Когда Ленья пришла в сознание, было уже темно. Она лежала на боку. Ее руки были связаны у нее за спиной – запястья стянули чем-то вроде кожаных ремней. Чуть выше лодыжек были связаны и ее ноги. Она не имела ни малейшего понятия, где сейчас находится, и, пытаясь привести свои мысли в порядок, стала смотреть на костер, горящий в нескольких ярдах от нее.

Ее лицо согревало тепло, исходящее от пламени, а вот спине было холодно, и она закоченела. Но хуже всех неудобств была мучительная боль в голове. Она вспомнила об ударе, который повалил ее на землю, и тут же в памяти восстановилась картина происшедшего недавно события. Она спокойно воспроизвела ее перед своим внутренним взором, анализируя свои действия и допущенные ошибки. Сосредоточив взгляд на пляшущем пламени, Ленья погрузилась в размышления, ни на что больше не отвлекаясь.

– Ну, как у тебя дела с твоей раной?

Эти слова произнес мужчина, говорящий на языке, который она когда-то знала, но уже даже забыла, что говорила на нем.

– Плоховато, – последовал ответ. – Эта сучка хорошо меня пырнула.

– Все еще течет кровь?

– Нет… Кровотечение, слава Богу, прекратилось. Но рану нужно бы перевязать покрепче.

– Сможешь ехать верхом?

– Ехать верхом я точно смогу, даже если это меня доконает. Он сказал, что нужно двигаться по маршруту паломников на восток. Не знаю, что ты там себе думаешь, но я скорее бы умер в пути, чем не встретился с ним.

Пока она слушала этот разговор, ее глаза привыкли к темноте. Тот мужчина, которого она уже видела (второго – еще нет), находился по другую сторону костра и ухаживал за тремя лошадьми, привязанными к одной сосне.

Она удивилась, услышав язык, на котором разговаривали эти двое, потому что английский язык, вообще-то, не часто можно было услышать в Галисии и даже здесь, поблизости от Сантьяго-де-Компостела, где сплошь и рядом встречались паломники едва ли не со всего мира. Но еще больше ее поразил их акцент. Те, кто ее схватил и связал, были шотландцами. Медленно, так чтобы они не заметили, что она уже пришла в себя, Ленья прогнула ноющую спину и потянулась руками к пяткам. Одновременно она сильно напрягла ноги и, рискуя довести себя до судороги в икрах, попыталась коснуться ладонями ступней и тем самым придать своему телу форму буквы «О».

– Нам нужно было бы похоронить Тома.

– А как бы мы это сделали? Земля здесь твердая, как железо. Ты что, стал бы рыть могилу своим мечом?

– Нет, не стал бы. Но в любом случае речь ведь идет о нашем Томе, сыне моей сестры. Мне следовало бы позаботиться о нем. По меньшей мере как-то обрядить его и прикрыть чем-нибудь.

– Нам нужно было заставить сделать это ее. А теперь забудь об этом. Нам не оставалось ничего другого, кроме как бросить его. Ты что, хотел подождать, пока местные жители, может мужчины, не начнут искать нас?.. А они наверняка начали поиски после того, как нашли тех женщин и девушек, причем монашек…

Не последовало никакого ответа – раздались только звуки, похожие на шарканье ступней.

– На твоем месте я бы поменьше переживал о бедняге Томе и побольше о своей собственной бессмертной душе!

Он засмеялся, и этот его циничный смех перерос в приступ кашля. Покашляв в течение нескольких секунд, он громко сплюнул.

– Ты когда-нибудь видел нечто подобное – я имею в виду то, как она орудовала топором, а?

Услышав, что разговор зашел о ней, Ленья невольно напряглась.

Второй мужчина фыркнул, попытавшись тем самым выразить презрение, но это не показалось убедительным ни его собеседнику, ни ему самому.

– Да ладно тебе! – пробурчал он. – Когда она вытащила свои ножи… Боже милостивый, если бы ты не врезал ей хорошенько по голове, то… то я не знаю, чем бы все закончилось…

– Она бы заколола тебя, как родившегося весной ягненка, – вот что бы она сделала.

– Да, отрицать не стану. Наверняка так и было бы…

На несколько секунд воцарилось молчание, и Ленья закрыла глаза, изнемогая от мучительной боли в голове.

– А кто она вообще?

