улице в противоположную сторону. Это едва не случившееся столкновение, конечно же, было частью инсценировки. В тот момент, когда вор едва не соприкасался с хватом, как называли третьего участника операции, он передавал украденный кошель. И не успел Овидайя раскусить следующий каштан, как служанка уже передала украденное следующему хвату.

Вор, который совершил кражу, тем временем исчез в толпе. Теперь оба продавца часов вдруг легко позволили прогнать себя и исчезли несколько секунд спустя. Француз выпятил подбородок, покрепче сжал шпагу и возмущенно пошел прочь. Скоро он будет возмущен еще больше. Покачав головой, Овидайя пошел дальше, снова размышляя над проблемой, которая немного напоминала задачу, стоявшую перед ворами. Только при условии совместной работы остальных участников вор мог…

Пакетик выпал у него из рук, упал на землю и разорвался. Каштаны покатились по грязной улице.

Вор. Кто их вор? Задача была настолько простой, однако ни он, ни Марсильо и уж точно никто из остальных не увидел леса за деревьями. А ведь на самом деле все было просто: им предстоит отправиться в самую могущественную империю мира и украсть там нечто ценное. Для этого нужно много всего, однако самое главное – нужен вор, вор-мастер. Рассмеявшись, Овидайя побежал по улице, не обращая внимания на удивленные взгляды прохожих. Теперь он знал, что ищет. Оставалось лишь выяснить, кто самый лучший вор в мире.

* * *

Прошло некоторое время, прежде чем он сумел найти свободного извозчика. Когда он забрался в карету, возница обернулся к нему и поинтересовался:

– Куда желаете, сэр?

– Дворец Уайтхолл.

– К воротам Холбейн?

– Нет. Вам знаком небольшой вход чуть восточнее?

– Вы имеете в виду тот, что выше Скотленд-Ярда, полагаю?

– Да. Отвезите меня туда.

Возница хрюкнул утвердительно и щелкнул плетью. В темпе, показавшемся Овидайе слишком неторопливым, они покатили с Чипсайда на запад. Хотя реальной причины для спешки не было, усидеть на месте было тяжело. Овидайя беспокойно ерзал на мягком сиденье экипажа, снова и снова глядя в окно на напряженное движение. В какой-то момент впереди наконец показалась огромная королевская резиденция. Бросалось в глаза, что стены и ворота патрулирует большое количество солдат гвардии.

Во времена Карла II Уайтхолл тоже хорошо охранялся. Однако с тех пор, как во дворце поселился Яков II, открыто исповедовавший католицизм, предписания по безопасности стали еще более строгими. Новому королю повсюду мерещились враги, исступленные англиканцы и кальвинисты, которые только и ждут, чтобы взять штурмом Уайтхолл и вонзить ему, Богом проклятому паписту, узурпировавшему трон, кинжал между ребер, а затем насадить его голову на шестиметровую пику и поставить на ступеньках дворца неподалеку от Темзы – конечно же, не преминув предварительно окунуть королевскую голову в тмин и соленую воду, чтобы чайки не сразу разрушили все великолепие. Овидайя полагал, что так или примерно так и представлял себе ситуацию Яков. А еще он считал, что король совершенно прав в своих опасениях.

Экипаж проехал вдоль высокой дворцовой стены и остановился у маленькой неприметной двери, которой обычно пользовались поставщики. Овидайя вышел из повозки, расплатился с кучером и побежал к двери. Один из стражников недоверчиво поглядел на него.

– Что вам угодно, сэр?

– Мне бы хотелось попасть к Джону Гиббонсу. – И чуть тише добавил: – По делу о расследовании неких преступлений, жертвой которых я стал.

Вынув из кармана сюртука визитную карточку, он протянул ее стражнику. Тот кивнул, крикнул что-то второму гвардейцу и скрылся.

