Глава 3

В большом здании в георгианском стиле на площади Пикадилли, в доме, где она жила, Виктория остановилась на лестничной площадке второго этажа. Девушка тяжело дышала и передвигалась, цепляясь за перила кованой лестницы. Она с трудом поднялась по высоким ступенькам. В зеркалах на стенах между мраморными колоннами отражалась ее фигурка. Лицо заливала смертельная бледность, глаза были широко раскрыты. Если бы секретарь сэра Френсиса не поддерживал ее, она не смогла бы выйти на улицу из здания правительства. Кроме того, ей пришлось проглотить унижение и позволить ему посадить себя в карету, словно маленького ребенка.

Через некоторое время дыхание Виктории успокоилось настолько, что она смогла подняться по лестнице на четвертый этаж. Едва она вошла в квартиру, как открылась дверь кухни и навстречу ей вышел Хопкинс. Рукава у него были закатаны, он был одет в передник, как бывало всегда, когда он колдовал над одним из своих вкуснейших блюд.

– Добрый вечер, мисс Виктория. – Дворецкий приветствовал ее почтительным кивком и помог снять пальто. Его присутствие действовало на Викторию успокаивающе, и девушка почувствовала, что встреча с сэром Френсисом Сандерлендом уже не настолько пугает ее. – Ужин почти готов. Сядем за стол или вы хотите сначала немного отдохнуть? – Так Хопкинс тактично давал ей понять, что выглядит она просто ужасно.

Виктория не была голодна, однако ей очень хотелось чего-то привычного и успокаивающего, вроде общества Хопкинса.

– Я только быстро сниму шляпку и немного освежусь, – произнесла она.

– Отлично, мисс, – поклонился Хопкинс.

Когда спустя некоторое время Виктория вошла в кухню, Хопкинс уже снял передник и был одет в свою обычную черную визитку. В чугунной печи, которую можно было топить и газом, и дровами и которую одновременно можно было использовать в качестве духовки, горел уютный огонь. Один конец длинного двенадцатиметрового обеденного стола – предполагалось, что за ним будет обедать целая орава слуг – был застелен накрахмаленной скатертью, на которой стояли фарфоровые тарелки, хрустальные бокалы и серебряные столовые приборы. Хопкинс зажег керосиновую лампу, поскольку использование электрического света, который вообще-то был в этой квартире, стало слишком дорого для их бюджета, и его следовало расходовать очень экономно. Как обычно, горели две свечи в до блеска отполированных серебряных подсвечниках. Одна-единственная роза в хрустальной вазе склонила головку над изысканно уложенными салфетками и мисочкой на плите для подогрева блюд.

Поскольку отопление столовой они позволить себе не могли, Хопкинс упрямо пытался поддерживать определенный стиль в кухне.

– Мисс… – он пододвинул ей стул, а затем снял крышку с мисочки и поднес к ней, чтобы она сама могла положить себе сколько захочет. – Я приготовил макароны по-королевски.

– Пахнет просто восхитительно, Хопкинс.

То, что блюда стояли на столе, а не на буфете, отражало их финансовую ситуацию. Виктория с трудом сумела убедить Хопкинса садиться за стол вместе с ней, с тех пор как не стало отца, вместо того чтобы просто подавать. Привыкал слуга к этому тяжело. Ее предложение называть его «мистером Хопкинсом», а не просто Хопкинсом он вежливо, но решительно отклонил, поскольку для него это было несопоставимо с должностью дворецкого. Садясь напротив нее на табурет – стул со спинкой измял бы фалды его визитки, – он всегда выглядел немного напряженным.

В молодости Хопкинс, должно быть, был очень привлекательным мужчиной. Даже сейчас, когда ему было шестьдесят восемь лет, он со своими ярко-голубыми глазами и серебристо-седыми, аккуратно подстриженными волосами источал очарование высокопоставленного дипломата, всегда изысканного и поддерживающего себя в форме. Хопкинс знал отца Виктории с юности последнего, поскольку несколько лет служил дворецким у герцога Сент-Олдвинского. Вскоре после того, как Ричард, его единственный сын, погиб на службе в Судане во время восстания махдистов, Хопкинс поступил на службу к лорду Бредону. Виктория предполагала, что это произошло потому, что он всегда любил ее отца и тот немного напоминал ему собственного сына. Помимо службы на должности дворецкого, Хопкинс стал его ассистентом в научных изысканиях и ухаживал за ним во время его недолгих страданий.

Виктория знала Хопкинса с пяти лет. Он читал ей вслух, утешал, когда она плакала, и защищал от нянек и гувернанток. Несмотря на то что она не решалась сказать ему об этом, девушка любила его как пожилого эксцентричного дядюшку. А теперь, после смерти отца, он стал ее семьей.

– День был удачным? – С помощью ножа Хопкинс наколол на вилку немного макарон с сыром.

– Кроме прочего, я встречалась с леди Гленмораг за чаем в «Рице».