– Перестань меня об этом спрашивать! Мне никто никогда не говорил этого. Все, что я знаю, и все, что должен знать ты, так это то, что она принадлежит сэру Роберту Джардину. Могу тебя заверить, он имеет на нее право.

Ее глаза снова раскрылись – и раскрылись широко. Ей вдруг стало очень холодно, как будто костер неожиданно погас и подул сильный северный ветер.

Джардин. Сэр Роберт Джардин. Она вспомнила о том, как когда-то уже лежала связанная по рукам и ногам, будучи его пленницей. Его лицо предстало перед ее мысленным взором так отчетливо, словно он сейчас находился здесь и лежал на ней, прижимаясь своим лицом к ее лицу, так что его зловонное дыхание проникало ей в нос и, казалось, прилипало к ее коже и волосам, обволакивая ее всю. Прожитые годы будто улетучились, как унесенные ветром листья, опавшие с деревьев.

Когда-то давным-давно сэр Роберт сделал из нее своего рода шахматную фигурку, которую собирался двигать по доске, чтобы в конце концов обменять ее на что-то такое, о чем он мечтал. Роберт Джардин… Но если он добрался сейчас до нее, то что же стало с Патриком Грантом? Она ведь тогда улизнула – они тогда улизнули, – а потом она, можно сказать, повернулась спиной ко всему этому. Она зарделась при мысли о том, что прожила полжизни, отказывая себе почти во всем только ради того, чтобы быть в безопасности. Теперь же эта жертва, на которую она пошла, показалась ей бессмысленной и непристойной. Она пожертвовала всем в надежде на то, что спрячется от мира, – и вот этот мир снова рядом с ней. Выходит, что все ее жертвы не дали никакого результата. Эти люди как будто сделали большой надрез в тонком занавесе, отделявшем прошлое от настоящего, и она опять стала пленницей Джардина. Неужели ничего не изменилось и все снова стало таким, каким оно было раньше?

Она осторожно выдохнула, когда кончики ее пальцев коснулись обутых в сапоги ног. Сделав еще одно усилие, Ленья развела основания ладоней так, чтобы край стальной пластины, прикрепленной к подошве сапога на носке, уперся в кожаные путы, которыми были связаны ее руки. От напряжения, которое она испытывала в столь неудобном положении, ее мышцы и суставы едва не раскалились, и Ленья с силой стиснула зубы на несколько секунд, чтобы сконцентрироваться. Затем она еле заметными движениями стала тереть кожу о сталь.

– Simon ergo Petrus habens gladium eduxit eum: et percussit pontificis servum, et abscidit auriculam ejus dexteram. Erat autem nomen servo Malchus.

Ее голос прозвучал довольно зычно в ночной тишине – громче, чем она хотела, – но Ленья отчетливо услышала, как оба мужчины, находящиеся по другую сторону костра, повернулись в ее сторону.

Один из них так и остался стоять возле лошадей, а второй – тот, который свалил ее с ног ударом дубинки, – начал медленно обходить костер. Она услышала едва различимый шепот его клинка, когда он вытаскивал меч из кожаных ножен. Направляясь к ней, он сильно прихрамывал и использовал этот меч как трость. Он остановился, когда подошел к ней почти вплотную.

– Что ты сказала? – спросил мужчина. Он стоял так близко, что носки его сапог почти касались ее живота.

Глядя не на него, а на пламя костра, она повторила на латинском языке цитату из Евангелия от Иоанна:

– Simon ergo Petrus habens gladium eduxit eum: et percussit pontificis servum, et abscidit auriculam ejus dexteram. Erat autem nomen servo Malchus.

Он пнул ее в грудь носком сапога.

– И что это значит?

Она вздохнула, а затем произнесла эту цитату по-английски:

– Симон же Петр, имея меч, извлек его, и ударил первосвященнического раба, и отсек ему правое ухо. Имя рабу было Малх.

Он уставился на нее, не зная, что и сказать.

– Как его звали? – спросила она. – Как звали того болвана, которому я раскроила череп?

Вдруг все поняв – осознав, что она издевается над ним и его мертвым товарищем, – он бросил свирепый взгляд на пленницу, лежащую у его ног.

– Черт бы тебя побрал! – в ярости рявкнул он, перенося вес своего тела на меч, чтобы левой ногой врезать этой женщине посильнее. Так наподдать, чтобы она аж подскочила в воздух.

