Первые мухи появились тогда, когда Айн-Крорфы еще и на горизонте не было. А как только за окнами автобуса пошли чахлые оазисы и дорога стала нырять в коридоры между высоких глинобитных стен пригородных поселков, автобус загадочным образом сразу ими наполнился – мелкими, сероватыми и настырными. Некоторые из арабов, что-то по этому поводу пробормотав, стали укрывать головы; остальные мух, казалось, не замечали.

– Ah, les salauds! On voit bien que nous sommes à Ain Krorfa! – сказал водитель.

Кит с Таннером впали в раж: стали неистово дрыгать руками, обмахивать лица и дуть из угла рта вверх и в сторону, пытаясь согнать насекомых со щеки или носа, однако все это не давало почти никакого результата. Мухи отличались удивительной цепкостью, их приходилось от себя чуть не отдирать; только в самый последний момент муха резко взлетала, чтобы почти тотчас сесть на прежнее место.

– Воздушная тревога! – вскричала Кит.

Таннер придумал обмахивать ее газетой. Порт еще спал, прислонившись к двери; в углах его рта теснились мухи.

– Они цепляются, пока прохладно, – сказал водитель. – Ранним утром от них спасу нет.

– Но откуда они берутся? – спросила Кит.

Возмущенный тон ее вопроса вызвал у него улыбку.

– Это еще ничего, – примирительно махнул он рукой. – Вы бы видели, сколько их в городе! Сплошь все покрывают, как черный снег.

– А когда отсюда будет автобус?

– Вы, в смысле, назад в Бусиф? Я же завтра и поеду.

– Нет! Нет! В смысле, дальше на юг.

– А, вот вы о чем. Это вам надо спросить в Айн-Крорфе. Я в курсе только сообщения с Бусифом. Вроде бы есть автобус на Бунуру – один рейс в неделю, – а еще всегда можно уехать в Мессад, договорившись с водителем грузовика, который возит продукты.

– Ой, нет. Туда не надо, – сказала Кит. Она уже слышала от Порта, что Мессад не представляет для них интереса.

– А мне вот надо, – с напором вклинился Таннер по-английски. – Неделю ждать в такой дыре, как эта! Господи боже ты мой, да тут сдохнешь!

– Не надо так волноваться. Ты еще ничего здесь не видел. Вдруг водитель нас просто разыгрывает? Подначивает, как сказал бы мистер Лайл. Кроме того, ждать неделю, может, и не придется – ну, то есть этого автобуса в Бунуру. Может, он отправляется как раз сегодня, такая вероятность существует.

– Ну нет, – уперся Таннер. – Чего я точно не могу терпеть, так это грязи.

– Да уж, ты у нас настоящий американец, это я уже знаю. – Обернувшись, она смерила его взглядом, и он понял, что над ним смеются. Его лицо залилось краской.

– Ну, гм… Это ты прямо в точку.

Тут Порт проснулся. Первым его жестом была попытка смахнуть мух с лица. Потом он открыл глаза и вытаращился в окно, пораженный буйством зелени. За стенами уходили вверх стволы огромных пальм, под которыми, не столь высокие, сплетались густыми кронами апельсиновые, фиговые и гранатовые деревья. Он опустил окно и высунулся, нюхая воздух. Пахло мятой и древесным дымом. Впереди лежало широкое речное русло, а в его середине – надо же, не может быть! – извивался настоящий поток воды. По обеим сторонам дороги, как и тех дорог, что от нее ответвлялись, шли глубокие и полные воды сегьи – гордость Айн-Крорфы. Втянув голову обратно в салон, Порт пожелал спутникам доброго утра. Машинально он продолжал махать руками, отгоняя приставучих мух. Прошло не меньше нескольких минут, прежде чем он заметил, что и Кит с Таннером заняты тем же.

– Что еще тут за мухи какие-то? – нахмурился он.

Кит бросила взгляд на Таннера и рассмеялась. А Порт не мог взять в толк, что это они над ним так потешаются оба вместе.

– Просто смотрю и думаю: а долго, интересно, ты будешь махать руками, пока наконец заметишь их, – сказала Кит.

