Глава тринадцатая

В хорошую погоду прогулка от автобусной остановки до дома Юджина была бы очень приятной, но сейчас лил дождь и порывами налетал ветер.

Я то и дело проваливалась в грязные оттаявшие лужи, ноги у меня разъезжались на жидком месиве, покрывавшем дорогу. Я не видела, куда наступаю. Задыхаясь от быстрой ходьбы, я вся дрожала от усталости и нервного напряжения. Сознанием моим прочно владел страх, что я опоздала и преследователи явились в дом к Юджину раньше меня. Я не очень-то верила в то, что с помощью картошки можно вывести из строя машину, конечно, я помнила, как Туша, трясясь от смеха, рассказывал нам с Бэйбой эту историю, но я тогда не приняла его всерьез, думая, что он просто по своему обыкновению привирает. И потом, даже если все и было так, как он рассказывал, то Бэйба попросту могла не успеть осуществить свой план. Какое-то время должно было бы у нее уйти, чтобы объяснить соседям, зачем ей нужна картошка, потом надо было еще суметь засунуть ее в выхлопную трубу, и все это за те недолгие минуты, пока мой папаша и его спутники, не найдя меня в доме у Джоанны, выйдут оттуда, чтобы отправиться сюда. Конечно, они могли остановиться по дороге, чтобы принять для храбрости, но даже если они потратили на это полчаса, то все равно машина едет гораздо быстрее, чем автобус. Мне уже виделось, как они шарят по комнатам, а Юджин, Юджин – о Боже! – лежит на полу в прихожей или где-то еще, истекая кровью.

Когда я подошла к дому, у меня почти совсем отлегло от сердца. Чужой машины там не было, может быть, Бэйбе все же удалось задержать их?

Я быстро взбежала на крыльцо, но тут от внезапно кольнувшей меня мысли ноги мои приросли к ступеням.

«Что, если он не хочет видеть меня? Если не захочет защитить меня?» – Я вся похолодела. Но другая мысль заставила меня постучать. Ведь я должна была предупредить его.

В доме залаяла собака.

Когда дверь распахнулась, я увидела Юджина и бросилась к нему на грудь. Последние силы покидали меня, но я была счастлива.

Краем глаза я успела увидеть удивленное лицо подошедшей Анны.

– Что случилось? – в голосе его чувствовалась тревога. Он совершенно очевидно был взволнован. Значит, я не безразлична ему? Он обнял меня и, стараясь успокоить, участливо произнес: – Ну, ну, что бы ни случилось, не надо так волноваться, ты вся дрожишь.

Сняв с меня шубку, он отвел меня в гостиную, попросил Анну принести чаю и достал бутылку бренди.

В кабинете рядом с гостиной топился камин, в доме было тепло.

Я начала понемногу отогреваться и успокаиваться.

– Юджин, они скоро будут здесь, – произнесла я наконец дрожащими губами.

– Кто?

– Мой отец с дружками.

– Понятно, – он кивнул головой, – теперь, если ты достаточно успокоилась, расскажи мне все по порядку.

Когда я закончила свой рассказ, Юджин, подумав немного, сказал, что лучше будет, если он отправит меня к своим друзьям в Лондон, пока все не уляжется.

Мне показалось, что он совсем даже не боится моего папашу, но я не могла понять, решил ли он позаботиться обо мне из жалости, или он все-таки любит меня.

В углу комнаты стоял дробовик, и я подумала, что, может быть, Юджину следует взять его, чтобы защититься.

– Ерунда, – отмахнулся он, – не устраивай мелодраму…

Я услышала шум порыва ветра и представила, что к дому подъезжает машина. Мне это слышалось уже несколько раз, но все это была лишь игра моего воображения. Я погладила его волосы, а потом размяла мускулы на спине и помассировала шею. Это привело его в хорошее расположение духа.

– Нам с тобой хорошо вместе… вдвоем, – сказал он.

– Да, – ответила я и подумала, что все было бы так просто, если бы он сказал еще «я люблю тебя», или «я без ума от тебя», или даже «ты мне очень нравишься». Но он только сказал, что нам хорошо вместе.

– Мы знаем друг друга только пару месяцев, – сказал он, глядя на огонь, словно почувствовав мое разочарование. Я знала, что он верит в длительный невидимый процесс роста чувств, подобный росту деревьев, которые он так любит. Растения пускают корни в земле в темноте, пряча их от света. Он хотел, чтобы и наша дружба развивалась по этим правилам. Он еще не был готов принять меня.