Официально Джон Гиббонс числился главным привратником Уайтхолла. На эту должность он попал благодаря своим связям с секретарем покойного Карла II и выплате довольно значительной суммы. Кроме того, все знали, что Гиббонс ловит воров. Только проведя продолжительное время в Амстердаме, Овидайя решил, что эта исключительно английская профессия кажется несколько странной. Если у одного из граждан Генеральных штатов что-то терялось или было украдено, он мог пойти к общественному приставу и подать заявление, после чего открывали дело. В Париже тоже – об этом он недавно читал в «Газетт де Франс» – с недавних пор наряду с Королевской службой маршалов существовала организация под названием «Ла Полис», которая занималась раскрытием преступлений. В Лондоне все это было не известно. Человеку, которого обокрали, просто не повезло, и ему предстояло решить, наймет ли он охранника – или охотника на воров, который вернет ему его вещи. О Гиббонсе говорили, что он лучший охотник в городе. У него были отличные связи с нижним миром. Поговаривали, будто эти связи слишком хороши для настоящего джентльмена. Что будто бы многие из тех преступлений, которые Гиббонс так эффектно раскрыл, были им же и инсценированы. Может быть, на него наговаривали, а может быть, и нет. Овидайе было безразлично. От Гиббонса ему нужна была информация, а не украденный товар.

Прошло минут десять, гвардеец вернулся и жестом велел Овидайе следовать за ним. Оказавшись за воротами, они пересекли Скотленд-Ярд в сторону Темзы. Солдат провел его к окрашенной зеленым двери, находившейся во фронтоне здания справа от них. Едва они подошли, как дверь открылась и на улицу вышел мужчина лет сорока. Он напоминал крысу, одетую в сюртук. Маленькие жадные глазки осмотрели Овидайю с головы до ног, и он тут же почувствовал себя виноватым.

– Я имею честь говорить с мистером Гиббонсом?

– Ваш покорный слуга, сэр. Прошу, входите.

Гиббонс провел его в уютный теплый кабинет, из которого был виден весь двор. Указав Овидайе на мягкое кресло, он даже предложил ему стаканчик дымящегося гипокраса, «от холода в костях», как он выразился. Столь изысканная вежливость по отношению к незнакомцу должна была бы насторожить, однако Овидайя предположил, что причиной гостеприимства Гиббонса стал его новый костюм: он стоил шесть гиней, и выглядел он в нем более зажиточным, чем был на самом деле.

Гиббонс устроился за своим письменным столом и произнес:

– Как я слышал, у вас что-то было украдено, сэр.

– Что ж, это не совсем так. Я хотел бы воспользоваться вашими услугами как охотника на воров, однако не для того, чтобы что-то вернуть.

– Ага. Что ж, в отличие от некоторых коллег, я строго соблюдаю закон и…

– Вы меня не так поняли, сэр. От вас мне нужна лишь информация. За подобающую плату, разумеется.

Слова «плата» и «подобающая», казалось, успокоили Гиббонса.

– И что же именно вы хотите знать?

– Меня интересуют мастера-воры.

– То есть фоины.

– Да, но не из тех, которые вытаскивают из карманов кошельки у богатых франтов на Чипсайде.

Гиббонс оскалил острые, как у настоящей крысы, зубы и свел брови на переносице.

– То есть вас интересует крупный калибр? Люди вроде Томаса Блуда?

Блуд был легендой, с тех пор как несколько лет назад стал первым и единственным вором в истории, которому удалось украсть драгоценности короны из Тауэра. Над планом этого мерзкого или героического деяния – тут мнения расходились – Блуд работал несколько месяцев. Несмотря на то что его поймали, этому парню удалось так впечатлить короля, что он не только помиловал его, но еще и возвел в дворянское сословие.

– Да, примерно о такого рода воре я думал. Чем, кстати, Блуд сейчас занимается?

– Ничем. Он мертв.

– Не могли бы вы назвать мне настолько же талантливых людей, как он?

– Большинство действуют скрытно и не хотят, чтобы имена их упоминались. Кроме того, не все они… доступны, если вы понимаете, что я имею в виду.

Овидайя поглядел на Гиббонса с наигранным выражением непонимания на лице, после чего тот насмешливо улыбнулся:

– Возможно, ваш интерес чисто академический. Возможно, вы намереваетесь написать трактат о мастерах-ворах. Однако гораздо вероятнее, что вы собираетесь нанять одного из этих людей. О каком надувательстве идет речь в этом случае, я даже знать не хочу. Но пока нужные бродяги сидят за решеткой, никакого проку вам от них не будет.

– Я готов заплатить и за тех, и за других, сэр, и за свободных, и за находящихся за решеткой. Главное, чтобы это были люди выдающегося таланта, если можно так сказать. Просто назовите мне лучших из тех, кого знаете.

