Религия

Чем многочисленнее становилось общество, тем труднее было управлять людьми. Поэтому вожди больших племен с давних пор прибегали к помощи сверхъестественных сил. Считалось, что законы общины устанавливали высший Бог или боги, которые строго следили за их исполнением. Таким образом, хотя бы теоретически люди должны были подчиняться общим правилам, а вожди, ссылаясь на зоркость богов, всегда могли объяснить, почему одни люди преуспевают, а другие нет. Неудивительно, что бедняки легко восприняли это представление о силе богов, но пользовались ею сугубо по-своему, чисто житейски, поскольку постоянно подвергались испытаниям судьбы.

Основным элементом религиозных представлений неимущих являлась «воля богов». Она поддерживала традиционные ценности, положение социальных групп и выражалась в том, что, во всяком случае теоретически, боги устанавливали нормы поведения и вознаграждали за такие добродетели, как благочестие и справедливость, но карали богохульников и тех, кто шел против справедливости. Но бедняки видели, что боги далеко не всегда наказывали плохих людей и вознаграждали хороших. Объяснением этого разрыва между ожидавшимся и реально происходившим служила сила судьбы, рока, фортуны. Она существовала независимо не только от человеческой воли, но и от воли богов; перед фортуной были равно бессильны и человек, и боги. В каком-то смысле судьба стояла в стороне от естественного порядка вещей, что и объясняло, почему в обществе так часто попирались законы, данные богами. Фортуна внушала человеку неизбежность предопределенного ему будущего и уверенность в том, что в мире добро и зло уравновешивают друг друга. О неизбежности будущего рассказывается в басне Бабрия «Сила судьбы»: отец, пытаясь спасти сына от предначертанной ему смерти, заключает его в тюрьму, но там юноша погибает от несчастного случая. Мораль: «Стойко переноси все, что послано тебе судьбой, и не пытайся спастись от своей доли с помощью хитрости; тебе все равно не избегнуть того, что предначертано». А равновесие добра и зла иллюстрируется следующей басней из Аугсбургского сборника: «Несколько рыбаков тянули из моря невод. Он был очень тяжелым, и они радовались, думая, что поймали большой улов. Но когда они вытянули невод на берег и увидели, что в нем полно камней и обломков дерева и всего несколько рыбин, они впали в уныние, и не столько из-за жалкого улова, сколько из-за разочарования. Но один старый рыбак сказал им: „Не надо сетовать на судьбу, друзья. Ведь грусть – сестра радости, и раз уж мы так радовались перед этим, то теперь придется и погрустить“».

Фатализму посвящено множество изречений, вот лишь несколько примеров: «Легче заслужить благосклонность Фортуны, чем удержать ее» (Публий Сир. Сентенции, 198); «Когда Фортуна нас ласкает, она хочет нас соблазнить» (Сентенции, 197); «Фортуна не довольствуется тем, чтобы навредить только однажды» (Сентенции, 213).

У бедняков весьма неожиданным следствием роли судьбы явилось понимание необходимости рассчитывать на самого себя. Поскольку на богов полагаться нельзя, а судьба капризна, человеку лучше рассчитывать на собственный труд и находчивость. Об этом говорится в басне «Погонщик и Геракл»:

 

Крестьянин гнал телегу и волов в город,

Но, не доехав, глубоко засел в яме.

Тут надо бы помочь, а он стоял праздно

И лишь взывал к Гераклу, своему богу,

Которого превыше всех других чтил он.

Явился бог и молвил: «Раскачай воз свой

Да подстегни волов: твои мольбы тщетны,

Пока ты сам не хочешь шевельнуть пальцем».

 

(Бабрий. Басни, 20)

Это представление вполне согласуется с положительным отношением бедняков к труду, о котором я уже говорил.

Также я упоминал и о том, что главное, что определяло всю жизнь бедняка, – это его подчиненное положение, зависимость от остальных, которые, помимо всего прочего, присваивали себе часть произведенной им продукции. Источником этой зависимости отчасти были мифы, отчасти она сложилась исторически, но неимущие попросту считали, что так уж устроена жизнь, и ничего не поделаешь. Пожалуй, в этой ситуации была доля мрачного юмора, что подтверждается одним из греческих анекдотов: «Педант хотел научить осла ничего не есть и перестал засыпать ему корм. Когда осел околел с голоду, педант сказал: „Как много я потерял! Только что он научился ничего не есть – и вдруг умер!“» (Филогелос).