– Ты веришь в Бога? – спросила я резко. Сама не знаю, зачем я это спросила.

– Когда сижу в своем доме у камина – нет. Вот когда мчусь по шоссе со скоростью восемьдесят миль в час – это еще возможно. Всегда по-разному.

Мне такой ответ показался очень странным.

– А что в жизни тебя больше всего путает? – мне хотелось, чтобы он рассказал мне о своих страхах, я думала, что это поможет мне забыть о своих.

– Только бомбардировки, – ответил он, и это тоже показалось мне странным.

– И даже не ад? – прошептала я, называя второе из того, чего больше всего боялась в жизни.

– Они меня приставят к огню там, в аду, у меня хорошо получается разводить костры.

Меня поражало, как он может оставаться таким спокойным, даже голос его не дрогнул. Иногда я опять растирала ему шею и потом сидела и отдыхала. Сейчас я была совсем близко к нему, я думала о том, как бы я жила в Лондоне какое-то время без него, пока все не утрясется.

– Знаешь, что самое лучшее можно придумать относительно ада… – начал было он, но дослушать его мне не пришлось, потому что как раз в этот момент во дворе залаяла собака. Она залилась лаем, а потом зарычала. Я вскочила.

– Тссс, – прошептал он, когда я зацепила стоявший на полу поднос с чайными принадлежностями. Он притушил свет, и какое-то время мы ждали. Ничего не произошло, не было ни звука мотора, ни звука шагов, ничего, кроме ветра и бьющихся по стеклам дождя… И все-таки я была уверена, что они идут и что не пройдет и нескольких минут, как в дверь забарабанят.

– Наверное, лиса или барсук, – предположил он, наливая мне виски из бутылки.

– Ты белее простыни, – сказал он, потягивая виски. Собака залаяла снова. Громко и продолжительно. Я вся сжалась и задрожала.

– Это они, – сказала я, холодея.

Тут мы услышали, как хрустит гравий под подошвами чьих-то башмаков, послышались голоса мужчин. В дверь громко забарабанили. Собака продолжала истерически заливаться лаем, но стук моего сердца, казалось, перекрывал и этот лай, и грохот внизу, и вой ветра. Камни полетели в окна, ударяясь в закрытые ставни, одновременно с этим раздался сильный удар в дверь. Я ухватилась за рукав Юджина и стала молиться.

– О Боже, – прошептала я ему.

– Открывай, – ревел мужской голос.

– Они вынесут дверь, – проговорила я с ужасом. Человек пять или шесть наверное, что есть мочи колотили в нее снаружи. Я думала, что сердце мое разорвется.

– Как они смеют подобным образом обращаться с моей дверью, – сказал он с негодованием и шагнул вперед.

– Нет! Нет! – я встала на его пути, умоляя не выходить. – Давай не отвечать.

Было уже поздно. Кто-то из моих преследователей зашел с черного хода и стал громыхать металлическим засовом, открывая его. Наконец он добился успеха, и я услышала, как Анна проворчала:

– Что, во имя Господа, вам надо в это время ночи? Думаю, спросонок она не поняла, что случилось, полагая, вероятно, что за мной примчалась полиция. Я услышала, как голос Феррет произнес мое имя:

– Мы пришли забрать отсюда нашу девочку.

– Ничего не знаю, подождите на улице, – нагло ответила Анна, но он, видимо, столкнул ее с дороги, потому что она закричала: – Да как ты смеешь?!

Примчавшаяся с кухни овчарка начала лаять. Остальные все еще колотили в парадную дверь.

– Это просто невыносимо, – сказал Юджин, и, пока он шел открывать им дверь, я побежала в кабинет, ища места, где бы можно было спрятаться. Я заползла под кровать, надеясь, что он отведет их в гостиную, потому что он никого не любил пускать в свой кабинет. Я слышала, как он сказал:

– Боюсь, что, если вы будете продолжать вести себя подобным образом, разговор не состоится.

– Выводи ее, – потребовал кто-то.

Мне пришлось напрячься, чтобы понять, чей это был голос.

– Давай, давай, – это был Энди, двоюродный брат моего отца, он занимался разведением скота. Я помнила, как он приходил к нам на чай, и они с отцом сидели на кухне, рассуждая о ценах на телят. Однажды он дал мне монетку в три пенса, которая была настолько старой, что даже изображение короля на ней стерлось.

– Где мое единственное дитя! – вскричал мой отец. «Оно под кроватью и задыхается от страха», – сказала я сама себе.