– В Лондоне?

– В Англии и на континенте.

– Понимаю. Вы могли бы добавить кое-что еще, на чем должен специализироваться ваш мастер-преступник?

– Специализироваться?

– Кража, вымогательство, грабеж, похищение, убийство, – произнес Гиббонс совершенно беспристрастным голосом, словно перечисляя сорта эля. – Что он должен уметь?

Овидайя на миг задумался.

– Украсть что-то, что находится на хорошо охраняемой территории – с множеством охранников и стен между ним и… предметом.

– Вот как. Что ж, есть один… человек. Впрочем, это вам мало поможет.

Постепенно Овидайя начинал терять терпение. Он вынул из внутреннего кармана две гинеи, которые были зашиты под воротником, и положил их на стол.

– Говорите же. Дело не терпит отлагательств.

– Его зовут Луи, и он – граф Вермандуа. Среди экспертов его считают, пожалуй, лучшим вором в мире. Он очень хитер и ловок.

– Принадлежит к высшему дворянству Франции? Я-то полагал, они обкрадывают только собственный народ.

– Говорят, он крадет от скуки.

– И что же стало его величайшим трофеем на данный момент?

Гиббонс слегка наклонился вперед:

– Он украл нечто ценное у короля.

– Какого короля? Людовика Великого?

– Да.

– И что именно он украл?

– Этого точно никто не знает. Однако, судя по всему, это то, чем его величество очень дорожил.

– Почему я ничего не слышал об этой истории?

Гиббонс поднял взгляд на потолок, затем медленно произнес:

– Не поймите меня превратно, я очень уважаю нашего короля, да хранит его Господь. Но, в отличие от нашей терзаемой всеми Англии, во Франции царят закон и порядок во всем. И если кто-то ворует у короля, об этом не пишут в «Газетт де Франс». Никому не пришло бы в голову написать дерзкий трактат о таком происшествии. А тот, кто станет болтать об этом в кофейне, окажется в Бастилии – ровно до того самого момента, пока палач не наточит свой топор.

Овидайя кивнул. Гиббонс ему не нравился, но дураком назвать его было нельзя. Во Франции, в отличие от Англии, действительно действовала строжайшая цензура, и король мог любого, кто был ему не по нраву, отправить гнить в казематах, сколько ему заблагорассудится, одним lettre de cachet.

– Это интересно, мистер Гиббонс. А вы не знаете, где сейчас этот Вермандуа? Жив ли он вообще?

– На этот вопрос сложно ответить.

– Там, откуда появились эти гинеи, есть еще.

– Вы неправильно истолковали мое незнание, приняв его за жадность. Я просто не могу сказать вам, где он. А мои связи с Версальским двором, – и он слабо улыбнулся, – вероятно, не лучше ваших.

– Что ж, хорошо. Тем не менее благодарю за помощь.

Овидайя поднялся, пожал рук Гиббонсу и пересек двор в сторону Темзы. В голове он тем временем прокручивал списки множества корреспондентов и людей, с которыми он поддерживал связь. Кто из них был хорошо знаком с версальскими сплетнями?

Дойдя до причала, который называли Верфью, он махнул рукой одному из людей, которые всегда стояли там вместе со своими небольшими барками в надежде заполучить богатых клиентов. Спустившись к воде, он велел мужчине отвезти его к ступеням Блэкфрайра.

Оказавшись там, он вышел из лодки и поспешно бросился к кофейне, работавшей в том числе как место, где можно было отправить письмо за пенни. Протянув деньги хозяину, он заказал кофе, отказался от неизбежных монет с изображением турок и попросил вместо этого несколько листов бумаги, а также перо и чернила. Вооружившись всем этим, он сел за стол в углу и поспешно начал писать письма.

* * *

Женева, 7 июля 1688 г.

Дражайший месье Челон!

Сердечно благодарю вас за добрые слова. Я всегда рад новостям из Лондона или Амстердама.

С тех пор как мне поспешно пришлось бежать в Женеву, они стали поступать ко мне реже, нежели в те времена, когда у меня еще было место в Лувре. Также благодарю за трактаты, приложенные к вашему письму. Особенно за «Чем на самом деле является наикатоличнейшая Франция в правление Людовика Великого», написанного этим месье Бейлем, – сущий кладезь остроумия. Я позволил себе перепечатать памфлет у местного печатника, чтобы по возможности распространить его.