Еще раз обсудили проблему мух; при этом Таннер поминутно требовал, чтобы водитель клялся и божился, что в Айн-Крорфе их тьма-тьмущая – специально для Порта, в надежде обрести в его лице сторонника бегства в Мессад, – а Кит все повторяла, что, прежде чем принимать какие-то решения, логично было бы сначала осмотреть город. Все-таки это первое зрительно симпатичное место, которое она увидела с самого момента их высадки на африканском континенте.

Впрочем, это благоприятное впечатление основывалось всего лишь на обилии зелени, которую она не могла не замечать за стенами, мимо которых несся, въезжая в город, их автобус; сам же городок, как только они из автобуса вышли, съежился едва ли не до полного исчезновения. Когда обнаружилось, что во многом он напоминает Бусиф, разве что гораздо меньшего размера, она была разочарована. При ближайшем рассмотрении город оказался совершенно современным, геометричным по планировке и, если бы не то обстоятельство, что здания здесь белые, а не бурые, и на центральных улицах имеются тротуары, ходить по которым можно под сенью специально предусмотренных аркад, увитых зеленью, вполне можно было подумать, что никуда ты и не уезжал, идешь все по тому же Бусифу. А уж вид интерьеров местного «Гранд-отеля» расстроил ее окончательно, но в присутствии Таннера она чувствовала себя обязанной оставаться на позиции человека, имеющего право посмеиваться над его привередливостью.

– Боже правый, что за разор! – воскликнула она.

На самом деле то, какие чувства они в действительности испытали, едва войдя в гостиничный дворик, это слово описывает слабо, даже слишком слабо. Бедняга Таннер был в ужасе. Растерянно смотрел, перебирая взглядом деталь за деталью. Что до Порта, то он спал на ходу, и это мешало ему что-либо толком рассмотреть; остановившись при входе, он лишь махал руками, как ветряная мельница, пытаясь не давать мухам облепить лицо. Первоначально построенное для размещения служб колониальной администрации, впоследствии здание переживало весьма тяжелые времена. Фонтан, который когда-то бил из чаши в центре патио, давно иссяк, но сама чаша сохранилась. В ней теперь высилась довольно приличная гора вонючих отбросов, по склонам которой ползали трое вопящих голых младенцев, чьи нежные несформированные тела испещряли гноящиеся язвы. В своей беспомощной нищете они выглядели очень по-человечески, но далеко не настолько по-человечески, как две розовые собаки, лежавшие на плиточном полу неподалеку, – розовые, потому что у них давным-давно вылезла вся шерсть, и голая старческая кожа была бесстыдно подставлена под поцелуи мух и солнца. Одна из них немощно приподняла голову на дюйм-другой от пола и устремила на вновь прибывших безучастный взгляд бледно-желтых глаз; другая не шевельнулась. Сбоку за колоннами, служащими опорой для аркады, высилась хаотичная груда из наваленных один на другой предметов мебели. Рядом с центральной чашей стоял огромный бело-голубой эмалированный кувшин. Несмотря на присутствие во дворике несметного количества отбросов, запах стоял преимущественно сортирный. Перекрывая вопли младенцев, откуда-то доносились пронзительные голоса спорящих женщин, а на заднем плане громко бубнило радио. В дверях на краткий миг показалась какая-то женщина. Что-то выкрикнула и сразу снова исчезла. Где-то во внутренних покоях раздались взвизги и хихиканье; и снова громкий женский выкрик:

– Yah, Mohammed!

Таннер резко развернулся и вышел на улицу, где присоединился к носильщикам, которым был дан приказ ждать с багажом снаружи. Порт и Кит стояли и ждали, пока не вышел мужчина по имени Мохаммед; на ходу он наматывал на пояс длинный алый кушак, накручивая оборот за оборотом, а конец ленты все равно волочился по полу. Услышав, что им нужны комнаты, он стал настойчиво предлагать им снять одну с тремя кроватями – так и им будет дешевле, и горничным меньше убирать.

«С какой бы радостью я отсюда сбежала, – думала при этом Кит, – а то ведь Порт, не дай бог, и впрямь с ним о чем-нибудь договорится!» Но чувство вины заставляло ее демонстрировать преданность: уйти на улицу она не смела, потому что там был Таннер и это могло быть истолковано как переход на сторону противника. И тут у нее тоже возникло внезапное желание от Таннера как-нибудь отделаться. Без него она бы чувствовала себя гораздо свободнее. А Порт, как она и боялась, сходил с мужчиной наверх и, вскоре вернувшись, объявил, что комнаты здесь вовсе не такие уж плохие.

