Ризница базилики Святого Петра
Ватикан
Воскресенье, 10 апреля 2005 г., 11.42
— Скверный знак, dottora, — прошептал Фаулер.
Инспектор вытащила из-за пояса револьвер тридцать восьмого калибра.
— Входим.
— Я полагал, Бои отнял у вас пистолет.
— Он забрал автоматический пистолет, мое табельное оружие. Эту игрушку я держу на всякий случай.
Они перешагнули порог. Музейная зона была безлюдна, витрины с драгоценными экспонатами погашены. Одетые мрамором пол и стены отражали скудный свет, проникавший сквозь узкие окна. Несмотря на солнечный полдень, залы тонули в полумраке. Фаулер молча вел за собой Паолу, кляня про себя шуршание подошв их туфель при ходьбе. Они миновали череду музейных залов. В шестом Фаулер резко остановился. В полуметре от них, лишь слегка выступая из-за стены, отделявшей коридор, куда они собирались направиться, лежал предмет, в высшей степени неожиданный: человеческая рука, обряженная в белую перчатку и ткань яркой сине-желто-красной расцветки.
Заглянув за угол, они убедились, что рука принадлежала швейцарскому гвардейцу. Другой он все еще сжимал алебарду. Вместо глаз на его лице зияли кровоточащие раны. Чуть поодаль Паола увидела тела двух монахинь в черных рясах и токах, сплетенные в последнем объятии.
Глаз у женщин тоже не было.
Переглянувшись с Фаулером, она взвела курок.
— Он здесь.
Они находились в коротком коридоре перед главной храмовой ризницей Ватикана; обычно ее обносили заградительной цепью, но при этом держали двустворчатую дверь открытой, чтобы любопытные посетители могли взглянуть с порога на место, где облачается в литургические одежды Его Святейшество, приготавливаясь служить мессу.
В тот день дверь была плотно закрыта.
— Господи, только бы мы не опоздали, — промолвила Паола, не в силах отвести взгляд от трупов.
Теперь, включая этих несчастных, на счету Кароского было по меньшей мере восемь жертв. Паола мысленно поклялась, что они станут последними. Долго не раздумывая, она быстро преодолела два метра до дверей, стараясь не задеть мертвых, потянула одну створку на себя и, крепко стиснув поднятый револьвер, шагнула в ризницу.
Диканти очутилась в восьмиугольном зале с высокими сводами, метров двенадцать в длину, залитом золотистым светом. Прямо напротив входа возвышался алтарь, обрамленный колоннами, с масляной композицией в центральной части, изображавшей снятие с Креста. Вдоль изумительных, тщательно отшлифованных стен серого мрамора умещалось десять шкафов из тика и лимонного дерева, где хранились священные одежды. Если бы она посмотрела вверх, то увидела бы плафон с прекрасными фресками, сквозь окна барабана лился волшебный свет, наполнявший помещение. Но внимание Паолы было приковано к двум мужчинам в сакристии.
Одним из них был, естественно, кардинал Шоу. Второй тоже состоял в славной когорте «пурпуроносцев». Паоле он показался смутно знакомым, и пару мгновений спустя она его все-таки вспомнила — кардинал Полжик.
Святые отцы стояли у алтаря. Полжик суетился за спиной Шоу, помогая ему надевать ризу, когда ворвалась Диканти с наставленным на них пистолетом.
— Где он? — выкрикнула Паола, и ее крик эхом разнесся под куполом. — Вы видели его?
Американец не сводил глаз с пистолета и отвечал размеренно, с большим достоинством:
— Где — кто, синьорина?
— Кароский. Человек, убивший швейцарского гвардейца и монахинь.
Не успела она договорить, как вошел Фаулер и встал позади нее. Он окинул взором Шоу и — впервые — встретился взглядом с Полжиком.
Те глаза вспыхнули, и в них мелькнуло узнавание.
— Здравствуй, Виктор, — еле слышно сказал священник севшим голосом.
Кардинал Полжик, больше известный как Виктор Кароский, молниеносно обхватил левой рукой за шею кардинала Шоу, а в правой у него как по волшебству появился пистолет Понтьеро. Убийца приставил ствол к виску американца.
— Стоять! — рявкнула Паола.
«Оя», — многократно повторило эхо, затихая.