Основной смысл подчиненного положения бедняка заключался в том, что его благополучие всегда до известной степени зависело от произвола властей – это хорошо отражено в басне «Страшнее, чем всегда»: «Лев взбесился от ярости. Олененок, увидевший его из леса, вскричал: „Горе нам! Что бы он ни сделал в ярости – он страшен нам и в здравом рассудке!“» (Бабрий. Басни, 90).

Лукиан говорил о беспомощности бедного перед богатым, когда заставил одного из героев «Сатурналий» обратиться к титану Кроносу и попросить его возродить золотой век, когда «…люди сами были золотыми, и нигде не было нищеты. А что до нас [бедных], про нас даже и подумать не могли как о руководителях, и большинство из нас добывают пищу тяжелым трудом; и нищета, нужда и беспомощность, как и восклицания „Увы!“, „Как мне это добыть?“, „О, что за горе!“ и тому подобные постоянно слышатся, во всяком случае среди нас, бедных. Можешь поверить, мы не так бы расстраивались из-за этого, если бы не видели, что богатые, живущие в роскоши, имея столько золота и серебра в сундуках, множество одежд, рабов, повозок с лошадьми, дома и земли, и всего этого много, не только не делятся этим с нами, но даже не удостаивают нас, бедных, внимания. Вот что больше всего удручает нас, Кронос, и мы считаем невыносимым, что такой человек возлежит в пурпурном одеянии и объедается этими яствами досыта, до отрыжки, принимает поздравления своих гостей и только и знает, что веселится, тогда как я и такие же бедные люди гадаем, где бы нам раздобыть четыре обола, чтобы поспать, поев хлеба или ячменной похлебки с листиком кресс-салата или луком» (Лукиан. Сатурналии, 20–21).

Несмотря на свою зависимость, неимущие знали себе цену и хотели, чтобы к ним относились с уважением. Это показано в одном эпизоде из «Сатирикона», в котором Коракс нанимался носильщиком, на обычную поденную работу, и резко подчеркивал свое звание человека: «Что вы, считаете меня за вьючное животное, что ли, или за грузовое судно? Я подрядился нести человеческую службу, а не лошадиную. Я такой же свободный, как и вы, хоть отец и оставил меня бедняком» (Сатирикон, 117).

Однако в обществе существовал modus vivendi, при котором большая часть состояния доставалась богатым, а неимущим – лишь жалкие крохи, которых хватало, чтобы не умереть с голоду. Здесь имелось в виду соблюдение некоего равновесия: если богатые требовали слишком многого, им грозила гибель от восставших бедняков (что случалось относительно редко) или последние сами умирали от голода. Смерть неимущих не устраивала знатных, так как они лишались дешевой рабочей силы, потому им приходилось поддерживать некоторое равновесие, крепко удерживая власть в своих цепких руках.

Единственное, что давало силы бедным в отношениях с вертикалью власти, – это понимание взаимной полезности. Отношения патрона с клиентом строились именно на этом принципе симбиоза: у каждой стороны было то, что нужно другой, поэтому они оказывались неразрывно связанными друг с другом. Богатые получали от бедных прибыль и почтительность; а бедные – помощь богатых в тяжелых обстоятельствах, ибо у них имелись для этого деньги и возможности. Вот басня, в которой эта ситуация объясняется с точки зрения бедного:

 

Лев собирался пойманную съесть мышку,

Но та, воришка, близкий свой конец чуя,

С такою обращается мольбой к зверю:

«Охотой на оленей и быков тучных

Тебе, о лев, пристало утолять голод;

А моего ты даже на губах вкуса

Не ощутишь. Ах, пощади меня лучше.

Мала я, но воздать тебе добром в силах».

Лев, рассмеявшись, отпустил ее с миром.

А вскоре лев к охотникам попал в петли

И, оступившись, был опутан весь сетью.

(Уж он не чаял выйти из беды целым.)

Тогда скользнула мышка из своей норки,

Перекусила зубками узлы петель

И выпустила льва на белый свет снова,

Достойной за пощаду отплатив платой.

