Глава сорок седьмая
Судья Петерсон знакомился с ходатайством, а Кэтрин с Ширли молча стояли перед судейским столом.
– Зачем вам еще шестьдесят дней? – поинтересовался он, глядя на адвоката поверх очков.
– Потому что наше расследование установило факт существования близнецов и доказательство того, что они выжили во время войны, – ответила Кэтрин. – В настоящее время наш детектив в Польше пытается выйти с ними на связь.
– А какое мне дело до этого?
– Мы собрались в этом зале, поскольку истец обвиняет Лену Вудвард в том, что она страдает маниакальной одержимостью, пытаясь разыскать двух несуществующих девочек. Но теперь мы точно знаем, что девочки существовали и в 1943 году были живы.
– Разве мне как судье, рассматривающему дело об опеке, это каким-то образом дает ответы на вопросы, указанные в иске? Мистер Вудвард утверждает, что имеет место психическое расстройство в результате старческой деменции. Он уверяет, что ответчица полностью поглощена навязчивым желанием разыскать двоих детей, реально существующих или выдуманных, и такая зацикленность свидетельствует о психическом расстройстве в силу возраста ответчицы, ведь так?
– Да, ваша честь, но подобные утверждения лишены оснований, потому что…
– Лишены оснований, миссис Локхарт? Мы сейчас обсуждаем то, что происходит в зале суда? Я имею в виду, что одна сторона представляет факты, потом другая сторона представляет свои, а потом некий судья, в данном случае я, решает, какие из представленных фактов перевесят. Я верно описал процедуру суда, миссис Локхарт?
– Но мистер Вудвард фактически полностью основывает свой иск на утверждении, что близнецы вымышленные и их никогда не существовало, чего он не сможет доказать…
– В таком случае он проиграет дело, не так ли?
– Но, Ваша честь, мне всего лишь необходимо еще шестьдесят дней, чтобы обеспечить себя доказательной базой.
Судья Петерсон поджал губы:
– Я уже устал от вас. Ходатайство отклонено.
– Могли бы вы дать две недели? Всего две недели!
– Хорошо, – раздраженно ответил Петерсон. – Две недели. И точка. Слушание назначается на девятое мая. И я отложу его только в одном случае: в случае смерти. Вашей смерти. Следующее дело.
* * *
– Прежде чем мы начнем, у меня для вас потрясающие новости. Но вам лучше присесть.
– Судья удовлетворил наше ходатайство? Отложил слушание? – спросила Лена, присаживаясь.
– Да, на две недели. Но не эти новости я хотела сообщить. Вы сегодня уже приняли сердечные капли?
Лена притворно нахмурилась:
– Я не принимаю сердечные капли! С моим сердцем и мозгами все в порядке!
– Лиам выяснил, что малышки выжили. Одна женщина из Доманюва нашла их в поле, прямо у железнодорожных путей. К подгузникам был приколот адрес Зигфрида.
Лена откинулась на спинку кресла, одной рукой прикрыла глаза, второй зажала рот. И громко зарыдала. Кэтрин бросилась к ней.
– Лена, с вами все в порядке?
– Каролина была права. Она оказалась права. Ценой собственного рассудка и жизни она спасла детей. Мы выбросили их из поезда, чтобы спасти от неминуемой смерти, и она оказалась права! Они выжили. Каролина, где бы ты сейчас ни была, знай: наши малышки выжили. Слава Богу! – Лена взглянула на Кэтрин, в глазах которой тоже стояли слезы: – Спасибо вам и, конечно же, Лиаму!
– С вами все в порядке?
Она кивнула.
– Я не знаю, как это передать, но камень, который я все эти годы носила в душе, наконец-то упал. – Она покачала головой. – Вы даже представить себе не можете, каково это – думать, что вышвырнул в окно любимое дитя и оно разбилось! Если бы я знала это пятьдесят, шестьдесят лет назад, я бы… Неважно. Не имеет значения.
– Лиам считает, что девочек отнесли в приют. У него есть имена, которые им дали при удочерении. Если кто и способен отыскать их след, так это Лиам. Он уверяет, что уже есть ниточка. К сожалению, большего я пока сообщить не могу.