Однако перейдем к делу, к тому, в котором вы просили меня навести справки. Этот граф Вермандуа мне прекрасно знаком. Хотя я ничего не могу сказать относительно его настоящего местонахождения, однако могу сообщить вам некоторые детали касательно событий, которые привели к его исчезновению. Указанный граф – это Луи де Бурбон, один из многочисленных королевских бастардов. Поскольку Людовик Великий зачал малыша не с какой-то там потаскухой, а со своей тогдашней официальной любовницей, герцогиней де Лавальер, он признал ребенка и сделал его сначала законным, а затем графом.

Долгое время Вермандуа был королевским любимцем, хотя считался человеком весьма дерзким и высокомерным – многие полагали, что молодой человек напоминает стареющему монарху себя в ранние годы его правления. Как бы там ни было, молодой граф был вторым из сыновей короля, а поэтому обладал в Версале свободой шута, и юноша пользовался этим, чтобы по-всякому шутить с собиравшимся там высшим светом. Так, к примеру, говорят, будто он тайно продырявил прогулочную гондолу Луизы-Франсуазы де Бурбон, мадемуазель де Нант, так что несчастная утонула в Гранд-канале вместе со своими камеристками на глазах у всего двора.

Однако специализировался Вермандуа на том, что воровал у придворных различные драгоценности: карманные часы, декоративные ленты или табакерки – юный Луи мог украсть практически что угодно, и никто ничего бы не заметил. Как вы, вероятно, можете себе представить, с годами его кражи становились все более эффектными и рискованными, поскольку никто его не останавливал и он, пользуясь благосклонностью короля, считал себя неприкосновенным.

Однако летом 1685 года граф Вермандуа внезапно исчез из Версаля. Относительно его местонахождения ничего не было известно, поэтому история стала предметом многочисленных домыслов. Полуофициальная версия заключалась в том, что графа похитил шевалье де Лоррейн, любовник Филиппа Орлеанского, брата Людовика XIV. Говорили, что после этого нехристианского свидания Вермандуа полюбил мужской пол. Поговаривают, что впоследствии молодой граф совершенно открыто стал искать других партнеров для своих игр.

И таким образом он навлек на себя гнев Людовика Великого. Несмотря на то что всем известно, что брат короля предпочитает лиц своего пола, однако же, как говорится, quod licet Jovi non licet bovi. Только потому, что монсеньор открыто позволяет себе держать любовника, это по весьма понятным причинам не позволяется бастарду, хотя и признанному.

Есть и другая история, которую рассказывают шепотом. Говорят, графу Вермандуа стало скучно обкрадывать высшее дворянство, поэтому он решил ограбить короля. Если бы он стащил у своего отца всего лишь носовой платок, возможно, Великий простил бы его. Однако, судя по всему, Вермандуа сумел незаметно проникнуть в покои его величества. Что он украл там, неизвестно, однако говорят, что король был настолько зол, что немедленно прогнал сына со двора.

Что бы ни было истинной подоплекой этой истории, с уверенностью можно сказать лишь о том, что с тех пор Вермандуа в Версале не видели, и в Лувре тоже, и в его резиденции на севере Франции.

Надеюсь, эта информация была вам полезна. Передавайте низкий поклон моему брату. Как увидите его, расцелуйте его за меня в обе щеки.

Ваш преданный слуга и так далее и тому подобное

Гийом Жюстель

* * *

Прошло некоторое время, прежде чем его глаза привыкли к телескопу, однако после этого Овидайя не мог отвести глаз от маленького золотого шара. Поначалу он счел объект грязным пятном, однако постепенно ему удавалось рассмотреть все больше и больше деталей. Золотисто-желтый цвет преобладал, но чем дольше он наблюдал за шаром, тем больше оттенков различал. Были там вкрапления бирюзового. Были темные пятна и линии, указывавшие на то, что объект имеет структуру, горы и долины, возможно моря и океаны.

– Это Сатурн? – спросил он, не отводя взгляда от небесного тела. – Я не вижу описанных вами колец, сеньор.

– Нет, это не Сатурн, это одна из лун Сатурна.