– Мое единственное дитя! – снова возопил отец.

– Кого вы ищете? – спросил Юджин: – Пройдемте, мы сможем поговорить в другой комнате.

Но мой отец заметил огонь в камине, и мое сердце упало, когда я услышала, что вся толпа заваливается в кабинет. Кто-то уселся на кровать, и пружина коснулась моей спины, а запах коровьего навоза ударил в нос. Наконец-то я поняла, кто это. Это был не кто иной, как дядя Энди. Я узнала еще два голоса, один из них принадлежал Феррету, а другой Джеку Холланду.

– Не кажется ли вам, что уже несколько поздновато для подобных визитов? – спросил Юджин.

– Нам нужна наша маленькая бедная невинная девочка, – сказал дядя Энди, этот закоренелый холостяк, который всю жизнь разговаривал только с коровами, – верните нам нашу девочку и, если хоть один волос упадет с ее головы, клянусь Богом, вы дорого заплатите за это! – крикнул он.

Я представила себе его убогую физиономию, маленький кривой рот, обрамленный жидкими усами. Он всегда таскал с собой желудочные капли и однажды замахнулся на мою маму, когда она сказала ему, что он бесплатно пользуется нашим пастбищем. Тогда был единственный случай за всю жизнь, когда отец повел себя, как рыцарь. Он сказал: «Только тронь мою хозяйку, я тебя так трону, что костей не соберешь».

– Это возмутительно, – сказал Юджин. Чиркнули спички – они усаживались.

– Позвольте мне… – начал Джек Холланд, попытавшийся представиться, но отец оборвал его.

– Разведенный человек, который годится моей дочери в отцы, крадет ее у меня.

– Прошу вас заметить, что я не приводил ее сюда силой, а она сама пришла, – ответил Юджин.

Я подумала, что он собирается отдать меня им, предать меня. Права была мама, которая говорила: «Женщина всегда плачет в одиночку».

– Вы опоили ее зельями. Всем это известно, – возразил отец.

Юджин рассмеялся.

Я подумала, каким странным он кажется им в своих вельветовых брюках и старой клетчатой рубашке. Я надеялась, что хотя бы все пуговицы на ней были застегнуты. Мой нос зачесался от пыли.

– Вы ее отец? – спросил Юджин.

– Позвольте мне, – снова сказал Джек Холланд, на сей раз ему удалось представить их.

– Да, я ее отец, – сказал мой папаша скорбным голосом.

– Хватит, давай девчонку! – заорал Энди.

Я снова задрожала. Я не могла дышать. Я задыхалась под этими ржавыми пружинами. Я умру здесь, пока они сидят и решают мою судьбу. Я умру от вони ботинок Энди, торчащих у меня перед носом.

– Вы католик? – спросил Феррет топом полицейского.

– Я не католик, – ответил Юджин.

– Вы ходите к мессе? – спросил отец.

– Но, дорогой мой… – начал было Юджин.

– Никакой я вам не «дорогой»! Хватит вилять, вы ходите к мессе или нет? Едите мясо по пятницам?

– Боже, спаси Ирландию, – только и сказал Юджин, и я представила себе, как он в нетерпении вскидывает вверх руки.

– Не богохульствуйте! – вскричал Энди и стукнул кулаком по ладони.

– Может быть, желаете выпить, чтобы немного охладить ваши страсти? – предложил Юджин и потом добавил презрительным тоном: – Наверное, лучше не надо, вы и так уже достаточно нагрузились.

Запах, доносившийся даже сюда, под кровать, красноречиво говорил о том, что Юджин совершенно прав. Они, наверное, останавливались у каждой пивнушки, пока ехали сюда, принять для храбрости. Вероятнее всего, что платил за всех мой отец.

– Ну… глоточек-другой портвейна, может благоприятно повлиять на ведение переговоров, – предложил Джек Холланд в своей вычурной манере.

– Я могу получить стакан воды, чтобы запить мой аспирин? – спросил мой отец.

– Хорошая мысль. Что касается аспирина, то я составлю вам компанию, – поддержал его Юджин, и на какую-то секунду я думала, что все будет хорошо.

Вода была налита. Я закрыла глаза и начала молиться, уронив голову на тыльную сторону ладони. Мое лицо покрылось холодным потом, я едва дышала.

– Я хочу, чтобы вы поняли, что ваша дочь бежит от вас. Я не похищал ее. Я не принуждал ее, она просто бежит от вас и вашего образа жизни… – начал Юджин.

– Что за хреновину такую он несет? – спросил Энди.

