66
Грузовоз

Шеветта выползает через люк на крышу Скиннеровой лачуги и видит там Райделла, стоящего на коленях, в этом своем «счастливо-драконовском» защитном слюнявчике, но критическим фактором здесь является человек из бара – тот, который застрелил Карсона, он воткнул в ухо Райделла пистолет, а сейчас смотрит на нее и улыбается.

Он не так уж ее старше, стрижка короткая, как у военного, черная кожаная куртка, шарф повязан будто бы небрежно, но ясно, что с ним пришлось повозиться. Она спрашивает себя: как это люди становятся вот такими – берут и тычут пушкой кому-нибудь в ухо, и вы знаете, что спустить курок им труда не составит? И почему ей кажется, будто Райделл специально находит таких людей, – или это они его специально находят?

За спиной человека в черном, над мостом, она видит высокую водяную дугу и понимает, что это, должно быть, водометы с пожарного катера, она как-то видела пожарный катер в действии – когда загорелся пирс на Эмбаркадеро.

Господи, как же здесь наверху сейчас все-таки странно: ночное небо все в дыму, бушует пламя, а тускловатые городские огни за клубящейся завесой словно плывут. Вокруг нее падают и, мерцая, умирают красные светящиеся искорки, в воздухе запах гари. Она не хочет, чтобы Райделл пострадал, но она не боится. Не боится, и все тут; сама не знает почему.

В паре шагов она замечает какую-то штуку – да это же дельтаплан, стоит на пластиковой раме, закреплен вбитыми в крышу блестящими стальными колышками.

И не только дельтаплан, там еще черные нейлоновые мешки сложены. Верно, спальники и всякое такое. Кто-то, видать, приготовился и ночь тут провести, если что, и она понимает, что парень с военной стрижкой подготовил себе укрытие на случай, коли надо будет спрятаться переждать. До нее вдруг доходит, что небось это он и поджег мост и виновен уже во множестве смертей, а сейчас стоит себе улыбается, будто очень рад ее видеть, и пистолет его воткнут Райделлу в ухо.

У Райделла сокрушенный вид. Такой печальный.

– Ты убил Карсона, – слышит она собственный голос.

– Кого?

– Карсона. В баре.

– Он здорово попортил тебе вывеску.

– Он был мудак, – сказала она, – но убивать его было незачем.

– К счастью, – ответил «шарф», – вопрос тут не в том, кто мудак, а кто нет. А то бы мы никогда не закончили.

– Ты умеешь управлять этой штукой? – Шеветта кивнула на дельтаплан.

– Конечно. – И Райделлу: – Я сейчас уберу пистолет из вашего уха.

Сказал – и убрал. Райделл взглянул на нее. Парень с военной стрижкой ударил его пистолетом по голове. Райделл опрокинулся навзничь. Упал и лежит, как большая сломанная кукла. Одна из светящихся искр упала на его дурацкий розовый слюнявчик, выжгла черную метку.

– Я оставлю вас тут, – сказал «шарф». Навел пистолет на ноги Райделла. – Коленная чашечка.

– Не надо, – сказала Шеветта.

Он улыбнулся:

– Ложись там, где стоишь. На самом краю. Лицом вниз. – (Дуло не дрогнуло.)

Она легла на самом краю.

– Руки за голову.

Она заложила руки за голову.

– Так и лежи.

Самым краешком глаза ей было видно, как он шагает к дельтаплану. Крыло трепещет под напором бриза, ритмично бренчит.

«Шарф» поднырнул под своего воздушного змея и оказался внутри углеродно-волоконного каркаса. Впереди – перекладина для управления; она видела в программах «Реальности», как летают на этих штуковинах.

В руке «шарф» по-прежнему держал пистолет, но в Райделла уже не целился.

Она вдыхала запах асфальта, спекшегося на крыше. Вспоминала, как размазывала асфальт со Скиннером в жаркий безветренный день, как они разогревали ведро с затвердевшим гудроном над газовой горелкой.

Мир, который Скиннер помогал строить, горел на ее глазах, и они с Райделлом могли сейчас запросто сгореть вместе с ним, а парень с военной стрижкой спасал свою шкуру.

– Неужели ты долетишь на этой штуковине до самого Эмбаркадеро?

– Легко и непринужденно, – ответил он.

Сунул пистолет в карман черной куртки и вцепился в перекладину обеими руками, приподнимая дельтаплан. Бриз подхватил его. «Шарф» двинулся вперед, поймал ветер, напомнив ей отчего-то шагающего ворона, из тех больших воронов, которых она видела в детстве в Орегоне. Теперь он был всего в нескольких футах от края, на той стороне крыши Скиннеровой лачуги, что смотрела на устье Чайна-Крик.

– Ты со своим дружком доставила мне чертову массу хлопот, – сказал он, – но теперь вы оба либо сгорите заживо, либо задохнетесь от дыма, так что, полагаю, мы квиты. – Он огляделся, шагнул вперед.

Шеветта ничего не успела решить, но вдруг обнаружила, что вскакивает на ноги и бежит, выхватывая нож, который оставил ей Скиннер. Ножом прорезает – в тот миг, когда «шарф» уже шагает через край, – метровую прореху в черном треугольном крыле, от середины к кромке.

Не успев издать ни звука, он рухнул вниз, все быстрей и быстрей вращаясь, словно лист, и ударился там обо что-то, и все, и нет его.

Она осознала, что стоит на самом краю, носки кроссовок выступают в пустоту, – и отшагнула назад. Посмотрела на нож, зажатый в руке, на впечатанный в лезвие узор кованых звеньев мотоциклетной цепи. Швырнула его в море, повернулась и пошла к Райделлу, опустилась рядом с ним на колени. Волосы его были мокрые от крови, глаза открыты, но, казалось, он ничего не видит.

– Где он? – спросил Райделл.

– Не верти головой, – сказала она, – его больше нет.

Ветер изменил направление, на них навалился такой густой дым, что город совсем пропал. Оба начали кашлять.

– Что там за шум? – еле выдавил Райделл, пытаясь вытянуть шею.

Она решила, что это, должно быть, огонь ревет, но звук перешел в уверенный рокот, и, всмотревшись, она увидала – точно на уровне своей головы – невозможный, с целый квартал шириной, блестящий серый нос грузовоза, украшенный буквами «Омаха трансфер», тридцати футов каждая.

– Господи боже, – сказала она, когда чудовище нависло над ними; его гладкое, невероятно широкое брюхо было совсем рядом – рукой подать.

И оно сбросило свой груз – около двух миллионов галлонов чистой ледниковой воды, предназначенной для городов к югу от Лос-Анджелеса, а ей оставалось только прижаться к Райделлу и держать рот закрытым, сопротивляясь давлению этого океана, а потом она оказалась совсем в другом месте и плыла по течению, и еще ей казалось, что она так давно, так давно не спала.