– Вы сказали, что они выжили, и теперь я знаю, что мы с Каролиной спасли им жизнь. Вы должны понять, что это означает. Они были детьми, которым не следовало родиться. Юденрат, друзья – все предупреждали женщин, чтобы они не беременели: нельзя было рожать детей в таком неспокойном мире. Если же они оказывались настолько опрометчивыми и безрассудными, что все-таки рожали, эти дети были обречены – обречены на голод, мучения и смерть. Вы только представьте, какие противоречивые чувства владели женщинами, которые рожали во время холокоста! Радость, чувство вины, страх, любовь… – Лена всхлипнула и вытерла слезы. – Но мы спасли наших малышек. Наши девочки выжили.
Кэтрин дождалась, пока она возьмет себя в руки.
– Вы хотите продолжить рассказ? Или перенесем его на другой день?
– Нет-нет, со мной все в порядке. Даже больше. Давайте заканчивать. Осталось совсем чуть-чуть.
– Мы с Давидом отправились в Форенвальд – большой лагерь, организованный США. Целая армия в жилом комплексе, где ранее жили рабочие концерна ИГ Фарбен. Жилье было довольно приличным, одним из самых приличных в лагерях для перемещенных лиц. Квартирки были небольшими, но с водопроводом, кухонькой и центральным отоплением.
В Форенвальде быстро открылись школы и больницы. Когда мы приехали, там уже было более четырех тысяч жителей. Организация по оказанию чрезвычайной помощи ООН снабжала людей едой, лекарствами, одеждой и занималась их обучением для получения работы.
В целом лагерь оказался вполне пригодным для проживания, но все-таки временным решением проблемы. Все семьи подали заявления на визы и ждали, когда придут эмиграционные документы. Большинство хотели бы переехать в Израиль, но в 1945 году Израиля как государства еще не было. Это была британская подмандатная территория на Ближнем Востоке. Там продолжали действовать довоенные строгие квоты Невилля Чемберлена, и арабы отчаянно сопротивлялись еврейской иммиграции. Это движение возглавил муфтий Иерусалима, Амин аль-Хуссейни, позиция которого была предельно четкой: все евреи, которые в настоящее время живут в Палестине, должны оттуда выехать. Конечно, в 1948 году, когда Израиль стал государством, ситуация изменилась.
Честно признаться, 1948 год стал значимым и для нас. В Конгрессе Соединенных Штатов был принят «Закон о перемещенных лицах», который позволял переселить в США до двухсот тысяч военных беженцев. Тем не менее иммигрировать в Штаты оказалось непросто, особенно для евреев. Нужно было найти там человека, готового поддержать тебя материально, и иметь возможность зарабатывать на жизнь. Нам повезло: брат Давида уже жил на западе Чикаго, он и дал нам денег. Мы получили визы и в 1949 году, в январе, переехали в Америку.
* * *
У Кэтрин зазвонил телефон, и она сняла трубку. Глэдис сообщила:
– Кэт, на другой линии Лиам. Он хочет поговорить с тобой, но так, чтобы Лена при этом не присутствовала.
Кэтрин встала.
– Лена, прошу меня простить, это всего на пару минут. Я должна ответить на очень важный звонок. Зовите Глэдис, если захотите кофе или еще чего-нибудь.
Закрыв дверь кабинета, она ответила на звонок мужа.
– В чем дело? Скажи, ты разыскал близнецов?
– Пока нет. Правда, одну почти нашел, но звоню я не поэтому. Я только что разговаривал с Мюриэль Бернштейн. Давай я дам послушать тебе запись разговора.
– Ты записал ваш разговор?
– Да.
– Лиам, а у тебя есть разрешение записывать разговоры?
– Ох, это как-то вылетело у меня из головы. Ты можешь просто послушать его?
– Ладно.
– Здравствуйте, это Мюриэль.
– Мюриэль, меня зовут Лиам Таггарт. Я частный детектив, меня наняла Лена Шейнман.
– Лена? Боже мой! Она жива? Я не видела ее со времен войны. Как она?
– С ней все хорошо. Даже более того, она жива и здорова, насколько можно быть здоровой, учитывая ее возраст. Теперь ее зовут Лена Вудвард.
– Вудвард? Она вышла замуж за Давида Вудварда?
– Да, и они счастливо прожили вместе более шестидесяти лет. Давид скончался два года назад.
– Вы и представить себе не можете, какая это радость для меня! Я бы с удовольствием встретилась с Леной. Где она живет?
– В Чикаго. От вас всего два часа лету. Я мог бы организовать вашу встречу. Вы позволите мне озвучить цель этого звонка?
– Разумеется. Чем я могу вам помочь?
– Во время войны – уверен, что вы это прекрасно помните, – Лена торжественно поклялась Каролине, что вернется и найдет ее близнецов.
– Близнецов Каролины?
– Верно.