– Трагична история нашей страны, – воскликнул Джек Холланд, – чужеземцы сковали нашу волю к сопротивлению.

– Они одурманивают наших девушек зельями, – сказал Феррет. – Сколько ирландских девушек кончают свою жизнь дешевыми подстилками на Пиккадили. Иностранцы заправляют этим, все иностранцы.

– Где ваша жена, мистер? Что на это скажете? – поинтересовался Энди.

– И что вы делаете с моей дочерью? – отец спросил неожиданно зло, точно только что вспомнив, зачем приехал сюда.

– Я ничего с ней не делаю, – сказал Юджин, и мне показалось, что я ему совершенно безразлична.

– Вы иностранец, – настаивал Энди.

– Совсем нет, – сказал Юджин мягко, – не более иностранец, чем вы, мой маленький голубоглазый друг, похожи на германца.

– Каковы ваши намерения? – резко прервал его отец.

Затем он, видимо, достал из кармана письмо, потому что я услышала, как он сказал:

– Здесь есть от чего волосам встать дыбом!

– У него нечему вставать дыбом, он почти лысый, – сказал Феррет.

– У меня нет сейчас никаких намерений. Думаю, что со временем я с радостью женюсь на ней, и мы заведем детей… Кто знает?

– Маленькие ножки побежали по дорожке, – вставил свое идиотское замечание Джек Холланд, и папаша велел ему заткнуться и не валять дурака.

«Я не нужна ему!» – подумала я, делая короткий вздох и чувствуя, что приближается смерть моя.

– Вы обратитесь? – сказал мой отец, и Юджин, конечно же не, понял, что он имел в виду.

– К кому? – спросил он озадаченно.

– В истинную католическую веру, – пояснил Феррет. Юджин издал тяжелый вздох, точно человек, который понял вдруг, что имеет дело с безнадежными больными:

– Почему бы нам всем просто не выпить чаю?

– Да, да, – согласился мой папаша.

«Это будет продолжаться всю ночь, а к утру меня найдут мертвой под кроватью», – подумала я, умирая от желания почесать себе спину между лопатками.

Когда Юджин открыл дверь, чтобы принести чаю, то, по всей видимости, застал там подслушивающую у замочной скважины Анну, потому что я слышала, как он сказал ей:

– О, Анна, как хорошо, что вы здесь, принесите нам, пожалуйста, чаю.

Потом он, наверное, вышел и закрыл за собой дверь, потому что все наши незваные гости заговорили разом:

– Она могла уйти через задний ход, – предположил мой отец.

– Не теряй бдительности, парень, – ответил ему Энди, – не дай ему улизнуть, иди за ним.

– Бедняга Брэди, – посетовал Феррет, когда папаша вышел, – вот и получил благодарность от этой сопли за то, что послал ее в монастырь, чтобы она могла получить приличное образование. А еще сватал ее за меня!

– Да она с самого начала была с гнильцой, – сказал дядя Энди, – все книжки читала, да мечтала, да с деревьями разговаривала. Это все ее мамаша… Испортила ее…

– О, ее мать была очень хорошим человеком, – вступился Джек Холланд, и, пока он расточал похвалы моей маме, двое других отпускали реплики по поводу висевшего над камином портрета Юджина.

– Посмотри на его нос. Ну, что он говорит тебе, а? Они скоро приберут к рукам всю эту чертову страну, – едва сдерживая раздиравший его приступ благородного негодования, прошипел Энди. – Боже, что за бесчестье так вот губить девчонку, – продолжал он, а я думала, как бы они вытаращили глаза, если бы узнали, что я даже еще не спала с Юджином, хотя мы и провели в одной постели несколько ночей.

Вернулись Юджин с отцом, и я услышала постукивание разбираемых с подноса чашек.

– А много ли вы зарабатываете? – поинтересовался отец.

Я с ужасом представила себе, как они будут злорадствовать, если узнают, что он снимает какие-то маленькие фильмы о крысах и очистных сооружениях.

– Я зарабатываю довольно много, – солгал Юджин.

– Вы же в отцы ей годитесь, – опять взялся за свое папаша, – вы, наверное, мне ровесник.

– Послушайте, – сказал Юджин после минутной паузы, – давайте не будем поддаваться эмоциям. Почему бы вам не поехать сейчас в ближайший отель, а утром прийти сюда и как следует обо всем поговорить с самой Кэтлин. Она к тому времени успокоится, и я уверен, что смогу убедить ее с вами поговорить.

– Черта с два! – выкрикнул дядя Энди.

