Ленья была ранена. Она справилась с викингами из варяжской стражи, но при этом сама пострадала. Когда второй – и последний – из них падал наземь от ее удара, оглушенный, но осознанно не убитый ею, он, прежде чем потерять сознание, в силу своего воинского инстинкта успел сделать выпад острым коротким мечом и ранить ее в левый бок, ниже ребер.

Отведя взгляд от упавшего телохранителя и от своей раны, она заметила, как император вытаскивает меч из ножен. Понимая, что ей требуется некоторое время на то, чтобы осмотреть рану и как-то ее обработать, Ленья поспешно огляделась по сторонам. В углу внутреннего двора она увидела открытую дверь и побежала к ней, уже чувствуя, как ее мышцы слабеют.

Император побежал тоже. Жизненная сила вытекала из его владений точно так же, как кровь вытекала сейчас из тела этой женщины. Бросившись бежать вслед за ней, он почувствовал, что становится каким-то совсем другим человеком.

Когда он некоторое время назад увидел тех троих – Елену, Ямину и заклинателя птиц, – он громко вскрикнул, а затем стал наблюдать, как его стражники пытались задержать их. Все то, что сейчас происходило в его разваливающемся на глазах государстве, было безумием, и он попытался уцепиться за что-то такое, что имело смысл и от чего можно было оттолкнуться, чтобы продолжить свое движение вперед.

И тут вдруг посреди всей этой суматохи появилась эта женщина, и все, кто находился в его поле зрения, вдруг замерли, как будто их заворожили, а сам он почувствовал, что его охватили сомнения.

Ему было сорок восемь лет. Он правил, сидя на потертом троне в обветшалом дворце. Его империя представляла собой территорию, покрытую грязью и трупами. Он был преемником своих предков, не уступавших в жестокости любому из своих врагов. Они интриговали, предавали, пытали, ослепляли и убивали ради того, чтобы удержать на своей голове корону.

И вот наконец случилось то, что едва ли не повергло его в шок: он приказал своим самым умелым воинам разобраться с преградившей ему путь женщиной и… и увидел, как она их одолела.

У него, получается, уже не осталось никакой свиты – ни телохранителей, ни советников, ни слуг. Его любовница, похоже, тоже отвернулась от него. Он превратился в обычного воина, только и всего. Его титул и статус уже не имели значения, а потому он будет делать то, что делают воины…

Все свое внимание Ленья сосредоточила на том, чтобы преодолеть путь до открытой двери в стене. Если бы она остановилась, чтобы дать отпор императору, то, учитывая ситуацию, ей потребовался бы меч. Решив, что она найдет такое оружие среди погибших, Ленья устремилась к крепостной стене в районе ворот Деревянного Цирка. Выскочив из здания дворца, она увидела каменные ступеньки между калиткой и караульным помещением и, заскочив на них, невольно застонала.

Чувствуя сильную боль, она в отчаянии посмотрела вверх и заметила на крепостной стене стройную фигуру Ямины, стоящей рядом с сожительницей императора и с мнимым принцем, которого ей, Ленье, довелось видеть в тронном зале.

В следующее мгновение все трое отошли немного в сторону и исчезли за углом башни.

Она стала карабкаться вверх, наклоняясь вперед и ставя правую руку на ступеньки. Левой рукой, которую она прижимала к своему боку, Ленья пыталась хоть как-то сдерживать кровотечение. Ленья слышала позади себя торопливые шаги императора, и, когда она добралась до второго пролета лестницы и устремилась по нему вверх, он был уже близко. Расстояние между ними неумолимо сокращалось.

Достигнув верхней части стены, по которой могли бы пройти шесть выстроившихся в шеренгу человек, она увидела несколько лежащих рядом трупов и направилась к ним. Выхватив окровавленный меч из руки погибшего воина, она повернулась к императору и, медленно пятясь от него, попыталась оценить соотношение сил.

Константин, остановившись, окинул взглядом все четыре мили стен, обращенных к суше, а затем посмотрел в сторону городских кварталов. Заполонившие улицы и площади людские потоки из турецких воинов и защитников города сталкивались, образуя жуткие водовороты, в которых они гибли сотнями и тысячами. Они все еще продолжали сражаться друг с другом, наседали, атаковали или обращались в бегство… Во многих местах возле крепостной стены и на крышах домов виднелись османские знамена. За стенами, обращенными к морю, колыхались на ветру паруса рыболовецких судов и каракк, готовящихся отплыть и увезти на своем борту тех, кто был способен заплатить за проезд в безопасное место – подальше от начинающихся в этом городе ужасов.

