7
Коммуналка
Однажды Тесса сказала Шеветте: оставь без присмотра пустой дом в Малибу – и кто ни попадя сползет с холмов и станет жарить собачатину у тебя в камине.
От этой швали трудно избавиться, а замки их ничуть не смущают. Вот почему нормальные люди, привыкшие жить здесь еще до Слива, охотно сдают свои дома студентам.
Тесса была австралийкой, студенткой, изучавшей теорию медиа в университете Южной Калифорнии, и причиной, по которой Шеветта жила здесь, в основном валяясь на диване.
Ко всему вышесказанному добавьте тот факт, что у Шеветты не было ни работы, ни денег и она только что сбежала от Карсона.
Тесса сказала, что Карсон просто кусок дерьма.
И поглядите, куда меня занесло, думала Шеветта, накручивая педали на тренажере, который имитировал швейцарскую горную дорогу, и стараясь игнорировать вонь заплесневелого белья, доносившуюся из-за кирпичной перегородки. Кто-то оставил мокрое белье прямо в машине, скорее всего в прошлый вторник, перед пожаром, и теперь оно там прокисало.
Что было неудачно, поскольку весьма затрудняло гонки на велотренажере. Этот тренажер мог принимать конфигурацию разных велосипедов и создавать иллюзию разных ландшафтов, но Шеветта обожала именно этот старомодный десятискоростник со стальной рамой, на котором неслась сломя голову по горной дороге, да так, что альпийские цветы у обочины размывались в неясные полосы на периферии зрения. Другим ее любимчиком был «крейсер» на шинах-аэростатах для гонок по пляжу, что было неплохо в Малибу, поскольку в реальности гонять по пляжу было нельзя, если, конечно, вам не хотелось карабкаться через ржавую колючую проволоку и игнорировать предупреждения «ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ», торчащие через каждую сотню футов.
Однако вонь от прокисших носков, ну точно в раздевалке спортзала, продолжала догонять ее, и не было в этой вони ни намека на цветущие альпийские луга, и вонь говорила Шеветте, что у нее нет ни цента и нет работы и что она прозябает в кондоминиуме в Малибу.
Дом стоял прямо на пляже, проволока тянулась в десятке метров от черты прибоя. Никто не знал точно, что же «слилось», так как госслужбы упорно молчали. Что-то с грузовоза, говорили одни, а другие твердили, что это было судно с отходами, затонувшее в шторм. Однако правительство использовало наноботы, чтобы расчистить заразу; на этом сходились все, и вот почему считалось, что гулять на пляже не стоит.
Шеветта нашла тренажер почти сразу, как попала сюда, и гоняла на нем два-три раза в день или, как вот сейчас, глубокой ночью. Казалось, больше никто не проявлял к нему интереса и даже не заглядывал в эту маленькую комнатенку, пристрой гаража, рядом с прачечной, что вполне Шеветту устраивало. Живя на мосту, она привыкла быть среди людей, но там каждый всегда занимался делом. В коммунальном доме же было полно студентов южнокалифорнийского университета, занимавшихся теорией медиа, и они ей действовали на нервы. Они торчали в сети сутки напролет и трепались об этом и, казалось, ровным счетом ничего не делали.
Она почувствовала, что повязка интерфейсвизора промокла и пот потек по лицу. Она сейчас здорово вжарила; ощущалось напряжение именно тех мышц спины, до которых обычно дело не доходило.
Тренажер гораздо лучше справлялся с имитацией желто-зеленого велосипедного лака, чем рычагов переключения скоростей, – это она заметила. Рычаги были какие-то мультяшные, дорожное покрытие неслось под ними, смазываясь в стандартную текстурную карту. Облака, наверно, тоже были «условным обозначением», подними она взгляд; типовая фрактальная ерунда.
Она была определенно не слишком счастлива от своего пребывания здесь, да и от своей жизни в общем и целом на данном этапе. Она разговорилась об этом с Тессой после обеда. Ну, скажем так, разругалась.
Тесса хотела снять документальный фильм. Шеветта знала, что такое документальный фильм, – Карсон работал на телеканале «Реальность», по которому шли исключительно документальные фильмы, так что Шеветте в свое время пришлось просмотреть их сотнями. В результате она, как теперь думала, усвоила массу информации ни о чем конкретном, в том числе ничего конкретного о том, что ей вроде бы реально стоило знать. Например, что конкретно ей делать сейчас, раз уж жизнь занесла ее в такое место.