– Мы без нее не уйдем, – подхватил мой отец, и я в ужасе поняла, что все пропало и бежать мне некуда. Они меня отыщут и выволокут из-под кровати, а потом мы пойдем сквозь этот ужасный ветер к машине Феррета и всю ночь будем ехать и ехать, а они будут упражняться в остроумии и куражиться надо мной. Была бы здесь Бэйба, она нашла бы выход…

– Ей уже двадцать один год, у вас нет права заставлять ее силой следовать за вами, – сказал Юджин, – даже для Ирландии это слишком.

– Мы все можем, мы завоевали нашу свободу, теперь мы здесь хозяева! – прошипел Энди.

– Мы можем забрать ее, она не в себе, – сказал отец.

– В смысле разума, – пояснил Феррет.

– Что скажете на это, мистер? – радостно крикнул дядя Энди. – За сожительство с недееспособной девушкой вы лет двадцать схлопочете!

Я скрипнула зубами, я вся кипела от ярости и бессильного гнева. Слезы лились по моим щекам, мне хотелось закричать. Я не желала быть одной из них, я – не они! Но я просто лежала под кроватью, молча ожидая решения своей участи.

– Идите и приведите ее, – заявил отец. – Немедленно! – и мне показалось, что я вижу летящую у него изо рта слюну.

– Слышали, что сказал вам мистер Брэди, – заорал дядя Энди.

Тут они все встали с кровати, пружины поднялись, освободив мою спину. Я представила себе лицо Энди, его маленькие голубые глазенки, редкие усы. Его желудочные колики.

– Что ж, – произнес Юджин твердо, – она на территории моего дома. Она мой гость и уйдет отсюда в любой момент, но лишь по своей собственной воле. Поэтому прошу вас покинуть мои владения, в противном случае мне придется позвонить в полицию.

Я молила Бога, чтобы они не заметили, что в доме нет телефона.

– Вы хорошо меня слышали? – переспросил Юджин, и я подумала: «О Боже, они убьют его! Он что, не понимает, как они настроены? Никогда не читал в газетах: «Мужчина доставлен в больницу с пятьюдесятью семью ножевыми ранениями»?»

Я стала выбираться, чтобы сдаться, и услышала звук кулачного удара, а потом они, должно быть, сбили его на пол, потому что упала лампа, и ее абажур разлетелся на кусочки.

Я завизжала, едва выбралась из-под кровати, еще покачиваясь на затекших от неудобного лежания ногах… Света от каминного пламени было вполне достаточно, чтобы рассмотреть, что Юджин лежит на полу, пытаясь обороняться от Энди и Феррета, которые били и пинали его, не давая подняться. Джек Холланд пытался оттащить то одного, то другого, а мой отец, видимо, совершенно не соображая, что ему делать, хватал Джека сзади за полы пальто и повторял, точно заведенный:

– Ну, Джек, ну, Джек! Господи, помоги! Ну же, Джек, Бог мой, Джек!

Тут отец увидел меня и решил, наверное, что я выросла из-под земли, я была вся в пыли и пуху, со спутанными волосами. Он так широко открыл рот, что его вставная челюсть сорвалась со своих креплений и поднялась к языку. Это была работа дешевого зубного техника.

– Это не я, это не я все сделал, Мора, – прошептал он и отвернулся от меня, стараясь водворить зубы на место. Только потом, много позже, до меня дошло, что он принял меня за маму, которая восстала из своей могилы на дне Шеннонского озера. Видимо, я действительно напоминала привидение. Растекшаяся по лицу краска смешалась с пылью, а волосы спутавшиеся клоками падали на лицо.

Я закричала на Феррета, чтобы он остановился, но в этот момент с грохотом растворилась дверь, и в нее влетела Анна с дробовиком в руках. Красно-желтый язык пламени вырвался из ствола, взметнувшись к потолку. От выстрела у меня заложило уши, и я покачнулась. Я прилагала невероятные усилия, чтобы не упасть, думая только о том, жива ли я. Мне показалось, что попали в меня, но это был всего лишь шок от выстрела. Терпкий запах порохового дыма вызвал у меня кашель. Джек Холланд стоял на коленях, бормоча сквозь душивший его кашель слова молитвы. Энди и Феррет застыли с поднятыми руками, отец спрятался за спинку стула, а Юджин постанывал на полу, вытирая рукой разбитый нос. Куски штукатурки валялись на ковре, и белая пыль смешалась с пороховым дымом. Запах был отвратительным.