– Вы не дали ей имени?

– Пока нет, но некоторые из моих коллег были так любезны, что назвали ее луной Гюйгенса.

Овидайя опустил телескоп и выпрямился.

– Вы сказали, одна из лун Сатурна. Существуют и другие?

Его собеседник кивнул. Опираясь на палку, рядом с ним стоял Христиан Гюйгенс. Пожилому натурфилософу стоило больших усилий подняться в столь поздний час в свою обсерваторию на крыше собственного дома. То, что он сделал это, дабы продемонстрировать гостю свой лучший телескоп, свидетельствовало о том, как сильно он расположен к Овидайе.

По крайней мере, англичанин так себе воображал. Возможно, гостеприимство Христиана Гюйгенса было как-то связано со значительной суммой, которую заплатила компания за то, чтобы он помог Овидайе. В любом случае луна Сатурна представляла собой незабываемое зрелище, нечто, о чем он будет помнить еще очень долго.

– Лун Сатурна действительно несколько, месье Челон. Первую я открыл, но остальные четыре у меня увели. Первыми их обнаружил генуэзец по имени Кассини.

– И у них тоже нет имен?

– Почему же. – Гюйгенс наморщил нос. – Кассини назвал их Sidera Lodoicea, в честь Людовика XIV.

Sidera Lodoicea, звезды Людовика, – как будто мало того, что в честь этого человека называют города, реки и земли. Теперь даже в эфире никуда не деться от французского короля.

– Ученые задаются вопросом, – произнес Овидайя, – из чего состоят эти луны.

– Да. А еще – населены ли они.

Мужчина удивленно уставился на натурфилософа:

– Прошу прощения, сеньор?

– Что ж, в случае с Сатурном, Марсом или теми же лунами речь, совершенно очевидно, идет о сферах из земли и камня, вроде той, на которой находимся мы. Я придерживаюсь мнения, что если следовать законам логики, то было бы разумно предположить, что другие планеты тоже населены.

– Но кем же?

– Планетянами. Существами, вероятно, не так уж не похожими на человека.

– Вы уже публиковали что-то на этот счет?

– Нет, однако собираюсь. Пройдет еще какое-то время, прежде чем я закончу книгу. Она будет называться «Cosmotheoros».

Овидайя еще раз поглядел в телескоп. Луна Гюйгенса без изменений висела над головами. Ему сложно было представить себе планетян, которые разгуливают там и, возможно, тоже смотрят в похожий на их телескоп, прямо в эфир, разглядывая Землю. Снова обернувшись к Гюйгенсу, он произнес:

– Мне кажется, что эта ваша теория насчет людей на Сатурне настроит против вас Церковь.

– Римскую или протестантскую?

– Обе.

Гюйгенс махнул рукой, что должно было означать, что он считает соображения Овидайи не важными.

– В Библии не сказано, что в других мирах есть жизнь. Но там не сказано и того, что ее там нет. А теперь скажите мне, месье: зачем иначе Господу сотворять иные планеты? Вероятно же, для того, чтобы населить их другими созданиями.

– А почему Он так удалил их друг от друга и разбросал по эфиру?

Гюйгенс пожал плечами:

– Возможно, потому, что не хотел, дабы Его разные дети встречались друг с другом? Вероятно, Он полагал, что они станут воевать.

– Тогда, наверное, Ему следовало поселить французов и голландцев тоже на разных планетах.

Гюйгенс наморщил лоб.

– Вам нехорошо, сеньор?

– Ничего страшного. Но вы не возражаете против того, чтобы проводить меня вниз? Я старый человек, и здесь, наверху, мне несколько зябко.

Овидайя кивнул, соглашаясь, и помог стареющему хозяину дома спуститься по крутой винтовой лестнице. Когда они спустились на первый этаж, Гюйгенс устало опустился в кресло у камина.

– О! Жаль, у меня нет одного из этих подъемников, как у Эрхарда Вейгеля.

– Подъемника, сэр? Что это такое?

– Вейгель – натурфилософ из Ены, – кряхтя, произнес Гюйгенс, подкладывая себе под спину подушку. – Он велел устроить в своем доме шахту, в которой на канатах висит небольшая деревянная платформа. С помощью рычага ее можно поднимать и опускать. Отличное изобретение для транспортировки пивных бочонков. И стариков, которых мучает подагра.

