Глава третья
Российская империя на рубеже XIX―XX вв.

1. Основные проблемы экономического развития России на рубеже веков.

2. Промышленное развитие России в 1893―1913 гг.

   а) Первый промышленный подъем (1893―1899).

   б) Реформы С.Ю. Витте (1893―1899).

   в) Экономический кризис и промышленная депрессия (1900―1908).

   г) Второй промышленный подъем (1909―1913).

3. Теория империализма.

4. Этапы монополизации промышленности и банковского капитала.

5. Развитие сельского хозяйства: общая характеристика.

6. Столыпинская аграрная реформа: теория, практика и итоги реализации.

   а) Теория аграрного вопроса.

   б) Предыстория аграрной реформы.

   в) Законодательная база аграрной реформы.

   г) Итоги аграрной реформы.

При изучении социально-экономической истории Российской империи рубежа XIX―XX вв. традиционно возникает целый ряд острых проблем, которые до сих пор вызывают самые оживленные споры в исторической науке.

1) Проблема многоукладности российской экономики. Практически все историки признают, что экономика России в тот период носила многоукладный характер, где причудливо переплетались четыре основных экономических уклада: патриархальный, мелкотоварный, частнокапиталистический и государственно-капиталистический.

Одни историки, представители так называемого «нового направления» (К. Тарновский, И. Гиндин, П. Волобуев, М. Гефтер), признавая многоукладность российской экономики, ставят под сомнение тезис своих коллег о господстве буржуазных производственных отношений и утверждают, что главная роль в российской экономике принадлежала мелкотоварному крестьянскому производству.

Их оппоненты, так называемые «традиционалисты» (Н. Дружинин, И. Ковальченко, В. Бовыкин, В. Тюкавкин), утверждают, что все экономические уклады представляли собой различные формы или оболочки капиталистических производственных отношений, игравших ключевую роль в экономике страны. Более того, известный советский историк академик Н.М. Дружинин в своей статье «Особенности генезиса капитализма в России в сравнении со странами Западной Европы и США» (1972) совершенно справедливо писал, что многоукладность экономики «была общим явлением для всех капиталистических стран на определенных этапах развития новой формации».

2) Роль государства и иностранного капитала в генезисе капитализма в России. Многие западные советологи (Р. Пайпс, Д. Боффа, Н. Верт) и ряд современных авторов (С. Кара-Мурза) утверждают, что становление и развитие новых буржуазных отношений в стране шло исключительно «сверху», путем властного вмешательства государства в этот процесс через систему колоссальных денежных субсидий, предназначенных для строительства предприятий крупной индустрии. Многие сторонники данной точки зрения заявляли о том, что при отсутствии сколько-нибудь серьезных накоплений внутри страны определяющая роль в процессе генезиса капитализма в России принадлежала иностранному, прежде всего, европейскому капиталу.

Их оппоненты (В. Лаверычев, В. Бовыкин, В. Тюкавкин) всегда выступали против подобных оценок и утверждали, что развитие капитализма в России шло в основном «снизу» и опиралось на те объективные процессы, которые возникли и стали быстро развиваться после отмены крепостного права, проведения аграрной и других буржуазных реформ в стране. Что касается роли государства, то они справедливо обращали внимание на тот аспект, что российский чиновничий аппарат не столько способствовал развитию новых буржуазных отношений в стране, сколько сознательно тормозил их в угоду правящему дворянско-помещичьему сословию. Признавая значительную роль иностранного капитала в становлении русской национальной промышленности, и особенно ее новейших, технологически передовых отраслей — угольной, металлургической и нефтяной в Донецком, Криворожском и Бакинском промышленных районах, они полностью отрицали его ведущую роль в процессе генезиса капитализма в России. Целый ряд советских и российских историков (В. Тюкавкин) вполне обоснованно опровергали традиционное мнение о том, что ввоз иностранного капитала в страну являлся серьезным доказательством отсталости ее экономики и финансовой системы.

3) Проблема определения уровня развития капитализма в России. По данной проблеме до сих пор существует три основных подхода, которые во многом определяются политическими взглядами ученых и их отношением к проблеме экономических предпосылок Великой Октябрьской социалистической революции.

Одни авторы (И. Ковальченко, П. Рындзюнский, В. Лаверычев, В. Бовыкин, В. Тюкавкин) полностью разделяли известный ленинский вывод о том, что Российская империя была среднеразвитой капиталистической страной, или страной «второго эшелона капитализма».

Другие же историки (П. Волобуев, К. Тарновский, М. Гефтер, И. Гиндин, А. Аврех, В. Поликарпов) говорили о низком уровне развития капитализма в России, где решающую роль играло мелкотоварное производство, а в сельском хозяйстве существовали огромные пережитки феодализма в виде помещичьего землевладения, выкупных платежей за землю и так называемых отработок, которые явились неизбежной отрыжкой аграрной реформы Александра II.

Наконец, третья группа авторов (С. Кара-Мурза, В. Катасонов), вслед за авторами «Краткого курса истории ВКП(б)» (И. Сталин), утверждала, что Российская империя, где со всей очевидностью проявились признаки «периферийного капитализма», являлась полуколонией промышленно развитых стран мира и самым слабым звеном в системе мирового империализма.

На рубеже XIX―XX вв. Россия по-прежнему оставалась аграрно-индустриальной страной, где сельское хозяйство оставалось основной отраслью экономики и во многом определяло внутри- и внешнеэкономическое положение страны. Такая ситуация в российской экономике была связана с тем важным обстоятельством, что даже после отмены крепостного права и проведения аграрной реформы Александра II в России не произошел классический аграрный переворот и аграрно-крестьянский вопрос оставался острейшей проблемой общественной жизни страны.

Буржуазные реформы 1860―1870-х гг. дали мощный импульс развитию крупной отечественной индустрии, которая стала играть все более заметную роль в экономике страны. Особенно возросло ее значение с конца 1880-х гг., когда в России практически полностью завершился промышленный переворот, и из мануфактурной стадии генезиса капитализма страна вступила на путь индустриального развития и монополизма.

В отечественной исторической науке принята следующая периодизация экономического развития России на рубеже веков:

• 1893―1899 гг. — первый промышленный подъем;

• 1900―1903 гг. — экономический кризис;

• 1904―1909 — промышленная депрессия;

• 1909―1913 гг. — второй промышленный подъем.

В 1893 г. в Российской империи начался мощный промышленный подъем, который продолжался относительно долго, шел интенсивно и плодотворно. По мнению большинства историков (В. Бовыкин, В. Лаверычев, В. Тюкавкин), этот подъем сыграл исключительно важную роль не только в развитии крупного промышленного производства, но и оказал огромное влияние на создание всей отраслевой структуры отечественной индустрии.

Одной из главных особенностей столь бурного подъема, определившего основные тенденции и характер экономического роста промышленного производства страны, стало мощное железнодорожное строительство, которое шло за счет колоссальных государственных субсидий. Эта программа, нацеленная на создание новейшей транспортной инфраструктуры страны, являлась важнейшим приоритетом государственной внутренней политики, которая:

1) абсолютно верно учитывала огромное значение железных дорог для развития всей экономики страны и ее плавного вхождения в мировую систему разделения труда;

2) опиралась на вполне оправданные представления об огромном геополитическом значении всего азиатско-тихоокеанского региона, где у России были важнейшие национальные и стратегические интересы.

По оценкам специалистов (В. Борзунов, А. Корелин, А. Соловьев), в период первого промышленного подъема на всей территории Российской империи было построено двадцать пять тысяч километров железнодорожных путей, в том числе знаменитая Транссибирская магистраль (1891―1905), соединившая центральные районы Российской империи с Западной Сибирью и Дальним Востоком.

Гигантское железнодорожное строительство создавало огромный, а самое главное, устойчивый спрос на металл, уголь, лес и другое промышленное сырье и материалы, что самым позитивным образом сказывалось на развитии всего промышленного производства, и особенно его базовых отраслей. Достаточно сказать, что в этот период объемы производства отраслей, производящих средства производства (группа «А»), выросли более чем в два раза. И хотя группа отраслей производства средств потребления («группа Б») — пищевая, легкая и текстильная промышленность продолжала занимать господствующее положение в общей структуре всего промышленного производства страны, составляя около 60 % от общих объемов производимой промышленной продукции, этот разрыв неуклонно сокращался в пользу металлургической, угольной, нефтяной, химической и других базовых отраслей промышленности. К 1900 г., когда в стране возник первый крупный кризис перепроизводства, соотношение между отраслями группы «А» (производство средств производства) и отраслями группы «Б» (производство средств потребления) существенно изменилось в пользу базовых отраслей, что стало самым ярким доказательством вступления России в индустриальную фазу развития капитализма.