(Значенье басни ясно для людей умных:

Будь беднякам защитником и сам верь им,

Ведь даже льва от гибели спасла мышка.

 

(Бабрий. Лев и мышь)

В действительности, как обычно, все оказывалось в руках богатых. Клиенты могли, конечно, напомнить о своем моральном праве получить помощь, но реальной возможности торговаться не имели, но на покровительство им нельзя было полагаться. Девиз – лучше оставаться незаметными, тем самым избегая проблем, как в басне «Рыбак и рыбы»:

 

Когда рыбак тащил из моря свой невод,

Где много было малой и большой рыбы,

То мелкие сквозь сеть скользнули в глубь моря.

А крупных рыб, попавшихся к нему в сети,

Он вытащил и вывалил в свою лодку.

(Кто невелик, тому уйти от бед просто,

И уцелеть легко; но чья громка слава,

Тот редко сможет выйти из невзгод целым.)

 

(Бабрий. Басни, 4)

Разумеется, не обходилось и без конфликтов. Клавдий Элиан приводил пример, как в древнегреческие времена бедные оказались в безвыходном положении и восстали: «Коринфские богачи Теокл и Трасонид, а также митиленец Праксид проявили презрение к деньгам и великодушие, видя, что их сограждане бедствуют. Мало того, эти люди убеждали других облегчить тяжелую участь неимущих. Ничего не добившись, они решили простить своим должникам долги; благодаря этому они спасли собственную жизнь, так как те, кому заимодавцы не отпустили долгов, напали на них, в ожесточении прибегнув к оружию, и, оправдывая это крайней степенью нужды, убили» (Элиан. Пестрые рассказы, 14.24).

Случай не столь радикального, но достаточно серьезного сопротивления приводится в басне «Схватка быка и мыши»: «Мышь укусила быка. Бык набросился на мышь, чтобы отомстить ей. Мышь опередила быка, снова спрятавшись в своей норке. Быку пришлось колотить в стенку рогами, и, наконец, выбившись из сил, он лег на землю и заснул перед норкой. Тогда мышь осторожно выглянула наружу, вылезла, подбежала к нему и укусила еще раз, после чего снова убежала. Бык подскочил, не зная, что делать. А мышь пропищала: „Самый большой не значит самый сильный. Порой сильнее оказывается маленький да робкий“» (Бабрий. Басни, 112).

Восстание, которое могло круто изменить жизнь богатых, имело в глазах бедняков определенную привлекательность, как свидетельствовал один пророк из Оксиринха в Египте: «…мятеж и война… и богатые тяжело пострадают. С них будет сбита спесь, а их имущество будет захвачено и отдано другим…» (П. Окси, 31.2552).

Мятежи бедняков становились центром внимания знати, а также сочувствующих. Но богатые всегда могли противопоставить взбунтовавшейся черни серьезные военные силы, что и объясняло редкость восстаний бедняков и их неспособность захватить власть в свои руки. Как правило, богатые достигали успеха путем пролития крови или захвата предводителей мятежников. В результате бедные снова оказывались подавленными и униженными, так происходило и в античные, и в последующие времена. Очевидно, неимущие сохраняли память о мятежах, закончившихся тяжелым поражением, поэтому воздерживались от восстаний, во всяком случае до тех пор, пока их положение снова не становилось невыносимым.

Но бедняки могли и по-иному взглянуть на свое существование. Они искренне верили, что так уж устроена жизнь, что богатые должны властвовать, а их удел – подчиняться им. И эта вера помогала им смириться со своим зависимым положением в обществе. Чарльз Диккенс отразил такое сознание подчиненности в повести «Колокола»:

 

Будем довольны своим положением.

Будем на сквайра взирать с уважением,

Будем трудиться с любовью и рвением

И не предаваться греху объедения.

 

Я назвал бы это сознанием приятия существующего порядка вещей – подгонка ценностей бедняков под ценности элиты. Басня «Как коршун потерял голос» учит, что если ты пытаешься стать лучше того, чем ты есть, то рискуешь потерять все: «В прежние времена у коршуна был другой голос, более тонкий и пронзительный. Услышав звонкое ржанье лошади, он решил подражать ей. Но не смог обрести такой мощный голос, какой хотел, и даже утратил тот, что был у него раньше» (Бабрий. Басни, 73).