В результате они сняли три затхлые комнаты, все окнами на небольшой дворик, обнесенный стенами небесной голубизны. В центре дворика торчало мертвое фиговое дерево с ветвями, опутанными колючей проволокой. Выглянув в окно, Кит увидела, как голодного вида кот с маленькой головой и огромными ушами осторожно пробирается по двору. Она села на широкую латунную кровать, которая, помимо шкуры шакала рядом на полу, была в комнате единственным предметом обстановки. Как тут будешь винить Таннера в том, что на эти комнаты он поначалу отказался даже взглянуть! Но Порт правильно говорит: человек привыкает ко всему, – и пусть сейчас Таннер склонен по этому поводу дуться и кукситься, к вечеру он, будем надеяться, привыкнет и перестанет замечать дикую гамму здешних запахов.

За ланчем они сидели в голой, похожей на колодец комнате без окон, где хотелось говорить шепотом, поскольку всякое громкое слово возвращалось в искаженном виде множественным эхом. Свет туда проникал только сквозь проем двери, выходящей в главное патио. Вверху лампочка; Порт пощелкал выключателем, но нет, все тщетно. Босоногая официантка хихикнула.

– Света нет, – сказала она, выставляя на стол тарелки с супом.

– Хорошо, – сказал Таннер, – поедим во дворе.

Официантка опрометью выбежала из комнаты и вернулась с Мохаммедом, который сделался хмур, но все же помог им перетаскивать стол и стулья под сень аркады.

– Это счастье еще, что они арабы, а не французы, – сказала Кит. – Иначе оказалось бы, что по здешним правилам есть на улице не положено.

– Если бы это были французы, есть можно было бы и внутри.

Все трое закурили в надежде хоть как-то приглушить вонь, которая нет-нет, да и доносилась к ним от фонтанной чаши. Младенцы исчезли; теперь их вопли раздавались где-то во внутренних покоях.

Таннер перестал есть свой суп и вперил взгляд в тарелку. Потом встал, отпихнул стул и швырнул салфетку на стол.

– Нет, ну ей-богу же, может быть, это и впрямь лучший отель в городе, но еда… Я на любом базаре нашел бы еду лучше этой. Приглядитесь к супу! В нем трупы плавают.

Порт оглядел свою тарелку.

– Это долгоносики. Наверное, были в лапше.

– Зато теперь они в супе. Кишмя кишат. Хотите лакомиться падалью в темнице – воля ваша. А я лучше пойду поищу забегаловку с местной кухней.

– Ну, пока, – сказал Порт.

Таннер вышел.

Вернулся он примерно через час, уже далеко не такой воинственный и даже несколько удрученный. Порт и Кит все еще сидели в патио, пили кофе, отмахиваясь от мух.

– Ну как? Нашел что-нибудь? – спросили упрямца.

– Насчет еды? Поесть-то я поел, и неплохо. – Он сел за стол. – Но так и не сумел понять, как нам отсюда выбираться.

Порт, всегда с большим сомнением относившийся к способности приятеля пользоваться разговорным французским, нисколько не удивился.

– А, – вполне равнодушно проговорил он.

Еще через несколько минут он встал и отправился в город, чтобы самому попробовать набраться сведений об уровне организации общественного транспорта в регионе. Жара стояла удручающая, поесть так толком и не удалось. Но несмотря на эти неприятности, он шел под безлюдными аркадами, насвистывая: идея избавиться от Таннера наполняла его безотчетным весельем. Он уже и мух замечал как-то меньше.

Ближе к вечеру у подъезда отеля остановился вместительный автомобиль. Конечно же, это был «мерседес» Лайлов.

– Это надо же было затеять такую глупость! Абсолютный идиотизм! Пытаться отыскать какую-то затерянную деревушку, о которой никто слыхом не слыхивал! – Голос тоже прозвучал знакомый: миссис Лайл. – И ведь почти добился своего: я чуть не пропустила время чая. Наверное, ты думал, что это будет очень забавно. Да прогони наконец этих пащенков, и зайдем уже внутрь.

