– Расскажи мне об этом толстом турке и о том, как он утопил того несчастного младенца.

– Это был не младенец. Ему было два года от роду. Этот маленький черноволосый мальчик уже умел ходить и говорить.

– Почти два года от роду – так ты мне всегда говорил. Для меня это все еще младенец.

Она устроилась рядом с ним на постели и, затаив дыхание, словно ребенок в ожидании сказки, приготовилась слушать.

И он начал рассказывать… Начал так, как начинал всегда:

– Что-то из этого наверняка является правдой, а что-то вполне может быть и вымыслом, но это все, что мне известно…

Его пальцы стали проворно двигаться в темноте – и какой-то черный силуэт замельтешил по голубому небу, нарисованному на потолке над их головами. Тень, изображающая данный персонаж, могла показаться комической: необычайно толстая, с тыквообразной головой и с огромным тюрбаном на ней.

Слушательница зашипела при виде злодея и придвинулась поближе к рассказчику.

Имея в своем распоряжении лишь бумажные фигурки, собственные ловкие руки и прямоугольные металлические и стеклянные зеркала, он стал талантливым иллюзионистом. Его персонажи-тени появлялись и исчезали, танцевали и сражались, летали и бегали. В темноте комнаты его искалеченное тело не было преградой для этого искусства, и в течение всего времени, пока фигурки двигались и жили, подчиняясь исключительно его воле, он был своего рода маленьким богом, полновластным повелителем создаваемых им теней. Эта комната стала для них их собственным миром – миром, разделенным на свет и тьму, на реальные формы и тени.

– Али-бей, мужчина средних лет, был лидером для людей, которые находились рядом с ним. На своей родине он был бы тем, кто распоряжается и подчиняет окружающих своей воле. Однако теперь он редко испытывал чувство собственного превосходства. Он утрачивал его так же неумолимо, как его лысеющий череп постепенно терял волосы в тех количествах, которые не могли не вызывать тревоги. Чувство собственного достоинства покидало этого человека подобно тому, как сползает мертвая кожа со змеи.

Фигурка Али-бея тут же была заменена на тень змеи, сбрасывающей кожу и становящейся еще длиннее и толще.

Слушательница зарылась чуть поглубже в постельное белье, убаюканная знакомыми словами и едва не загипнотизированная взаимодействием его голоса, света и тьмы. Звуки города вокруг них казались доносящимися откуда-то издалека и не имеющими никакого значения по сравнению с тем, что происходило здесь, в пахнущем жасмином полумраке его спальни.

– Прожив уже явно больше половины своей жизни, Али-бей чувствовал, что она не удалась. Являясь сыном вождей, он когда-то уверовал в то, что ему суждено прославиться.

Тень толстяка Али-бея взлетела ввысь, вдруг приняв уродливые формы и повиснув над толпой из малюсеньких фигурок.

– В его любимом сне он парил над своими соотечественниками, и им приходилось задирать голову, чтобы его увидеть.

Слушательница приложила руки в виде чашки ко рту и презрительно шикнула.

– Здесь же, среди великолепия дворца в Эдирне, стремительно шагая мимо элегантных внутренних дворов и квадратных площадок, он был всего лишь одним из слуг султана.

Толстый силуэт Али-бея неожиданно трансформировался в силуэт молодого человека, стройного и сильного, а тени менее значительных людей упали к его ногам.

– В своей молодости он прославился как борец, и его сила и проворство еще не совсем покинули его. Даже будучи теперь толстым, как свинья, он двигался с грациозностью женщины. Однако если раньше плечи были самой широкой частью его тела, то теперь окружность его талии превысила по своей длине окружность груди.

Слушательница должным образом освистала покидающего сцену молодого борца, растолстевшее подобие которого осталось на сцене и проводило его взглядом.

– Наконец он подошел к двойным дверям гарема.

Пара дверей-теней раскрылась, и в них появилась фигура, в которой чувствовалось напыщенное самолюбие.

– Неожиданно путь толстяку преградил евнух по имени Кадир. «Что тебе нужно здесь, Али-бей?» – спросил евнух.

Голос у евнуха получился очень высоким, почти визгливым. Его тень была такой же толстой, как и тень Али-бея, но при этом мускулистой и с бритой головой – гладкой, как яйцо. Его фигура на мгновение увеличилась в размерах, тогда как фигура Али-бея переместилась куда-то в сторону.