– Тут остался еще один заряд, так что кому-нибудь я точно башку снесу, – сказала Анна. На ней была ночная рубашка, а в руках она держала дробовик Юджина. Рядом стоял Дэнис со свечой в руке.

– Валите отсюда, – скомандовала она незадачливым скандалистам, грозно поводя дулом ружья.

– Господи, я лично отсюда сваливаю, – сказал Феррет, – пока нас всех не убили эти люди!

Я подошла к Юджину, который все еще продолжал оставаться на полу, и приложила свой платок к его кровоточащему носу.

– Сумасшедшие дикари, – пробормотал отец, сжимавший вставную челюсть в руке, – она же могла убить нас всех.

– Я вам всем пятки прострелю, если вы не уберетесь отсюда немедленно, – сказала Анна дрожащим голосом.

– Уходите, – повторил поднявшийся с пола Юджин. Рубашка на нем была порвана. – Прочь, уходите отсюда и больше никогда не подходите к моим воротам.

– Нет ли у вас глотка виски? – попросил отец, прижимая к груди трясущиеся руки.

– Нет, – отрезал Юджин, – немедленно покиньте мой дом.

– Ну и ночка выдалась сегодня, ну и ночка, – бубнил Джек Холланд, когда они уходили под конвоем Анны, которая послала Дэниса вперед открывать дверь. Последнее, что я видела, это был кулак Феррета, которым он погрозил нам из-за спины.

Юджин захлопнул дверь, а Дэнис запер ее на засов. Я застыла на кровати, дрожа всем телом.

– Вот так с ними и надо, – сказала Анна, положив ружье на стол.

– Вы спасли мне жизнь, – сказал Юджин, опускаясь на кушетку и поднимая штанину брюк. Кожа на ногах кровоточила в тех местах, где она пострадала от ударов. Кровь из носа лила, не останавливаясь.

– Прости меня, прости меня, – повторяла я, всхлипывая.

– Просто грубияны, невоспитанные грубияны, – немного высокопарно изрек Дэнис, услышав их голоса, доносившиеся снаружи, и лай собаки на заднем дворе.

– Принесите кто-нибудь йод, – попросил Юджин. Я поднялась наверх и ничего там не нашла, тогда это сделала Анна. Она принесла также и чистое полотенце, и таз воды. Юджин откинулся в кресле, и я развязала шнурки на его ботинках и сняла их.

– Уехали, – сказал Дэнис, и действительно снаружи послышался шум двигателя отъезжающей машины.

Анна промыла порезы на лице и на ногах Юджина. Он морщился от боли, когда она смазывала раны йодом.

– Мне не следовало прятаться, – сказала я, подавая ему чистый платок, который я достала из верхнего ящика стола. Он хранил их там. – Мне вообще не следовало прятаться.

Через платок он произнес:

– Поди-ка налей себе чего-нибудь выпить, трястись перестанешь… Кстати, и мне не помешает.

Уняв кровотечение, он поднял голову и посмотрел на меня. Верхняя губа у него опухла.

– Это было так ужасно, – сказала я.

– Это было, – сказал он, – смешно и нелепо, как и сама эта страна.

– Если бы не я, где бы все мы были, – буркнула Анна.

– Как насчет чашечки чая? – спросил он грустно, и я поняла, что он никогда не забудет того, что сегодня случилось, и что часть вины за их поведение всегда будет лежать на мне.

Мы легли поздно. У него болела голень, и синяк под глазом вздулся. Прошел уже час, как они уехали. Большую часть ночи я не могла уснуть, разглядывая блики луны на стене и предаваясь размышлениям. На рассвете я увидела, что он не спит и смотрит на меня.

– Я люблю тебя, – неожиданно сказала я, это просто вырвалось у меня.

– Любишь! – сказал он, точно это было ничего не значащее для него слово.

Он устроился на подушке так, чтобы лучше видеть мое лицо. Посмотрев на меня немного, он улыбнулся и закрыл глаза, собираясь спать. Ну что, что я могла поделать? От меня не было никакого прока в постели, а уж выстрелить из ружья я и подавно не могла. Мне оставалось только вернуться в Дублин к Бэйбе. Я немного поплакала, а потом встала, чтобы приготовить чай.

Анна была в кухне и натягивала свои лучшие чулки и туфли, собираясь к мессе.

– Я все никак не отойду от этого, – сказала она.

– Я никогда от этого не отойду, – ответила я и подумала: «Они уничтожили, растоптали, убили меня. Он больше не захочет видеть меня».