– Мош! Мош! – закричала она, делая резкие выпады в сторону группы местных подростков, обступивших машину. – Мош! Imshi! – Она угрожающе взмахнула сумочкой; озадаченная ребятня стала медленно отступать.

– Надо бы выяснить, как правильно их посылать подальше, каким словом, – сказал Эрик, выйдя из машины и захлопнув дверцу. – Говорить им, что позовешь полицию, бесполезно. Они не понимают, что это такое.

– Какая чушь! Полиция, еще чего! Нельзя пугать аборигенов местными властями. Потому что! запомни! французского суверенитета над этими территориями мы не признаем.

– Да ну тебя, мама, здесь же не Риф. К тому же власть там в руках испанцев.

– Эрик! Ты можешь хоть немножко помолчать? Или ты думаешь, я забыла, что говорила мадам Готье? А вот ты несешь непонятно что.

Увидев в тени увитой зеленью аркады столик с еще не убранной грязной посудой, оставшейся после трапезы Порта и Кит, миссис Лайл замерла.

– Хел-лоу! Лю-ди! Надо же, сюда приехал кто-то еще! – проговорила она тоном, исполненным живейшего интереса. И с укором обратилась к Эрику: – Смотри: они ели на воздухе! Я говорила тебе, что мы могли бы есть на воздухе, если бы проявили хоть чуточку настойчивости. Чай в твоей комнате. Сходи за ним, пожалуйста. А я пойду на кухню, посмотрю плиту: отчего она так дымит и воняет. Да, еще сахар захвати и открой новую жестянку печенья.

Когда в дверь с улицы вошел Порт, Эрик с пачкой чая как раз возвращался через патио.

– Мистер Морсби! – вскричал он. – Какой приятный сюрприз!

Порт постарался, чтобы не было заметно, как у него вытянулось лицо.

– Привет, – сказал он. – Какими судьбами? Это ведь, кажется, ваш автомобиль стоит у подъезда?

– Одну секундочку. Мне надо отнести маме чай. Она его ждет на кухне.

Эрик устремился в боковую дверь и наступил на одну из непотребного вида собак, обессиленно валявшихся в темноте, царящей внутри. Собака протяжно взвыла. Порт поспешил наверх к Кит и поделился с нею последними новостями – дурными, как обычно. Минутой позже Эрик уже молотил в дверь.

– Я… это… хотел пригласить вас к нам на чай. Через десять минут в одиннадцатом номере. Как я рад вас видеть, миссис Морсби!

В одиннадцатый номер вселилась миссис Лайл; расположенная прямо над входом и более длинная, чем остальные, ее комната была такой же голой. Пока пили чай, она то и дело вскакивала с кровати, на которой за неимением стульев все сидели, подбегала к окну и оглашала улицу выкриками:

– Мош! Мош!

Долго справляться с любопытством Порт не смог и вскоре поинтересовался:

– А что это за странное слово? Ну, которое вы в окно кричите, а, миссис Лайл?

– Я отгоняю мелких негритосов от нашей машины.

– Но что вы им говорите? Это вы по-арабски?

– По-французски, – сказала она. – Это значит «убирайтесь».

– А, понятно. И как? Они понимают?

– Пусть только попробуют не понять. Наливайте себе еще чайку, миссис Морсби!

Таннер под благовидным предлогом от чаепития отказался, имея достаточное представление о Лайлах от Кит, которая особенно красочно описывала Эрика. В ходе беседы миссис Лайл сообщила, что считает Айн-Крорфу очаровательным местечком. Один верблюжий рынок чего стоит: там продается верблюжонок, не сфотографировать которого было бы просто преступно. Утром она уже щелкнула его несколько раз.

– Ну такой сладкий! – умилялась она.

Эрик сидел, пожирая Порта глазами. «Хочет еще денег», – догадался Порт. Кит тоже заметила необычайное выражение лица юноши, но истолковала его несколько по-другому.

С чаем покончили и собирались уже уходить, исчерпав, похоже, все мыслимые темы для разговора, как вдруг Эрик обратился к Порту.

– Если за ужином не увидимся, я заскочу к вам вечерком попозже. Вы в какое время ложитесь?

Порт был уклончив:

– Ну, как когда, в общем-то. Сегодня нас, наверное, допоздна дома не будет: пойдем осматривать город.