— Не двигайтесь, ispettora Диканти, или я вышибу мозги кардиналу. — При звуке голоса убийцы Паолу скрутило от злости и страха, адреналин в крови заставлял ее пульсировать в висках. Только однажды она испытывала такую жгучую, ослепляющую ярость — когда этот монстр глумился над ней по телефону, после того как она обнаружила тело убитого им Понтьеро.
Диканти старательно прицелилась.
Кароский находился от нее на расстоянии более десяти метров, и за живым щитом, которым служил кардинал Шоу, виднелись только макушка и предплечье преступника.
С ее меткостью на удачный выстрел рассчитывать не стоило.
— Бросьте оружие, ispettora, или я его убью на месте.
Паола закусила губы, чтобы не завопить от бессильной ярости. Она видела перед собой убийцу, он был рядом, и она ничего не могла предпринять.
— Не обращайте внимания, dottora. Он не причинит кардиналу вреда. Не так ли, Виктор?
Кароский сильнее сдавил горло Шоу.
— Клянусь, я убью его. Бросьте оружие на пол, Диканти. Бросайте!
— Пожалуйста, сделайте, как он просит, — тоненько простонал Шоу.
— Великолепное представление, Виктор. — Голос Фаулера задрожал от гнева. — Вспомните, как мы недоумевали, как убийца ухитрился исчезнуть из запертой на замок комнаты Кардозу? Проклятие, да проще простого. Он оттуда не выходил.
— Что? — не поверила ушам Паола.
— Мы взломали дверь. И никого не нашли. И в этот момент нас отвлек очень своевременно подоспевший призыв о помощи, в результате чего мы пустились очертя голову в погоню по лестницам гостиницы. Виктор скорее всего прятался… под кроватью? Или в шкафу?
— Очень умно, святой отец. А теперь бросьте оружие, ispettora.
— Призыв о помощи и описание злоумышленника исходили от служителя церкви, человека почтеннейшего, что, разумеется, внушало доверие. От кардинала. Пособника убийцы.
— Замолчите!
— Что он пообещал тебе за то, что ты избавишь его от доброй половины конкурентов на пути к почету и славе, которых он уже давно не заслуживает?
— Хватит! — Вид у Кароского был безумный. Его лицо лоснилось от пота, и фальшивая накладная бровь наполовину отклеилась, свесившись на один глаз.
— Он разыскал тебя в институте Сент-Мэтью, Виктор? Ведь это он порекомендовал тебе лечь в клинику, верно?
— Довольно бредовых домыслов, Фаулер. Скажите женщине, чтобы она бросила пистолет, или этот псих меня убьет, — с отчаянием взвыл Шоу.
— В чем заключался план Его Высокопреосвященства, Виктор? — продолжал Фаулер, проигнорировав Шоу. — Ты должен был изобразить нападение в разгар литургии в базилике Святого Петра? И он совершил бы чудо, удержав тебя от преступления на глазах у всей паствы и перед телекамерами?
— Ни слова больше, или я его убью! Я убью его!
— Именно ты должен был умереть. А он стал бы героем. Что он пообещал тебе в обмен на ключи от врат Царства Божия, Виктор?
— Небеса, подлый ублюдок! Вечную жизнь!
Кароский отнял дуло пистолета от виска Шоу, наставил оружие на Диканти и выстрелил.
Фаулер рванулся вперед, оттолкнув Паолу, выронившую револьвер. Пуля Кароского просвистела всего в паре сантиметров от головы Диканти и пробила левое плечо священника.
Кароский добровольно выпустил Шоу, и тот опрометью бросился прятаться, забившись в проем между двумя шкафами. Паола не стала подбирать револьвер и, не тратя времени даром, ринулась на Кароского, нагнув голову и сжав кулаки. Она врезалась ему в живот и с размаху припечатала его к стене, но оглушить, вышибить из него дух ей не удалось: удар смягчили многочисленные накладки, которые Кароский носил под одеждой, чтобы выглядеть толще, чем он был на самом деле. Но кое-каких результатов она добилась: пистолет Понтьеро упал на пол с гулким металлическим грохотом.
Убийца врезал Диканти по спине. Она вскрикнула от боли, но устояла и ответила ударом в челюсть, отчего Кароский пошатнулся, теряя равновесие.