Об этой устойчивой тенденции экономического развития страны не менее убедительно говорил и тот факт, что, по оценкам историков (В. Бовыкин, В. Лаверычев, А. Корелин), более 40% всех промышленных предприятий страны, существовавших в России к началу нового столетия, были созданы в годы первого промышленного подъема. Особенно бурными темпами в этот период стали развиваться металлургическая и добывающие отрасли промышленного производства, в частности выплавка чугуна и стали и угледобывающая промышленность в Донецко-Криворожском регионе, и нефтедобывающая промышленность в Бакинском регионе, где общий объем производства вырос в 2,5―3 раза. Благодаря столь существенному росту этих базовых отраслей по основным показателям развития промышленного производства Россия не только сравнялась с Францией и вошла в ведущую пятерку промышленно развитых стран мира, но и вышла на третье место в мире по выплавке чугуна и на первое место — по добыче нефти. По темпам промышленного производства Россия не знала себе равных: ежегодный прирост ее промышленной продукции составлял более 9%, а общая доля Российской империи в мировом промышленном производстве возросла почти в два раза и составила более 7%.

По мнению ряда советских и многих современных историков (В. Бовыкин, А. Корелин, С. Ильин, А. Шишов, В. Тюкавкин), огромную роль в ускорении промышленного развития Российской империи в конце XIX в. сыграла разумная экономическая политика царского правительства, инициатором и проводником которой стал выдающийся государственный деятель и дипломат Сергей Юльевич Витте (1849―1915). Хотя вопрос о том, насколько этот политический курс был разумен и отвечал национальным интересам страны, в последнее время вызывает бурные споры как у многих историков (Б. Ананьич, В. Сироткин, В. Карцов), так и у экономистов (В. Катасонов). Поскольку данная книга предназначена в основном для учителей, мы изложим здесь традиционный взгляд на реформаторскую деятельность С.Ю. Витте, но с небольшими пояснениями с нашей стороны.

В августе 1892 г., назначенный всего полгода назад министром путей сообщения, С.Ю. Витте при активной поддержке своего бывшего патрона, министра финансов И.А. Вышнеградского смог быстро завоевать особое расположение у Александра III, обыграл своего благодетеля и был назначен на этот ключевой пост. Это была не просто очередная рокировка, а нечто большее. Дело в том, что с момента проведения финансовой реформы 1860–1864 гг. это министерство, которое уже тогда стали называть «государством в государстве», именно при С.Ю. Витте заняло исключительно важное место во всей структуре исполнительной власти страны. Его глава, помимо распоряжения всеми финансами, осуществлял реальное управление всей казенной промышленностью, внутренней и внешней торговлей и транспортом. Как отмечал один из чиновников тогдашнего правительства, отныне «главною задачею каждого ведомства было ладить с министром финансов, чтобы получить желательные для своих ведомств кредиты по государственному бюджету. С.Ю. Витте прекрасно учел это положение, и из министра финансов легко создал положение хозяина всей экономической жизни России, или, вернее, безответственного экономического диктатора». Более того, известный русский дипломат, ставший затем министром иностранных дел, А.П. Извольский прямо писал, что «как только граф Витте сделался министром финансов, он сейчас же обнаружил явную склонность доминировать над другими членами кабинета и стал de facto, если не de jure, действительным главой русского правительства». Об этом же писали и многие известные историки (Б. Ананьич, Р. Ганелин, А. Соколов), которые вполне аргументированно утверждали, что «влияние самого Министерства финансов простиралось далеко за пределы отведенной ему сферы деятельности, а С.Ю. Витте уверенно выдвигался на первое место в российском бюрократическом аппарате, и от него во многом зависело определение направления не только внутренней, но и внешней политики страны».

Зримым доказательство последней констатации является тот малоизвестный факт, что вскоре после своего прихода в министерство С.Ю. Витте провел коренную реорганизацию института коммерческих агентов за рубежом, который был создан еще в 1848 г., но существовал всего лишь в трех столицах — Лондоне, Париже и Берлине, и то на «птичьих правах». Теперь же все агенты вошли в штат Министерства финансов и были официально причислены к русским посольствам и дипмиссиям за рубежом, количество министерских агентств резко возросло, новые штаб-квартиры агентств были открыты в Вашингтоне, Брюсселе, Стамбуле, Иокогаме и других городах мира. Что интересно, среди этих агентов были сплошь и рядом доверенные лица самого министра. В частности, член правления Русско-Китайского банка Л.Ф. Давыдов, тесно связанный с владельцами берлинского банковского дома «Mendelsonh und Со» Робертом и Францем Мендельсонами, сидел в Берлине, один из владельцев русско-французского банковского дома «F. Rafalovich et Со» А.Г. Рафалович пребывал в Париже, а будущий глава крупнейшего Петербургского международного банка А.Ю. Ротштейн, связанный узами давнего сотрудничества с главой лондонского филиала банкирского дома «N.M. Rothschild & Sons» Натаном Ротшильдом, «ошивался» в Лондоне.

Основы своей экономической доктрины С.Ю. Витте впервые сформулировал в известной работе «Национальная экономия и Фридрих Лист» (1889), где он, несмотря на традиционную предубеждённость к западным экономическим моделям, свойственную всем славянофилам, взял на вооружение идеи этого известного немецкого экономиста. Дело в том, что Ф. Лист, в отличие от многих представителей традиционной классической политэкономии, которая всегда носила острый привкус космополитизма, особое значение в формировании экономической системы страны придавал ее национальной специфике.

Суть экономической доктрины С.Ю. Витте, изложенной в этой работе, была предельно лаконична: «Создание своей собственной промышленности — это и есть та коренная, не только экономическая, но и политическая задача, которая составляет краеугольное основание нашей протекционной системы». В сущности, в этих воззрениях не было ничего принципиально нового, и оба его предшественника на посту министра финансов — И.Х. Бунге и И.А. Вышнеградский придерживались тех же принципов и взглядов, что и он. Однако, не обладая волевым характером С.Ю. Витте, они постоянно лавировали между «фритредерством» и «ограниченным протекционизмом», что абсолютно не устраивало нового главу финансового ведомства страны.

По информации ряда современных историков (А. Корелин, Л. Шепелев), уже в октябре 1893 г. командой С.Ю. Витте, в которую входили руководитель экономического департамента Государственного совета Д.М. Сольский и министр земледелия и государственных имуществ А.С. Ермолов, был подготовлен проект реорганизации ряда департаментов Министерства финансов, который далеко выходил за рамки этого частного вопроса и содержал долгосрочную программу экономических преобразований в стране. Главными элементами этой программы стали:

• установление и жесткое соблюдение всех новых таможенных тарифов;

• заключение выгодных международных торговых договоров;

• установление и законодательное закрепление новых железнодорожных тарифов;

• пересмотр устаревшего законодательства в сфере предпринимательства и торговли и создание новой налоговой системы.

Главным направлением промышленной политики нового министра финансов стало существенное усиление протекционизма, для этого было принято новое тарифное законодательство. Еще в 1891 г. по инициативе тогдашнего министра финансов И.А. Вышнеградского был установлен новый таможенный тариф на ввозимые из-за рубежа промышленные товары, размер которого составил 33% их оптовой стоимости. Поскольку главным и традиционным поставщиком промышленной продукции на внутренний российский рынок была Германская империя, подобная мера вызвала резкое недовольство берлинского кабинета, который начал «таможенную войну» с Россией. Благодаря поддержке императора С.Ю. Витте выстоял в нелегкой борьбе с «придворной камарильей», и в январе 1894 г. вынудил германское правительство Лео фон Каприви подписать с Россией выгодный торговый договор. В 1895―1896 гг. аналогичные торговые соглашения были подписаны с Австро-Венгрией, Францией и другими европейскими державами. По справедливому мнению ряда современных историков (Б. Ананьич, А. Корелин), система таких двухсторонних торговых соглашений превратила таможенные тарифы в важнейшее средство международных отношений, существенно усилив роль министра финансов в проведении внешней политики страны.

