– Здесь нельзя парковаться, сдай немного назад. Я видел больничную парковку во-он там…

Шона резко нажимает на тормоза и проворачивает руль влево.

– Именно поэтому я и езжу на джипе. – Она заезжает на ухоженную лужайку и останавливает машину прямо между двумя молодыми деревцами.

Зеленовато-синий, цвета морской волны «ленд ровер», с легкостью преодолев высокий бордюр, замолкает.

– Ну что, зайдешь туда сам?

Дэвид смотрит сквозь лобовое стекло на четырехэтажное кирпичное сооружение. Клиника «Вивантес», Фридрихсхайн. Ему становится не по себе. Вздохнув, он расправляет плечи.

– Если хочешь, пойдем со мной.

Он выходит и захлопывает дверцу джипа. Порыв холодного ветра бросает ему в лицо пыль с крыши машины. Посеревшая дверца давно просит лакировки.

– Скажи, я правильно поняла, что речь идет о Лиз Андерс? – Шона обходит капот радиатора. – Той самой Лиз Андерс?

Дэвид удивленно смотрит на нее.

– Вы знакомы?

– Ну знаешь, трудно работать на телевидении и не знать это имя. Миссис журналистика. Сирена. Что с ней?

– На нее якобы напали. – Дэвид ускоряет шаг.

Над клиникой нависает серое небо. В широкой застекленной двери на мгновение вспыхивает его отражение, затем дверь с тихим шипением открывается, и Дэвид видит огромный вестибюль, белый, как айсберг. Тут пахнет мастикой и стерильностью. Дэвиду хочется развернуться и сбежать. Больницы и клиники, какими бы они ни были, вызывают в нем то же чувство, что и тогда. Хотя Дэвиду было всего семь лет, каждая мельчайшая подробность впечаталась в его сознание, начиная от имени медсестры на бейджике и заканчивая запахом горелого, исходившим от его пижамы, которую мальчик наотрез отказывался снимать.

Он щурится, и воспоминание о том запахе отступает. В глубине вестибюля, слева, простирается невероятно длинный дубовый прилавок – кажется, что это цельный деревянный брус поразительных размеров. За ним восседает человек-гора. Менеджер. Дэвид направляется прямо к нему.

– А ты тут при чем? – спрашивает Шона.

– Я ни при чем. Это связано с моим братом. Лиз Андерс, похоже, его девушка.

– Упс… Да у вас настоящая медийная семейка. Твои родители тоже на телевидении работают?

Дэвид мрачнеет.

– Они умерли.

– Ох… Прости, я не знала.

– Все в порядке.

Он поджимает губы. На самом деле все вовсе не в порядке. Воспоминания возвращаются, образы затягивают его в водоворот, бурлят, как вода после прыжка с вышки, очень яркие – он уже давно не вспоминал об этом в таких подробностях. Свежая, еще не свернувшаяся кровь, два трупа, дым выедает глаза, вонь… Стук из подвала. Габриэль как одержимый тянет его за руку. «Бежим». Его тонкие пальцы холодные и скользкие, на нем любимая пижама с Люком Скайуокером, такая же, как у Габриэля, только на пару размеров меньше. Мама лежит на полу, на ее голове и груди зияют раны, один глаз смотрит в потолок, руки и ноги неестественно вывернуты, как и у папы. Под папой растекается огромная багровая лужа. Двигаться тяжело, будто вокруг – зыбучие пески. Габриэль что-то кричит, тянет его за руку, но он…

– Чем могу помочь? – раздраженно осведомляется менеджер.

Дэвид встряхивается, отгоняя воспоминания. Перед ним сидит менеджер, лицо у него мучнисто-белое, зрачки сужены.

– Да, простите. Мы ищем госпожу Лиз Андерс. Она находится в этой больнице?

Менеджер щурится.

– Андерс? Это имя я сегодня уже слышал, подождите минутку. – Он смотрит на монитор и вводит в поле поиска фамилию.

– На нее прошлой ночью напали в парке и, вероятно, доставили сюда.

– Ага, – бубнит громила и впечатывает еще какие-то данные.

– Так где же она?

– Ну, по крайней мере тут ее нет.

– Ее тут нет? Вы уверены?

– Если я говорю, что ее тут нет, значит ее тут нет.

– Может быть, вы могли бы нам подсказать, в какую больницу ее доставили?

– Нет, даже при всем желании.

– Простите, – вмешивается Шона, наклоняясь над прилавком так, чтобы ее вырез оказался на уровне глаз менеджера. – Скажите, может быть, в отделе экстренных вызовов знают?

Менеджер отрывает взгляд от экрана, смотрит на Шону, и его взгляд сползает к небрежно застегнутой рубашке.