И тогда Паола совершила роковую ошибку.
Она оглянулась в поисках револьвера. И Кароский обрушил на нее серию ударов — в лицо, в живот и по почкам. И наконец захлестнул ее шею рукой, повторив тот же захват, что и с Шоу. Только теперь вместо пистолета он поигрывал ножом, поглаживая лезвием щеку Паолы. Это был самый обыкновенный рыбный нож, наточенный, как бритва.
— О, Паола, ты не представляешь, какое удовольствие мне это доставит, — интимно зашептал он ей на ухо.
— Виктор!
Кароский обернулся. Фаулер приподнялся на одном колене на мраморном полу; из его простреленного левого плеча сочилась кровь, стекая на пол по безжизненно повисшей руке. Но здоровой рукой он ловко подхватил револьвер Паолы и прицелился Кароскому в лоб.
— Вы не выстрелите, отец Фаулер, — задыхаясь, выпалил убийца. — Не такая уж большая между нами разница. Нам обоим суждено было побывать в одном и том же маленьком личном аду. И вы поклялись саном, что больше никогда никого не убьете.
Титаническим усилием превозмогая боль, покраснев от натуги, Фаулер сумел поднять раненую руку и ухватился за пастырский воротничок. Священник сорвал его одним движением, бросив вверх и в сторону Кароского. Жесткий крахмальный воротничок, ослепительную белизну которого оттеняло красное пятно (след большого пальца Фаулера), закружился в воздухе. Кароский как завороженный следил за полетом белоснежной, как чайка, ленты, но увидеть ее падение ему не довелось.
Фаулер сделал один меткий выстрел, попав точно между глаз Кароского.
Убийца рухнул замертво. Издалека он услышал голоса родителей, звавшие его, и он отправился на встречу с ними.
Паола бросилась к Фаулеру, пугающе бледному, с угасающим, затуманенным взором. На бегу она сорвала пиджак, собираясь зажать им рану на плече священника.
— Ложитесь, отче.
— Пожалуй, вы пришли весьма кстати, друзья мои, — изрек кардинал Шоу, неожиданно воспряв духом. Во всяком случае, он довольно бодро выбрался из укрытия и вскочил на ноги. — Негодяй похитил меня.
— Не задерживайтесь здесь, кардинал. Идите позовите кого-нибудь… — начала Паола, помогавшая Фаулеру лечь на пол. Внезапно она сообразила, куда именно направляется «пурпуроносец» — к пистолету Понтьеро, валявшемуся подле тела Кароского. И осознала, что теперь они с Фаулером превратились в очень опасных свидетелей. Она потянулась к револьверу.
— Добрый день, — промолвил инспектор Чирин, вступая в ризницу с эскортом из трех агентов Vigilanza. Его появление застало врасплох кардинала, опередившего Паолу и нагнувшегося, чтобы подобрать с полу пистолет. Шоу резко выпрямился:
— Я уже начал думать, что на вас бесполезно полагаться, генеральный инспектор. Немедленно задержите этих типов, — безапелляционно заявил он, указывая на Фаулера и Паолу.
— Прошу прощения, Ваше Высокопреосвященство. Теперь я о вас позабочусь.
Камило Чирин огляделся, оценивая обстановку. Он приблизился к Кароскому, подняв по пути пистолет Понтьеро, и коснулся лица убийцы носком ботинка.
— Это он?
— Да, — ответил Фаулер, не в силах пошевелиться.
— Черт побери, Чирин, — воскликнула Паола, — мнимый кардинал. Как такое могло случиться?
— У него были превосходные рекомендации.
Чирин выстраивал логические цепочки с головокружительной скоростью. За внешностью истукана скрывался аналитический ум, работавший, как вычислительная машина. Чирин моментально вспомнил, что Полжик был последним кардиналом, назначенным покойным Папой. Шесть месяцев назад, когда Войтыла уже почти не вставал с постели. Инспектор вспомнил также, что Папа известил Сомало и Ратцингера о назначении кардинала in pectore. Имя тайного кардинала Войтыла открыл только Шоу, кому надлежало объявить его во всеуслышание после смерти понтифика. Нетрудно догадаться, чьи уста нашептали умирающему Папе имя Полжика; и тот же человек привел «кардинала» впервые в Дом Святой Марфы, чтобы представить любопытным собратьям.