На редкость удачными оказались и фискальные результаты новой тарифной политики. Если к моменту прихода С.Ю. Витте на пост министра финансов в 1892 г. таможенный доход составлял 140 млн рублей, то к моменту его отставки с этого поста в 1903 г. таможенный доход вырос до 240 млн рублей, что составляло 14% доходной части всего государственного бюджета страны.

Другим направлением промышленной политики С.Ю. Витте стала разработка и законодательное закрепление совершенно новых принципов государственной системы заказов. В 1895―1896 гг. был принят целый пакет законодательных актов, согласно которому весь государственный заказ, который финансировался из средств государственного бюджета, должен был, невзирая на возможность его гораздо более выгодного размещения за рубежом, размещаться только внутри страны.

В 1893―1894 гг. правительство С.Ю. Витте начало постепенное введение государственной монополии на производство этилового спирта и продажу всей винно-водочной продукции в стране. Первоначально эта монополия была введена только в Самарской, Оренбургской, Пермской и Уфимской губерниях империи. После подведения первых положительных итогов этой «потребительской реформы» винная монополия стала вводиться во всех остальных регионах страны, и к июлю 1904 г. была распространена на всю территорию огромной Российской империи. Одновременно с введением винной монополии были строго регламентированы место и время торговли всеми спиртными напитками, а контроль за соблюдением этих жестких правил был возложен на Главное управление неокладных сборов и продажи питей Министерства финансов Российской империи.

По мнению большинства историков (Б. Ананьич, А. Боханов, А. Корелин), введение винной монополии позволило существенно увеличить доходную часть государственного бюджета и получить огромные средства для развития национальной индустрии. К 1901 г. государство получило в виде чистой прибыли более 660 млн рублей, а доля питейного дохода в общей структуре доходной части бюджета страны составила 28 %.

Серьезным подспорьем в деле становления отечественной промышленности стало проведение денежно-финансовой реформы, главной целью которой были ликвидация бюджетного дефицита, повышение доверия к российскому рублю на мировом валютном рынке, обуздание инфляции и укрепление национальной валюты внутри страны.

На начальном, подготовительном этапе денежной реформы, который был проведен в 1894―1896 гг., С.Ю. Витте, опираясь на свои связи и контакты с главой крупнейшего французского банковского синдиката Альфонсом Ротшильдом, осуществил серию конверсионных займов на парижской финансовой бирже в размере 2 млрд рублей, что позволило быстро и эффективно стабилизировать курс российского рубля, существенно снизить инфляционные процессы и ставки ссудного процента коммерческих банков внутри страны. Затем, опираясь на внушительный золотой запас, объем которого за последние пять лет вырос с 370 до 645 млн рублей, С.Ю. Витте приступил к реализации второго этапа денежной реформы, основные положения которой давно были разработаны директором Департамента окладных сборов Министерства финансов, действительным статским советником Н.Н. Кутлером и видным профессором экономики Петербургского университета И.К. Кауфманом.

Значительная и влиятельная часть членов Государственного совета, которые еще в марте 1895 г. приступили к рассмотрению проекта денежной реформы, постоянно отвергали его утверждение, хотя главным лоббистом этого проекта выступал не сам С.Ю. Витте, а глава департамента финансов Госсовета Д.М. Сольский. В этой ситуации неоценимую поддержку С.Ю. Витте и его команде оказал новый российский император Николай II, который, пользуясь своим законным правом, в августе 1897 г. издал именной указ о проведении золотовалютной реформы в стране. Суть проведенной денежной реформы состояла в следующем.

1) Впервые в истории России было введено золотое содержание рубля и отныне все кредитные билеты могли совершенно свободно, без ограничений обмениваться на золотые слитки и золотые монеты (империалы и полуимпериалы) во всех ассигнационных, коммерческих и заемных банках страны, а также филиалах Государственного банка Российской империи. Николаевские золотые червонцы в кратчайшие сроки стали настолько популярной формой денежных расчетов и сбережений, что уже к 1901 г. в наличном обращении находилось золотых монет на общую сумму 695 млн рублей.

2) Отныне только Государственный банк Российской империи получал монопольное право эмиссии, то есть выпуска в обращение новых денежных купюр. Было установлено жесткое правило, что количество золотого запаса в банковских хранилищах должно находиться примерно в равном соотношении с количеством кредитных билетов, находящихся в наличном обращении. Кроме того, Госбанку было строжайшим образом разрешено выпускать в наличное обращение дополнительные кредитные билеты, не обеспеченные золотом, на сумму не более 300 млн рублей.

3) Логическим концом денежной реформы С.Ю. Витте стало утверждение Монетного устава, который был подписан Николаем II в июне 1899 г. Этот устав состоял из вводной части и трех глав: «О монетной системе», «Об обращении монеты», «О Санкт-Петербургском Монетном дворе», в котором закреплялись основные принципы, предметы ведения и порядок управления им.

В исторической науке до сих пор существуют совершенно разные оценки этой знаменитой денежной реформы.

Одни историки и экономисты (А. Амосов, В. Сироткин, В. Катасонов), вслед за современниками С.Ю. Витте, в частности, генералом А.Д. Нечволодовым («От разорения — к достатку» 1906) и выдающимся экономистом С.Ф. Шараповым («Как ликвидировать золотую валюту» 1899), резко критикуют С.Ю. Витте за введение золотого стандарта национальной валюты, который был навязан стране прозападной частью российской финансовой олигархии, тесно связанной с транснациональными банкирским домами Ротшильдов, Морганов, Барухов, Вайбургов и других. Более того, они прямо говорят о том, что эта реформа привела к катастрофическим последствиям и, в конечном счете, стала одной из главных причин грядущей гибели России, поскольку:

а) переход на золотой стандарт, фактический отказ от серебра как международной валюты и резкое ограничение эмиссионных прав Государственного банка привели к резкому сокращению наличного денежного оборота и по этому важнейшему показателю Россия оказалась на одном из последних месте в мире;

б) резко увеличился долг России перед внешними кредиторами — частными банками, в результате чего они буквально озолотились, а Россия получила хронический дефицит бюджета, хронический дефицит оборотных средств и хронический неподъемный внешний долг, который моментально вырос с 3 до 4,6 млрд рублей, а также острую необходимость постоянного вывоза своего сырья на экспорт в ущерб развитию собственной обрабатывающей промышленности.

Их оппоненты (А. Корелин, А. Кириллов, А. Погребинский), напротив, полагают, что золотовалютная реформа, проведенная С.Ю. Витте, в значительной степени имела чисто технический характер и была связана с неустойчивым положением мировых цен на серебро. По их мнению, главной целью этой денежной реформы было не создание полной конвертации российского рубля, который еще со времен денежной реформы Е.Ф. Канкрина 1839―1844 гг. совершенно свободно обменивался на любую иностранную валюту и всегда имел достаточно высокие котировки на мировых финансовых биржах. Главной целью и основным итогом денежной реформы стали:

а) существенное повышение доверия к российскому рублю на мировом валютном рынке, что позволило значительно повысить приток иностранных инвестиций в российскую экономику;

б) ускорение индустриально-буржуазной модернизации Российской империи и ее дальнейшая интеграция в мировую рыночную систему.

Успешное проведение денежной реформы резко увеличило количество потенциальных зарубежных инвесторов, готовых вкладывать свои капиталы в развитие крупной российской промышленности. В этой связи С.Ю. Витте, прекрасно понимая, что собственных национальных капиталов для решения этой архиважной задачи явно не хватает, предложил отказаться от традиционной политики государственных займов и сделать ставку на частных зарубежных инвесторов. Эта позиция министра финансов встретила резкие возражения среди ближайшего окружения Николая II, в частности, великого князя Александра Михайловича, председателя Комитета министров генерала И.Н. Дурново, военного министра А.Н. Куропаткина, министра иностранных дел М.Н. Муравьева, государственного секретаря В.К. Плеве и государственного контролера П.Л. Лобко.

С подачи этих государственных сановников был подготовлен проект закона, который категорически запрещал ввоз иностранного капитала в пределы Российской империи. Однако С.Ю. Витте, направив на имя императора ряд аналитических докладов — «О программе торгово-промышленной политики империи» (1899) и «О положении нашей промышленности» (1900), сумел убедить Николая II не подписывать данный законопроект, а затем и вовсе снять все ограничения для инвестиций иностранного капитала в национальную промышленность и банковскую сферу. Ввиду того, что многие члены правительства крайне негативно относились к учреждению в России филиалов иностранных банков, их владельцы были вынуждены учреждать отделения своих банков под видом русских кредитных учреждений. В 1901 г. в Петербурге появился Северный банк (С.А. Андреевский), который де-факто был филиалом парижского банка «Societe Generale» (Э. де Оассель). В 1910 г. он объединился с Русско-Китайским банком (Э.Э. Ухтомский), в результате чего возник крупнейший в России Русско-Азиатский банк, председателем правления которого стал А.И. Путилов.