– Неужели?

Для того, кто плохо знал Хопкинса, его голос мог показаться совершенно нейтральным, и только легкое поднятие правой брови позволяло заподозрить, что он не слишком любит леди Гленмораг.

– Она передала мне от дедушки предложение помириться. Я должна согласиться продать квартиру и жить вместе с ним в семейном поместье.

– Полагаю, вы отказались от этого предложения?

– Конечно.

– Очень рад слышать это.

Виктория задумчиво ковырялась в тарелке.

– Мой дедушка готов профинансировать издание отцовской книги.

– Однако на этот счет, я полагаю, существуют определенные условия?

– Да, я согласилась быть представленной королю и королеве вместе с кузиной Изабель.

– Миссис Доджсон будет в восторге.

Хопкинс позволил себе улыбнуться. Миссис Доджсон, приходящая прислуга, появлялась дважды в неделю, убирала и занималась стиркой, была ярой монархисткой и собирала все газетные статьи о королевской семье, которые только удавалось достать. Как и Хопкинс, она работала безвозмездно – по причине привязанности к отцу Виктории.

– Что ж, хоть кто-то будет радоваться этому событию. – Виктория закатила глаза.

– Вы наверняка будете выглядеть очень красиво в белом платье, мисс Виктория, – с достоинством произнес Хопкинс. – Кстати, я сегодня, после того как закончил главу «Сложности определения мышьяка как яда в теле, захороненном в мышьяксодержащей почве», написал заметку для своей колонки. Вы зайдете в ближайшее время в редакцию «Морнинг Стар» или же мне стоит отправить туда материалы?

Виктория покачала головой.

– Мне все равно нужно будет отнести туда завтра фотографии, так что я захвачу материалы с собой.

– Было бы очень мило с вашей стороны.

Пока Хопкинс, согнувшись, продолжал ужинать, она возила по тарелке макароны с сыром. Она так и не узнала, что думает дворецкий о том, что она участвует в движении суфражисток. Если он не хотел, чтобы кто-то прочел его мысли, его лицо становилось совершенно непроницаемым. Что ж, девушка могла предположить, что он, по крайней мере, не против избирательного права для женщин.

Взяв себя в руки, Виктория рассказала о том, как полицейский перехватил ее у выхода из «Рица» и отвез к сэру Френсису Сандерленду.

– Я думала, что он прикажет арестовать меня, потому что я участвовала в демонстрации под стенами парламента, однако вместо этого он принялся рассказывать обо мне такие вещи, которых вообще не должен знать. Действительно, это очень личное… – Виктория опустила голову. – Сэр Френсис утверждал, что мой отец не спасал меня из горящей квартиры.

Вот она и сказала о том, что мучило ее сильнее всего.

– Мисс Виктория, я убежден, что ваш отец никогда вам не лгал. – Сдержанности в голосе Хопкинса как не бывало. Он говорил очень решительно.

Подняв взгляд, Виктория обнаружила, что дворецкий сидит, прикрыв глаза, и бормочет себе под нос.

– Френсис Сандерленд… Френсис Сандерленд… – Внезапно он поднял веки, словно отыскав нужное место в справочнике. – Если не ошибаюсь, сэр Френсис был молодым адвокатом и проиграл процесс, в ходе которого ваш отец выступал в качестве эксперта и свидетеля со стороны защиты. Несколько лет спустя он занял должность в управлении в Индии. Два года тому назад он вернулся в Англию и стал руководителем отдела в министерстве внутренних дел. Холост, ему около пятидесяти лет, проживает в доме на Сент-Джеймс-сквер. Считаете ли вы возможным, что сэр Френсис велел привести вас к нему потому, что затаил давнюю злобу на вашего отца?

Виктория поспешно отпила воды.

– Честно говоря, я так не думаю, – нерешительно произнесла она. – То есть на месте сэра Френсиса и при желании заставить меня поплатиться за отца я сделала бы так, чтобы меня упрятали в тюрьму Холлоуэй. Должно быть, для него дело в чем-то другом. Он хочет показать мне, что имеет надо мной власть.

– Если бы он приказал арестовать вас, это означало бы то же самое.

– Судя по всему, для него гораздо важнее просто унизить меня.

Виктория снова вспомнила ликование, сверкнувшее в глазах Сандерленда, когда она едва не задохнулась, и поежилась.

– Крайне неприятное поведение. – Хопкинс поднялся и налил ей в стакан свежей воды. – Несмотря на то что сэр Френсис происходит из весьма незначительной семьи мелкопоместных дворян, он сделал хорошую карьеру. И совсем недавно приобрел загородный дом в окрестностях Сайренсестера, что отнюдь недешево.

– Загородный дом в окрестностях Сайренсестера? Вы уверены?

– Вполне, – Хопкинс опустился на табурет. – Я читал о покупке в «Таймс». Со времен королевы Елизаветы дом находился во владении семьи Кэрфекс. Это настоящие аристократы…

Виктория с трудом сдержала улыбку. Иногда Хопкинс становился настоящим снобом.