– Али-бей еще даже не успел пройти через дверь, а тон голоса евнуха уже был раздраженным. Какая здесь, в помещениях, предназначенных для женщин, будет атмосфера, когда он закончит то, ради чего он сюда пришел? Кадир, в обязанности которого входило следить за всем, что происходит в гареме, произнес имя Али-бея как какое-то оскорбление. Евнух был настоящим верзилой – на полголовы выше Али-бея. Он медленно сложил руки на своей груди.

«Тук-тук-тук» – стук ногтя о деревянную раму кровати изобразил шаги Кадира по выложенному плиткой полу.

Тени слились воедино – слились как-то забавно, – а затем разошлись: Али-бей оттолкнул Кадира и пошел дальше.

– Вместо того чтобы что-то ответить, Али-бей прибег к еще не полностью утраченным им навыкам борца, которым он когда-то был, и, схватив своего противника, отбросил его в сторону. Кадир хотя и был евнухом, но пользовался уважением на протяжении половины своей жизни, и здесь, на подконтрольной ему территории, подобная наглость была просто невообразимой. Толстяк тем не менее уже прошел мимо него и стал заглядывать в дверные проемы и коридоры, ведущие во всех направлениях. Он вдруг повернулся к евнуху. «Где Маленький Ахмет?» – спросил он, тяжело дыша после недавней схватки. «Тебе здесь нечего делать, Али-бей», – ответил евнух. Его гнев нарастал, и он был готов снова броситься на толстяка. «Мне позвать стражников, чтобы они выволокли тебя отсюда на твоем толстом животе?» – не унимался евнух. «Я здесь по поручению султана, – заявил Али-бей. – Мать мальчика находится в тронном зале, ее привели туда по приказу Его Величества, и он отправил меня забрать этого ребенка. Где Маленький Ахмет?» – спросил он в последний раз. Кадир улыбнулся. Заявление о том, что Мехмед якобы отправил этого мужчину – да и любого другого мужчину – забрать ребенка из гарема, было попросту смехотворным. Однако что-то в настырности Али-бея заставило евнуха насторожиться.

Тени слились воедино во второй раз, и вспышка света, созданная с помощью резкого движения запястья иллюзиониста, изобразила то, как сверкнула сталь.

– Когда Кадир встал в позу, которая, как он полагал, изображала неторопливое раздумье, Али-бей быстро шагнул вперед и ударил евнуха чуть ниже грудной клетки. Евнух, отброшенный ударом, едва удержался на ногах. Он поднял руку, чтобы потереть ушибленное место, и почувствовал там какую-то влагу. Посмотрев вниз, он удивился – всего лишь удивился тому, что его рука оказалась вымазанной в крови. Он вскинул голову и посмотрел на Али-бея. И только в этот момент он увидел поблескивающий клинок, который, мелькнув, словно проворная рыбка, исчез в мокрых от пота складках одежды толстяка. Кадиру, конечно, захотелось очень многое сказать Али-бею. Но его рот только открылся и закрылся, причем дважды. «Как у рыбы», – подумал он.

Теперь тень евнуха стояла одна на фоне нарисованного неба, а солнце, луна и звезды перемещались над его головой.

– Он вдруг, причем впервые за долгие годы, вспомнил, как стоял закопанный по самый подбородок под палящим солнцем после того, как священники схватили его и отрезали его член, похожий на маленького морского конька, и его яички, похожие на высушенные плоды. Мучительная агония, которую он испытал, когда в рану была вставлена бамбуковая палочка, уже давно осталась позади, но тепло, исходящее от раскаленного песка, в который его закопали по самую шею, накатывался на него подобно жару из печи пекаря. Кадир, главный евнух и доверенное лицо султанов и их жен, мысленно вернувшийся в то время, когда ему было восемь лет от роду, умер еще до того, как упал на пол, сильно ударившись лицом.

Движущаяся тень, изображающая падение евнуха, была одновременно и трагичной, и грациозной. Аудитория рассказчика – аудитория, состоящая всего из одного человека, – ахнула. Девушка закрыла лицо руками – она всегда так делала в этот момент повествования.

Фигурки-тени не использовались при рассказе об убийстве маленького мальчика – звучали только тихие слова, и показывалось небо с облаками, птицами и безжалостным солнцем в его центре. Приглушенный шум, доносящийся из-за окна – крики торговцев на рынке, стук подкованных копыт на выложенных булыжником улочках, голоса прохожих, – мог восприниматься как горестные стенания и вопли плакальщиков.