Все известные мне восстания бедняков преследовали две цели: аннулирование долгов и перераспределение земли. По существу, эти цели консервативные и выражали стремление восстановить справедливость в обществе, когда у каждого была своя земля и никто не попадал в зависимость к заимодавцам из-за долгов. В этом реформированном обществе по-прежнему сохранялась бы иерархия и власть распределения благ принадлежала бы господствующему классу – единственное отличие заключалось бы в том, что каждый имел бы право на справедливую часть общих ресурсов. Иными словами, недовольство направлялось не против власти как таковой, а против ее несправедливости. А это означало, что бедняки соглашались с эксплуатационной системой.

Но бедные тоже думали об обществе, где они занимали бы совсем другое место. Хотя у нас нет сведений, что в античном мире имелось нечто подобное идее ценности человека, которая родилась в XVIII в. и наиболее ярко выразилась в марксистском переустройстве общества и агрессивном выражении справедливых ожиданий и возможностей рабочих бедняков. Видимо, оказалось нетрудно представить мир, где богатые и бедные поменялись местами. У Лукиана бедный Микилл, призванный судьбой в царство мертвых, говорил: «Я же, как не имевший ничего такого, что бы привязывало меня к жизни, – ни земли, ни дома, ни золота, ни утвари, ни славы, ни каменных изваяний, оказался наготове, и, лишь только Атропос подала мне знак, с удовольствием отбросил сапожный нож и подошву, – в руках у меня был тогда какой-то сапог, – вскочил и, даже не обувшись и не смыв ваксы, последовал за Мойрой, вернее, даже вел ее, смотря вперед: ведь ничто оставляемое мною не привлекало к себе, и, клянусь Зевсом, у вас я все нахожу прекрасным; а самым приятным мне, конечно, кажется то, что здесь для всех один почет и никто не отличается от своего соседа. Думается мне, здесь и долгов с должников не спрашивают, и податей не платят, а самое главное – не коченеют от холода, не болеют и не получают затрещин от более сильных. Здесь полнейший мир и все идет наоборот: мы, бедняки, смеемся, а богачи огорчаются и рыдают» (Путешествие в подземное царство, 15).

И все-таки бедняки больше стремились не к мести, а к справедливости. Они считали, что, если все, особенно богатые, будут соблюдать правила, тогда им можно будет спокойно жить, совершать обряды и платить долги. В басне «Лев, справедливо царствующий» показаны надежды неимущих на счастливое общество:

 

Когда-то лев звериным управлял царством

Без гнева, без жестокости, без злой силы:

Как люди, чтил он справедливость, чтил кротость

И вот, когда над всеми этот лев правил,

Решили звери на своей лесной сходке

Рассчитаться за обиды и зажить мирно.

Ягненок наказанье положил волку,

Косуля – барсу, трепетный олень – тигру,

И с этих пор настал у них конец ссорам.

Тогда-то даже робкий произнес заяц:

«Ах, как всегда мечтал я, чтоб пришло время,

Когда и сильный будет уважать слабых!».

 

(Бабрий. Басни, 102)

Во множестве басен дается совет не грабить бедных, например:

 

Засыпанное для коня зерно конюх

В харчевню продавал и пропивал деньги,

Но чистил и причесывал коня честно.

И конь сказал: «Чтоб я красивей стал вправду,

Уж лучше моего бы ты не крал корму».

(О том заботься, что всего важней нынче

И что полезней; даже красота в тягость,

Когда насущным утоленья нет нуждам.)

 

(Бабрий. Человек и конь)

Но поскольку бедняки практически не имели выхода из создававшегося положения, все это выразилось в принятии ими преобладающей точки зрения на мир как на правильный и справедливый; человек гораздо легче усваивал такой взгляд, чем мы можем предполагать сегодня. Так что неимущие довольно редко устраивали беспорядки местного значения, не захватывавшие всей империи, так как они требовали не свержения существовавшего порядка, а его реформирования. Но последнее так и не происходило, чего ранее и опасались бедняки.