Все реформы, проведенные С.Ю. Витте и его командой, сыграли огромную роль в индустриально-буржуазной модернизации страны. При всем их значении следует признать, что они носили половинчатый характер. По справедливому мнению большинства историков (В. Бовыкин, А. Корелин, В. Лаверычев, В. Тюкавкин), С.Ю. Витте так и не смог реформировать устаревшую систему акционерного законодательства, изменить основы старой налоговой политики, а также снять все законодательные и административные барьеры, мешавшие развитию и росту частного предпринимательства внутри страны.

По мнению большинства историков (В. Бовыкин, Б. Ананьич, В. Тюкавкин), в 1900―1903 гг. Россия впервые в своей многовековой истории пережила экономический кризис перепроизводства, начало которому положил крах финансово-промышленной «империи» одного из пионеров банковского дела Алексея Кирилловича Алчевского, который был основателем и владельцем Харьковского земельного (ипотечного) банка, Донецко-Юрьевского металлургического общества и Алексеевского горнопромышленного общества. Первопричиной краха его «империи» стал европейский денежный кризис 1899 г., в результате которого произошло:

• значительное повышение ставки учетного процента по ссудам, выдаваемым Государственным и частными акционерными банками;

• резкое сокращение кредитования мелких и средних промышленных предприятий внутри страны, многие из которых просто оказались на грани полного банкротства.

Избыток готовой продукции, неуклонное падение цен на нее, а также невозможность достать денежный кредит привели к банкротству и закрытию 3 тысяч предприятий и увольнению более 100 тысяч рабочих и служащих. Особенно сильно этот кризис ударил по мелким и средним предприятиям. Крупные предприятия, благодаря значительной финансовой поддержке со стороны правительства, смогли пережить этот финансовый хаос, хотя и там отмечалось значительное сокращение объемов производства.

В период экономического кризиса в значительно большей мере пострадали отрасли тяжелой индустрии, где, по оценкам историков, общий спад объемов производства к концу 1903 г. составил почти 13%. Особенно трудно пришлось металлургическому производству, где за этот период обанкротились и прекратили свое существование боле 20% всех предприятий. Менее болезненно этот процесс пережили предприятия легкой, текстильной и пищевой промышленности, хотя и здесь основные показатели выпуска готовой продукции сократились почти на 7%.

Экономический кризис в промышленном производстве сопровождался не менее острым кризисом сельскохозяйственного производства, который был вызван неурожаем и массовым голодом 1901 г., резко обострившим нужду и бедствия огромной части российского крестьянства и пролетариата. В этот период начинается мощное забастовочное и стачечное движение рабочих в крупных промышленных центрах и массовые крестьянские волнения в деревне: «Ростовская стачка» (1902), «Бакинская стачка» (1903―1904), крестьянские восстания в Харьковской (1902), Полтавской (1902), Кутаисской (1903) губерниях и т. д. На фоне резкого обострения политической ситуации внутри страны, а также под давлением консервативной части своего окружения, прежде всего, нового министра внутренних дел В.К. Плеве, Николай II сместил С.Ю. Витте с ключевой должности министра финансов и назначил его на высокий, но малозначимый пост председателя Комитета министров.

После окончания экономического кризиса последовал период промышленной депрессии, или стагнации промышленного производства, который продолжался с 1904 по 1909 гг. Особенность этого периода заключалась в том, что он носил неравномерный и волнообразный характер. В 1904 г. из-за начавшейся русско-японской войны и размещения государством огромных военных заказов наметился определенный подъем промышленного производства. Однако уже в следующем 1905 г. вновь произошел резкий спад промышленного производства, который был напрямую связан с начавшейся революцией и массовым забастовочным движением во многих крупных промышленных центрах страны. В 1906―1908 г. общие темпы экономического роста были минимальными и составляли всего 1―2% в год. Но даже эти показатели промышленного роста не отражали реальное положение вещей. В частности, целый ряд отраслей тяжелой и добывающей промышленности, пользуясь своим монопольным положением на внутреннем рынке, резко сократили производство и объемы выпускаемой продукции. Например, в этот период нефтяные компании Юга России (Баку) сократили объемы добычи нефти на 25%, но при этом цены на саму сырую нефть и нефтепродукты выросли почти в два раза. Справедливости ради надо сказать, что в настоящее время целый ряд авторов (В. Федоров) предпочитают говорить не о промышленной депрессии, а о некотором спаде темпов промышленного роста, который носил волнообразный характер. Более того, по их данным в этот период общий выпуск промышленной продукции в стране вырос на 37%, а численность рабочего класса возросла на 21%.

В конце 1908 г. наметился кризис «кризиса перепроизводства», а начиная с весны 1909 г. Россия вступила в период нового промышленного подъема 1909―1913 гг. По мнению большинства историков (В. Бовыкин, В. Лаверычев, В. Тюкавкин, К. Шацилло, Г. Гершенкрон, Р. Дэвис), на предвоенный промышленный подъем оказали серьезное влияние целый ряд факторов.

1) Проведение столыпинской аграрной реформы, которая дала мощный толчок развитию торгового земледелия и становлению крупных крестьянских хозяйств буржуазного типа. Появление нового зажиточного класса «свободных сельских обывателей», предъявлявшего повышенный спрос на промышленную продукцию (сельхозтехнику, стройматериалы и удобрения) стимулировало рост и развитие индустриального производства в стране.

2) За годы экономического кризиса и промышленной депрессии в стране накопилось огромное количество «лишних» капиталов, которые бессмысленно было вкладывать в расширение производства. Это позволило наиболее разумной части предпринимателей провести в этот период техническую реконструкцию своих предприятий, увеличить их энерговооруженность и существенно обновить станковый парк. Поэтому при благоприятной конъюнктуре рынка эти предприятия быстро смогли увеличить объемы и качество выпускаемой продукции.

3) Существенную роль в начавшемся промышленном подъеме сыграло резкое обострение международной обстановки, в частности Боснийский кризис 1908―1909 гг. и Балканские войны 1912―1913 гг., поскольку российское правительство вынуждено было пойти на беспрецедентное размещение военных заказов на предприятиях тяжелой и текстильной промышленности.

Новый промышленный подъем, как и предыдущий, характеризовался высокими темпами: общий прирост промышленной продукции составлял в этот период около 9% в год. Как и в предыдущий период, значительно быстрее и успешнее развивались базовые отрасли промышленного производства (группа отраслей «А»), которые и по темпам роста, и по объемам выпускаемой продукции существенно опережали группу отраслей «Б». И хотя в общей структуре национального промышленного производства по-прежнему лидировали отрасли легкой, текстильной и пищевой промышленности, все же соотношение между этими группами отраслей медленно, но неуклонно менялось в пользу тяжелой индустрии.

Подводя итог экономического развития России в период второго промышленного подъема, большинство историков подчеркивают следующие обстоятельства:

• по темпам роста промышленного производства Российская империя по-прежнему существенно опережала все индустриально развитые страны мира;

• продолжало сохраняться значительное отставание национальной экономики от экономики промышленно развитых стран по многим важным показателям, прежде всего, по выпуску готовой продукции на душу населения;

• в этот период Российская империя, наряду с Германией, Францией, Великобританией и США, уверенно вошла в пятерку наиболее развитых промышленных держав мира.

Бурное промышленное развитие России шло параллельно с процессом ее вступления в эпоху империализма. Но прежде чем говорить о конкретных проявлениях империалистических тенденций в экономике страны, следует обратиться к теории данного вопроса.

В самом начале XX в. в мировую политическую литературу вошло понятие «империализм», которое стало отождествляться с новой эпохой, пришедшей на смену старому капитализму. Родоначальником этого понятия стал известный английский либеральный экономист Джон Гобсон, который в 1902 г. опубликовал свою работу «Империализм», где впервые верно распознал и указал на экономические корни империализма и определил его основные черты:

1) концентрацию и монополизацию производства и рынков сырья и сбыта;

2) усиление внешней экспансии слаборазвитых стран путем вывоза капиталов;

3) рост милитаризма и агрессивной внешней политики ведущих мировых держав.