– Эм… Да… Ага…

– Может быть, вы могли бы… – Шона проводит рукой, рисуя в воздухе телефонную трубку, – позвонить им и выяснить это для нас?

– Послушайте, я… эм… – Он пытается отвернуться, но взгляд тянется к вырезу. – Минутку.

Словно под гипнозом, он подносит руку к трубке и нажимает кнопку быстрого набора, все еще тщетно пытаясь изменить направление своего взгляда.

– Гельмут? Ага, это я. Слушай, вы вчера привозили Лиз Андерс? На нее вроде бы напали вчера в парке, тут, во Фридрихсхайне… Да, уверен… Знаю я, знаю. Ничего? Вообще никого из Фридрихсхайна? Ты уверен?

– У нее рыжие волосы, ей лет за тридцать, – говорит Дэвид.

– Мне тут подсказывают, рыжие волосы, около тридцати пяти лет… Нет? Странно. Полицию? Да, отличная идея, попробуй. – Менеджер прикрывает трубку ладонью и, глядя на Шону, поясняет: – Он сейчас у полицейских спросит, минутку.

Кивнув, Шона барабанит пальцами по прилавку. Дэвид вздыхает, обводя взглядом вестибюль. Он злится на себя за то, что пришел сюда. Вероятно, достаточно было просто позвонить.

– Что-о?! – потрясенно переспрашивает менеджер.

Дэвид и Шона невольно вздрагивают.

– Понимаю. Только мужчина. Да. Да. Ладно. Спасибо.

Он кладет трубку и пожимает плечами.

– Простите. Сами слышали. Никакой Лиз Андерс. Вчера и сегодня ее в больницы города не привозили. И не было неопознанных жертв нападений, по крайней мере женщин. Действительно, в полицию вчера ночью сообщили о том, что в парке Фридрихсхайн совершено нападение на женщину. Но на указанном звонившим месте обнаружен только труп мужчины.

– Труп мужчины? – Дэвид сразу думает о Габриэле, заключенном в камеру в полицейском участке, и о разговоре с копом.

– Ну, по крайней мере о нападении на женщину полиции так ничего и не удалось выяснить. Никаких следов.

– Ох, ладно. – Дэвид кивает. – Большое вам спасибо.

«Ну конечно, – думает он. – Как могло быть иначе. Габриэль – это Габриэль».

– Может, в «скорой» еще раз уточним? – предлагает Шона.

Дэвид морщится.

– Да ну. Я не думаю, что это что-нибудь даст.

Шона удивленно смотрит на него, но Дэвид игнорирует ее взгляд.

– Слушай, у меня желудок уже до коленей свисает – я сегодня кофе выпил неимоверное количество. Давай заглянем в столовую, посмотрим, нет ли тут чего съедобного.

– Я не против, – соглашается Шона.

Они молча идут в сторону столовой, но уже после пары шагов Дэвид понимает, что сейчас ему кусок в горло не полезет.

Едва появляется Габриэль, все летит к чертям! Что же все это значит? Этот внезапный звонок из участка, нападение, которого не было, труп в парке…

– Эй, погодите! Эй! Да обождите же!

Дэвид оглядывается. Толстый менеджер машет ему рукой, протягивая коричневый конверт.

– Я тут кое-что нашел.

Дэвид возвращается к прилавку.

– Я так и знал, что имя той женщины мне почему-то знакомо. Вот, это передали моему коллеге. – Он отдает Дэвиду конверт. – Вы Габриэль Науманн?

– Нет, – удивленно отвечает Дэвид. – Я его брат.

– Сойдет. Главное, что я избавлюсь от этой штуки.

Дэвид машинально сжимает пальцы на конверте. Коричневая бумага подбита ватой, внутри лежит что-то довольно тяжелое, а сам конверт – размером с газету. На бумаге неровным почерком выведены красные буквы:

Дэвид, совершенно сбитый с толку, переворачивает конверт. Ничего.

– Отдадите брату?

– Да, конечно. Большое спасибо.

Качая головой, он возвращается к Шоне.

– Что это? – спрашивает она.

Дэвид пожимает плечами.

– От Лиз Габриэлю. Понятия не имею, что бы это значило.

– От Лиз? Я думала, на нее напали. Или она оставила это тут еще до нападения?

– Это было бы странно, нет? Почему бы перед нападением она стала предполагать, что Габриэль будет искать ее здесь? Зачем ему приходить именно в эту клинику и спрашивать о ней?

– Верно. Странно все это. Разве что на нее вообще никто не нападал и она просто хотела, чтобы Габриэль заехал сюда и забрал этот пакет.

Дэвид молча смотрит на конверт.