Внезапно снова придя в ярость, император направился к Ленье с таким видом, как будто в обрушившихся на него бедах была виновата именно она. Угрожающе перебрасывая меч из руки в руку, он жаждал крови, ибо, возможно, почувствовал бы себя отмщенным, если бы увидел ее безжизненное тело.

Левый бок Леньи был влажным и холодным от крови, и она вдруг почувствовала себя изможденной. Несмотря на угрожающую опасность, ею овладело желание присесть и сделать глубокий вдох. Однако когда император замахнулся на нее мечом, ее бойцовские инстинкты взяли верх над усталостью, и она, подняв руку с мечом, отразила удар. Император потерял равновесие, и, когда он проскочил мимо нее, она повернулась и ударила его в спину обутой в сапог ногой, заставив его пролететь еще дальше вперед. Он едва не упал лицом вниз, но все же сумел удержаться на ногах.

Ленья почувствовала еще более острую боль и, посмотрев вниз, увидела темную кровь у себя на внутренней части бедра. Ей, похоже, не повезло, и очень сильно: лезвие клинка императора зацепило ее, когда он проскакивал мимо, и, глубоко разрезав плоть, повредило жизненно важную артерию.

Для нее сейчас уже не было ни ангелов, ни голосов, доносящихся с небес. Она сделала глубокий вдох, но здесь не было такого свежего, чистого воздуха, каким она когда-то дышала, наслаждаясь, в саду своего отца. Она подумала о девушке, которая сгорела на костре вместо нее, и ей стало интересно, как она выглядела, когда ей подрезали волосы.

Свое нынешнее имя – Ленья – она получила от монахинь, живших возле гробницы святого Иакова. Она ведь заготавливала для них дрова, а слово leña на их языке как раз и означает «дрова». Это ее прозвище тогда казалось им забавным, однако сейчас она воспринимала его как какую-то злую шутку. Она была Жанной – Жанной д’Арк, дочерью Жака и Изабеллы из деревни Домреми. Она была Жанной Грант, матерью Джона.

Император Константин снова повернулся к ней. Она преклонила одно колено, как будто бы прося его о благословении, но вместо благословения он высоко поднял свой меч и пошел к ней. За мгновение до того, как он мог бы нанести сильнейший удар, который разрубил бы ее надвое, как какое-нибудь полено, поставленное на колоду, император посмотрел ей в глаза и увидел в них нечто такое, что заставило его одуматься.

Он кивнул и опустил меч. Его гнев улетучился, и он, похоже, собрался протянуть ей руку и помочь встать. Она, возможно, приняла бы его руку, но, посмотрев вверх, на лицо Константина, и заметив в его выражении только грусть, она также увидела отблеск солнечного света на клинке меча, которым рубанули по шее императора и который отделил голову от его тела.

Отрубленная голова императора Константина перелетела через зубцы крепостной стены, вращаясь так, что его длинные волосы стали чем-то похожи на ореол вокруг солнца, и шлепнулась на землю среди турок. Никто из них не обратил на нее внимания, и ее вскоре втоптали в пыль и грязь идущие толпой турецкие солдаты. Тело императора оставалось стоять на ногах еще долю секунды, а затем упало на каменные плиты крепостной стены.

Позади упавшего трупа Ленья увидела мнимого принца, все еще облаченного в белые одежды. Его лицо раскраснелось, а вокруг рта виднелись размазанные сопли и слюна.

В одной руке он сжимал маленькую кость, которая едва не задушила его до смерти. Он тогда беспомощно упал на каменные плиты, а те две женщины пошли прочь, думая, что он либо уже умер, либо вот-вот умрет. Однако в результате встряски, вызванной падением, застрявшая в его горле кость сдвинулась с места. Он стал кашлять, харкать и блевать, пока кость не вывалилась у него изо рта.

Как только ему удалось восстановить дыхание, его затуманенный взор прояснился и он смог разглядеть предмет, причинивший ему столько страданий. Схватив кость, он сжал ее в кулаке и решил, что когда-нибудь сделает из нее талисман.

Испытывая смешанное чувство раздражения и неверия, Ленья пожала плечами и встала. Она смотрела на своего следующего противника, на его лицо, потемневшее от охватившего его гнева, и, перебрасывая меч из руки в руку, думала о том, чем это он так сильно рассержен.

– Мне была нужна его голова, – сказал он. Мнимый принц прокашлялся и сплюнул. – Мне была нужна его голова, но она теперь исчезла навсегда.

Она удивилась тому, что этот юнец, похоже, считает виноватой в своей потере ее, и покачала головой, копируя его движения и чувствуя, что ее руки и ноги слабеют, а взор затуманивается.