Основные идеи и положения Дж. Гобсона вскоре были восприняты многими лидерами и теоретиками мировой социал-демократии, но через призму своих «классических» представлений о неизбежной гибели капитализма в результате пролетарской революции. Основы этой концепции уходят своими корнями в марксистское учение о генезисе и гибели капитализма, которое наиболее четко было сформулировано К. Марксом и Ф. Энгельсом еще в 1848 г. в их знаменитом «Манифесте Коммунистической партии». Основоположники «научного коммунизма» разумно полагали, что капитализм «эпохи свободной конкуренции» в результате неизбежной концентрации производства и капитала приведет к такому обострению противоречия между общественным характером производства и частнокапиталистической формой присвоения его результатов, что произойдет такой же неизбежный социальный переворот и капитализм уступит свое место новому общественному строю — коммунизму.

Подобные прогнозы классиков марксизма не оправдались, и уже в конце своей жизни, в 1895 г., Ф. Энгельс вынужден был признать, что капитализм обладает значительно большими резервами для развития, что они с К. Марксом ошибались, ожидая скорого революционного краха этой общественно-экономической формации. Подобная раздвоенность теоретического наследия классиков марксизма и стала причиной раскола в рядах их многочисленных последователей и учеников.

Одно течение в европейском марксизме было связано с именем видного деятеля германской социал-демократии Эдуарда Бернштейна, который в 1899 г. в своей работе «Предпосылки социализма и задачи социал-демократии» открыто заявил, что капитализм не рухнет под напором собственных противоречий, и переход от капитализма к социализму произойдет не революционным путем, а в ходе последовательных социальных реформ через участие социалистов и лидеров рабочих профсоюзов в работе буржуазных парламентов и правительств.

Такая трактовка теоретического наследия классиков марксизма вызвала резкий протест со стороны К. Каутского, Р. Люксембург, Г.В. Плеханова, В.И. Ульянова (Ленина) и других видных представителей европейской и российской социал-демократии, которые по-прежнему отстаивали концепцию гибели капитализма путем революционного захвата власти пролетариатом. Наиболее четко этот тезис был сформулирован Карлом Каутским в его работе «Путь к власти» (1909), где он прямо заявил, что вступление развитых стран мира в эпоху империализма и неизбежность войны между ними за новый передел мира должны стать «исходным пунктом социальной революции, которая установит пролетарский режим».

Еще более глубокий теоретический фундамент под этот вывод заложил известный немецкий экономист Рудольф Гильфердинг, который в своей работе «Финансовый капитал» (1910), обстоятельно исследовав новейшие явления в промышленности и финансах, вновь доказал, что развитие кредитно-банковской системы капитализма ведет к подчинению промышленного капитала банковскому капиталу и созданию на этой базе мощных финансово-промышленных групп. Эти группы, руководимые финансовой олигархией, и начинают реально осуществлять внешнеэкономическую экспансию, и активно подталкивают национальные правительства к проведению агрессивной внешней политики.

Идеи К. Каутского, Р. Гильфердинга и других теоретиков марксизма легли в основу решений Базельского конгресса II Интернационала (1912), в которых прямо говорилось о том, что пролетариат и руководящие им партии должны использовать экономический и политический кризис, который неизбежно будет вызван первой в мире империалистической войной для борьбы за социалистическую революцию.

Разразившаяся вскоре Первая мировая война остудила «горячие головы» многих европейских социалистов, и значительная их часть перешла на позиции «защиты своего отечества». Более того, ряд теоретиков марксизма, в частности К. Каутский, пришли к выводу, что нынешняя война может привести не к гибели империализма, а к новому этапу его развития, когда транснациональные корпорации начнут совместную эксплуатацию мирового хозяйства.

Своеобразным ответом К. Каутскому стала работа одного из теоретиков российской социал-демократии Николая Ивановича Бухарина, который в сентябре 1915 г. опубликовал в женевском журнале «Коммунист» свою работу «Мировое хозяйство и империализм». В этой работе он утверждал, что неизбежная конкуренция национальных монополий на мировом рынке сырья и капитала всегда будет чревата военными столкновениями, поэтому главная задача пролетариата состоит в том, чтобы прийти к власти «путем превращения империалистической войны в гражданскую войну между классами».

Таким образом, когда В.И. Ульянов (Ленин) в середине 1915 г. начал работу над своей знаменитой работой «Империализм как высшая стадия капитализма», эта тема была уже изучена вдоль и поперек. Заслуга лидера российских большевиков заключалась лишь в том, что с присущей ему железной логикой он систематизировал основные признаки империализма и, сделав чисто политические выводы, вооружил русских марксистов — сиречь большевиков — программой действия на ближайшую историческую перспективу.

С точки зрения В.И. Ленина империализм — это последняя, загнивающая стадия капитализма, канун социалистической революции, для которого характерны пять основных признаков:

1) концентрация производства и капитала привела к возникновению монополий, которые начинают играть все более значимую роль в экономике ведущих буржуазных государств; таким образом, империализм — это, прежде всего, монополистический капитализм;

2) на фоне этой монополизации происходит неизбежное слияние банковского и промышленного капитала и образование финансового капитала и финансовой олигархии;

3) в новых исторических условиях, когда реальные рычаги управления находятся в руках финансовой олигархии, вывоз капитала, в отличие от вывоза товаров, начинает приобретать первостепенное значение;

4) это обстоятельство неизбежно привело к борьбе за новый передел мировых рынков сбыта, сырья и рабочей силы между ведущими монополистическими корпорациями;

5) ввиду обострения этой борьбы становится неизбежным новый политический передел мира, т. е. война между крупнейшими империалистическими державами.

Все эти признаки империализма в той или иной мере были присущи всем индустриально развитым странам мира. Однако в каждой из них империализм имел свои отличительные черты. Например, во Франции он был финансовым, в Англии — колониальным, а в России носил «военно-феодальный» характер.

В советской исторической науке по вполне понятным обстоятельствам ленинская теория империализма была полностью канонизирована, превратившись в своеобразный «новый завет» ортодоксального марксизма. Целый ряд современных авторов (Ю. Шишков, Б. Клейн) полагает, что эта лженаучная теория в настоящее время полностью обнаружила свою историческую несостоятельность и представляет собой груду теоретических развалин. Однако события последних двух десятилетий очень зримо подтверждают правоту ленинского анализа столетней давности.

По оценкам большинства специалистов (В. Бовыкин, В. Лаверычев, В. Тюкавкин, В. Федоров), в начале XX в. в России налицо были все пять признаков империализма, однако степень их развитости была различна. По уровню и темпам концентрации промышленного производства и банковского капитала Россия намного опережала все индустриально развитые страны мира. Однако вывоз промышленных товаров из России по-прежнему существенно преобладал над вывозом капитала и т. д. В отечественной историографии традиционно выделяют четыре основных этапа монополизации русской промышленности и формирования финансового капитала.

I этап (1890―1900), который хронологически совпал с первым промышленным подъемом, характеризовался возникновением первых примитивных форм монополии — картелей, которые создавались на основе временных соглашений об объемах производства, установлении единых цен на произведенный товар и разделе рынков сбыта готовой продукции. Все участники таких картельных соглашений сохраняли свою производственную и коммерческую самостоятельность. Первые картели возникли в самой передовой и новой отрасли промышленного производства — нефтяной — «Товарищество братьев Нобель» (1895) и «Мазут» (1898), однако их количество было относительно невелико и, по оценкам историков (Я. Лившин, В. Лаверычев, К. Шацилло), составляло не более 30 объединений.

II этап (1900―1908), хронологически совпадающий с периодом экономического кризиса и промышленной депрессии, стал периодом решающего этапа монополизации русской промышленности. Основной формой монополий в этот период становятся синдикаты, которые не только контролировали сбыт всей готовой продукции, но и отчасти вмешивались в сам процесс производства тех предприятий («контрагентов»), которые входили в состав этих монополистических союзов.

Особенно крупные синдикаты возникли в отраслях тяжелой промышленности. Например, практически весь металлургический рынок Российской империи контролировали всего два промышленных гиганта — «Продамет» (1902), объединявший практически все заводы Донецко-Криворожского региона, и объединение уральских промышленников «Кровля» (1903). На долю первого синдиката приходилось около 80 % сбыта всего листового железа, стальных балок и швеллеров. На угольном рынке страны первую скрипку играл синдикат «Продуголь» (1907), который, объединив семнадцать крупнейших угольных шахт Донбасса, сосредоточил в своих руках сбыт 60 % всего производимого в стране каменного угля. Аналогичные позиции в других отраслях промышленного производства занимали такие мощные синдикаты, как «Трубопродажа» (1902), «Гвоздь» (1903), «Дрожжи» (1903), «Продвагон» (1904), «Нобель-мазут» (1905), «Треугольник» (1907), «Продаруд» (1907) и другие. Всего же в этот период было создано более 50 синдикатов практически во всех ведущих отраслях промышленного производства.

