Глава 20
Солнышко опустила иглу на крутящийся диск цвета лакрицы и была вознаграждена ласкающими слух звуками голоса Этты Джеймс, горячими и насыщенными, как копченая паприка.
Фредди сидел в кухне за столом, а Лора делала бутерброды на обед.
– У нее хороший вкус. – Фредди кивнул головой в направлении звучащей музыки.
Лора улыбнулась:
– Она выбрала песню, под которую мы развеем прах Энтони. Она говорит, что это как в фильме, где собака получает косточку и часы останавливаются, потому что Энтони умер, но он теперь всегда будет с Терезой. Она называет ее Дама Цветов. Я поняла не больше твоего.
Она нарезала огурцы просвечивающимися ломтиками и вылила сок из банки с консервированной семгой.
– Еще она хочет произнести речь, но я не знаю, все ли мы поймем.
– Мы разберемся, не переживай.
Фредди раскрутил чайную ложку, которая лежала без дела на столе.
– Она по-своему объясняет всякую всячину. Слова, которые мы используем, она знает, просто, я думаю, ей ее слова больше нравятся.
Лора слизнула с пальца масло. Она еще не привыкла беседовать с Фредди. Он обычно в ответ либо кивал, либо пожимал плечами, либо мычал. Но Солнышко такие ответы не устраивали. Ее серьезные глаза и нежный, мелодичный голос вынуждали его произносить слова. В эти минуты она напоминала заклинателя змей.
– Но тебе не кажется, что она усложняет себе жизнь, отстраняясь от…
Лора умолкла, не зная, как выразить свою мысль потактичнее. Фредди мягко произнес:
– Ты имеешь в виду: отстраняясь от «нормальных» людей?
Пришел черед Лоры пожать плечами. Она не смогла бы четко сформулировать свою мысль. Она знала, что у Солнышка мало друзей в школе и ее безжалостно дразнят тупые подростки, которые ошиваются в местном парке, где пьют дешевый сидр, ломают качели и занимаются сексом. Нормальные ли они? Даже если все это и считается нормальным, почему Солнышко должна хотеть быть на них похожей?
Фредди, держа на кончике указательного пальца чайную ложку, балансировал ею. Лора вернулась к бутербродам и стала со злостью разрезать их на треугольники. Теперь он считает, что она… кто? Ханжа? Идиотка? Может, так оно и есть. Чем больше она общалась с Фредди, тем больше значило для нее его мнение о ней. То, что Лора предложила Фредди приходить передохнуть в кухню, надеясь, что это поспособствует развитию их отношений, пока желаемого результата не дало.
Фредди положил ложку на стол перед собой и, откинувшись на спинку стула, стал раскачиваться на нем. Она еле сдержалась, чтобы не потребовать сидеть как подобает.
– Думаю, это своего рода камуфляж. – Он качнулся вперед, и все четыре ножки стула стали на пол. – То, как она разговаривает. Похоже на Джексона Поллока. В его картинах столько всяких мазков, что, если какой-то из них он нанес по ошибке, никто этого не заметит. Если Солнышко неправильно произнесет слово, мы этого не поймем. – Он покачал головой, улыбаясь. – Она гений.
В этот самый момент девочка-гений вошла в кухню в поисках обеда.
– Между прочим, – сказал Фредди Лоре, – фильм называется «Четыре свадьбы и одни похороны».
Солнышко широко улыбнулась и села рядом с новым другом.
После обеда они все отправились в кабинет. Солнышко очень хотела показать Фредди музей потерянных вещей Энтони, а Лора тешила себя мыслью, что сможет узнать, нет ли у него каких-нибудь идей, как эти вещи вернуть хозяевам. Лоре казалось, что с каждым разом в кабинете становится все больше вещей и все меньше места. Она тоже как будто уменьшалась, сжималась. Она тонула во всем этом. Еще ей казалось, что полки стонут, угрожая упасть, а ящики скрипят, будто собираются вот-вот грохнуться на пол. Она боялась, что ее погребет под собой лавина потерянного имущества. Для Солнышка эти вещи были драгоценным кладом. Она гладила их, брала в руки, прижимала к себе, тихо разговаривая сама с собой – а возможно, с вещами, – и произносила слова, написанные на ярлыках, будто околдованная. Фредди был поражен.