– В конце наступил момент, когда – пусть даже ненадолго – тишина и спокойствие сменили неистовство борьбы. Все ощущения исчезли, и Маленький Ахмет как бы завис в тишине и теперь парил в ней. Толстяк ушел, и к Маленькому Ахмету уже никто не прикасался и не заталкивал его под воду. Он плавал на поверхности с разведенными ногами и руками. Он лежал в воде лицом вниз, и его волосы были похожи на отростки какого-то водного растения. Когда он дергался и отбивался, его веки очень плотно сомкнулись, что было еще одним проявлением сопротивления, но боль и страх уже ушли. И хотя его легкие наполнились водой, он не задыхался. Это время уже прошло. Он сейчас существовал в воде подобно тому, как до своего появления на свет существовал в жидкости внутри утробы. Благодаря теплившейся в нем жизни, его память все еще работала. Его угасающие глаза открылись навстречу мерцающему свету, и, всматриваясь в этот свет, он услышал ее голос – чистый, как звучание колокола. Он не мог видеть ее лица – он видел только мерцающий свет, – но ее голос доносился до него со всех сторон. Как только он услышал, что она зовет его по имени, он начал опускаться глубже, медленно погружаясь в теплую неподвижную воду и устремляясь к источнику света и звука. Он не испытывал страха.

В течение некоторого времени рассказчик и слушательница лежали молча, позволяя произнесенным словам занять место в их мозгу, – так, как занимает места прилетевшая на дерево стайка птиц.

– А что с Али-беем? – после паузы спросила слушательница.

– Султан казнил его. Приказал повесить, как тебе прекрасно известно.

– Хотя именно он, Мехмед, приказал убить этого своего маленького единокровного брата, – сказала она.

– Да, именно он, – подтвердил рассказчик, зная, что она любит слушать одно и то же снова и снова. – И разве тебе не кажется, что казнь Али-бея позволила его мечте сбыться: ему ведь удалось посмотреть сверху вниз на своих соотечественников, причем даже на тех, кто был главнее его. Его мечта сбылась, когда он смотрел на их задранные вверх головы, хотя при этом чувствовал, как веревка стягивается вокруг его шеи. Правда, это было последним, что он видел в своей жизни.

– А того малыша и в самом деле называли Маленький Ахмет? – поинтересовалась она. – От этого все кажется еще более грустным.

– Он был последним сыном, зачатым его отцом. К тому же этот старик был тогда ближе к смерти, чем к жизни. Кроме того, Ахмет родился раньше срока, не издал после родов ни звука и вообще был очень вялым существом. Никто даже не ожидал, что он выживет и не умрет вскоре после рождения.

– Мать, однако, любила его, – произнесла она с тоской в голосе.

– Как бы там ни было, он выжил. И его любили.

– Так вот каков наш враг, – сказала она. – Человек, который способен убить своего собственного единокровного брата, младенца, и все ради того, чтобы обезопасить свое пребывание на троне.

Снова повисло молчание, а затем он сказал:

– Они все так делают. Именно это превращает их в мужчин.

– Ты ошибаешься, – прошептала она. – Именно это превращает их в султанов… и императоров.

Они лежали вдвоем в темноте – юноша и девушка в темной спальне.

Высокий потолок этой комнаты был залит светом, и казалось, что здесь сосуществуют два мира: мир, в котором всегда день, и мир, в котором всегда ночь, и два времени: прошлое и настоящее.

Мы теперь удаляемся от них – удаляемся в сторону и вверх, – и их комната предстает перед нами как часть построенного из белого камня дворца. Трудно сказать, то ли этот камень белый сам по себе, то ли его делает таким бездушный свет по-зимнему бледного солнца. Мы поднимаемся еще выше, и их город, который когда-то был величайшим городом в мире, предстает перед нами как паутина улиц, улочек и переулков, где теснятся большие и маленькие здания и судьбы.

По мере того как мы поднимаемся еще выше по все более растягивающейся спирали, становится видно место расположения города на местности. Он находится в конце треугольного полуострова, похожего по своей форме на морду и рог носорога. Этот широкий короткий рог выдается далеко в море, и поэтому с обеих сторон его омывает вода. Перешеек полуострова – ну, то есть горло носорога – пересекается от края до края большой белой стеной, похожей то ли на ошейник, то ли на мертвенно-бледный шрам. К этой стене текут неодолимым потоком полчища людей и животных – собранные воедино силы султана Мехмеда II.

Уже апрель, но весна в этом году не торопится, а потому все вокруг такое же, как зимой. Миллион пар топающих копыт и шагающих ног разводят слякоть, которая здесь повсюду, ибо люди устремляются во всех направлениях. Продвижение людей и животных вперед медленное и мучительное. Оно сопровождается криками и стонами путников, жалобным ревом вьючных и тягловых животных.

Сколько бы им ни потребовалось времени и усилий, их наступление на город и его стены не остановится.