Часть вторая

«Какие бы страсти ни будоражили людей, здесь живущих, Вендури остается все таким же прекрасным», – так думала Элен, несмотря на свое горе. Напоенный свежестью воздух, яркое небо, великолепные пейзажи оставались неизменными. Городок словно купался в пурпурном с золотыми отблесками свете, и его черепичные крыши, казалось, притягивали к себе всполохи заходящего солнца. За домами раскинулся лес – мирная симфония глубоких оттенков зеленого и деликатного сиреневого… На пылающем горизонте вырисовывались розоватые с фиалковым отливом вершины массива Эстерель – темные каменные кружева, величественные в своей неизменности.

Элен не уставала любоваться этой знакомой, дорогой ее сердцу картиной. И все же только событие исключительной важности могло привести ее в Дё-Вен еще до начала летних каникул.

Отец попросил ее приехать как можно скорее, потому что знал: жить ему осталось недолго. В мир иной он отошел, держа дочь за руку, – спокойным и счастливым. Для Элен же эта потеря стала новым большим горем, но она уже привыкла страдать, и это было как бы в порядке вещей.

Человек переменчивого нрава, способный быть резким и безразличным, Анри Монсеваль сильно переменился после смерти супруги. В последние годы они с Элен сблизились, и он бывал очень рад, когда в августе они с Вероникой приезжали в Дё-Вен погостить. Анри Монсеваль покинул этот мир со спокойным сердцем и с именем жены на устах – ему не терпелось воссоединиться с ней. Все годы его вдовства дом полнился воспоминаниями об этой замечательной женщине, к сожалению, преждевременно ушедшей…

Через приоткрытое окно в комнату проникал сладкий аромат июньских роз. Франс так любила розы… Их насыщенный запах вызвал в памяти Элен образ матери. Утонченная, хрупкая и элегантная, некогда звезда оперной сцены, Франс долгое время была душой этого дома, и его стены и сад навсегда сохранят память о ней…

Особняк Дё-Вен стоял на холме, с которого был виден весь городок. Сидя на террасе, Элен какое-то время смотрела на церковную колокольню, а потом закрыла глаза и, подставив лицо теплому ветерку, прислушалась к стрекоту сверчков. Все вокруг навевало воспоминания – и давние, и сравнительно свежие.

На похороны отца собралось не много людей, и это несмотря на то, что он столько лет был самым уважаемым ветеринаром в регионе. На кладбище Элен не единожды ловила на себе чей-нибудь неприязненный взгляд. Сколько еще времени пройдет, прежде чем эти люди перестанут видеть в ней только виновницу позорного скандала?

Она явственно ощущала их презрение, смешанное с любопытством, услышала несколько обращенных в ее адрес колких фраз. Элен не раз задумывалась о том, не перебраться ли их семье в дом, где прошло ее детство, но потом вспоминала, как к ней относятся земляки, и ставила на задумке крест. Для них Элен останется грешницей, совратившей священника, в этом не приходилось сомневаться…

– И что же я получила в итоге? – грустно спрашивала она себя, вглядываясь в закатное небо.

Она скрыла от отца правду о своих отношениях с Александром. Анри Монсеваль, как и многие, считал, что в семье дочери все прекрасно. Элен же кусала губы, думая о том, как все обстояло в реальности. Вот и сейчас мысли ее невольно возвращались в недавнее прошлое…

Сколько времени прошло с тех пор, как Александр вернулся? Скоро уже два года. Два года лжи и притворства! Ненависть, которую она испытывала к нему после своей попытки самоубийства, понемногу утихла, переросла в своего рода болезненное безразличие. И все же оба супруга старательно играли свои роли – ради Вероники, которая так радовалась, что у нее теперь есть папа!

Но ряд условий Элен все же выдвинула. В интересах ребенка они с Александром будут жить в одном доме и изображать дружную семью, но не более того. В итоге Александр спал на чердаке, перестроенном под музыкальный класс, на раскладной кровати, которую убирал каждое утро. Обо всех этих семейных обедах в их домике в Ульгате и пикниках на пляже, обо всех этих полдниках и вечерних трапезах с непременным участием Вероники Элен вспоминала с болью – до того это напоминало ей плохо разыгранную комедию. Но стоит ли омрачать радость девочки? Не лучше ли и дальше скрывать свои настоящие чувства?

Для Вероники Александр сумел стать ласковым, внимательным и заботливым отцом. Элен ясно видела, что он искренне раскаивается и делает все, чтобы жене и дочке было с ним хорошо. Даже Бернар временами защищал его перед Элен. Они с Александром очень быстро подружились, и он с пониманием выслушивал признания последнего, которым, однако, не удавалось растопить холодность Элен.

– Мамочка, смотри! Я нашла землянику!