Тесса хотела съездить с ней в Сан-Франциско, но Шеветта испытывала смешанные чувства по этому поводу. Темой документального фильма, который желала снять Тесса, были маргинальные сообщества, и Тесса сказала, что, дескать, Шеветта как раз принадлежала к одному из них, потому что жила на мосту. «Маргинальный» значит «находящийся на обочине», и Шеветта считала, что в этом определении, как ни крути, есть толика смысла. И она действительно скучала по жизни в Сан-Франциско, скучала по тамошним людям, но ей не хотелось об этом думать. Из-за того, как все сложилось после ее приезда сюда, из-за того, что ни с кем не общалась.
Просто жми на педали, сказала она себе, уже достигнув иллюзорной вершины. Переключи передачу. Жми еще сильней. Поверхность дороги стала местами стеклянно поблескивать: симулятор не поспевал обновлять картинку.
– Наплыв. – Голос Тессы.
– Черт, – сказала Шеветта, сорвав с лица визор.
Платформа камеры, как надутая гелием подушка из серебристого майлара, на уровне глаз в открытом дверном проеме. Детская игрушка с небольшими пропеллерами в сетчатых кожухах, управляется из спальни Тессы. Световое кольцо отразилось в раструбе объектива, когда он вытянулся, давая наплыв.
Пропеллеры, зажужжав, слились в серое пятно, вынесли платформу в дверь, остановка; вновь смазались, разворот. Конструкция, покачавшись, быстро стабилизировалась: подвешенная снизу камера играла роль балласта. «Маленькая Игрушка Бога», так окрестила Тесса свой серебристый воздушный шар. Бестелесный глаз. Она посылала его в медлительные круизы по дому, на добычу фрагментарных образов. Каждый, кто жил здесь, непрерывно снимал на пленку кого-то другого, за исключением Йена; Йен носил стоп-кадр-костюм, даже спал в нем и записывал свои собственные движения.
Тренажер, умная машина, почувствовал, что Шеветта утратила фокусировку, и тяжко вздохнул, замедляясь; сложная система гидравлических приводов начала перестраиваться. Узкое клиновидное сиденье между ее бедер расширилось, раскинулось, чтобы охватить ягодицы в режиме «бич-байк». Ручки руля пошли вверх, приподнимая ее руки. Она продолжала крутить педали, но тренажер начал потихоньку тормозить.
– Сожалею. – Голос Тессы из крохотной колонки.
Но Шеветта знала, что Тесса не сожалеет.
– Я тоже, – сказала Шеветта, когда педали проделали финальный полуоборот, защелкнув замки для спуска. Она толкнула ограждения вверх и спустилась на землю, взмахом шуганув камеру и испортив Тессе кадр.
– Une petite problemette. У тебя, я так думаю.
– Что?
– Пойдем на кухню, покажу.
Тесса запустила один из пропеллеров на задний ход, повернув платформу на оси. Потом направила два пропеллера вперед, и платформа поплыла обратно через дверной проем, в гараж. Шеветта проследовала за ней, стянув полотенце с гвоздя, вбитого в дверной косяк. Затворила за собой дверь. Стоило бы захлопнуть ее на все время тренировки, но она забыла. «Маленькая Игрушка Бога» не умела открывать двери.
Полотенце не мешало бы выстирать. Чуточку жестковатое, но не зловонное. Шеветта вытерла пот с подмышек и груди. Догнала воздушный шар, поднырнула под него и оказалась на кухне.
Почувствовала, как разбегаются тараканы. Каждая плоская поверхность, за исключением пола, была занята немытой посудой, пустыми бутылками, деталями съемочного оборудования. За день до пожара у них была вечеринка, и никто до сих пор не прибрался.
Сейчас здесь нет света, только пара огоньков сигнальных устройств да методичное миганье охранной системы, переключавшейся с одной внешней камеры ночного видения на другую. 4:32 ночи в углу экрана. Наверно, с половину охранных систем отрубили, потому что люди входили и выходили весь день, и снаружи всегда кто-нибудь был.
Жужжание платформы, которую Тесса подняла сзади над ее головой.
– В чем дело? – спросила Шеветта.
– Наблюдай за проездом.
Шеветта подвинулась поближе к экрану. Открытая веранда, нависшая над песком…
Пространство между их домом и соседним…
Проезд. И машина Карсона, прямо там.
– Вот дерьмо, – сказала Шеветта, когда изображение «лексуса» сменилось видом пространства между домами с другой стороны, а затем панорамой камеры из-под веранды.
– Стоит там с трех двадцати четырех.
Веранда…
– Как он меня нашел?