III этап (1909―1913 гг.), пришедшийся на годы второго промышленного подъема, стал завершающим этапом монополизации промышленности и банковского капитала. Особенностью этого периода стало изменение самого характера монополий. Если раньше процесс монополизации шел по горизонтали, объединяя родственные предприятия одной отрасли промышленного производства, то теперь этот процесс стал идти по вертикали. В частности, возникли принципиально новые формы комбинированных монополий в виде трестов и концернов, которые объединяли различные предприятия по закупке сырья, производству готовой продукции, ее сбыту на внутреннем и внешнем рынке и т. д. Например, «Продамет» берет под свой полный контроль горнорудные и угольные предприятия Донбасса, превратившись в мощный промышленный трест, а гигантские концерны «Нобель-мазут» и «Шелл» практически полностью стали контролировать добычу нефти, ее переработку и реализацию нефтепродуктов.

1) С возникновением высших форм монополий наметилась определенная тенденция к сокращению объемов производства и одновременному повышению цен на произведенную продукцию.

2) В этот же период происходит гигантская концентрация банковского капитала: всего пять крупнейших банков страны — Русско-Азиатский (А.И. Путилов), Азовско-Донской (Б.А. Каменка), Петербургский международный (А.И. Вьшнеградский), Русский банк для внешней торговли (В.И. Тимирязев) и Русский торгово-промышленный (П.П. Рябушинский) имели около 43% всех банковских капиталов и около 50% всех активов коммерческих банков страны. По информации ряда ученых (В. Бовыкин, В. Катасонов), из восьми крупнейших частных банков лишь один — Волжско-Камский банк (А.Ф. Мухин) действительно был русским, а в целом иностранцам принадлежало почти 35% всего акционерного банковского капитала.

3) На этом этапе монополизации происходит быстрое слияние промышленного и банковского капиталов и создание финансового капитала и финансовой олигархии. Например, знаменитый председатель правления Русско-Азиатского банка Алексей Иванович Путилов одновременно возглавлял 12 крупнейших акционерных обществ («Общество Путиловских заводов», «Общество Московско-Казанской железной дороги», «Общество Электрическая сила») и являлся членом правления еще 38 частных компаний. Свое огромное состояние он начал сколачивать, когда в 1900―1903 гг. был заместителем директора, а затем директором Общей канцелярии министра финансов С.Ю. Витте.

Помимо представителей крупного бизнеса — А.И. Путилова, А.И. Вышнеградского, П.П. Рябушинского, Н.С. Авдакова и А.И. Коновалова, в ряды российской олигархии входили и члены русского правительства, и представители родовой аристократии, в частности министр финансов П.Л. Барк, министр промышленности и торговли В.И. Тимирязев, князь А.Д. Голицын, граф В.С. Татищев, граф В.А. Бобринский и другие сановники империи и представители столбового дворянства.

IV этап (1914―1917) монополизации пришелся на годы Первой мировой войны, когда, по утверждению лидера большевиков, произошло сращивание «гигантской силы капитала с гигантской силой государства в один механизм». Такой процесс он называл государственно-монополистическим капитализмом (ГМК) и считал его полнейшей материальной подготовкой социализма.

Ряд современных авторов (В. Федоров, В. Тюкавкин) до сих пор разделяет это знаменитое ленинское положение, которое нашло свое научное обоснование в работах многих видных советских историков (К. Тарновский, В. Бовыкин, В. Лаверычев). Эти авторитетные ученые были абсолютно убеждены в том, что в Российской империи существовали очевидные признаки государственно-монополистического капитализма. В частности, сращивание банковских корпораций с государственными финансовыми учреждениями и создание совместных государственно-капиталистических органов регулирования в ряде ведущих отраслей российской экономики, таких, как «Комитет по распределению железнодорожных заказов», «Совещание по судостроению», «Съезд по делам прямых сообщений» и т. д. Их современные оппоненты (Г. Попов) ставят под сомнение этот ленинский тезис и утверждают, что неизбежное усиление вмешательства государства в экономику страны в период войны В.И. Ленин неверно интерпретировал как возникновение ГМК.

По мнению большинства ученых, на фоне бурного промышленного развития и вступления России в эпоху империализма отечественное сельское хозяйство оставалось «ахиллесовой пятой» национальной экономики. Причины такого положения вещей крылись в целом ряде факторов.

1) Отмена крепостного права в России и аграрная реформа 1861―1863 гг. не привели к кардинальному решению земельного вопроса. Подавляющая часть российского крестьянства (82%) по-прежнему владела земельными наделами, которые не превышали 15 десятин земли, что не могло удовлетворить даже самых минимальных потребностей большинства крестьянских хозяйств. Почти 30% всех крестьянских хозяйств оставались безлошадными. Но даже при таком плачевном положении вещей надельная земля зачастую не являлась собственностью этих крестьянских хозяйств, поскольку

а) многие крестьяне еще не расплатились с государством за эту землю и выкупные платежи продолжали тяжелым бременем висеть на скудном крестьянском бюджете;

б) подавляющая часть всех крестьянских земель европейской части страны (75%) находилась в верховной собственности общины, которая, являясь архаичным земельно-передельным институтом, серьезно тормозила процесс развития капитализма в сельском хозяйстве страны.

2) В ходе реализации аграрной реформы 1861―1863 гг. нетронутым осталось помещичье землевладение. Это привело к тому, что в условиях катастрофической нехватки земли, особенно в центрально-черноземных и южнорусских губерниях страны, многие крестьяне были вынуждены арендовать у помещиков пахотную землю, но не за деньги, а на условиях обработки за использование их собственной земли. Такая система получила название «отработок». По мнению большинства ученых, именно эти отработки являлись прямым пережитком крепостничества и главной причиной сельскохозяйственной отсталости России. Хотя целый ряд крупных историков, в частности академики Л.В. Милов и И.Д. Ковальченко и профессор В.Г. Тюкавкин, указывали на то обстоятельство, что эти отработки представляли собой и шаг на пути к капитализму, поскольку в их основе лежало экономическое принуждение.

• в становлении крупных крестьянских хозяйств капиталистического типа. По оценкам многих историков, за тридцать лет (1875―1905) помещики вынуждены были продать или сдать в аренду более 40 млн десятин земли сельской буржуазии, которая быстро создала на этих землях новый тип торгового хозяйства с применением наемной рабочей силы;

• в результате значительно ускорившегося процесса расслоения российского крестьянства в деревне появился многочисленный класс батраков — сельских пролетариев;

• в этот период резко поменялась роль помещичьего и крестьянского хозяйств в производстве основных видов сельхозпродукции: уже в начале нового столетия 88% валового сбора зерна и 78% товарного зерна приходилось на крестьянские хозяйства. Причем 50% всего товарного зерна, шедшего на внутренний и внешний рынки, производилось в крупных крестьянских хозяйствах буржуазного типа, которые в советской историографии не вполне правомерно называли кулацкими. Дело в том, что кулаками в самой деревне традиционно называли не производителей сельхозпродукции, а капиталистов-рантье или мироедов, которые ссуживали своим односельчанам деньги или сельхозпродукты под большой процент.

По мнению большинства историков, существенную роль в развитии отечественного сельского хозяйства и становлении новых буржуазных отношений в великорусской деревне сыграло проведение знаменитой столыпинской аграрной реформы. Прежде чем начать рассказ о самой реформе, необходимо обратиться к теории аграрного вопроса.

В 1860-х гг. в своем фундаментальном труде «Капитал» К. Маркс писал, что на начальном этапе своего развития капитализм застает несколько различных форм землевладения и землепользования, в частности частное, государственное и корпоративное, и путем так называемой «чистки земли под капитализм» приспосабливает каждую из этих форм к себе. С точки зрения К. Маркса исторически были возможны четыре основных способа «чистки земли под капитализм»:

1) революционный в пользу помещиков, классическим примером которого стал печально знаменитый процесс огораживания в Англии в начале XVII в.;

2) эволюционный в пользу помещиков, который получил самое зримое воплощение в Пруссии в середине XIX в. в период создания крупных юнкерских хозяйств;

3) революционный в пользу крестьянства, который был впервые реализован в годы Гражданской войны в США (1861―1865), когда правительство президента А. Линкольна приняло знаменитый акт о гомстедах;

4) эволюционный в пользу крестьянства, наглядным примером которого стало повсеместное создание мелких парцеллярных крестьянских хозяйств в наполеоновской Франции в начале XIX в.