– С головой последнего императора в руках я мог бы предстать перед самим султаном.

Ленье показалось, что его слова пролетели каким-то образом мимо ее ушей. Она видела, что он что-то говорит, но не слушала его. Переключив свое внимание на шум битвы, все еще продолжающейся неподалеку от крепостной стены, она прислушалась, надеясь услышать совсем другой голос.

Однако вместо этого она услышала собственный голос. Она вообще-то не собиралась ничего говорить, но слова сами вырвались из ее уст – свежие и чистые. Они прозвучали так, как журчит вода бьющего из-под земли родника.

– Он ценнее этой чаши, хотя она из золота, и является ответом на то, что преподносится мне, – сказала она.

Ее неожиданно прозвучавший голос заставил мнимого принца молча уставиться на нее.

– Он получил в ответ мою любовь, – продолжила она и улыбнулась – улыбнулась не этому мнимому принцу, а своему отцу и самой себе.

В молчании и внезапном замешательстве, будучи завороженным ее спокойствием и неуклюже подняв меч, чтобы нанести последний удар, он встретил свой смертный час. Не имея уже сил на то, чтобы сражаться, но оставаясь уверенной в правильности выбранного пути и намереваясь не сходить с него, Ленья сделала длинный выпад своим мечом и насквозь пронзила горло двойника.

Отдернув меч, чтобы высвободить лезвие, погрузившееся в живую плоть, она услышала хлюпающий звук. Безжизненное тело убитого ею мнимого принца шлепнулось на каменные плиты.

Ленья посмотрела вокруг себя и увидела темный след ее собственной крови. Она осознала, что умирает, и трясущимися, почти не слушающимися руками стала стаскивать с его тела красивые одежды.

Затем она, тратя уже последние силы, натянула эти одежды через голову на себя. Когда Ленья стала разглаживать их на себе и поправлять волосы – черные, короткие, как у мальчика, и уже подернутые сединой, – она вдруг заметила, как блеснуло золото. За пояс двойника была засунута корона цвета сливочного масла, украшенная неограненными драгоценными камнями выпуклой формы. Секунду посомневавшись, Ленья вытащила корону из-за пояса и возложила ее себе на голову.

Сбоку от нее виднелась лестница, состоящая из нескольких каменных ступенек, и когда она взошла по ней, то оказалась между двумя зубцами крепостной стены.

Ленья окинула взглядом территорию за стеной и увидела, что от Византийской империи, просуществовавшей тысячу лет, почти ничего не осталось. На утоптанном поле возле стены последние защитники города сражались своими мечами и ножами, что-то крича и истекая кровью.

Она прислушалась, стараясь различить какой-нибудь голос, но не услышала ничего. Она была Жанной д’Арк, и ее смерть была отсрочена уж слишком надолго, а потому она сейчас радовалась, что наконец-таки все встанет на свои места.

Снизу донесся какой-то крик, который затем перерос в рев. Посмотрев вниз, она увидела, что на нее таращатся десять тысяч пар глаз. Битва на некоторое время прекратилась, и все уставились на облаченную в блестящие белые одежды фигуру, на голове которой сверкала золотая корона.

Те, у кого зрение было более острым, заметили и темно-красную кровь, пропитавшую ткань между ног этой фигуры.

На ярком солнце толком разглядеть человека в белых одеждах, с мечом в руке и с короной на голове было невозможно, и все подумали, что это наверняка не кто иной, как сам Константин Палеолог – христианский император и правитель византийцев, который явился сюда, чтобы встретиться с вечностью.

А правду знала только Жанна д’Арк. Она стояла на крепостной стене Великого Города и вспоминала о том, как посреди грозовой бури, когда она ехала верхом со связанными за спиной руками, ей была предсказана ее судьба.

Христианские защитники будут помнить, как к ним явился ангел, смертельно раненный и обещающий спасение после смерти, но Жанна д’Арк знала, что ангелы являются к ней, и только к ней.

Она прыгнула высоко, в небо, а затем полетела вниз, вниз, вниз… Турки набросились на ее тело, едва оно коснулось земли, и стали рубить и рассекать его, пока не искромсали в куски.

Когда позднее ее голову принесли Мехмеду в качестве подтверждения смерти императора, он заплакал, потому что понял, что его добыча в самый последний момент ускользнула от него.

Его воины думали, что принесли ему голову Константина, и полагали, что в застывших чертах этого лица запечатлелась гримаса того, кто потерпел полное поражение.

Но их султан понимал, что это не так.

В своей жажде крови и спешке они не заметили, что это была голова женщины – красивой женщины, волосы которой были подстрижены коротко, как у мальчика, и которая улыбалась.