Между домами…
– Сетевой поиск, наверно. Сличение образов. Кто-то выкладывал фотографии с вечеринки. Ты была на нескольких.
«Лексус» в проезде. Пустой.
– Где он?
Между домами… Под верандой…
– Без понятия, – сказала Тесса.
– А где ты?
Снова веранда. Посмотришь на такое, и начнут мерещиться вещи, которых нет. Она опустила взгляд на хлам, заваливший стойку, и увидела там мясницкий тесак в фут длиной, лежащий в остатках шоколадного торта, лезвие все залеплено засохшим кремом.
– На втором этаже, – сказала Тесса. – Тебе лучше подняться.
Шеветта вдруг замерзла в своих коротких велосипедных шортах и майке. По коже продрал озноб. Перешла из кухни в гостиную. Предрассветная серость сквозь стеклянные стены. Англичанин Йен растянулся на длинной кожаной кушетке и слегка похрапывал, красный светодиод помигивал на груди его стоп-кадр-костюма. Нижняя часть Йенова лица всегда казалась Шеветте не в фокусе; зубы неровные, разного цвета, будто пиксели мельтешат. Чокнутый, считала Тесса. И он никогда не переодевал костюма, в котором спал сейчас; шнуровал его туго, как корсет.
Что-то пробормотал во сне и повернулся на бок, когда она прошла мимо.
Она стояла в нескольких дюймах от стекла, ощущая сырость, которой тянуло снаружи. На веранде – ничего, только призрачный белый стул, пустые пивные жестянки. Где же Карсон?
Лестница на второй этаж была винтовой, клиновидные ступени из очень толстой доски закручивались вокруг металлической стойки. Углеродно-волоконные педальные скобы в подошвах туфель клацали при подъеме на каждом шаге.
Тесса ждала на самом верху, стройная белокурая тень, утопленная в дутой куртке, которая, как знала Шеветта, при солнечном освещении была темно-оранжевой.
– У соседнего подъезда припаркован фургон, – сказала она. – Погнали!
– Куда?
– По берегу на север. Заявку на грант утвердили. Я не спала, говорила с мамой и как раз ей об этом рассказывала, когда явился твой друг.
– Может, он просто хочет поговорить, – сказала Шеветта.
Она однажды сболтнула Тессе, как он ее избил, и теперь сожалела об этом.
– Не уверена, что на это стоит надеяться. Мы уезжаем, о’кей? Видишь? Я упаковалась. – Раздутый ромб мешка со съемочной техникой, свисающий с плеча, шлепал по бедру.
– А я нет, – сказала Шеветта.
– А ты и не распаковывалась, помнишь? – (Что было правдой.) – Выйдем через веранду, и за домом Барбары сразу в фургон: считай, мы свалили.
– Нет, – сказала Шеветта, – давай всех разбудим, включим снаружи свет. Что он нам сделает?
– Не знаю, что он сможет нам сделать. Но он всегда сумеет вернуться. Теперь он знает, что ты живешь здесь. Тебе нельзя оставаться.
– Я не уверена, что он снова хочет сделать мне больно.
– Ты хочешь с ним жить?
– Нет.
– Ты приглашала его сюда?
– Нет.
– Хочешь с ним повидаться?
Колебание.
– Нет.
– Тогда тащи свою сумку. – Тесса прошла мимо нее, толкнула, прокладывая путь мешком. – Живо, – добавила она, уже спускаясь по лестнице.
Шеветта открыла было рот, но ничего не ответила. Развернулась, пошла на ощупь вдоль коридора к двери в свою комнату. Бывший чулан, вот что это было, хотя внутри попросторнее, чем в некоторых жилищах на мосту. Когда открывалась дверь, на потолке загоралась лампа под куполом-абажуром из льдистого стекла. Кто-то вырезал толстый шмат пены, занимавший около половины узкого пространства без окон, между стильной обувной стойкой из какой-то светлой твердой тропической древесины и плинтусом из того же материала. Шеветта никогда не видела изделий из дерева, столь точно подогнанных. Весь дом был такой под слоем коммунальной грязи, и она часто гадала, кто жил здесь раньше и что они чувствовали, зная, что должны уехать. Кем бы они ни были, судя по обувной полке, туфель у них было больше, чем у Шеветты за всю ее жизнь.