– Каролины Нойман?
– Да, конечно.
Повисло молчание.
– Мюриэль…
– Мистер Таггарт, что именно рассказала вам Лена?
– Вы не помните это ее обещание?
– Почему бы вам не освежить мне память?
– Когда вы ехали в поезде в Гросс-Розен, вы сидели втроем, верно?
– Да. Нас усадили в поезд в Хшануве. Это был настоящий пассажирский вагон.
– Совершенно верно. Каролина держала на руках своих малышек, когда мимо проходила какая-то женщина и сказала, что нацисты убьют детей, как только они прибудут в лагерь. И тогда Каролина вышвырнула одну малышку в окно, а Лена выбросила вторую. Они поклялись вернуться и найти дочерей Каролины.
Опять молчание.
– Мюриэль?
– Что вы хотите от меня, мистер Таггарт?
– Несколько месяцев назад Лена наняла меня, чтобы я разыскал детей Каролины, и я уже близок к выполнению задания. С удовольствием сообщаю вам, что обе девочки выжили, их отправили в ближайший приют. Но сын Лены подал иск о признании матери недееспособной, чтобы помешать ей выполнить обещание, данное Каролине. Он заявил в суде, что детей Каролины никогда не существовало, а их мать – выдумка.
– Какой ужас! Боже мой, ее собственный сын! Но вы так и не ответили на мой вопрос, мистер Таггарт: чего вы от меня хотите?
– Если у вас есть возможность, я бы хотел, чтобы вы приехали в Чикаго и засвидетельствовали в суде, что Каролина родила близнецов, а Лена обещала вернуться и разыскать их. Благодаря вашим показаниям сын Лены проиграет суд.
– А как же Каролина? Вам известно, что стало с Каролиной Нойман?
– К сожалению, она умерла в Паршнице, в концентрационном лагере. Со слов Лены, Каролина настолько обезумела от потери девочек, что попыталась сбежать и ее застрелили надзиратели.
– Как печально! Знаете, я больше не езжу на такие расстояния. Боюсь, я не смогу приехать в Чикаго.
– Ничего страшного, Мюриэль. Адвокат Лены может приехать к вам и записать ваши показания на видео в Нью-Йорке. Мы сами можем к вам приехать.
– Вы не захотите это делать, мистер Таггарт.
– Нет, захотим. Я пока не нашел девочек, но без вашего участия Лена, скорее всего, проиграет суд.
– Мои показания Лене не помогут.
– Почему? Вы же были той медсестрой, которая приняла близнецов в гетто Хшанува, разве нет?
– Да, была.
– Лене необходимо доказать, что близнецы Каролины реально существовали. Почему вам так тяжело это сделать?
– Поговорите с Леной. До свидания.
Лиам нажал отбой.
– Кэт, ты это слышала? Можешь поверить, что она не станет давать показания?
– Не станет. И кажется, я знаю почему.
– Я весь внимание.
– Каролина Нойман никогда не рожала детей. У нее их не было. Мюриэль не станет записывать видеопоказания, чтобы подтвердить историю Лены, потому что это неправда. Да, Мюриэль приняла роды, но не у Каролины. Близнецы – дети Лены. Это Лена родила близнецов.
– Черт побери! А вся эта история о Каролине и ее детях…
– Всего лишь прикрытие. Лена Шейнман полюбила Давида Вудварда, они вместе проводили ночи в его комнатке. Лена забеременела. Через несколько недель Давида отправили в другой лагерь, и он так ничего и не узнал. Близняшки – дочери Давида.
– Боже мой!
– У меня давно уже зародились некоторые подозрения, но когда ты рассказал о фрау Штраус, о том, что она сказала о Хильде Шульц, я задумалась всерьез. Помнишь, я не раз говорила, что есть в этой истории какая-то страшная, тщательно скрываемая тайна. За последние несколько дней я просмотрела свои записи, вот картинка-загадка и сложилась. А теперь, когда ты рассказал о Мюриэль, я абсолютно уверена: когда Лена описывала рождение детей, она говорила о себе. Если поменять Лену с Каролиной местами, их отношения, историю – все сходится.
– А как же разговор в душе, когда Лена впервые заметила, что Каролина беременна? – спросил Лиам. – Когда они обсуждали возможность аборта?
– Поменяй местами действующих лиц.
– А как же Зигфрид? Лена спрашивала Каролину, сможет ли она жить в Баварии в качестве жены Зигфрида. Разве они не обсуждали возможность растить еврейских детей в Германии?
