Было все еще темно, но рассвет уже приближался. Правое плечо Изабеллы оказалось обнаженным, и она, неглубоко дыша, медленно потянулась к нему левой рукой. Ее кожа была холодной, как у трупа. Что ж, тем лучше. Она не могла рисковать и снова заснуть, а прохлада лишь укрепила ее в намерении встать и уйти.

Откинув в сторону покрывала, она свесила ноги с кровати и, приподнявшись, села. Только после этого, сидя спиной к кровати, она смогла позволить себе посмотреть через плечо на него. Поскольку в комнате было темно, она скорее почувствовала, чем увидела, что Бадр лежит на животе. Его лицо было повернуто от нее, и это было ей на руку. Где-то далеко за пределами этого дома запела какая-то птица, предвещая восход солнца. Робкие звуки ее пения помогли Изабелле решиться оторвать взгляд от своего любовника – что было нелегко, – и она, закрыв глаза, пообещала себе, что больше на него не посмотрит.

Она услышала, как он застонал и пробормотал несколько слов, которых она не разобрала. От него, похоже, исходил жар, который возможен только при болезни. Он вскоре тоже проснется. Ей было очень неприятно покидать его в тот момент, когда ему нездоровилось, но что-то в глубине души подсказывало ей, что сейчас для ухода наступило самое подходящее время.

Она выскользнула из спальни и, не оглядываясь, стала красться по узкому коридору. Из высоких окон, расположенных в верхней части стен, в коридор попадал лишь очень тусклый свет, и когда Изабелла остановилась возле главной двери, чтобы одеться, она лишь с трудом смогла что-то разглядеть. На стене неподалеку от нее имелось зеркало, и она задержалась перед ним на несколько мгновений – ровно настолько, сколько ей потребовалось для того, чтобы убедиться, что у нее вполне приличный вид. Ее длинные темно-русые волосы были распущены и доходили ей до середины спины. У нее сейчас не было времени делать себе какую-либо прическу, и, остановившись только для того, чтобы набросить на плечи накидку, она открыла дверь этого городского дома и вышла в предрассветные сумерки. Черноголовые морские птицы стали громко кричать где-то над крышами домов. В их пронзительных криках чувствовались голод и грусть.

Идя по узкому тротуару, освещенному первыми лучами солнца, она вспомнила кое-что из того, что рассказывала ей Ама. Эта старая женщина, сейчас уже слепая и немощная, когда-то была нянькой Изабеллы. Она заботилась об Изабелле с момента ее рождения. И не столько мать Изабеллы или кто-либо другой, сколько Ама, преисполненная любовью, нянчила девочку и любила ее. Более того, нуждалась в ней. Слыша откуда-то сверху тоскливые крики невидимых ей чаек, Изабелла вспомнила интересные рассказы Амы о душах-близнецах.

Подобные представления были, конечно же, равносильны ереси или же – в лучшем случае – представляли собой языческий вздор. Ама поведала о них Изабелле в числе многих других своих откровений. Ама любила истории, которые она рассказывала, и относилась к ним как к своим близким родственникам, а Изабелле никогда не надоедало их слушать.

Теперь же преклонный возраст забрал у Амы ее истории вместе со многим другим. Женщина, которая была главным персонажем в детстве Изабеллы и навечно осталась во многих ее воспоминаниях, утратила способность что-то вспоминать. Она олицетворяла собой прошлое Изабеллы, но теперь оказалась лишенной доступа в собственное прошлое. Рассказы тоже покинули ее память один за другим – как гости, покидающие вечеринку за полночь, то есть когда уже пришло время уходить. Она теперь пребывала в теплой дымке неразберихи. Все еще живя в доме Изабеллы и при этом почти не отдавая себе отчета, где она находится, Ама теряла связь с текущими реалиями и уже с трудом могла ориентироваться в событиях своей жизни.

Когда Изабелла как-то спросила ее, откуда взялась идея о душах-близнецах, Ама ответила, что рассказы о них пришли с Востока, возможно из Индии. Однако где бы ни находился источник этой идеи, она нравилась Изабелле – и тогда, когда она была маленькой девочкой, и даже сейчас. Вероятно, она не была в этом мире одинокой – или, по крайней мере, будет такой не всегда.

Ама говорила, что бульшую часть своей жизни каждый близнец идет по отдельному пути, не встречаясь со своей другой половиной, однако время от времени в бескрайней Вселенной они должны встретиться – случайно или не случайно, – и результат их встречи будет больше, чем просто сложение двух частей.