– Кто бы мог подумать! – прошептал он, рассматривая окружающие его вещи. – Так вот почему он всегда с сумкой ходил!
Зыбкий октябрьский солнечный свет изо всех сил старался пробиться сквозь решетку для растений, увитую цветами и листьями, и кружевные занавески. В комнате было темно, она была запачкана тенями. Он отодвинул штору, вызвав метеоритный дождь из мерцающих пылинок.
– Давайте впустим немного света.
Солнышко показывала ему этот музей, словно хранительница, которая гордится собранной коллекцией предметов изобразительного искусства. Она показывала ему пуговицы и кольца, перчатки, плюшевых мишек, искусственный глаз, разные украшения, фрагмент пазла, ключи, монеты, пластмассовые игрушки, пинцеты, четыре комплекта вставных зубов и голову куклы. И все это лежало в одном ящике. Кремовая чашка с блюдцем, украшенная фиалками, стояла на столе. Солнышко взяла ее и дала Фредди.
– Красивая, да? Но даме она больше не нужна, так что Лора оставила ее для приятного чаепития.
Лора хотела было возразить, но на лице Солнышка была написана такая стопроцентная уверенность, что слова растворились у нее во рту. Фредди передал чашку Лоре.
– Значит, она твоя.
Он сел.
– Но вы попытаетесь вернуть все остальное, – сказал он, обведя рукой комнату, – тем, кому оно принадлежит? – Его спокойный тон никак не соответствовал чудовищности задания.
– Таков план, – ответила Лора.
Солнышко отвлек предмет, выпавший из ящика, который она открыла. Она подняла его с пола, но сразу же выронила, вскрикнув, как от боли.
Женская перчатка из темно-синей кожи, на правую руку. Найдена возле зеленого ограждения у основания моста Кау-Бридж двадцать третьего декабря…Ей было горько. Слишком холодно для снега. Роуз посмотрела на черное небо, проколотое созвездиями и острым серпом луны. Она вышла на улицу минут двадцать назад, но ноги уже окоченели, а пальцы рук замерзли. Слишком грустно для слез. Она уже практически пришла. Повезло, что машин почти не было: никто не отвлекал и не вмешивался. Слишком поздно думать. Вот здесь. На этом самом месте. Через мост, а потом лишь пустой, покрытый травой берег. Она сняла одну перчатку и достала из кармана фотографию. Она поцеловала лицо маленькой девочки, улыбающейся ей. Слишком темно, чтобы увидеть, но Роуз знала, что она там.– Мамочка тебя любит.Спускаясь по травянистому склону, она схватилась голой рукой за лезвие замерзшей травы. Внизу – глина.– Мамочка тебя любит, – снова прошептала она, когда вдалеке огоньки пронзили тьму и рельсы начали гудеть. Слишком тяжело жить.
– Слишком тяжело жить. Дама умерла.
Солнышко трясло, пока она пыталась объяснить. Фредди притянул ее к себе и крепко обнял.
– Думаю, тебе необходимо приятное чаепитие.
Он сделал чай под надзором Солнышка. Выпив две чашки чая и съев печенье с вареньем, она попыталась рассказать им немного больше:
– Эта дама очень любила маленькую девочку, но она была очень расстроена.
Лора забеспокоилась.
– Солнышко, может, тебе больше не стоит заходить в кабинет?
– Почему?
Лора колебалась. Часть ее не хотела, чтобы Солнышко принимала участие в этом деле. Она знала, что желание это было эгоистичным, но она безумно хотела найти способ заставить Энтони, а может, и своих родителей, гордиться ею. Пусть они и были мертвы. Наконец у нее появился шанс сделать что-то правильное, и она не хотела отвлекаться.
– Вдруг там окажутся и другие вещи, которые расстроят тебя.
Солнышко отрицательно помотала головой:
– Я уже в порядке.
Лору это не убедило, но Солнышко хотела донести до них кое-что еще.
– И если не знать, что такое грусть, то как же узнать, что такое счастье? – спросила она. – К тому же умрет каждый.
– Думаю, она тебя разгромила, – пробубнил Фредди.
Лора признала поражение натянутой улыбкой.
– Может быть, мне удастся поднять тебе настроение, – продолжил Фредди. – У меня есть план.
