Квартира семьи Диканти
Виа делла Кроче, 12

На сей раз пряный запах свежего кофе разбудил Фаулера.

— Прошу вас, отче.

Фаулер с недоумением посмотрел на Паолу, удивленный, что она опять обращается к нему на «вы». Она ответила ему твердым взглядом, и он понял. Яркий утренний свет, заливавший теперь комнату, не оставлял места иллюзиям. Священник ничего не сказал, ибо она не ждала ничего, да и он не мог ничего пообещать ей, кроме боли. Обнадеживала, однако, уверенность, что обоим опыт пошел на пользу; в слабости другого каждый обрел новые силы. Легко было бы предположить, что решимость Фаулера следовать своему призванию в то утро была поколеблена. Легко, но неверно. Напротив, он испытывал благодарность к молодой женщине за то, что она усмирила его демонов, хотя бы на время.

Паола с радостью убедилась, что он все понял. Она примостилась на краешке кровати и улыбнулась. Улыбка ее была лишена грусти, поскольку в ту ночь стена отчаяния, через которую она не могла пробиться, рухнула. И раннее утро если и не сулило надежной гавани, во всяком случае, развеяло сумятицу в ее душе и мыслях. Легко было бы предположить, что она устанавливала между ними дистанцию из страха вновь испытать боль. Легко, но неверно. Напротив, она слишком хорошо его понимала и отдавала себе отчет, что этот мужчина останется верен своему обету и личному крестовому походу.

— Dottora, я должен кое-что вам сказать, и, боюсь, вам непросто будет с этим смириться.

— Попробуйте, отче, — отозвалась она.

— Если вы когда-нибудь решите бросить криминалистическую психологию, ни в коем случае не открывайте кафе, — попросил он, с гримасой кивнув на приготовленный Паолой напиток.

И они дружно рассмеялись. На миг жизнь вновь стала прекрасной.

Через полчаса, освежившись в душе, они держали совет. Священник стоял у окна в комнате Паолы, сама она сидела за письменным столом.

— А знаете что, отче? Среди бела дня теория, что действиями Кароского, возможно, руководит Священный Альянс, кажется невероятной и дикой.

— Не исключено. Однако и среди бела дня его зверства остаются суровой реальностью. И если мы правы, никто, кроме меня и вас, не способен его остановить.

Яркий утренний свет тотчас померк, едва он вымолвил последние слова. Паола почувствовала, что нервы у нее напряглись, точно натянутая тетива. Отчетливее, чем прежде, Паола осознала, что на ней в первую очередь лежит долг поймать маньяка — ради Понтьеро, Фаулера и себя самой. И как только она его возьмет, то не забудет поинтересоваться, не стоял ли кто-то иной у руля. Если это так, едва ли убийца станет запираться.

— Vigilanza скомпрометировала себя, тут мне все ясно. А как насчет швейцарской гвардии?

— Нарядная униформа, но в действительности от нее мало толку. Вероятно, гвардейцы даже не в курсе, что убиты три кардинала. Я не стал бы на них рассчитывать — обычные жандармы.

Паола озадаченно почесала в затылке:

— И что же нам теперь делать, святой отец?

— Не знаю. У нас нет никаких зацепок, чтобы строить предположения, где в следующий раз нанесет удар Кароский, а со вчерашнего дня убить ему стало намного проще.

— Что вы имеете в виду?

— Кардиналы начали служить девятидневные молебны за упокой души Папы. Начался девятидневный траур.

— Не хотите ли вы сказать…

— Именно. Мессы будут отслужены по всему Риму: в Латеранской базилике Святого Иоанна, церкви Санта-Мария Маджоре, в соборах Святого Петра и Сан-Паоло фуори ле Мура… Кардиналы служат по двое в пятидесяти крупнейших храмах Рима. Такова традиция, и, думаю, ее не нарушат ни за что на свете. Если Священный Альянс замешан в этом деле, то более благоприятного момента для убийства и пожелать нельзя. Слухи о преступлении пока не распространились, так что кардиналы возмутятся, если Чирин попробует помешать им отслужить заупокойные девятидневные литургии. Нет, мессы состоятся во что бы то ни стало. Проклятие, даже если еще один кардинал уже убит, мы с вами об этом едва ли узнаем.

— Черт возьми, мне нужна сигарета.

Паола поискала на столе пачку Понтьеро, не нашла и обшарила одежду. Запустив руку во внутренний карман пиджака, она нащупала небольшой кусочек жесткого картона.

«Это еще что?»

«Этим» оказалась открытка с изображением Святой Марии дель Кармен. Открытка, подаренная Диканти на прощание братом Франческо Тома в церкви Санта-Мария ин Траспонтина, мнимым кармелитом, убийцей Кароским. Сегодня Паола была в том черном костюме, который она надевала утром во вторник. И открытка с тех пор спокойно лежала там, куда инспектор ее второпях сунула.

— Как я могла о ней забыть? Это же улика.

Фаулер подошел к Паоле, крайне заинтригованный.

— Санта-Мария дель Кармен, ну надо же. И на обороте что-то написано.