По мнению большинства авторов (И. Ковальченко, В. Тюкавкин, С. Дубровский, А. Анфимов), исторически в России были возможны только два способа «чистки земли» под капитализм — «прусский» и «американский». Первый из них со всей очевидностью проявился в сибирской деревне, где никогда не было помещичьего землевладения, а второй — в великорусских, новороссийских и малороссийских губерниях, где традиционно существовало помещичье землевладение.

С точки зрения законодательства столыпинская аграрная реформа, безусловно, шла по «прусскому пути», поскольку совершенно не затрагивала интересов помещичьего сословия и проводилась за счет самих крестьян. Но процесс реализации столыпинских законодательных актов подстегнул процесс развития сельского хозяйства страны по «американскому пути», поскольку основной поток переселенцев из великорусских, новороссийских и малороссийских губерний шел как раз в сибирский и дальневосточный регионы страны.

Столыпинская реформа стала логическим продолжением аграрной реформы 1861―1863 гг., поскольку за прошедший период не удалось решить целый ряд ключевых проблем, которые серьезно тормозили экономическое развитие страны и постоянно находились в центре общественного внимания:

1) проблему крестьянских выкупных платежей за землю,

2) проблему малоземелья крестьянских хозяйств центральных и южных губерний России,

3) проблему общинного землевладения.

Эти проблемы, помноженные на существенный рост крестьянских волнений в начале века, подвигли правительство вновь заняться решением аграрно-крестьянского вопроса.

В январе 1902 г. для обсуждения этой острой проблемы было создано «Особое совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности», которое возглавил министр финансов С.Ю. Витте. После долгой и острой дискуссии в Главном, губернских и уездных комитетах члены «Особого совещания» пришли к единому мнению, что для решения аграрного вопроса необходимо:

1) существенно расширить имущественные и гражданские права крестьянства, уравняв их в правах с другими сословиями Российской империи;

2) всячески содействовать переходу крестьян от общинного к подворному и хуторскому владению землей на правах частной собственности;

3) реформировать саму общину и превратить ее в свободную ассоциацию крестьянских товаропроизводителей, а прежние фискально-полицейские функции общины возложить на волостные земства.

Однако новый царский манифест, подписанный Николаем II в феврале 1903 г., проигнорировал все пожелания членов «Особого совещания» и вновь подтвердил неприкосновенность векового общинного землевладения, неотчуждаемость крестьянских надельных земель и сохранение общины как основного фискально-полицейского института в деревне. Вместе с тем, С.Ю. Витте удалось отстоять целый ряд принципиальных позиций. В марте 1903 г. была отменена общинная круговая порука, а в июне 1904 г. изданы законодательные акты, существенно упростившие процедуру переселения крестьян на новые земли и паспортный режим для них. Однако в марте 1905 г. «Особое совещание» С.Ю. Витте было упразднено и образовано новое «Особое совещание о мерах к укреплению крестьянского землевладения», которое возглавил влиятельный член Государственного совета, действительный тайный советник И.Л. Горемыкин.

Первая русская революция и массовые крестьянские волнения во многих регионах страны вынудили «власти предержащие» вновь вернуться к решению аграрно-земельного вопроса и существенно изменить саму идеологию реформы. В феврале 1906 г. рабочая группа во главе с заместителем министра внутренних дел генералом В.И. Гурко предложила новый вариант аграрной реформы, который в мае 1906 г. был одобрен на Первом съезде дворянских обществ. В частности, этот проект разрешал крестьянам свободный выход из общины, продажу своих надельных земель и свободное переселение на окраины империи.

Ряд современных авторов (А. Бородин) сомневаются в том, что объединенное российское дворянство, возглавляемое графом А.А. Бобринским, могло добровольно поддержать проведение новой аграрной политики правительства, которая напрямую затрагивала его земельные и сословные интересы. Поэтому, вероятнее всего, эта «инициатива» была навязана «дворянским обществам» извне.

Реализация новой аграрной реформы была возложена на нового председателя Совета министров и министра внутренних дел Петра Аркадьевича Столыпина (1862―1911), хотя, вопреки широко распространенному общественному мнению, он не являлся ни автором ее основных концепций, ни ее разработчиком.

По мнению ряда историков (Б. Ананьич, В. Тюкавкин В. Ильин), первоначально сам П.А. Столыпин, как и С.Ю. Витте, не планировал разрушать крестьянскую общину, а предполагал создать новый тип крестьянских хуторских хозяйств на государственных, удельных и частично помещичьих землях, которые через Крестьянский поземельный банк будут проданы крестьянам по умеренным среднерыночным ценам. Однако после отставки В.И. Гурко П.А. Столыпин проникся идеологией его аграрной программы и стал активным сторонником разрушения крестьянской общины. Более того, как отметил известный историк профессор А.Г. Кузьмин, столыпинская аграрная реформа в своей основе изначально имела чисто политическую цель — разрушение общины, которая издревле являлась главным органом самоорганизации и самоуправления российского крестьянства, а в годы Первой русской революции выступила мощной организующей силой в их борьбе за помещичью землю.

Нормативной базой для проведения новой аграрной реформы послужили несколько законодательных актов:

1) Царский манифест «Об отмене всех выкупных платежей за землю с 1 января 1907 г.», изданный 3 ноября 1905 г., который стал прямым результатом мощного крестьянского движения в годы Первой русской революции.

2) Указ от 10 марта 1906 г. «О порядке применения закона 1904 г.», который полностью снял все прежние ограничения на свободу передвижения крестьян и существенно реорганизовал Переселенческое управление Министерства внутренних дел, на которое было возложено исполнение данного законодательного акта.

3) Указ от 9 ноября 1906 г. «О дополнении некоторых постановлений действующего закона, касающихся крестьянского землевладения и землепользования», получивший статус закона 14 июня 1910 г. Согласно этому законодательному акту все крестьяне получали право свободного выхода из общины и закрепления за собой в частную собственность своего земельного надела в тех размерах, которые существовали на момент издания указа. Все домохозяева могли потребовать выделения своего земельного надела либо на хутор (единый земельный участок с усадьбой вне общины), либо на отруб (единый участок, но с усадьбой в общине). Решение о выходе крестьянского хозяйства из общины принималось простым большинством голосов (50%), а решение о выделении крестьянского хозяйства на хутор или отруб — уже квалифицированным большинством (66%) членов мирского схода.

4) Указ 5 декабря 1906 г. «О временных правилах землеустройства крестьян», получивший статус законодательного «Положения о землеустройстве крестьян» 29 мая 1911 г. Согласно этому нормативному акту во всех уездах европейской части страны создавались специальные землеустроительные комиссии, которые, невзирая на решения мирских сходов, могли самостоятельно решать вопросы о выделении земельных наделов крестьян на хутора и отруба.

Необходимость принятия такого закона диктовалась тем обстоятельством, что в ходе первых шагов по реализации реформы во многих уездах и волостях страны крестьянские сходы сознательно голосовали против своих односельчан, желающих выйти из общины на хутора и отруба. Тем самым подрывались сами основы аграрной реформы, то есть создание крупных крестьянских хозяйств фермерского типа.

В отечественной исторической науке до сих пор продолжается спор о составных частях столыпинской реформы.

Ряд современных авторов (П. Зырянов) утверждает, что столыпинская аграрная реформа является довольно условным историческим понятием, поскольку «она никогда не составляла цельного замысла и при ближайшем рассмотрении распадается на ряд отдельных мероприятий», не вполне связанных между собой.

Другие историки (Н. Шабельникова) говорят о четырех составных частях столыпинской реформы:

а) разрушение общины,

б) землеустройство крестьян,

в) переселение крестьян и

г) деятельность Крестьянского поземельного банка.

Третья группа историков (В. Кабанов, В. Тюкавкин) полагает, что следует говорить о трех составных частях столыпинской аграрной реформы, а именно:

а) разрушении общины,

б) землеустройстве крестьян и

в) переселении крестьян.

