Все еще видя перед своим мысленным взором изготовленную Орбаном бомбарду, Мехмед вернулся во дворец и направился в свои личные покои. Окна в его любимой комнате выходили на три стороны, и все они были открыты, чтобы в помещение попадал свежий воздух.

Мехмед подошел к окну, выходящему на восток, и посмотрел вниз, на внутренний двор. Там на высоком шесте висело и развевалось на ветру искусно изготовленное знамя, в центре которого виднелось изображение заплетенного в косы конского хвоста. Ему вспомнилось, как несколько недель назад он приказал установить здесь это знамя. Когда оно было водружено, все находившиеся поблизости люди возликовали. Их громкий крик, подхваченный внезапно налетевшим ветерком, услышали в разных концах города, и вскоре восторженные голоса жителей слились в единый гул, который прокатился по всем улицам.

Мехмед отошел от окна и с удовольствием опустился на лежащие в центре комнаты подушки. Вновь подул ветерок – на этот раз через окно, выходящее на запад. Он ворвался в комнату и погладил кожу султана. Мехмед представил, как ветерок разносит его распоряжения во все концы государства, словно запах крови.

Уже через несколько минут после водружения этого знамени во все стороны помчались гонцы и глашатаи, разнося весть о том, что султан наконец-то обратил свой взор на самое ценное из всего, что только можно захватить, – Великий Город.

Собираемые по его повелению отряды уже, наверное, приближаются к нему. Из Эдирне он поведет их – и профессиональных воинов, и воодушевленных добровольцев – на Константинополь.

Уже скоро, не позднее чем через час, он снова займется реализацией своего великого замысла и на этот раз не станет отдыхать до тех пор, пока не добьется успеха. Великая бомбарда, самый большой «покоритель городов», была уже готова. Она стала последней частичкой в сложной мозаике, которую он собирал вот уже несколько недель. Когда он снова присоединится к своему войску, он окажется в центре созданного им же самим водоворота. Он станет придавать ему нужную форму и направлять его, будет кормить его, как какое-нибудь живое существо, и выжимать из него как можно больше сил. Он не угомонится, пока не достигнет своей цели или пока не лишится собственной жизни. А пока что – всего лишь несколько минуток – он побудет наедине со своими мыслями. Сам пророк Мухаммед предсказал, что город, созданный Константином, рано или поздно станет домом для людей истинной веры. Мехмед ощутил легкую дрожь и тут же задумался о том, почему он задрожал, – то ли от прохладного ветерка, который подул на него, то ли от осознания воли и милости Бога.

Он знал, что ему не придется использовать принуждение, чтобы собрать возле себя огромное количество людей из всех уголков Анатолии, организовать из них войско и отправить его сражаться за султана. Скорее они явятся сюда так, как приходят гости на свадьбу. Чувство недовольства испытают лишь те, кого оставят дома, сочтя их слишком немощными, слишком старыми или слишком молодыми. Но даже они придут на сборные пункты. Туда придут те мальчишки, которым удастся вырваться из рук своих матерей, и те старики, которые смогут заставить свои старые кости преодолеть многомильное расстояние до сборного пункта, и те калеки, которым будет под силу шагать по каменистым дорогам.

Они прибудут не только потому, что так приказал он, но и из-за возможности отличиться, поскольку город Константинополь, до которого от султанского дворца в Эдирне лишь три дня конной езды в сторону востока, казался правоверным висящим прямо у них перед носом ярко-красным яблоком, самым сладким из всех фруктов. Те, кому посчастливится добраться до него, либо отведают этот плод, либо, сраженные безжалостными клинками неверных, попадут в рай, обещанный только для мучеников.

От этих мыслей Мехмед так разволновался, что его дыхание стало неглубоким и быстрым.

«Их будет так много, как звезд на небе, – пробормотал он. – Мои войска устремятся к стенам Константинополя, словно стальная река».

Он откинулся на подушки, наслаждаясь их мягкостью и прохладой. Как только он выступит в поход, ему придется отказаться от комфортной жизни. Он проведет много недель или, может быть, месяцев – столько времени, сколько понадобится, – в расположении своих войск. Впрочем, несмотря на молодость, ему уже приходилось подолгу находиться среди осаждающего тот или иной город войска и он знал, что его будут окружать вымазанные в грязи и пыли люди, зачастую терзаемые заразными болезнями. Они будут, можно сказать, вариться в собственном соку и терпеть различные тяготы и лишения, пока в конце концов не разрушат стену Феодосия. Только после того, как его стальная река выйдет из берегов и затопит улицы Великого Города, он будет снова наслаждаться комфортом.

Мехмед различил какие-то новые, постепенно усиливающиеся звуки. Поначалу он не обратил на них внимания, решив, что это не более чем обычный шум, доносящийся из других помещений дворца и из находящегося за его стенами города. Однако этот шум неумолимо нарастал, как будто пытаясь протолкнуться на передний план его сознания. Он был немного похож на шум морских волн, ритмично накатывающихся на берег. А еще – на зычный, ухающий рев, который то усиливался, то ослабевал, как бы живя своей собственной жизнью. Султан медленно привстал, уже начиная догадываться. Вдруг все поняв, он вскочил на ноги и снова подошел к открытым окнам. Выглянув наружу, за пределы стен дворца, он увидел людей – сотни, тысячи людей, – а также бесчисленных животных рядом с ними. Его отряды, его люди наконец-то начали прибывать к стенам города. Они приближались к Эдирне походными колоннами. Их знамена развевались на ветру, а трубы издавали пронзительные звуки.

«Началось», – сказал султан, сведя ладони в молитвенном жесте и подняв глаза к небу.