Ее рюкзак валялся на краю узкого лежбища из пены. Как и сказала Тесса, все еще нераспакованный. Хотя открытый. Косметичка со всякой всячиной брошена рядом. Старая байкерская куртка Скиннера висит над кроватью, плечи расправлены и сидят уверенно на резных деревянных плечиках. Некогда черная конская кожа вытерлась и стала почти серой. Куртка старше тебя, сказал он однажды. Новые черные джинсы на перекладине рядом с курткой. Она сдернула их и скинула с ног велотуфли. Натянула джинсы поверх шорт. Достала черную водолазку из раскрытой пасти рюкзака. Ощутила запах чистого хлопка, натянув ее через голову, – она все постирала, еще у Карсона, когда решила, что уходит. Поставив ногу на край кровати, зашнуровала шипованные штурмовые ботинки; обошлась без носков. Встала и сняла куртку Скиннера с плечиков. Куртка была тяжелой, как будто помнила тяжесть лошади. Надев ее, Шеветта почувствовала себя в большей безопасности. Вспомнила, как всегда ездила в ней по Сан-Франциско, несмотря на ее изрядную тяжесть. Как в броне.
– Пошли давай, – тихо зовет из гостиной Тесса.
Шеветта впервые увидела Тессу, когда та явилась к Карсону с какой-то девицей из Южной Африки, брать у него интервью о работе на канале «Реальность». Что-то сработало; Шеветта улыбалась в ответ тощей блондинке, чьи черты были великоваты для ее лица, но она выглядела на все сто, смеялась и казалась умной.
Слишком умной, подумала Шеветта, запихивая косметичку в рюкзак, потому что теперь она все же собиралась с ней в Сан-Франциско, не будучи до конца уверенной в правильности этой идеи.
– Пошли давай.
Нагнулась, чтобы до конца втиснуть косметичку в рюкзак, защелкнула замок. Забросила рюкзак на плечо. Взглянула на велотуфли. Нет времени. Вышла и закрыла дверь чулана.
Наткнулась на Тессу в гостиной; та проверяла, отключена ли сигнализация на раздвижных стеклянных дверях.
Йен рычал, колошматя что-то во сне.
Тесса потянула одну из створок, открыв ее ровно настолько, чтобы можно было протиснуться; рама проскрежетала в заржавевшем пазе. Шеветта ощутила холодное дыхание моря. Тесса вышла наружу, просунула руку, вытащила свой мешок со съемочным оборудованием.
Шеветта вышла следом, рюкзак клацнул о раму. Что-то слегка коснулось ее волос, Тесса, вытянув руку, поймала «Маленькую Игрушку Бога». Протянула ее Шеветте, та взяла ее за один из сетчатых кожухов, окружавших пропеллеры; платформа казалась совсем невесомой и хрупкой, такую легко сломать. Потом они с Тессой взялись за дверную ручку и совместным усилием медленно задвинули дверную створку, превозмогая трение механизма.
Шеветта выпрямилась, обернулась, с опаской глянув на светлеющую массу – единственный признак океана в этот час, на черные петли колючей проволоки, и ощутила что-то вроде головокружения, как будто всего на одну секунду встала на самый край крутящегося мира. Раньше ее уже посещало такое чувство, там, на мосту, на крыше Скиннеровой конуры: будто стоишь на самой высокой точке мира, и туман, поглотивший бухту, возвращает эхом все звуки с иного, нового расстояния.
Тесса спустилась к пляжу по четырем ступенькам, и Шеветта услышала, как песок скрипит под ее каблуками. Было так тихо… Она вздрогнула. Тесса пригнулась, проверяя, нет ли кого под выносной верандой. Где же он?..
Они так его и не увидели, по крайней мере там и тогда, с трудом пробираясь сквозь зыбучий песок, миновав персональную веранду старой Барбары, где широченные окна были сплошь заклеены рваной фольгой и побуревшим от солнца картоном. Барбара была владелицей всего этого дома вплоть до самого Слива, теперь ее редко видели. Тесса попыталась как-то уговорить ее сняться в своем фильме – маргинальное сообщество из одного человека, ставшего отшельником в своем жилище, среди коммунальных домов. Шеветте подумалось, не подглядывает ли сейчас Барбара за их побегом. Вдоль дома и за угол, потом между ним и соседним, туда, где ждал фургон Тессы, почти кубической формы, цветная раскраска облезла от песчаного ветра.
С каждым новым шагом все это больше походило на сон, и вот уже Тесса отпирает фургон, сперва посветив фонариком внутрь кабины, проверяя, не притаился ли Карсон там, и когда Шеветта запрыгивает на пассажирское место и устраивается на скрипучем сиденье – одеяло привязано к рваному пластику специальным шнуром для прыжков с моста, – она понимает, что уезжает. Куда-то.
И это ей нравится.