Если мы представим себе справедливость как способ дать каждому то, что должно, мы поймем их взгляды, т. е. власть оставалась в руках богатых, то они должны были дать бедным то, что причиталось им по праву. Главным для них оставалось лишь одно – отсутствие жестокой эксплуатации, которая угнетала их и социально, и экономически. Аполлоний Тианский дал совет императору Веспасиану: «[Ты] лучше используешь свое богатство, чем какой-либо правитель до тебя, если предложишь помощь бедным, тем самым обеспечишь безопасность собственности богатых» (Филострат. Жизнеописание Аполлония, 5.36).

В баснях часто встречаются советы быть справедливым, например: «Стриги меня, но шкуры не сдирай»: «У одной вдовы была овца. Желая состричь с нее как можно больше шерсти, вдова стригла ее так неуклюже и грубо, что то и дело задевала ее шкуру. Страдающая от боли овца проблеяла ей: „Не мучай меня. От моей крови шерсть не будет весить больше. Хозяйка, если тебе нужна моя плоть, есть мясник, который быстро убьет меня. Если тебе нужна шерсть, а не мясо, есть стригаль, который острижет, не причиняя мне боли“» (Бабрий. Басни, 51).

О том же чувстве говорилось и в других баснях: «Близко к Закону, но далеко от справедливости» (человеческая справедливость часто не касается бедных); «Рыцарь и его лошадь» (призыв отказаться от деспотичной эксплуатации); «Двойной стандарт справедливости» и «Жернова Господни вращаются медленно» (будь справедлив к своим собратьям, если хочешь, чтобы боги были справедливы к тебе). Пословицы весьма скептично отражали отношение к судебной системе, подчеркивая необходимость справедливости. Бедняка, например, сравнивали с ласточкой, которая находится рядом с судом, но не может найти у него защиты: «Ласточка, певчая птица, что селится рядом с людьми, весной устроила себе гнездо под крышей здания суда, где старые люди вершили закон. Здесь она вывела семь птенчиков, крылья которых еще не покрылись сизыми перышками. Из норы выползла змея и съела их всех до одного. Несчастная мать жаловалась на их преждевременную смерть. „Увы, – сказала она, – какая я несчастная! Здесь вершится суд, но я должна улететь с этого места – ласточка, с которой так несправедливо обошлись“» (Бабрий. Басни, 118).

Таким образом, от людей нельзя было ждать справедливости. Ее могли обеспечить только боги в соответствии с поговоркой: «Бог наказывает зло по заслугам». Простой народ верил в справедливость, но не в закон как средство ее достижения. И не без оснований – законы практически никак не защищали бедняков. Находились решения суда, в которых говорилось, в частности, о правах рыбаков, и даже случалось, что приговоры оглашались не в пользу богатых. Но неимущие редко обращались в суд: так, у нас нет ни одного свидетельства о рассмотрении там иска наемного работника. По существу, закон вообще не отражал проблемы бедняков. И если они оказывались причастными к какому-нибудь юридическому спору, то вряд ли могли надеяться на благоприятное решение. Так, в Евангелии сказано: «Когда ты идешь с соперником своим к начальству, то на дороге постарайся освободиться от него, чтобы он не привел тебя к судье, а судья не отдал тебя истязателю, а истязатель не вверг тебя в темницу. Сказываю тебе: не выйдешь оттуда, пока не отдашь и последней полушки» (Лука, 12: 58–59).

Сознавая, что их не может защитить ни суд, ни богатые, неимущие вынуждены были решать свои споры неофициальным путем или даже отказаться от своих претензий.

Вместе с тем басни и пословицы учили бедняка, что надеяться на снисхождение сильных мира сего бесполезно; примером служит басня «Волк и ягненок»:

 

Ягненка, что отстал от своего стада,

Увидел волк, но брать его не стал силой,

А начал благовидный измышлять повод:

«Не ты ли год назад меня бранил, дерзкий?» —

«Никак не я: я нынешним рожден летом».

«Не ты ли зелень на моих полях щиплешь?» —

«Ах, нет, ведь слишком мал я, чтобы есть зелень».

«Не пил ли ты из моего ручья воду?» —

«Нет: я лишь материнское сосу вымя».

Тут волк без дальних слов его схватил в зубы:

«Не голодать же мне из-за того только,

Что у тебя на все готов ответ ловкий!»