Ама также говорила, что, конечно же, в данных случаях похожи только души, а не люди, в которых обитают эти души, а потому физически эти люди вполне могут быть совсем не похожими друг на друга. География и расстояние, созданные в силу случайности рождения, играли свою роль, часто разделяя близнецов. Играл свою роль и пол. Одна душа могла попасть при рождении в мужское тело, а другая – в женское. Иногда души-близнецы даже рождались не совсем в одно и то же время – например, один рождался тогда, когда другой был уже старым, со всей вытекающей отсюда разницей между ними.

– Они могут встретиться как родитель и ребенок, как влюбленные, как враги, как чужестранцы с противоположных концов земли, – говорила Ама, расчесывая темно-русые волосы Изабеллы до тех пор, пока они не начинали блестеть. – Однако порой судьба сводит их друг с другом, и в течение того времени, когда они находятся вместе, должны проявиться какие-то последствия их встречи.

– А у моей души будет близнец? – как-то раз спросила Изабелла, глядя на отражение лица Амы в зеркале.

Ама прикусила губу, задумавшись над тем, а не было ли ошибкой вселять надежду в такое страждущее сердце, как у маленькой Изабеллы. Но было уже слишком поздно. Приманка была проглочена, и крючок оказался крепким.

– Никто не знает этого, милая, – ответила она, улыбнувшись.

Ама была теплой и мягкой, как свежеиспеченный хлеб, и Изабелла откинулась на живот своей няньки, как будто это была подушка. Ама перестала расчесывать Изабеллу и положила ладони на плечи девочки. Придав своему лицу серьезное выражение – как у учителя в классе для занятий, – она тем самым попыталась заставить Изабеллу слушать внимательно и запоминать.

– Но самое главное заключается в том, что… что ты никогда-никогда не должна искать своего близнеца. – Ама выдумывала на ходу правила, которых в действительности не существовало. – Никогда не вбивай себе в голову, что у твоей души есть близнец. Лучше думай обо всем этом как о забавной фантазии. Но если у твоей души и в самом деле есть близнец и… – Ама снова беспомощно скатывалась к этой своей истории, – если вам суждено встретиться, то пусть это произойдет. Однако ты сама не можешь на это повлиять… Даже и не пытайся. Кроме того, – продолжала Ама, наклоняясь и ласково целуя Изабеллу в щеку, – какая мне или тебе нужда в душах-близнецах, если у меня есть ты, а у тебя – я?

Она подмигнула, глядя на отражение их обеих в зеркале. Изабелла ахнула, а ее сердце екнуло от такого предположения.

– Может быть, наши души – близнецы! – воскликнула она. – Твоя и моя!

Ама улыбнулась.

– Может быть, моя милая, – сказала она. – Может быть.

Вернувшись мысленно в настоящее, то есть обратно в раннее утро в Вечном Городе, Изабелла почувствовала, что воспоминание о том разговоре лежит в ее груди огромным камнем. Это было воспоминание о событии, произошедшем очень давно, однако оно казалось ей очень свежим. Оно напоминало ей луч света, который потерял из-за большого расстояния свою фокусировку, но оставался очень ярким.

И если раньше ей нравилась мысль о том, что и у нее, возможно, есть душа-близнец, ее вечный партнер, которого она могла встретить в этой жизни или в какой-нибудь другой, которая ее еще ждет, то сегодня она вызывала у нее грусть.

Изабелла чувствовала, что, возможно, любит мужчину, которого она сейчас покидает, но его душа не была близнецом ее души. В этом она была уверена. Когда они впервые встретились, он сразу привлек к себе ее внимание, но, по правде говоря, они были абсолютно разными людьми (это, по крайней мере, она знала точно), и, следовательно (в этом она нисколько не сомневалась), их души никак не были связаны друг с другом. Она вдруг заметила, что, обдумывая сложившуюся ситуацию, кивает сама себе.

Впрочем, отнюдь не досужие домыслы о душах – связанных друг с другом или не связанных – убедили ее порвать с этим мужчиной раз и навсегда. Она ведь вполне могла оставить его в своей жизни независимо от того, близнец он ей по душе или не близнец. Нет, не безграничные возможности, якобы предоставляемые невидимым миром, убедили ее отвернуться от него. Это произошло в силу однозначного понимания, что если она его не бросит – и если об их отношениях станет известно, – то ее отец погасит жизнь этого человека, как пламя свечи. Она на какое-то время подавит в себе эту тоску, но может дать ей волю тогда, когда все уже будет позади.