– Возможно, вам стоит прилечь, мейстер Гюйгенс. Мы могли бы обсудить остальное и завтра…

– Чушь, месье Челон! Я никогда не ложусь спать ранее трех часов ночи. Зато сплю довольно долго, до обеда вы меня вряд ли увидите. Все, что мне нужно, – это бокальчик. Вы не будете так любезны?

– Конечно, сеньор.

Овидайя направился к столу, на котором стояло несколько бутылок, налил им по бокалу коньяка. У старика, и это удивило его еще во время прошлого краткого визита в Гаагу, не было ни слуги, ни секретаря, который выполнял бы вместо него письменную работу или помогал проводить эксперименты. Когда он спросил об этом, Гюйгенс заявил, что предпочитает жить и исследовать в одиночестве, нежели «заниматься этим в обществе слабоумных, хотя для этого мне и придется самому чистить туфли».

Он протянул Гюйгенсу бокал коньяка и отпил из своего.

– Кстати, такое количество часов не мешает вам спать, сеньор?

Овидайя указал на часы с маятником в количестве не менее двадцати, стоявшие или висевшие в большой комнате, бесконечное тиканье которых создавало фоновый шум не тише потрескивания огня в камине перед ними. Со времени приезда вчера вечером в дом Гюйгенса он почти не смыкал глаз: что-то постоянно било или звонило.

– Ах, всю эту хорологию я уже и не слышу вовсе. Я люблю все, связанное с изготовлением часов. Кстати, вы уже видели моего турка?

Внезапная смена темы несколько сбила Овидайю с толку.

– Вашего турка? Я думал, у вас нет слуг.

Гюйгенс хитро, по-мальчишески улыбнулся.

– Загляните за занавеску, туда, между двумя напольными часами.

Овидайя подошел к красной бархатной занавеске, на которую прежде внимания не обращал. Отодвинув ее в сторону, он испуганно отпрянул и услышал за спиной хихиканье старика. Овидайя глядел в мрачное лицо османского паши с огромными закрученными усами. На голове у него был массивный тюрбан с маленькой красной шапочкой посредине. Спереди на головном уборе было прикреплено голубое страусиное перо. Верхняя часть корпуса турка была одета в халат. Нижней части не было – там, где заканчивался торс, находился небольшой комод из орехового дерева.

В полумраке салона Овидайе на миг показалось, что турок живой. Внимательнее присмотревшись к кукле, он понял почему. Лицо турка было сделано из искусно раскрашенного фарфора. Глаза были стеклянными и словно сверлили его взглядом. Руки тоже были фарфоровыми и выглядели совсем как живые. На них были даже ногти, а на одном из пальцев у турка было массивное кольцо с аметистом.

За спиной у Овидайи послышался голос Гюйгенса:

– Эта механическая кукла турка, если позволите подобную нескромность, изощреннее любого автомата, который когда-либо создавал де Жен.

– У меня была когда-то одна из его уток, – ответил Овидайя, не отводя взгляда от паши.

– А что она умела?

– Ходить. И есть.

– Неплохо. Насколько мне известно, де Жен хотел сделать даже такую, которая оставляла бы фекалии. Мой турок лучше. Он сделан по принципу искусства часовщиков и может справиться с различными приспособлениями.

– Например? – поинтересовался Овидайя.

– Видите переключатель в одном из ярусов парика?

Мужчина кивнул. В дерево были вставлены два вращающихся колесика. На одном видны были буквы «В», «К» и «П». На втором – числа от одного до пяти. Овидайя обратил внимание, что на правой стороне комода есть три круглых отверстия, в которых опять же видны буквы «В», «К» и «П». Слева их было еще пять. Все они были пронумерованы и чуть поменьше диаметром.

– Подойдите к буфету и возьмите там три бутылочки, а еще пять бокалов. Вставьте все это в углубления.

Овидайя взял по одной бутылке коньяка, портвейна и водки. Затем сходил еще раз, взял бокалы. Поставил их в предназначенные для этого отверстия – портвейн в углубление с буквой «П», водку – с буквой «В» и так далее.

– Поверните одно колесико на букву «К», а второе – на двойку. А теперь нажмите на драгоценный камень посредине его тюрбана.