– Супруг моей подруги, Констанс Хогарт, тоже владеет поместьем в окрестностях Сайренсестера, Айви-манор, – произнесла она.

– Вы говорите о юной леди американского происхождения и супруге десятого графа Хогарта, которая недавно оставила здесь свою визитку?

– Совершенно верно, – кивнула Виктория. Она познакомилась с Хогартами полтора года тому назад во время поездки в Рим, где чета проводила свадебное путешествие. Виктория делала фотографии Римского форума для своего путеводителя, когда Констанс забралась на цоколь колонны и, вытянув вперед сложенный зонтик от солнца, приняла позу римского полководца. Она и ее супруг Луис попросили Викторию сделать фотографию – девушку развеселила подобная просьба, и она ее выполнила, прежде чем рассерженный смотритель успел прогнать Констанс. – Констанс наверняка уже встречалась с сэром Френсисом на каком-нибудь общественном мероприятии, – задумчиво произнесла она. – Интересно, что она о нем скажет.

– Мне поехать сейчас же к леди Хогарт и передать ей сообщение, что вы хотели бы встретиться с ней?

– Было бы очень мило с вашей стороны, Хопкинс. – Виктория улыбнулась дворецкому. – Возьмите карету. Это наш бюджет переживет.

– С удовольствием, мисс. – Виктория знала, что Хопкинс не большой любитель лондонского общественного транспорта.

– Пока вас не будет, я проявлю фотографии.

– Желаю приятно провести время.

Хопкинс поспешно обошел стол и отодвинул ее стул в самый нужный момент.

Чуть позже Виктория в очередной раз наблюдала за чудом, когда на фотобумаге в проявляющей ванночке появились первые черные и белые контуры, а также оттенки серого, постепенно превращаясь в изображение. Она регулярно использовала электричество только при работе в фотокомнате. К счастью, упавший на землю во время демонстрации «Кодак» не пострадал. Кроме того, Виктория обрадовалась, что фотоаппарат оснащен дорогостоящей пленкой, а не стеклянными пластинками, поскольку те обязательно разбились бы при ударе. Некоторые фотографии – например, вроде той, где конный полицейский размахивал дубинкой, или фотографии убегающих от них согнувшись женщин, – по мнению девушки, получились очень хорошо. «Интересно, – подумала она, – напечатают ли их в “Морнинг Стар”».

Выйдя из фотокомнаты, Виктория увидела, что под дверью библиотеки, где обычно до позднего вечера работал над книгой ее отца Хопкинс, не горит свет. В кухне дворецкого тоже не было. Значит, он еще не вернулся из поездки в Хемпстед. Виктория нагрела воду на плите, налила ее в медную грелку.

Комната ее находилась в конце длинного коридора и окнами выходила на Грин-парк. Войдя к себе, Виктория зажгла керосиновую лампу и положила грелку в постель. Затем подошла к изящному письменному столику эпохи королевы Анны, взяла в руки серебряную рамочку с фотографией родителей. Ей говорили, что она как две капли воды похожа на свою мать, Амелию. Однако же, по мнению Виктории, та выглядела значительно менее хорошенькой, чем она сама. Матери она уже почти не помнила, но, думая о ней, чувствовала, что ее любили и оберегали, а это было самое главное. Отец был темноволосым, кареглазым и обладал резкими чертами лица, чем напоминал Виктории портреты аристократов, ставших в елизаветинскую эпоху каперами. «Хопкинс прав, – с симпатией подумала она, – он никогда меня не обманывал».

Переодевшись на ночь, Виктория легла в постель и погасила свет. Через минуту она уже крепко спала…

Виктория проснулась с бьющимся сердцем. Неужели пахнет дымом? Девушка в панике села на постели, а затем услышала ровные шаги Хопкинса рядом с дверью. Все в порядке. Она в безопасности. Облегченно вздохнув, она опустилась на подушки, чтобы тут же снова начать размышлять о своем кошмаре. Виктория всегда просыпалась в тот самый миг, когда начинала кричать от отчаяния и колотить кулачками по двери. Она не помнила, как выбралась из горящей квартиры, знала только то, что рассказывал о ее спасении отец. И она всегда считала это правдой – до сегодняшнего дня.

В детстве и юности отец казался ей надежным и крепким как скала, она доверяла ему абсолютно во всем. Да, ему не нравилось, когда она рисовала, но зато он научил ее фотографировать. Как только она начала читать достаточно хорошо, всякий раз, беря в руки газету, она просматривала страницы в поисках сообщений о нем. Он не уходил от ответов на ее вопросы о мертвецах, которых исследовал, и терпеливо отвечал. И убийства перестали ее пугать.

Нет, отец ее не обманывал…

В полусне она снова вспомнила, как почувствовала цитрусовый запах. Бергамот… Вдруг Виктория спросила себя, почему отец после пожара уволил всех слуг…