– Хватит всего этого, – сказала она вслух.

Затем, вдруг почувствовав угрызения совести, Изабелла покачала головой.

Ее отец снова и снова говорил ей, что она создает проблемы и что за ней необходимо присматривать. И он был прав! Тайные встречи с одним любовником можно было счесть просто опрометчивостью, которую способна проявить девушка, даже если ее всегда держали на коротком поводке. Но вот с двумя любовниками…

Она закрыла рот ладонью, чтобы подавить… Подавить что? Смех? Или стон? Она сама этого толком не поняла, а потому ускорила шаг, чтобы отвлечься от подобных мыслей.

Теперь ей, конечно же, нужно было думать еще об одной душе – о ребенке, развивающемся внутри нее. Новая жизнь. Она позволила себе вообразить, что у ее еще не родившегося ребенка может где-то иметься близнец по душе – спутник, уже появившийся на белый свет и пока еще ни о чем не подозревающий. Она перепугалась, даже пришла в ужас, когда почувствовала, что беременна, но чудо рождения нового человека оттеснило все остальное на задний план.

Ее отец будет потрясен и разгневается – в этом она была абсолютно уверена. Когда отец узнает о ее беременности, он станет орать на нее и говорить непристойности. Он, возможно, обзовет ее шлюхой и скажет, что она опозорила его и навлекла дурную славу на всю его семью. Ему захочется ударить ее – так, как он иногда бил ее мать. Однако Изабелла знала, что, несмотря на желание ударить дочь и явно достаточный повод для этого, он не поднимет на нее руку.

Филипп Критовул был склонен к насилию, но отнюдь не по отношению к ней, Изабелле. Она была его самой ценной собственностью («собственность» в данном случае – очень даже подходящее слово), и он не допустит, чтобы ей был причинен какой-либо вред, даже если из-за ее недавних поступков и их последствий будет опорочена его репутация.

Затем она стала думать о своем приболевшем любовнике, который лежал сейчас в своей кровати. Бадр Хасан был хорошим человеком, и когда-нибудь он станет хорошим отцом. Однако у их отношений не было абсолютно никакой перспективы. Если он попытается занять место рядом с ней, это станет для него смертным приговором и ничем больше.

Ее мысли переключились на друга Бадра, Патрика Гранта, и на то, что он сказал ей, когда она призналась ему в том, что беременна, и в том, что собирается расстаться с Бадром…

– Бадр любит тебя, и тебе следует рассказать ему об этом, – сказал Патрик. – Он будет хорошим отцом для ребенка и хорошим мужем для тебя.

– Я знаю, что он любит меня, и именно поэтому он не должен ни о чем узнать. Мне необходимо с ним расстаться. Других вариантов нет. И поскольку я должна с ним расстаться и мы не должны больше видеться, нет смысла ему о чем-то рассказывать. Ему и так будет больно, а потому я хочу уберечь его от еще более сильных страданий.

– Это не может быть правильным решением, – возразил Патрик. – Должно иметься еще что-то такое, что я могу сделать.

Она улыбнулась ему и прикоснулась ладонью к его лицу.

– Кроме всего прочего – и это самое важное, – ты его самый лучший друг, – сказала она. – Ты теперь будешь нужен ему как никогда прежде.

Он отвернулся от нее и потихоньку пошел прочь, низко опустив голову, – так, как это делает наказанный ребенок. Она оставила свою руку протянутой к нему, но он не обернулся. В глубине души она была этому даже немножко рада.

Он вообще-то был прав: Бадр наверняка был бы хорошим отцом для ее ребенка и хорошим мужем для нее самой. Но не здесь и не сейчас.

Двое мужчин, спрятавшиеся в темной улочке, подождали, пока Изабелла пропадет из их поля зрения, а затем, выйдя из тени, пересекли улочку…

Полчаса спустя в горящую спальню ворвался Патрик. Он увидел, что пламя разгорелось уже так сильно, что его попросту невозможно было потушить. Опустившись на четвереньки, чтобы уклониться от самого сильного жара, он стал продвигаться вперед и нашел своего друга не взглядом, а на ощупь. Гигант пребывал в бессознательном состоянии и наполовину свалился с кровати. Его одежду уже лизали кое-где языки пламени.

– Проснись! – заорал Патрик и начал тащить к выходу неподвижное тело великана. – Ну же, Бадр! Проснись!