Глава 44

2013 год

В комнате для отдыха обитателей «Счастливых небес» снова начала играть музыка. «Чармейн» в аранжировке Мантовани. Сначала тихо, а потом все громче и громче. Слишком громко. Эди включила проигрыватель на максимальную громкость. Скоро она заскользит по танцевальному залу под глиссандо в сверкающей пене своего наряда. Она будет делать па ножками в своих лучших, золотых балетных туфельках, и все закружится вокруг нее, словно вьюга из радуги.

Когда Юнис и Бомбер проходили мимо комнаты отдыха, направляясь в комнату Бомбера, они заметили нечто в ночной рубашке, не сразу сообразив, что это худенькая старушка с всклокоченными жирными седыми волосами, в тапочках в клетку. Она ковыляла по комнате с закрытыми глазами, нежно обнимая воображаемого партнера. Вдруг кто-то из сидевших в креслах начал колотить тростью и выкрикивать ругательства.

– Только не это! Иисус, мать вашу, Христос и Иегова! Только не это! Только не это! Только не это!

Евлалия бранилась и дергалась.

– Только не это, черт побери, ты, тупая, сумасшедшая сука! Я просто хочу покоя! – заорала она, метнув костыль в танцовщицу, которая тут же замерла.

Трость пролетела мимо Эди на приличном расстоянии, но она испустила страдальческий вопль, слезы заструились по ее щекам, моча потекла по ногам в тапочки. Евлалия с трудом поднялась на ноги и указала на нее одним из скрюченных пальцев.

– А теперь она обоссалась! Обоссала штаны и пол. – И она яростно загоготала, брызгая слюной.

Юнис попробовала сдвинуть Бомбера, но он будто прирос к месту. Некоторые обитатели «Счастливых небес» начали кричать или плакать, а остальные смотрели в никуда, забывшись. Или притворялись. Потребовались два сотрудника, чтобы удержать Евлалию, а бедную Эди увела Сильвия. Эди дрожала и шмыгала носом, с подола ее ночной рубашки капала моча, пока она выходила из комнаты, вцепившись в руку Сильвии, явно не понимая, куда же делся танцевальный зал.

Вернувшись в безопасное место, комнату Бомбера, Юнис сделала ему чашку чая. Пока он пил чай, она окидывала взглядом разрастающуюся коллекцию вещей. Бомбер начал красть случайно попадавшиеся предметы, которые ему не были нужны. Ваза, чехол на чайник, столовые приборы, рулоны пакетов для мусора, зонтики. Он никогда ничего не уносил из комнат других жильцов – только из мест общего пользования. Видимо, это был один из симптомов его болезни. Мелкое воровство. Но он и терял вещи. Частенько он теперь терял и слова, словно дерево листья осенью. Кровать могла быть «мягким квадратом для сна», а карандаш – «палочкой, из середины которой торчит серое пишущее вещество». Он говорил подсказками или, все чаще, вообще ничего не говорил. Юнис предложила ему посмотреть фильм. Теперь это все, что от них осталось. От Юнис и Бомбера, которые так долго были коллегами и лучшими друзьями. Иногда появлялись и исчезали друзья Бомбера, но Юнис была с ним всегда. Они были мужем и женой, только без секса и свидетельства о браке, и их когда-то многогранные отношения сводились теперь к просмотрам фильмов и прогулкам.

Бомбер выбрал фильм. «Пролетая над гнездом кукушки».

– Ты уверен? – спросила Юнис.

Она надеялась на что-то более радостное – и для себя, и для него – после того, что они только что увидели. Бомбер был непоколебим. Когда на экране пациенты государственной психбольницы гуляли на площадке, окруженной забором, Бомбер указал на них и подмигнул Юнис.

– А это мы, – сказал он.

Она посмотрела ему в глаза и удивилась, когда увидела, что они ясные. Это говорил старый Бомбер – бойкий, веселый и бодрый, который появлялся крайне редко. Но надолго ли он задержится? Даже самый короткий визит был для нее драгоценным подарком, но он разбивал ей сердце. Разбивал сердце, так как он знал, что ему придется уйти.

Этот фильм они смотрели много раз, но этот раз был особенным.

Когда Вождь положил подушку на ничего не выражающее лицо Мака и нежно задушил его, Бомбер схватил руку Юнис и проговорил три заключительных слова: «Get. Me. Out.»

Он просил ее дать обещание. Юнис, крепко сжимая руку Бомбера, смотрела на экран, где огромный Вождь выдернул мраморный водяной охладитель из купальной, швырнул его в массивные окна и прыгнул навстречу рассвету и свободе. Уже пошли титры, а Юнис все не могла пошевелиться. Бомбер взял ее вторую руку в свою. Его глаза были полны слез, но он, улыбаясь и кивая, прошептал:

– Пожалуйста.

Прежде чем Юнис что-либо произнесла, без стука вошла одна из медсестер.

– Пора принимать лекарство, – сказала она и, звеня ключами, открыла шкафчик с лекарствами.

Она как раз потянулась за таблетками, когда в коридоре раздался ужасающий вопль, за которым последовало легко узнаваемое гоготанье Евлалии.

– Эта чертова женщина! – воскликнула медсестра и поспешила к двери, оставив шкафчик открытым.

Юнис пора было уходить. Ей нужно уйти, но, пока она была здесь, у нее был Бомбер, и поэтому ей было тяжело уходить. И каждая минута была простой пометкой между «сейчас» и «потом», а не временем, которым нужно дорожить. Потому что решение было принято. Юнис знала, что возможность будет только одна, один момент, когда вся ее любовь к этому человеку преобразится в непостижимую силу, которая ей понадобится. Пришло время. На ее ладони остался отпечаток ключа, который она крепко зажала в руке. Юнис отперла окна и оставила их немного приоткрытыми. Она так хотела в последний раз его обнять, удержать его тепло, почувствовать на себе его дыхание. Но она знала, что, если она это сделает, силы покинут ее, так что она просто вложила ключ в руку Бомбера и поцеловала его в щеку.

– Я не уйду без тебя, Бомбер, – прошептала она. – Я тебя такого не оставлю… Ты идешь со мной. Пошли.

И затем она ушла.