– Откроешь?

– Не уверен. – Он крутит конверт в руках, еще раз проверяя обратную сторону, но на коричневой бумаге ничего нет.

– Обычно все, связанное с Габриэлем, приводит к каким-то неприятностям.

– Ну, раз тебе еще нужно подумать об этом… то давай пока зайдем в эту замечательную столовую.

В столовой безлюдно, как и в вестибюле, все заливает яркий свет, в горшках растения на гидропонике. Вид у них не очень-то здоровый – как, должно быть, и у людей, которые приходят сюда обедать.

Дэвид, точно не замечая ничего вокруг, садится на мягкий стул, кладет конверт на пластиковую столешницу и погружается в свои мысли. Шона идет к стойке и покупает порцию не очень аппетитного на вид салата, два бутерброда и две диетические колы.

– Ну что, к тебе вернулся дар речи?

– Хм…

– Ладно. Раз проголодался, налетай. – Она ставит поцарапанный оранжевый поднос на стол и садится напротив Дэвида.

– Прости. Все это довольно…

– Странно? – заканчивает фразу Шона, наклоняя голову к плечу.

Дэвид пытается улыбнуться, но у него не очень получается.

– Не хочу лезть не в свое дело… – Шона сует в рот огромный салатный лист. – Но ходят слухи, что если выговориться, то станет легче.

– Ты предлагаешь мне услуги психолога?

– Ну конечно. Я, знаешь ли, на досуге подрабатываю психотерапевтом. – Пожав плечами, Шона с аппетитом жует салат.

Дэвид улыбается.

– И как, помогли твои познания в психологии в общении с Бугом?

– О господи, нет! – Шона презрительно фыркает. – Ему не психотерапия нужна, а терапия широкого спектра действия.

– Это еще что такое?

– Ну, знаешь, как бывают антибиотики широкого спектра действия. От всего.

Дэвид устало улыбается.

– Как вообще получилось, что ты знаком с Лиз Андерс?

– Она делала обо мне репортаж, давно это было. Речь шла в первую очередь о «Treasure Castle». Но, учитывая ее манеру задавать вопросы, очень быстро всплыли сугубо личные темы. С тех пор мы почти не пересекались.

– Я правильно поняла, что ты не знал о ее отношениях с твоим братом?

Дэвид кивает, глядя на бутерброд – из булочки выглядывают края вареной колбасы и лист салата.

– Собственно говоря, я даже не знал, есть ли у меня вообще брат. И вот три часа назад он мне позвонил.

Шона приподнимает брови.

– На студии, когда ты сбил меня с ног?

Дэвид кивает, отворачиваясь.

– Когда вы виделись в последний раз?

– Зимой 1987 года.

– Двадцать лет назад?!

– Тогда Габриэль лежал в психиатрической больнице, в закрытом отделении. Проблемы с наркотиками, и не только. Он не мог сам избавиться от наркозависимости, это продолжалось слишком долго. Он полностью утратил контроль. Либо на кого-то набрасывался, либо спал, забившись в угол. – Дэвид вздыхает. – Мой брат – психопат, его поведение было непредсказуемо и становилось только хуже. Все его боялись, даже я. Правда, я не думаю, что он причинил бы мне вред. Для него я всегда оставался младшим братиком, малышом Дэвидом, которого нужно защищать. Но на самом деле кто-то должен был защитить его – в первую очередь, от самого себя.

– А я думала, что ты из благополучной семьи.

– Ну да, более-менее. Но мне довелось наслаждаться семейной идиллией только до семи лет. Тогда… погибли наши родители.

– О господи… Что произошло? Несчастный случай?

– Ну… На самом деле так и не удалось выяснить, что же случилось.

Шона хмурится. Она чувствует, что Дэвид чего-то не договаривает, но не расспрашивает его.

– Как бы то ни было, после этого нас поместили в приют имени принцессы Елизаветы Прусской, на севере Берлина, район Хермсдорф. Все случившееся полностью выбило Габриэля из колеи. И неудивительно. Мне тоже пришлось нелегко, но с ним все происходило несколько иначе…

– Из-за наркотиков?

– Нет, проблемы с наркотиками начались позже. Он был агрессивным, избивал других детей в приюте. Раз пять-шесть побои были настолько тяжелыми, что детей приходилось отправлять в больницу. А потом он напал на директора приюта, сломал ему нос и пару ребер. После этого его отправили на юг Берлина, в Фалькенхорст. Там находится приют для трудновоспитуемых детей, в одной из бывших нацистских вилл на берегу Хафеля. Но и там с ним не справились, чуть что – и он нападал на всех и вся.

– А потом?