Вероника вприпрыжку бежала по стриженому газону. В розоватых сумерках эта пятилетняя красавица в белом платьице была похожа на фею. Волосы у Вероники были черные и кудрявые, а взгляд темно-карих глаз – такой же выразительный и завораживающий, как у отца… Элен с улыбкой поднялась ей навстречу:

– Нашла землянику, мое солнышко? Поделишься хотя бы ягодкой?

– Конечно, мамочка!

Девочка подбежала к террасе, все так же держа руки ковшиком, чтобы не уронить ни одной ягоды.

– Они огромные! Я дошла до самого конца сада и увидела там, возле старой стены, целое море земляники! Возьми эту, самую красивую…

– Спасибо, мое сокровище!

Мать и дочь улыбнулись друг другу – отношения у них были самые доверительные. И обе, где бы они ни находились – в Нормандии или в Провансе, – обожали угощать друг друга дарами природы – спелыми яблоками, сочными сливами… Простые удовольствия деревенской жизни были обеим по сердцу, поэтому Элен каждый год делала сидр из своих яблок и выращивала на огороде овощи и зелень.

– Мам, можно я еще немного поиграю на улице? Сегодня так тепло, и я оставила свою куклу в биседке…

Вероника упрямо заменяла первую букву «е» в слове «беседка» буквой «и». Девочке очень нравилось играть в этом прохладном и уютном домике, похожем на затерянный в зелени деревьев маленький белоснежный храм.

– В бе-седке, дорогая! Я уже говорила тебе, что все наши розы посадила бабушка, и те, что возле беседки, тоже? Ей было бы так приятно смотреть, как ты там играешь!

– Наверное, она смотрит на меня с неба, и дедушка тоже?

Элен вздохнула. У нее получилось скрыть от дочери горькую сторону смерти. И она часто рассказывала ей о дедушке, которого Вероника едва знала.

– Возьми куклу, дорогая, и пойдем в дом. Скоро совсем стемнеет.

В дальнем конце аллеи появился крупный пес светло-коричневого окраса. Это был Сатурн, сын пиренейской овчарки Долли, верной спутницы Элен в годы ее одинокой юности, когда в Вендури ее еще называли «мадемуазель из Дё-Вен». Отец оставил щенка из ее последнего помета. Элен решила забрать Сатурна с собой в Нормандию. Славный пес успел уже привыкнуть к Веронике, а она его просто обожала.

Сатурн взбежал по ступенькам на террасу, и Элен, поглаживая его по густой шерсти, снова погрузилась в воспоминания. И первая мысль ее была об Александре, как всегда, только о нем! Он твердил, что страстно ее любит, и не мог понять, почему она не в состоянии ответить тем же. Но что-то надломилось в сознании и сердце молодой женщины. По мнению Бернара, причиной была та ее неудавшаяся попытка самоубийства.

«Мне тридцать четыре, но тело словно умерло! – думала она. – И мне кажется, что это так и останется. И в целом свете я люблю только одно существо – свою доченьку!»

Идеальный момент, чтобы разобраться в себе… Знакомая обстановка, погожий вечер, прекрасное небо над головой – все способствовало тому, чтобы найти наконец причину, почему она потеряла вкус к жизни. И, конечно же, в центре всех переживаний – Александр. Одним своим видом он напоминал ей, как страстно она его любила и как печально это закончилось. На его мужские плечи легла вся тяжесть вины за разрушенную семью.

И все же первые месяцы совместной жизни принесли ей немало приятных минут. В глазах соседей, учеников Элен, да и всего Ульгата они были очаровательным семейством. Втроем ходили на рынок, болтали с торговцами, готовили вкусную еду и слушали музыку. В обществе жены и дочери Александр выглядел по-настоящему счастливым. Для Вероники он придумывал игры, не жалел времени на разговоры и сказки. Но стоило ему сделать даже крошечную оплошность в отношениях с женой, и он наталкивался на стену холодного гнева.

Презрение, неизменно демонстрируемое Элен, он принимал как заслуженное наказание. Александр не забыл годы, прожитые в сане католического священника. Вера его была непоколебима и помогала ему быть терпеливым. Как раз это ангельское терпение и выводило Элен из себя.

В день рождения Вероники они устроили праздничный ужин. Бернар с Сандрин и детьми пришли поздравить девочку, но надолго задерживаться не стали.

Александр, Элен и Вероника с удовольствием поужинали морепродуктами. На десерт было земляничное мороженое. Элен попросила открыть шампанское, и радостная атмосфера, царящая в доме, заставила Александра забыть об осмотрительности. Вероника уснула, обнимая новую куклу, а ее родители спустились в освещенную свечами гостиную, чтобы немного поболтать.