– Нет. Весь разговор сводился к тому, смогут ли Каролина и Зигфрид построить совместную жизнь в Германии. Он написал матери, что влюбился в девушку-немку. О детях не было сказано ни слова. Даже когда Зигфрид написал свой адрес, он сделал это для того, чтобы Каролина могла уехать к его матери. В письме к матери не было даже намека на детей. Сам подумай. Фрау Штраус сказала тебе, что никогда не слышала, чтобы у Зигфрида были дети, а она обязательно узнала бы о них, потому что Хельга Шульц наверняка похвасталась бы внуками.
– Когда им нужен был от Зигфрида уголь, они вывернули ему руки, пригрозив, что принесут детей в Цех и всем расскажут, что это его дети. Вспомни, как Лена это описывала. Зигфрид был ошарашен: «Мои дети? Почему ты так поступишь?» Он был в шоке, потому что дети были не его.
– Девяносто процентов рассказанного Леной – правда. У Каролины была связь с Зигфридом. Она спала с ним, чтобы спасти Лене жизнь, но Каролина не беременела, не рожала близнецов, и Мюриэль практически прямо об этом сказала. Это Лена родила девочек. Каролина, Мюриэль и Лена жили в подвале Йосси с дочерьми Лены. И по очереди присматривали за малышками. История об участии Лены в Сопротивлении – правда: в результате твоего расследования подтвердились личности полковника Мюллера и Витольда Пилецкого. Уверена, правда и то, что полковник устроил так, чтобы Лену отослали в Гросс-Розен, а не в Освенцим. Я также уверена, что женщина в поезде, предупредив их о том, что сделают с детьми нацисты, лишь подтвердила то, что они и так знали: нацисты отберут у нее детей, как только они приедут в лагерь. История о том, как малышек выбросили в окно, – чистая правда, и ты сам это проверил. Чья была идея, Каролины или Лены, я не знаю, но склоняюсь к тому, что эта мысль пришла в голову Каролине – она явно оказалась сильнее и решительнее Лены, вернее, так было, пока они не приехали в Гросс-Розен. Но на самом деле это не имеет никакого значения. Семьдесят лет Лена скрывала правду о том, что она – мать этих близняшек. Вот и все ответы на вопросы, Лиам. Я просто их не разглядела. Она постоянно говорила «наши дети». Вспомни даже последние слова Каролины: «Ты выживешь и разыщешь наших детей». Не моих детей. И это логично, Лиам. Лена ждала все эти годы, чтобы начать поиски, поскольку не могла признаться Давиду, что убила их дочерей. Она говорила, что многие годы отказывалась обсуждать холокост и все, что касается войны, и с Давидом, и с кем бы то ни было еще. Давид так и не узнал, что у него родились дочери. Помнишь, как она рассказывала, что Давид хотел дочь? Помнишь, как Артур высмеял ее в суде, сказав, что она всегда хотела иметь дочь, а не сына? Она не могла поступить иначе, Лиам. Не могла сказать Давиду, что у него все-таки родились дочери, а она выбросила их в окно поезда и, скорее всего, убила. Лену съедало чувство вины, но она боялась разыскивать детей, пока Давид был жив. Она все хранила в себе, а несколько лет назад просто не выдержала. Ей идет девятый десяток, и если она хочет выполнить свое обещание, то пора это сделать сейчас. Поэтому она и выдумала эту историю о Каролине и захотела вернуться в Польшу, якобы узнать, что произошло с близнецами Каролины. Это было всего лишь прикрытием. Когда я поделилась с ней новостью, что малышки выжили, с ней случилась настоящая истерика. Я такого еще не видела. Она отреагировала так, как могла отреагировать только настоящая мать. А теперь и Мюриэль подтвердила наши догадки. По какой еще причине Мюриэль отказалась бы помочь своей подруге? Подумай об этом. Потому что тогда ей придется открыть правду, и она испугалась, что, сказав правду, может навредить Лене.
– Ты будешь говорить Лене, что все знаешь?
– Не сейчас. Зачем? Она так ранима и чувствительна, что может случиться приступ. Пока будем говорить только, что ты выяснил: близнецы Каролины выжили.
– И как ты намерена выиграть суд?
– Вопрос хороший. Пока еще не решила. Петерсон дал всего две недели, придется поторопиться. Я вызвала в суд врача Лены, он будет хорошим свидетелем. У меня есть ее медицинская карта. Я пригласила в качестве свидетеля мистера Форрестера, агента из Иллинойского департамента по делам пожилых людей. Выложусь по полной. Насколько ты близок к тому, чтобы узнать хоть что-нибудь о детях?