Однако когда его левая нога, которую делали неуклюжей боль и слабость ноги правой, начала движение вперед, женщина вдруг резко выставила перед собой обе руки, только что находившиеся у нее за спиной. На ее запястьях болтались остатки разрезанных пут. Из-за холода и долгого пребывания в неудобной позе она была не такой быстрой, как ей сейчас хотелось бы быть, но тем не менее она сумела парировать удар даже в лежачем положении.

Пытавшийся ударить ее мужчина ахнул от удивления и, зашатавшись, едва не упал. Пленница вскочила на ноги. Ее лодыжки по-прежнему были крепко связаны, но она смогла удержать равновесие. Мужчина тоже выпрямился – настолько, насколько позволила ему его рана. Он все еще держал в руке меч, но, когда повернулся к ней лицом, она ударила его по горлу левой рукой, совершив при этом очень быстрое движение, как жалящая змея. Его кадык просел под туго натянутой кожей между ее большим и указательным пальцами, и мужчина тяжело рухнул наземь. Его дыхательное горло было заблокировано сломанным кадыком.

Те несколько мгновений, в которые все это произошло, дали второму мужчине возможность сориентироваться в ситуации и принять решение. Вначале он буквально остолбенел, ошеломленный неожиданным развитием событий, а затем с диким ревом, в котором одновременно чувствовались и ярость, и страх, бросился к ней прямо через пламя костра. Кончики его длинных волос вспыхнули вместе с нитками, свисающими с его потертой куртки.

До того, как он успел подскочить к пленнице, она проворно присела, подобрала упавший на землю меч и разрезала им путы на своих лодыжках. Затем, крепко сжав рукоять меча обеими руками, она резко выставила его прямо перед собой, так что пытавшийся напасть на нее мужчина буквально нанизался на клинок своим телом. В силу его немалого веса и большой скорости, с которой он двигался, меч пронзил его насквозь на всю длину клинка и уперся в его туловище своим эфесом. Посеревшее от боли лицо с широко раскрытыми и тут же начавшими тускнеть глазами на секунду-другую уткнулось в ее лицо, и она ощутила прикосновение колючей щетины. Затем она опустила его вместе с мечом, и его обмякшее тело, соскользнув с клинка, безжизненно шлепнулось на землю, как мертворожденный теленок.

– Ого! – раздался позади нее мужской голос. – А ты прыткая, в этом тебе не откажешь…

Она повернулась вокруг своей оси – элегантно, как танцовщица, – и выставила меч острием в сторону того, кто произнес эти слова. Этот мужчина, зеленоглазый и довольно симпатичный, был на вид примерно одного возраста с ней. Его голова была так же тщательно выбрита, как и подбородок, и на ее гладкой поверхности плясали отблески света, исходящего от пламени костра.

«Огонь доберется до нас где угодно», – подумала Ленья.

Однако из всего того, что она заметила в этом мужчине в самый первый миг, больше всего ее внимание привлек хищный стальной наконечник его стрелы. Мужчина находился на расстоянии всего лишь четырех шагов от нее и целился прямо ей в лицо, с силой натянув тетиву лука, изготовленного из добротного красного тиса.

– Пожалуйста, брось меч, подружка, – процедил он сквозь зубы. – У меня осталось мало стрел. Стрелы с широким наконечником – такие, как вот эта, – вообще-то предназначены для того, чтобы валить тяжелых лошадей. Их чертовски трудно вытаскивать из лиц покойников. Впрочем, учитывая отсутствие дальности, она скорее всего пройдет насквозь и упадет где-то среди вон тех деревьев. В любом из этих случаев меня ждут хлопоты, и мне хотелось бы избавить себя от них.

Она сделала то, что он от нее потребовал: наклонилась и положила тяжелый меч на землю. Еще трое мужчин – все они были моложе первого – вынырнули из темноты слева и справа от нее.

Один из них осторожно приблизился и, наклонившись, быстро поднял меч с земли, а затем отошел на почтительное расстояние. Никому из этих шотландцев никогда раньше не приходилось испытывать страх перед женщиной, по крайней мере с той поры, когда они стали достаточно взрослыми, чтобы игнорировать гнев матерей, а потому все они сейчас чувствовали себя очень неловко.

А внушающая им страх женщина смотрела лучнику прямо в глаза. Он перестал натягивать тетиву и опустил свой лук, держа его перед собой, однако она заметила, что он все еще готов применить свое оружие: задний кончик по-прежнему находился на тетиве.

– Я тут ни для кого не подружка, – сказала она.