Элен в синем платье – худенькая, почти невесомая, с рассыпавшимися по обнаженным плечам белокурыми пышными волосами – была волнующе красива. Ее лицо с тонкими чертами, ее прекрасные глаза орехового оттенка нисколько не изменились, несмотря на все пережитое.

Александр смотрел на нее с обожанием, силясь подавить в себе желание, которое она в нем вызывала. Нашептывая нежные слова, он опустился на колени и обхватил ее ноги обеими руками. Элен застыла в панике, однако он этого не заметил. Прижался лбом к ее бедру, потом резко выпрямился и порывисто прижал молодую женщину к своей груди.

Элен закричала и стала его отталкивать. В глазах ее плескался страх.

– Не прикасайся ко мне! Неужели ты решил, что я забыла те жуткие дни, когда умер наш первый ребенок? Разве можешь ты понять, что это для матери – потерять ребенка? Александр, неужели ты думаешь, что мне легко было вычеркнуть из памяти слова, которые ты мне тогда сказал? Что, возможно, даже лучше, что она умерла. Потому что наша дочь была бы незаконнорожденной в глазах Церкви. Но тогда… тогда я промолчала…

– Мне самому было очень больно. В этом я видел наказание Божье.

– Твое чувство вины! Проклятое чувство вины! Наверное, ты думал, что только тебе одному больно! Но ведь многие родители теряли детей, хотя и ни в чем не согрешили перед Богом! Но они – они поддерживали друг друга в этом испытании. А мне пришлось оплакивать мою доченьку одной! Мне было так одиноко, Александр!

Поток слов, так долго сдерживаемый, стал для Элен мукой и освобождением.

– Прости, прости меня, Элен! Я много об этом думал, осознал, насколько был неправ. Прости меня! – твердил Александр.

– Слишком поздно! Боль и растерянность толкнули меня на измену. А потом мне хотелось только умереть. Я не могу простить этого себе, а тебе – тем более. Я ненавижу тебя, слышишь? И всегда буду ненавидеть. Ты отвратителен мне настолько же, насколько я сама себе отвратительна! Не прикасайся ко мне никогда…

На эти возмущенные возгласы плачем отозвалась испуганная Вероника. Она услышала отголоски ссоры и теперь звала родителей. Элен как могла успокоила дочку. К счастью, их с Александром слов девочка не расслышала.

– Мамочка, а почему ты кричала?

– Я обожглась, мое солнышко. И вскрикнула от боли. Ничего страшного, можешь не волноваться.

Девочка поверила в эту басню и стала жалеть маму, которой было больно.

На следующий день Александр решил снять однокомнатную квартирку в Вальфоре – деревушке, куда он был назначен учителем начальных классов.

– Если я так тебе противен, нам не стоит жить под одной крышей! Я бы не хотел, чтобы Вероника стала свидетельницей чего-либо подобного. Это слишком тяжело, Элен, – быть все время рядом и не сметь к тебе прикоснуться!

Она заметила, что воздержание для священника – вещь естественная, он в ответ только передернул плечами. В итоге, чтобы не тревожить зря дочь, они придумали такой план: Вероника будет навещать отца по средам, субботам и воскресеньям, а Александр в среду вечером будет приходить к ним на ужин.

С тех пор прошло уже больше года, и Элен такая жизнь вполне устраивала. Поначалу соседи в Ульгате удивлялись и даже позволили себе задать пару нескромных вопросов, на которые Элен ответила уклончиво, неизменно очаровательно улыбаясь. Но потом ее оставили в покое: ее новые ученики делали успехи, и еще двое поступили в консерваторию.

Александр теперь отдавал все время и силы своей работе и ни в чем не упрекал жену. Элен временами даже восхищалась таким смирением. По идее, отношение к ней мужа заслуживало наивысшей похвалы. Судя по его словам, он продолжал страстно ее любить, и доказывал это своим поведением и письмами. Но, как бы то ни было, все усилия Элен отыскать в душе остатки любви к нему пока не увенчались успехом.

– Мам!

Это был голосок Вероники.

Он отвлек Элен от невеселых размышлений. Она встала и подошла к краю террасы.

– Моя маленькая фея! Иди, я тебя поцелую! Знаешь, о чем я подумала? Что, если мы поедем сегодня ужинать в ресторан?

– А Сатурна с собой возьмем?

– Возьмем, только наденем на него поводок.

Звонок телефона раздался, когда мать и дочь уже были на лужайке перед домом. Элен, которая то целовала Веронику, то кружила ее, с сожалением отпустила ребенка.

– Идем в дом. Наверное, это звонит твой папа.

– Значит, мне можно взять трубку?