– Одну практически разыскал. Вторая ниточка оборвалась – изначально семья жила во Вроцлаве, но в начале пятидесятых переехала, не оставив адреса. По крайней мере мне его найти не удалось. Не забывай, что Польша долго находилась за «железным занавесом», была коммунистической марионеткой и вся официальная информация была закрыта. Только последние двадцать лет ее рассекретили. Невозможно перерыть все архивы.
– Но одну из девочек ты практически нашел, да? Если найдешь хотя бы одну – большего нам и не нужно.
– Возможно, ее удастся найти. Если она до сих пор жива, если захочет с нами сотрудничать, если согласится давать показания, если вообще знает, что ее удочерили, если знает, что ее выбросили из поезда, если возраст у нее подходящий, если ДНК совпадет… Слишком много «если». Я пытаюсь тянуть за ниточку, но ты даешь мне слишком мало времени.
– Даю столько, сколько есть у меня самой.
– Ладно. Позже поговорим. Я тебя люблю.
Кэтрин вернулась в конференц-зал, где Лена и Глэдис оживленно беседовали.
– Лена, вы готовы закончить историю?
– Я уже почти все рассказала. Почти все, что знала. Когда мы переехали в Чикаго, Давид открыл ателье. А что оставалось делать? Как я вам уже говорила, Давид был прирожденным предпринимателем.
– Только не говорите, что он снова занялся контрабандой сигарет.
Лена засмеялась:
– Нет. Но он купил пару небольших бакалейных лавок неподалеку. И мудро вложил деньги. Мы вместе изучали финансовые рынки и довольно ловко разбирались в происходящем там. Вместе мы основали «Д. Моррис Вудвард Инвестментс». Шестьдесят два года назад у нас родился Артур.
Кэтрин подняла руку:
– Позвольте вас на секунду перебить. Когда вы впервые заговорили с Давидом о близнецах Каролины?
– А какое это имеет значение?
Кэтрин пожала плечами:
– Этот вопрос может возникнуть во время слушания.
– Наверное, года четыре назад.
– А раньше никогда не заговаривали? Вы хотите сказать, что никогда не рассказывали Давиду о девочках? Впервые только четыре года назад?
– Верно. Я уже говорила вам, что хотела жить дальше, а не вспоминать то, что случилось во время войны. Это правда, что я рассказала свою историю в «Яд ва-Шем» и принимала участие в организациях тех, кто пережил войну, но никогда не рассказывала о своих личных переживаниях, пока не обратилась к вам. Мы с Давидом не обсуждали войну. Для нас обоих эта тема была слишком болезненной. Слишком личной. Давид так никогда и не узнал, что произошло у меня с Рольфом. И так и не узнал, как я жила в Освенциме.
– Но четыре года назад вы заговорили о Каролине.
– Я только сказала, что моя подруга Каролина родила девочек-близнецов. Когда она рожала, Давида не было. Он спросил, что с ними стало, и я сказала, что Каролина оставила их в поле. Ни слова о поезде. И призналась, что пообещала подруге попытаться их разыскать, но это казалось невозможным, поэтому я даже не пробовала. Это все, что он знал.
– Когда мы только начали наши встречи, вы сказали, что именно Давид побудил вас сдержать обещание найти близнецов Каролины.
– Я такое говорила?
– Да, это есть в моих записях.
– Но разве такие мелочи имеют какое-то значение? Я ничего не предпринимала целых шестьдесят лет, потому что не было сил. Слишком тяжело. Я не могла заставить себя искать ребенка, которого сама же выбросила в окно. Не могла без содрогания вспоминать о Каролине. Вы уж точно сможете это понять. – Она смахнула слезу кончиками пальцев.
Кэтрин положила руку Лене на плечо:
– Конечно, я понимаю. Простите мою въедливость. Наверное, всему виной моя натура адвоката.
Лена встала, чтобы уйти.
– Узнать о том, что дети не умерли, что они пережили весь этот ужас, что их удочерили, – большего мне и не надо. На большее я и не надеялась. Знаете, мне на самом деле наплевать на то, что через две недели произойдет в суде. Больше это не имеет ни малейшего значения. Вы с Лиамом выполнили мое обещание. Дети выжили. Мы с Каролиной приняли правильное решение, когда выбросили их в поле.
– А кто принимал это решение, Лена? Вы или Каролина?
– Решение приняла Каролина. В конце концов, это же были ее дети.