– Заметано, – сказал Эрик, успев дружески похлопать Порта по плечу, прежде чем тот закрыл за собой дверь.

Вернулись в комнату Кит. Она подошла к окну, постояла, глядя на скелет фигового дерева.

– Лучше бы мы поехали в Италию, – сказала она.

Порт так и вскинулся.

– Что это вдруг? Ты из-за них? Из-за отеля?

– Из-за всего сразу. – Повернулась к нему, улыбнулась. – Это я так, не всерьез. Просто… нам пора на прогулку. Пошли, а?

На время одурманенная солнцем, Айн-Крорфа понемногу пробуждалась от дневной спячки. Зашли за форт, расположенный неподалеку от мечети на высокой скалистой горе, вздымающейся в самом центре города; здесь улицы пошли попроще, кварталы еще носили отпечаток первоначальной хаотической сельской застройки. И везде – под навесами ларьков, где уже замерцали, сердито посверкивая, первые лампы, в открытых кафе, где воздух был пропитан запахом гашиша, даже в пыли потаенных, обсаженных пальмами переулков, – везде и всюду виднелись сидящие на корточках мужчины, которые прямо тут же разводили костры, кипятили на них воду в жестяных посудинах, заваривали и пили чай.

– Вот что значит «время пить чай»! Прямо как маскарад какой-то: будто они все тут переодетые англичане, – сказала Кит.

Они с Портом шли очень медленно, держась за руки, в полной гармонии с окружающим мягким сумраком. От вечера веяло скорее томностью, чем тайной.

Они вышли к реке, русло которой здесь представляло собой просто белую плоскую полосу песка, дальний край которой терялся в полумраке; немного прошли вдоль берега, пока шум города не сделался еле слышным и каким-то надмирным. Здесь тоже шла жизнь: за стенами лаяли собаки, но сами эти стены от реки были далеко. Впереди показался костер, у огня сидел какой-то мужчина, играл на флейте, а за ним в шевелении отсветов пламени отдыхало с десяток верблюдов, с важным видом жующих жвачку. Мужчина покосился на прохожих, но продолжал играть.

– Как ты думаешь, ты смогла бы здесь стать счастливой? – глухим голосом спросил Порт.

Кит даже испугалась.

– Счастливой? Счастье? А что это значит?

– Ну… Тебе могло бы здесь понравиться?

– Ой, я даже не знаю! – ответила она с оттенком раздражения в голосе. – Откуда же я могу знать? В их жизнь ведь не проникнешь; что они думают на самом деле, не поймешь.

– Да я не об этом спрашиваю, – начиная сердиться, заметил Порт.

– А надо об этом. Здесь это самое важное.

– И вовсе нет, – сказал он. – Во всяком случае, для меня. Я чувствую себя так, будто этот город, эта река, это небо – все принадлежит мне в той же мере, что и им.

Она хотела сказать: «Ну, значит, ты сошел с ума», но прикусила язык.

– Как странно…

Они свернули от реки и двинулись обратно к городу по дороге, пролегающей между глухими заборами садов.

– Лучше бы ты не задавал мне подобных вопросов, – внезапно вновь заговорила она. – Мне нечего на них ответить. Как я могу сказать: «да, я буду счастлива в Африке»? Мне эта Айн-Крорфа очень нравится, но я понятия не имею, захочется ли мне остаться тут на месяц или уехать завтра же.

– Завтра тебе в любом случае не уехать, даже если захочется, разве только обратно в Бусиф. Я выяснил, что тут с автобусами. Рейс на Бунуру будет только через четыре дня. А подбрасывать пассажиров до Мессада шоферам грузовиков запретили. По пути стоят солдаты, проверяют. И с шоферов дерут дикие штрафы.

– Значит, в этом «Гранд-отеле» мы застряли накрепко.

«Причем с Таннером», – подумал Порт. А вслух сказал:

– Причем с Лайлами.

– Да уж. Наказание божье, – буркнула Кит.

– Все думаю: сколько же нам еще-то на них натыкаться? Черт бы их взял уже. Уехали бы вперед, чтобы духу их не было, или остались здесь, а вперед дали уехать нам.

– Такие вещи надлежит организовывать, – сказала Кит.