Что касается деятельности Крестьянского поземельного банка, то она являлась не составной частью реформы, а механизмом ее реализации.

В советской исторической науке (С. Дубровский, С. Сидельников, И. Ковальченко) итоги столыпинской аграрной реформы традиционно оценивали достаточно негативно. Во многом такая оценка базировалась на многочисленных ленинских работах («Столыпин и III Дума», «Последний клапан самодержавия»). Ленин двояко подходил к оценке к этой реформы.

1) В экономическом плане он позитивно оценивал эту реформу, поскольку считал, что «она идет по линии буржуазной эволюции», то есть существенно ускоряет процесс экспроприации многомиллионных масс российского патриархального крестьянства, распад поземельной крестьянской общины и становление мощного класса сельской буржуазии.

2) В политическом плане эта реформа была «реакционной» и «феодальной», поскольку проводилась за счет самих крестьян и их крошечных земельных наделов, а не путем ликвидации помещичьего, монастырского и удельного землевладения.

В настоящее время диапазон оценок столыпинской аграрной реформы необычайно разнообразен — от полного неприятия этой реформы до самых восторженных оценок в ее адрес и в адрес ее инициатора. Большинство современных авторов (В. Тюкавкин, М. Давыдов, В. Кабанов) положительно оценивает итоги этой реформы и выделяет как позитивные, так и негативные факторы ее реализации.

1) Из общины вышло 26―28% домохозяев-крестьян, или около 2,5 млн крестьянских дворов, а из общинного оборота было выведено 22 % надельных земель и около половины из них пошли на продажу. Кроме того, 2,8 млн домохозяев с подворным землевладением впервые стали собственниками надельной земли. Таким образом, общая численность земельных собственников-крестьян составила более 5 млн человек.

В советской исторической науке (С. Дубровский, И. Ковальченко, В. Тюкавкин) эти статистические данные традиционно оценивались как крах столыпинской аграрной политики, которая была отвергнута самим российским крестьянством. В настоящее время эти же статистические данные уже оценивают как серьезный прогресс в аграрных отношениях Российской империи начала XX века. Хотя следует признать, что и сейчас целый ряд авторов (П. Зырянов, С. Кара-Мурза, А. Кузьмин) говорят о крахе столыпинской аграрной реформы, которая противоречила всем основам русской национальной ментальности и векового исторического бытия русского народа.

2) Более 1,2 млн крестьянских дворов вышли на хутора (400 тысяч) или отруба (800 тысяч), то есть началось массовое становление принципиально нового типа крестьянских хозяйств фермерского типа. Хотя надо признать правоту тех историков (П. Зырянов), которые утверждают, что затея с повсеместным насаждением хуторов и отрубов носила во многом доктринерский характер и не учитывала как региональных особенностей, так и общей ментальности значительной части российского крестьянства.

3) В восточные регионы страны, а именно на Урал, в Сибирь и Дальний Восток только по официальным данным переселилось около 3,3 млн безземельных и малоземельных крестьян из самых густонаселенных великорусских, новороссийских и малороссийских губерний страны. Однако часть из них (500 тысяч) так и не смогла создать крепких хуторских хозяйств, и либо вернулись на прежние места проживания, либо пополнили ряды сельского пролетариата в хозяйствах сибирских хуторян. Тем не менее, ряд ученых, в частности, профессор В.Г. Тюкавкин, считали землеустройство крестьян в этих регионах самым важным элементом столыпинской реформы.

4) Крестьянский поземельный банк на льготных условиях продал крестьянам более 8,5 млн десятин казенных, удельных и помещичьих земель. Значительная часть этих продаж пришлась на долю владельцев хуторов и отрубов.

5) В период проведения реформы мощное развитие получили различные формы кооперации крестьянских хозяйств: по данным современных историков (В. Тюкавкин, Э. Щагин, А. Лубков), в эти годы в стране было создано более 30 тысяч кооперативных хозяйств, в том числе 13 тысяч кредитных, 11 тысяч потребительских и 6 тысяч производственно-сбытовых кооперативов. Ряд авторов (В. Рязанов, С. Кара-Мурза) утверждает, что чрезвычайно быстрое развитие различных форм кооперации стало своеобразной защитной реакцией российской общинной деревни на бурные темпы развития буржуазных отношений в аграрном производстве страны.

6) Во время проведения реформы было освоено около 10 млн десятин земли, и только за счет простого увеличения посевных площадей дополнительно получено более 500 млн пудов хлеба. Хотя средняя урожайность зерновых в стране оставалась еще достаточно низкой и составляла всего около 8,5 центнеров зерна с гектара, но благодаря вовлечению в севооборот огромных территорий валовой сбор зерна значительно превышал показатели промышленно развитых стран. В частности, 1913 г. на душу населения в стране приходилось 550 кг зерна, в то время как в европейских странах это показатель составлял менее 430 кг зерна.

7) Российская империя продолжала оставаться основным поставщиком высококлассного товарного зерна и другой сельхозпродукции на мировой аграрный рынок, удельный вес которой составлял более 25%. Например, экспорт знаменитого вологодского масла ежегодно приносил в государственную казну значительно больший доход, чем вся сибирская золотопромышленность!

1) Повсеместное игнорирование региональных различий, и этим обстоятельством столыпинская реформа невыгодно отличалась от аграрной реформы 1861―1863 гг.

2) Идеализацию хуторов и отрубов, а также института частной собственности на землю, что не учитывало целый ряд важнейших факторов, в том числе менталитета самого крестьянства, разумного сочетания различных форм земельной собственности и землепользования, традиционной зависимости российского земледелия от сложных природно-климатических условий и наличия многочисленных зон рискованного земледелия.

3) Существенный недостаток финансирования реформы, и особенно важных переселенческих мероприятий в восточные регионы страны, что значительно осложняло обустройство крестьян на новых целинных землях.

4) Нерешенность целого ряда социальных противоречий между общинниками и хуторянами, кулаками и батраками, которые стали причиной многочисленных крестьянских выступлений, нередко сопровождавшихся кровопролитием, уничтожением посевов и погромом зажиточных крестьянских хозяйств. Если в советской исторической науке эти события традиционно называли «второй социальной войной в деревне» между сельским пролетариатом и сельской буржуазией, то в современной науке (В. Федоров, В. Данилов) основными мотивами этих столкновений считали бытовую корысть, зависть, месть и даже хулиганство.

5) П.А. Столыпину так и не удалось провести новую земскую реформу, которая должна была стать логическим и необходимым продолжением его аграрных преобразований. По замыслу авторов проекта этой реформы предполагалось отказаться от прежнего сословного принципа выборности уездных земств и замещения административных должностей в уездном управлении и перейти к имущественной куриальной системе. Основным (низовым) звеном местного самоуправления в сельской местности должно было стать выборное волостное земство. Проект новой «земско-волостной» реформы в 1907―1909 гг. неоднократно обсуждался и в Государственной думе, и на съездах земских и дворянских обществ. Из-за жесткой позиции императора, его ближайшего окружения и большинства членов Государственного совета проведение этой реформы было полностью заблокировано.

6) После гибели П.А. Столыпина реализация реформы из недр Министерства внутренних дел полностью перешла в руки Главного управления земледелия и землеустройства Министерства государственных имуществ, руководителем которого был ближайший соратник погибшего премьера Александр Васильевич Кривошеин. Однако, не обладая ни авторитетом П.А. Столыпина, ни его энергией, ни его набором прав и полномочий, А.В. Кривошеин так и не сумел придать второе дыхание реформе, и с конца 1911 г. она явно пошла на спад. В годы Первой мировой войны реализация аграрной реформы практически прекратилась, а формально столыпинские аграрные законы были отменены декретом Временного правительства в июне 1917 г.

Личность и деяния П.А. Столыпина до сих пор не нашли адекватного отражения в нашей историографии. Можно четко разграничить три основных точки зрения, в основе которых лежат чисто политические пристрастия историков

 Авторы патриотического толка (А. Боханов, С. Рыбас) выступают в роли откровенных апологетов П.А. Столыпина и считают его выдающимся государственным деятелем.

Авторы либерального толка (Б. Ананьич, Р. Ганелин), напротив, резко негативно оценивают его роль в русской истории вплоть до навешивания откровенно оскорбительных ярлыков.

Наконец, третья группа авторов-модернистов (О. Гаман-Голутвина) не считают П.А. Столыпина фигурой исторического масштаба и утверждают, что он был лишь способный администратор, не лишенный ораторского дара, но не более того.