– Конечно! Беги быстрее! Я иду следом…

И молодая женщина с нежностью смотрела, как ее крошка взлетает по ступенькам на крыльцо и исчезает за открытой застекленной дверью, ведущей в гостиную. От отца Вероника унаследовала эти особые, присущие всем южанам жизнерадостность и природное очарование.

Вспомнилась их первая с Александром встреча здесь, в Вендури. Каким красивым он ей показался и как она расстроилась, узнав, что он – священник…

Александр давно вел мирскую жизнь, но между ними встала преграда, которую только она, Элен, могла разрушить.

За раздумьями Элен не заметила, как вошла в гостиную. По-портновски поджав ноги, Вероника сидела на ковре и разговаривала с отцом. На лице ее было написано полнейшее счастье. Наконец, звонко чмокнув трубку, она воскликнула:

– Мамочка, папа хочет с тобой поговорить! Я сказала ему, что мы сейчас едем в ресторан…

Девочка прижалась к матери, и та была вынуждена повести разговор в самой что ни на есть банальной манере:

– Алло! Здравствуй, Александр!

– Элен, как ты? Держишься?

– Конечно, я ведь давно не девочка. Самое худшее позади, хотя, признаться, дом кажется теперь таким пустым…

– Я бы мог поехать с тобой, но ты была против. Я не хотел, чтобы ты переживала все это в одиночку…

– Я знаю, Александр, и я тебе благодарна. Я и не думала тебя ни в чем упрекать.

– А Вероника? Ты ведь не брала ее с собой на кладбище, верно? Я мог бы пока побыть с ней…

– Мы это решили. Я попросила двоюродную сестру поехать с ней в это время на море. И вот твоя дочка заявила, что это море намного красивее, чем наше, в Ульгате!

– И она права. Средиземное море такое красивое! Элен, умоляю, разреши мне приехать! Сегодня у нас четверг, так что я смог бы выехать уже завтра после обеда. И к ночи был бы на месте. Мне хочется повидать Вендури, пойти с Вероникой в горы… Скажи «да», моя милая Элен!

Она не знала, как быть. Ей хотелось уступить, потому что Вероника очень обрадовалась бы его приезду. Они бы втроем пошли гулять в дубовую рощу, сварили бы рыбный суп и сели ужинать на террасе… Нет, все-таки не стоит! Тем более что Элен решила в субботу ехать домой.

– Александр, тебе не нужно приезжать. Здесь нас никто не забыл. На кладбище на меня смотрели косо, отпускали в мой адрес идиотские замечания. Уже в субботу вечером мы с Вероникой и Сатурном будем в Ульгате. Дожидайся нас дома.

– Как скажешь. Значит, вы решили забрать с собой Сатурна? Интересно, как они поладят с Перль?

В низком голосе Александра появились ласкающие, теплые нотки. Элен невольно улыбнулась. Перль – полудикая старая кошка, с некоторых пор поселившаяся у них в саду. Они с Вероникой ее кормили, но в руки она до сих пор не давалась.

– Это мы скоро увидим!

Они обменялись ничего не значащими фразами, и Элен уже готова была повесить трубку, когда Александр проговорил тихо, тоном, выдающим его волнение:

– Я очень по вам соскучился. И я вас очень люблю. Я люблю тебя, Элен. Дорогая, помни об этом…

– Я помню, Александр.

Она ответила ласково, растревоженная до глубины души воспоминаниями, не отпускавшими ее с того момента, когда она снова увидела свой родной Дё-Вен. Там, на другом конце линии, Александр вздрогнул. Его сердце затрепетало с новой надеждой – так, что ему стало больно.

Они выбрали столик на террасе ресторана при гостинице «Муэтт». Вероника с аппетитом ела картошку, поджаренную во фритюре, и болтала без умолку. Элен же наслаждалась приятным вечером и новыми впечатлениями. Она научилась довольствоваться маленькими радостями, которые жизнь дарит тем, кто умеет на лету их схватывать. Забавные гримаски Вероники, красота ночного неба, запах блюд прованской кухни, от которого она успела отвыкнуть, – все эти мимолетные моменты доставляли ей огромное удовольствие, хотя она об этом даже не задумывалась.

Мужчина за соседним столиком часто поглядывал в ее сторону. Сначала Элен это раздражало, потом она просто перестала обращать на него внимание. Она даже поймала себя на мысли, что хочет, чтобы Александр оказался сейчас рядом. В свои сорок три он был все так же красив и по-мужски привлекателен, и несколько серебристых нитей в густых черных волосах и малозаметные морщинки его совсем не портили. С тех пор как она уехала в Прованс, обида на него и холодность по отношению к нему смягчились, уступая место смутному желанию чувствовать его рядом, получать робкие знаки внимания и привязанности.

«Завтра я его увижу!» – подумала она. И ей вдруг захотелось как можно скорее оказаться дома, в Нормандии.