Она тоже подумала о Таннере. Ей казалось, что, если бы не было необходимости в скором времени садиться напротив него за обеденный стол, она могла бы полностью сбросить с себя напряжение и жить настоящим, которое принадлежало бы Порту. И наоборот, если через час ей предстоит опять смотреть в лицо этому живому воплощению ее вины, то нечего даже и пытаться.

Ко времени, когда они вернулись в гостиницу, совсем стемнело. Поели довольно поздно и после ужина – раз ни ему, ни ей выходить в город не хотелось – пошли спать. Процесс отхода ко сну занял больше времени, чем обычно, потому что умывальник в доме был только один, и при нем кувшин с водой, тоже один, и все это на крыше, чтобы выйти на которую, надо пройти весь коридор из конца в конец. Город погрузился в тишину. В некоторых кафе играло радио; передавали популярную песню в исполнении Абдель Вахаба, песня была похожа на плач и название имела соответствующее: «Над твоей могилой я рыдаю». Умываясь, Порт слушал ее тоскливую мелодию, которая то и дело перебивалась взрывами собачьего лая по соседству.

Когда он был уже в постели, в дверь постучал Эрик. К несчастью, Порт не успел выключить свет, который мог просачиваться из-под двери, и поэтому не посмел притвориться спящим. Тот факт, что Эрик вошел в комнату на цыпочках, да еще и с заговорщицким видом, уже насторожил его. Ладно, набросил халат.

– В чем дело? – осведомился он. – Да не сплю я, не сплю.

– Надеюсь, я не помешал вам, дружище.

Как обычно, со стороны могло показаться, будто он говорит, обращаясь к углам комнаты.

– Нет-нет. Но это вы в последний момент угадали. Еще минута, и у меня был бы погашен свет.

– А ваша жена? Она спит?

– Думаю, читает. Есть у нее такая привычка – перед сном читать. А что?

– Да я хотел спросить, не даст ли она мне тот роман, который вечером обещала.

– Когда, сейчас? – Он протянул Эрику сигарету и прикурил свою.

– Ну, если сейчас это ее потревожит…

– Да лучше бы все-таки завтра, вы не находите? – сказал Порт, невесело на него глядя.

– Заметано. Но я на самом деле не об этом. Я про те деньги… – Он замялся.

– Какие?

– Те триста франков, что вы мне одолжили. Хотел отдать.

– А, те? Да бросьте вы! – Порт усмехнулся, все еще не отводя взгляда.

На какое-то время оба умолкли.

– Но в принципе, если хотите, то конечно, – сказал в конце концов Порт, не зная, верить ли, возможно ли такое, вдруг он мальчишку недооценил, но в глубине души почему-то чувствуя растущую уверенность в том, что это все же не так.

– Ну вот и превосходно, – бормотал Эрик, роясь в кармане пиджака. – Не люблю оставлять такие вещи висеть на совести.

– Да и не надо, чтобы они висели на совести: ведь я, если помните, просто так вам их дал. Но если вы предпочитаете вернуть, я, естественно, возражать не стану.

Эрик в конце концов вытащил истрепанную тысячефранковую бумажку и, потупясь, с едва заметной смиренной улыбкой протянул ее.

– Сдача, надеюсь, у вас найдется, – сказал он, взглянув наконец Порту в глаза, но так, словно это стоило ему большого труда.

Порт почувствовал, что настал важный момент, хотя и не мог понять почему.

– Не знаю, – сказал он. – Поискать? – Но банкноту в руки не взял.

– Если не трудно. – При этом голос такой, будто его сейчас покинут последние силы.

Когда Порт неуклюже слез с кровати и пошел к чемоданчику, в котором держал деньги и документы, Эрик ожил.

– Мне правда дико неловко, надо же таким гадом быть: явиться к вам среди ночи, мешать вам спать, но мне правда важно было как можно скорее сбросить это с плеч, а кроме того, мне очень нужна мелочь – в отеле тут у них, похоже, вовсе шаром покати, потому что завтра мы с мамой с раннего утра уезжаем в Мессад, и я боюсь вас больше не увидеть, так что…

– Уезжаете? В Мессад? – Порт повернулся к нему с бумажником в руках. – Нет, правда? Это ж – господи боже мой! Наш приятель мистер Таннер так хотел туда попасть!