Он выполнил указания. Стоило ему нажать на камень, как в паше пробудилась жизнь. Он дважды моргнул и слегка наклонил голову вперед, затем поднял правую руку. Откуда-то донеслись звуки работающего часового механизма. Турок взял бутылку с коньяком. К удивлению Овидайи, он мог двигать не только рукой и запястьем, но и всеми пальцами. Они обхватили бутылку и подняли вверх. Затем корпус на возвышении повернулся, одновременно с этим бутылка наклонилась горизонтально. Когда горлышко оказалось над первым из пяти бокалов, турок слегка наклонил ее. В сосуд пролилась янтарная жидкость. Овидайя был совершенно уверен в том, что она выльется из бокала, однако в последний момент паша изменил положение запястья, отвел бутылку на несколько дюймов вправо и снова налил. Закончив с этим, он поставил бутылку и снова склонил голову.

– Это просто невероятно, сеньор. Сколько вам потребовалось времени, чтобы добиться того, чтобы он не пролил ни капли?

– Я потратил на это много месяцев. И много хорошего коньяка.

Менее склонный к натурфилософии наблюдатель спросил бы, наверное, зачем нужна такая забавная игра, однако Овидайя догадывался, какие невероятные познания в часовом искусстве вложены в этого турка. Достаточно лишь небольшого отклонения, и автоматика даст сбой и турок разольет жидкость. Смыслом и целью существования турка было продемонстрировать способности Гюйгенса и показать, что можно сделать с помощью техники.

Овидайя молча взял оба бокала и вернулся к хозяину дома.

– Я потрясен, сэр.

– Благодарю. Видите, иметь меня в союзниках в некотором смысле полезно. Я могу снабдить вас часами, телескопами и различными другими изобретениями, о которых даже большинство натурфилософов никогда не слышали. И раз уж мы заговорили о часовом деле, – Гюйгенс выпрямился и вынул из кармана домашнего халата кусок бумаги, – разве их не было в вашем списке?

Он развернул бумагу, надел на нос пенсне, а затем прочел звучным голосом:

– Пять переносных часов с очень точным ходом.

– Совершенно верно, сеньор. Я слышал, что ваши часы славятся точностью.

– Совершенно верно. Однако же?

– Однако можете ли вы выразить эту точность в цифрах? Для меня было бы важно совершенно точно знать величину отклонения. Сколько она составляет в день?

– Я бы сказал, около десяти.

– Десяти минут? Хорошо, спасибо.

Гюйгенс раздраженно уставился на него. По всей видимости, он обидел великого механика и натурфилософа, однако не понимал, чем именно.

– Месье Челон, – произнес Гюйгенс, – я вас очень прошу – десять минут? Мои часы теряют самое большее десять секунд в день.

– Секунд? Но… но ведь это…

– Невозможно? Что вы. Но скажите, зачем вам нужно настолько точное мерило времени?

– Я хочу создать ситуацию, когда два человека, находящиеся в двух разных местах, сделали нечто в одно и то же время и чтобы для этого не требовался сигнал, выстрел из картауны или вроде того.

– Полная синхронность.

– Совершенно верно, сеньор.

– А если часы не сработают?

– Я не сомневаюсь в качестве ваших аппаратов, мейстер Гюйгенс.

– Я обычно тоже, но, если я правильно понял, ваш маленький разбойничий набег будет происходить в пустыне.

Овидайя замер.

– Откуда вы знаете?

Гюйгенс хитро улыбнулся:

– Я не совсем из ума выжил. Конечно, в этом есть свои недостатки.

Овидайя вздохнул:

– Простите меня, сеньор. Вы слишком умны, чтобы от вас можно было что-то скрыть.

Гюйгенс отпил из бокала и облизнул губы.

– Совершенно верно. И, если мне поручают, с одной стороны, создать теплицу, которая симулирует южные температуры, а с другой – платят мне, чтобы я подумал об охлаждающем устройстве, я делаю вывод, что вы хотите перевезти нечто, предположительно растение, сначала через раскаленную пустыню, а затем через более холодные места.

– А как же набег?

– Ничего другого не остается, с учетом таинственности, которую вы напускаете. Кроме того, я, конечно же, навел о вас справки.

Гюйгенс заморгал с весьма довольным видом.

– В конце концов, вы не единственный, кто обитает в République des Lettres.