 

(Бабрий. Басни, 89)

Лучшего всего было вообще не вступать в противостояние с богатыми, как в басне «Дуб и тростник»:

 

В горах свирепый ветер вырвал дуб с корнем

И бросил в реку. Потащил поток пенный

Огромный ствол, что всех людских племен старше.

Рос по обоим берегам реки быстрой

Густой тростник, спокойною вспоен влагой.

И дуб дивился, почему тростник этот

И слаб и мал, а устоял в такой буре,

Которая и мощные дубы валит?

Тростник разумно молвил: «В этом нет дива:

Ведь ты боролся с бурею и пал в битве,

А нам дано безропотно клонить стебли,

Едва нас самый легкий ветерок тронет».

(Так говорил тростник. И вот урок басни:

Ты не перечь, а лучше уступай сильным.)

 

(Бабрий. Басни, 36).

Чтобы защитить себя от произвола богатых, бедняк должен был проявлять сообразительность и сметку. Во многих баснях показывается, как полезно внимательно анализировать обстановку – к примеру, в басне «Больной лев»:

 

Когда ко льву с годами подошла старость

И на охоту он уже не мог выйти,

В пещере лег он, словно изнурен хворью,

И там лежал, притворным исходя хрипом,

Бессильным стоном свой могучий рев сделав.

Молва о том прошла по всем лесным норам:

Грустили звери, слыша про недуг львиный,

И все поодиночке шли ко льву в гости.

А лев легко хватал таких гостей в когти,

Их пожирал, и доживал свой век сытно.

Лиса, однако, догадалась, в чем дело,

И издали спросила: «Как живешь, царь наш?»

Лев отвечал: «Любезная лиса, здравствуй!

Но почему же ты в такой дали встала?

Скорее, дорогая, подойди ближе

И скрась мне смерть забавною твоей речью».

Лиса в ответ: «Прости, но я уйду лучше:

Здесь все следы приводят к твоему входу,

Обратных же следов ни одного нету».

(Блажен, кому достался без потерь опыт,

Кого чужие бедствия уму учат.)

 

(Бабрий. Басни, 103)

Хотя зажиточные и их власть вызывали у бедных неприязнь, они понимали значение богатства. Они знали, что состоятельность дает власть, но несет в себе и риски. Да, неимущим жилось плохо, но соблазн богатства пугал их. Ведь жадность не доводила до добра, как в басне «Мышь, попавшая в горшок»:

 

Недоглядев, попала мышь в горшок супу

И, утопая, чуть дыша в густом жире,

Сказала так: «Поела, попила вволю,

Всласть пожила; теперь и помирать время!»

(Пускай уроком будет эта мышь людям,

Которые до пагубных услад падки.)

 

(Бабрий. Басни, 60)

В пословицах тоже часто говорится о богатстве. С одной стороны, оно дает человеку большие возможности и потому желанно, с другой – в нем есть что-то подозрительное, например для должника. Ведь вообще принято думать, что обеспеченность достигается предательством, воровством и другими неправедными средствами. Кроме того, основная цель бедняка – сохранить то малое, что есть, а не увеличить свое состояние; это, конечно, защитная тактика, нацеленная на самохранение. Изречение «Лучше быть бедным на земле, чем богатым в море» (Диоген, 2.62) предостерегает от стремления к богатству. Раз уже тебе выпало родиться нищим, постарайся найти в том хорошую сторону.

Но при всем этом бедняки не подвергали сомнению существовавшее общественное устройство. В народном творчестве часто выражалось понимание иерархии. Так, в басне «Галка и орел» читаем:

 

Орел, барана жирного схватив в стаде,

Унес его в гнездо, своим птенцам в пищу.

Хотела галка то же, что и он, сделать,

Но, чуть слетев, запуталась в шерсти овчей.

«По совести наказана моя глупость —

Орлам могучим мне ли подражать, галке?»

 

(Бабрий. Басни, 137)

Замечу, однако, что в литературе часто упоминается зависть неимущих к тем, кому повезло больше; Тиндар в «Пленниках» Плавта (583) так говорил об этом: «…est miserorum, ut malevolentes sint atque invideant bonis» («Свойство всех несчастных – зависть к лучшим, зложелательство»). Если у бедняков находилось время для мечтаний, то они желали не свержения власти и состоятельных людей, а приобретения такого же, как у них, богатства.