– Да? – Эрик медленно встал. – Да? – еще раз сказал он. – Ну так пожалуйста! Мы можем взять его с собой. – Он бросил взгляд на лицо Порта, заметил, как оно просветлело. – Мы уезжаем на рассвете. Вам лучше тогда прямо сейчас ему сказать, чтоб был готов к половине седьмого. Мы уже заказали чай на шесть утра. Ему тоже лучше бы сделать так же.

– Сейчас сбегаю, – сказал Порт, пихая бумажник в карман. – Заодно попрошу у него мелочи: похоже, у меня ее нет.

– Хорошо. Хорошо, – растянув губы в улыбке, закивал Эрик, снова садясь на кровать.

Таннера Порт застал голым, тот в полном остервенении бегал по комнате с флаконом ДДТ.

– Заходи, – проронил Таннер. – Эта дрянь ни хрена не действует.

– А в чем проблема?

– Во-первых, клопы!

– Слушай, хочешь свалить отсюда в Мессад? Прямо завтра, в полседьмого утра!

– Я хочу свалить отсюда сегодня в полдвенадцатого ночи. Но как?

– Тебя подбросят Лайлы.

– А что потом?

– Через несколько дней они вернутся опять сюда, а потом поедут в Бунуру. – Порт импровизировал на ходу. – Они тебя привезут, а мы будем там дожидаться. Лайл сейчас у меня в номере сидит. Хочешь поговорить с ним?

– Нет.

Помолчали. Электрическая лампочка внезапно погасла, потом снова загорелась – слабенький оранжевый червячок в прозрачной колбе; все в комнате приобрело такой вид, будто смотришь через очень темные очки. Таннер бросил взгляд на свою развороченную постель и пожал плечами.

– В котором часу, говоришь, ехать?

– Они выезжают в полседьмого.

– Скажи ему, что я буду ждать у подъезда. – Он посмотрел на Порта, нахмурился, и по его лицу прошла легкая тень подозрения. – А вы? Вы-то почему не едете?

– Они могут взять только одного, – на голубом глазу врал Порт. – Да и вообще… Мне здесь нравится.

– Ничего, в кровать заляжешь – разонравится, – мрачно пообещал Таннер.

– Так ведь они, поди, и в Мессаде есть, – предположил Порт, чувствуя, что этим уже ничего не испортит.

– После этого отеля мне хочется рискнуть. Попробовать любой другой.

– Через несколько дней встретимся в Бунуре. И постарайся не вламываться в гаремы.

Закрыв за собой дверь, Порт пошел назад в свою комнату. Там Эрик сидел на кровати все в той же позе, но сигарету курил явно уже другую.

– Мистер Таннер в восторге, в полседьмого он встретит вас прямо у выхода. А, черт! Забыл его спросить насчет сдачи с вашей тысячи франков. – Порт дернулся снова выйти.

– Да нет, пожалуйста, не беспокойтесь. Он мне ее завтра по дороге разменяет. Если понадобится.

Порт уже открыл рот, чтобы сказать: «Но я полагал, вы хотите вернуть мне триста франков?» И тут же одумался. Теперь, когда главная проблема разрешилась, рисковать тем, что все сорвется из-за каких-то нескольких франков, было бы просто нелепо. Поэтому он лишь мило улыбнулся.

– Конечно-конечно, – сказал он. – В общем, надеюсь на встречу после вашего возвращения.

– О, разумеется, – еще шире заулыбался Эрик, глядя в пол. Он резко встал и направился к двери. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Заперев за ним дверь, Порт постоял, подумал. Поведение Эрика показалось ему необыкновенно странным, но он подозревал, что и этому есть объяснение. Очень хотелось спать, поэтому он выключил остатки электричества и лег. И близко, и подальше хором лаяли собаки, но никакие паразиты не напали.

Ночью проснулся в слезах. Существование предстало ему в виде колодца в тысячу миль глубиной; вынырнув и поднимаясь с самого низа, он нес в себе бесконечную печаль и успокоенность, но ничего не помнил ни о каком сколько-нибудь внятном сновидении, за исключением безликого голоса, который прошептал: «Душа – это самая усталая часть тела». Ночь была тихой, разве что веял легкий ветерок, шевеливший ветви фигового дерева, на которых покачивалась наброшенная на них проволока. Ее кольца терлись друг о друга и чуть поскрипывали. Немного послушав, он опять уснул.