— Кардинал Шоу, вам придется многое объяснить.
— Не понимаю, о чем вы говорите…
— Кардинал, ради Бога.
Шоу расправил плечи. К нему вновь возвращалось высокомерие, его извечная гордыня, как раз его и сгубившая.
— Иоанн Павел Второй в течение многих лет готовил меня к тому, чтобы я продолжил его труд, генеральный инспектор. Вы знаете лучше других, что может произойти, если верховная власть в церкви окажется в руках неподобающих и безнравственных людей. Я верю, что сейчас вы поступите так, как следует — в интересах церкви, друг мой.
Чирину понадобилось полсекунды, чтобы оценить сказанное.
— Разумеется, я так и сделаю, Ваше Высокопреосвященство. Доменико?
— Инспектор, — отозвался один из агентов (все как на подбор в черных костюмах и галстуках), сопровождавших шефа.
— Кардинал Шоу покинет сейчас ризницу, чтобы отслужить мессу в базилике.
Кардинал улыбнулся.
— Затем вы, в паре с другим агентом, эскортируете Его Высокопреосвященство до места нового назначения: в монастырь Альберграц, расположенный в Альпах, где у кардинала будет возможность в уединении подумать о своих деяниях. Также ему представится шанс всерьез заняться альпинизмом.
— Опасный вид спорта, как я слышал, — прокомментировал Фаулер.
— Чрезвычайно. Чреватый несчастными случаями, — подтвердила Паола.
Шоу утратил дар речи. В выразительном молчании разворачивалась грандиозная драма — крушение личности, и этот мучительный процесс практически шаг за шагом могли наблюдать все присутствовавшие. Он низко опустил голову, и жирные складки двойного подбородка растеклись по его груди. Он вышел из сакристии под конвоем Доменико, ни с кем не простившись.
Генеральный инспектор встал на колени перед Фаулером. Паола поддерживала голову священника, одновременно зажимая рану своим пиджаком.
— Позвольте мне.
Инспектор отвел руку Диканти. Импровизированная повязка уже пропиталась кровью, и он заменил ее собственным скомканным жакетом.
— Спокойно, «скорая» уже едет. Мне объяснят, откуда взялись входные билеты на цирковое представление?
— Мы обошлись без ваших касс, инспектор Чирин. И воспользовались кассой Святой службы.
Чирин слегка вздернул бровь. Паола поняла, что таким образом этот невозмутимый человек демонстрирует высший градус изумления.
— О, ну разумеется. Старина Гонтас Ханер, неисправимый трудоголик. Вижу, у него более лояльные критерии к выдаче пропусков в Ватикан.
— Зато цены намного выше, — пробормотал Фаулер, подумав о тяжелой беседе, предстоявшей ему на следующий день.
Чирин понимающе кивнул и крепче прижал пиджак к ране священника.
— Это, я полагаю, можно уладить.
И тут появились два санитара со складными носилками.
Пока парамедики занимались раненым, в базилике, у двери в ризницу, восемь министрантов и два священника (оба с кадилами) дожидались, выстроившись в две шеренги, кардиналов Шоу и Полжика. Часы показывали четверть первого — давно пора начинать службу. Старший священник испытывал сильный соблазн послать какого-нибудь министранта осведомиться, что происходит. Может, сестры, следившие за порядком в сакристии, не смогли подобрать соответствующее облачение? Но по протоколу всем участникам церемонии полагалось стоять наготове в ожидании целебрантов.
В конце концов из дверей, ведущих в храм, вышел кардинал Шоу — один. Министранты проводили его к алтарю Святого Иосифа, где должно было состояться богослужение. Верующие, находившиеся ближе всего к кардиналу во время мессы, шепотом делились наблюдениями, что кардинал, наверное, очень любил Папу Войтылу: Шоу проплакал всю литургию.
— Успокойтесь, он вне опасности, — сообщил один из парамедиков. — Мы срочно едем в больницу, чтобы ему как следует обработали рану, но кровотечение прекратилось.
Санитары подняли Фаулера, и в этот момент Паолу осенило: разрыв с родителями, отказ от наследства, чувство глубокой обиды. Она жестом остановила санитаров.
— Теперь я понимаю. Маленький личный ад, в котором вам обоим суждено было побывать. Вы отправились во Вьетнам, чтобы убить своего отца, правильно?