Овидайя поклонился:

– Признаю свое поражение, сеньор.

– Хорошо. Расскажите же мне, в чем именно заключается ваш план, тогда я смогу помочь вам.

– Согласен. Однако теперь я буду молиться, чтобы шпионы нашего противника были и вполовину не так остроумны, как вы. Иначе приключение закончится, даже не начавшись.

– Будем надеяться. Но теперь за работу. Давайте разберемся с вашим списком.

* * *

Париж, 2 мая 1688 г.

Дорогой капитан де Полиньяк!

Хотя я знаю, что вы только недавно вернулись из опасной миссии, вынужден снова прибегнуть к вашим услугам. Задуман заговор, о котором я немедленно должен вам сообщить.

Есть один англичанин по имени Овидайя Челон, за которым мы наблюдаем вот уже некоторое время. Этот человек является агентом-провокатором и ближайшим доверенным лицом принца Вильгельма Оранского. В минувшие годы он провернул несколько отвратительных дел. В числе прочего он профинансировал и организовал восстание Монмута. Кроме того, он поддерживает распространение трактатов, порочащих его величество. Недавно он с помощью своих сообщников поручил допечатать в Женеве запрещенный еретический трактат гугенотского агитатора Пьера Бейля, а оттуда переправить его в Лион, чтобы отрицательно повлиять на общественное мнение во Франции. Он водится со знаменитыми преступниками, пиратами и дезертирами.

Все указывает на то, что этот англичанин планирует дальнейшие преступления, – кажется, его ненависть к его величеству просто безмерна. Нам известно, что некоторое время назад он покинул Лондон, чтобы отправиться в Генеральные штаты, где поначалу провел несколько дней в Гааге. Месье Россиньолю удалось перехватить часть корреспонденции Челона. Несмотря на то что он был достаточно умен, чтобы не отправлять большинство своих писем через Париж, вместо этого он доверяет их почте Габсбургов. Судя по всему, он считает, что они не сотрудничают с Францией. И действительно, уловка Челона сработала и некоторое время наш Черный кабинет его не замечал. Однако после тайного вмешательства нашего посла в Вене письма провокатора копируют императорские почтологи Гамбурга и Нюрнберга, а оттуда переправляют в шифровальный секретариат Венского Хофбурга. Несмотря на то что между Версалем и Веной действительно существует некоторая натянутость, император Леопольд I, как известно, всегда весьма близок к банкротству. Поэтому он продает другим монархам драгоценности, которые выуживают его криптологи из вскрытой корреспонденции, – в том числе его величеству, если цена его устраивает. Таким образом мы, хоть и с опозданием и, возможно, не полностью, получили следующую информацию: Челон собирает экспедицию, точная цель которой пока не ясна. Для этого он переписывается с разными личностями из Леванта, особенно с проживающим в Турецкой империи евреем по имени Давид бен Леви Кордоверо; к нашей величайшей досаде, письма эти зашифрованы. Поэтому можно предположить, что он задумал что-то, касающееся наших торговых постов в Средиземном море или, возможно, наших турецких союзников. Что это может быть, мы не знаем.

В последнем сообщении Россиньоля говорится, что сейчас Челон и остальные заговорщики поселились в уединенном поместье в Лимбурге. Прошу вас поехать туда как можно скорее и самому составить представление о ситуации. Я не стану напоминать вам о необходимости сохранять тайну и секретность, поскольку вы знаете обо всем этом гораздо лучше, чем я. Меня же важные дела отзывают за границу. Поэтому по всем вопросам обращайтесь к месье Россиньолю, который окажет вам посильную помощь. Да поможет вам Господь в ваших начинаниях! Его величество рассчитывает на вас и «черных мушкетеров»!

Подп.

Антуан Кольбер, маркиз де Сенлей, министр королевского дома

P. S. Сегодня ближе к вечеру я отправлю посыльного к вам в отель с копиями различных документов, которые перехватил Россиньоль; возможно, они помогут пролить свет на это дело.

P. P. S. Если в своем расследовании вы наткнетесь на документы Челона, обратите внимание, что зачастую он использует кажущуюся ничего не значащей корреспонденцию, чтобы скрыть в ней свои послания. Передайте все Россиньолю.

Назад: Часть I

На главную: Предисловие