– Угодил в психиатрическую больницу, в закрытое отделение клиники «Конрадсхее». Визиты туда были сущим кошмаром. Я чувствовал себя так, будто очутился в тюрьме штази. Зарешеченные окна, двери без ручек, телевизор за небьющимся стеклом. В последний раз я туда приходил в декабре 1987-го, незадолго до Рождества. У Габриэля была ломка, в очередной раз.

– Ломка? Я думала, он был в закрытом отделении. Там могут быть антипсихотические препараты, но наркотики…

Дэвид пожимает плечами.

– Ну да, в теории их там быть не должно. Но всегда есть способ чем-то разжиться. По крайней мере, санитары нашли в его комнате увесистый пакет с таблетками. Кроме того, им постоянно приходилось вкалывать ему седативные средства – галоперидол и другие препараты. Что там было наркотиком, а что – лекарством, я никогда и не понимал. – Дэвид молчит, разглядывая бутерброд. – Когда я вошел в его комнату, он лежал на кровати, связанный ремнями. Но едва санитар вышел, как Габриэль вдруг высвободил руки. Понятия не имею, как ему это удалось. Но это же Габриэль, с ним постоянно что-то такое случается… Он страдал манией преследования, пребывал в каком-то взбудораженном состоянии и хотел выбраться оттуда, из больницы. Сбежать. И у него был безумный план, по которому я должен был помочь ему.

– Как же он хотел сбежать?

– У него был кухонный нож. – Дэвид смотрит на бутерброд с колбасой, на поцарапанный поднос, на мелкие трещинки в пластмассе, разбегающиеся во все стороны. – Он приставил нож мне к горлу и хотел выйти, используя меня как заложника.

Шона, лишившись дара речи, смотрит на него.

– Он поклялся мне, что все будет хорошо. Самое безумное то, что я ему поверил. Он скорее убил бы себя, чем допустил, чтобы со мной что-то случилось. В общем, ситуация полностью вышла из-под контроля. Чистое сумасшествие. Я просто испугался. Сама мысль о том, что он натворит, выйдя наружу… – Дэвид вздыхает. Его глаза остекленели, взгляд обращен внутрь. – На первом же пункте охраны я вырвался и позвал на помощь. Габриэль такого не ожидал. Потребовалось пять санитаров, чтобы запихнуть его в смирительную рубашку. Он не проронил ни слова, только отчаянно сопротивлялся. Если бы он хоть кричал… А когда они его скрутили, пришлось делать ему укол…

– О господи… – бормочет Шона.

Дэвид проводит кончиком пальца по трещинке в подносе и умолкает. Взгляд Габриэля навсегда запечатлелся в его памяти. Голубые глаза – как у отца. Бездонное озеро – и неведомо, что скрывается в его глубинах. В тех глазах не было упрека, не было злости, не было даже печали. Этим взглядом Габриэль прощался с братом. Укол подействовал через пару секунд, и озеро затянули водоросли, глаза потускнели.

– Твой брат, похоже, настоящий псих, – тихо говорит Шона.

Дэвид, кивнув, кривит губы, пытаясь улыбнуться.

– Он всегда считал себя Люком.

– Кем?

– Люком. Скайуокером.

– Из «Звездных войн»?

Дэвид кивает.

– Мы очень любили эти фильмы, особенно первый. Вся комната была обклеена постерами.

– У него шизофрения? Поэтому он лечился?

– Психиатр в «Конрадсхее» говорил о более или менее сильно выраженных шизоидных эпизодах и мании преследования. Когда начинался приступ, его накачивали галоперидолом, это сильный нейролептик. Тогда Габриэль становился похожим на робота и некоторое время вел себя спокойно. – Он пожимает плечами. – Правда, иногда у меня складывалось впечатление, что он притворяется, просто чтобы его не трогали.

Шона перехватила печальный взгляд Дэвида.

– Ну что тут скажешь… Твой брат был в хорошей компании, ведь миллионы детей хотели быть Люком.

– Но проблема в том, что ведет он себя не как Люк, а как Энакин Скайуокер.

Шона чувствует, как мурашки побежали по коже. Встряхнувшись, она отводит взгляд.

– А что сейчас? Эти приступы продолжаются?

Дэвид шумно вздыхает.

– Понимаешь, у меня складывается впечатление, что у него прямо сейчас обострение. – Он опускает взгляд на столешницу.

Где-то неподалеку слышится приглушенный звон телефона.

– Это твой? – спрашивает Дэвид.

Шона качает головой, оглядываясь.

– По-моему, – тихо говорит она, – телефон звонит в конверте.

Дэвид удивленно смотрит на коричневый пакет с красными каракулями, вибрирующий в такт звонку.