Фаулер обомлел. Удивление его было столь велико, что он забыл про итальянский и заговорил по-английски:
— Простите?
— Гнев и обида, вот что повлекло вас на войну. — Паола ответила негромко и тоже по-английски, не желая, чтобы санитары поняли, о чем речь. — Ненависть к отцу и холодная неприязнь к матери. Категорический отказ принять наследство. Вы хотели порвать всякую связь с семьей. И ваши рассуждения об аде в беседе с Кароским. Ее расшифровка имелась в досье, которое вы мне дали. И это все время было у меня под носом…
— К чему вы клоните?
— Теперь я понимаю, — сказала Паола, склоняясь к носилкам и дружески положив руку на плечо священника, который с трудом подавил болезненный стон. — Я понимаю, почему вы согласились работать в институте Сент-Мэтью, как и то, что сделало вас таким, какой вы есть. Ваш отец насиловал вас, когда вы были ребенком, так? И ваша мать знала об этом. В точности, как случилось с Кароским. Потому Кароский питал к вам почтение. Ибо вы находились на разных концах одного пути. Вы предпочли стать настоящим человеком, он же сделал иной выбор и превратился в чудовище.
Фаулер ничего не сказал на это, впрочем, ответ и не требовался. Санитары вновь двинулись вперед. Фаулер нашел в себе силы, чтобы заглянуть Паоле в лицо и улыбнуться:
— Берегите себя, dottora.
В карете «скорой помощи» Фаулер мужественно боролся с беспамятством. Стоило ему на миг смежить веки, как знакомый голос вернул его к действительности:
— Здравствуй, Энтони.
Фаулер усмехнулся:
— Здравствуй, Фабио. Как твоя рука?
— Чертовски неважно.
— Тебе невероятно повезло на той крыше.
Данте смолчал. Вместе с Чирином они сидели на банкетке, протянувшейся вдоль кабины машины. Суперинтендант бравировал циничной ухмылкой, несмотря на загипсованную левую руку и лицо, сплошь покрытое ссадинами. Генеральный инспектор сидел со своим обычным видом заядлого игрока в покер.
— Итак? Как вы собираетесь меня убить? Меня ждет цианид в пакете с консервированной кровью при переливании, вы позволите мне истечь кровью, или это будет классический выстрел в затылок? Лично мне больше нравится последний вариант.
Данте невесело рассмеялся:
— Не искушай меня. Возможно, когда-нибудь так и произойдет, но только не теперь, Энтони. Это путешествие с билетом в оба конца. Подождем до лучших времен.
Чирин с непроницаемым выражением лица посмотрел священнику прямо в глаза:
— Я хочу поблагодарить тебя. Ты оказал нам огромную услугу.
— Я делал это не ради тебя или твоего знамени.
— Я знаю.
— Фактически я думал, что ты — режиссер спектакля.
— И это я знаю и не виню тебя.
В течение нескольких минут все трое хранили молчание. Чирин первым вернулся к разговору:
— Есть шанс, что ты возвратишься к нам?
— Никакого, Камило. Однажды ты меня обманул. Больше такого не повторится.
— В последний раз. Во имя старой дружбы.
Фаулер задумался на пару мгновений:
— С одним условием. Ты знаешь, о чем я.
Чирин кивнул:
— Даю тебе слово. Никто пальцем ее не тронет.
— Вторую тоже. Испанку.
— Этого я тебе обещать не могу. Мы до сих пор не уверены, не сохранилась ли у нее копия диска.
— Я побеседовал с ней. У нее нет диска, и она никому не скажет ни слова.
— Хорошо. Без диска она ничего не сможет доказать.
Вновь установилось молчание, на сей раз более продолжительное. Его нарушало попискивание электрокардиографа, датчики которого были закреплены на груди священника. Фаулер постепенно впадал в забытье. Как сквозь туман до него донеслись последние слова Чирина:
— А знаешь, Энтони? На миг мне почудилось, будто ты собираешься рассказать ей правду. Всю правду.
Своего ответа Фаулер не слышал, впрочем, необходимости в том не было. Истина никого еще не сделала свободным. Он знал, что даже сам не смог бы вынести всей правды. Так можно ли взваливать неподъемный груз на плечи другого человека?