Священник прочитал текст вслух — на английском языке:

«If your very own brother, or your son or daughter, or the wife you love, or your closest friend secretly entices you, do not yield to him or listen to him. Show him no pity. Do not spare him or shield him. You must certainly put him to death. Then all Israel will hear and be afraid, and no one among you will do such an evil thing again».

Паола перевела, бледнея от бешенства и ненависти:

— «Если будет уговаривать тебя тайно брат твой, сын матери твоей, или сын твой, или дочь твоя, или жена на лоне твоем, или друг твой, который для тебя, как душа твоя, то не соглашайся с ним и не слушай его; и да не пощадит его глаз твой, не жалей его и не прикрывай его, но убей его. Весь Израиль услышит сие и убоится, и не станут впредь делать среди тебя такого зла».

— Полагаю, цитата из Второзакония. Глава тринадцатая, стихи с седьмого по двенадцатый.

— Вот дерьмо! — взорвалась Паола. — И я все время носила это в кармане! Дьявольщина, я должна была обратить внимание, что надпись сделана по-английски.

— Не казните себя, dottora. Монах преподнес вам открытку. Учитывая ваше неверие, неудивительно, что вы не потрудились рассмотреть ее.

— Допустим. Но потом-то мы узнали, кем являлся тот монах! Я обязана была вспомнить о его подарке. А я вместо этого из кожи вон лезла, чтобы припомнить, как он выглядел, хотя едва разглядела его в темноте. И даже…

«Он пытался читать наставления, помнишь?»

Паола внезапно замолчала. Священник повернулся к ней, протягивая открытку:

— Смотрите, dottora, стандартная открытка. На обратной стороне он очень ловко и изобретательно приклеил стикер, на котором можно печатать…

«Санта-Мария дель Кармен».

— …чтобы поместить данный текст. Из Второзакония…

«Всегда носите ее с собой»

— …обычно не принято заимствовать отрывки для глянцевых открыток, понимаете? Думаю, что…

«Она укажет вам путь в сии смутные времена».

— …если я подцеплю стикер за уголок, то смогу его отлепить…

Паола стремительно схватила его за руку и пронзительно взвизгнула:

— Не трогайте!

Фаулер моргнул от неожиданности. Больше ни один мускул не дрогнул на его лице. Паола вырвала у него открытку.

— Простите, что накричала, святой отец, — извинилась Диканти, пытаясь успокоиться. — Я только что вспомнила, как Кароский сказал мне, будто открытка укажет мне путь в смутные времена. И я уверена, открытка содержит подсказку, скрытую специально, чтобы над нами поиздеваться.

— Возможно. Или с единственной целью — снова сбить нас со следа.

— В этом деле с уверенностью можно говорить лишь о том, что мы располагаем далеко не всеми частями головоломки. Надеюсь, мы найдем что-нибудь здесь.

Паола повертела в руках открытку, посмотрела ее на свет и понюхала картон.

Ничего.

— Библейский текст может быть искомым посланием. Но что Кароский хотел им сказать? — заметил священник.

— Не знаю, но мне кажется, тут что-то другое. Нечто неразличимое невооруженным глазом. И как раз для такого случая у нас есть подходящее приспособление.

Диканти нырнула в ближайший шкаф и, покопавшись там, извлекла со дна пыльную пластмассовую коробку и осторожно опустила ее на письменный стол.

— Я не пользовалась этой вещью с институтских времен. Ее мне подарил отец.

Она медленно открыла коробку с благоговейным выражением лица. Из памяти еще не изгладилось отцовское предупреждение о том, какой это дорогой инструмент и как бережно с ним нужно обращаться. Паола вынула и поставила на стол… обыкновенный микроскоп. В университете Паола работала на значительно более сложном и дорогом оборудовании, но никогда не относилась к нему с таким трепетом, как к подаренному отцом незамысловатому прибору. Она тщательно лелеяла свою грусть: странно, но ей нравилось это ощущение, будто какая-то часть ее, день за днем оплакивая потерю отца, сохраняла невидимую и прочную связь с ним. Неожиданно ей пришла в голову крамольная мысль. Не лучше ли беречь радостные воспоминания, чем упрямо терзаться сожалениями, что смерть забрала его слишком рано?

— Подайте мне открытку, отче, — попросила она, усаживаясь перед микроскопом.

Упаковочная бумага и пластмассовый футляр защитили инструмент от пыли. Паола сунула кусочек картона под объектив и навела на резкость. Левой рукой она потихоньку перемещала цветную картинку, миллиметр за миллиметром изучая изображение Мадонны. Но ничего необычного не увидела. Паола перевернула открытку, чтобы так же исследовать оборотную сторону.

— Минутку… Тут что-то есть.

Паола уступила окуляр священнику. Увеличенные в пятнадцать раз, буквы на открытке выглядели как жирные черные полосы. На одной из них заметно выделялся крошечный белесоватый кружок.

— Похоже на перфорацию.

Инспектор вновь завладела микроскопом.

— Готова поклясться, что прокол сделан булавкой. Причем намеренно. Края абсолютно ровные.

— Какая буква помечена первой?

— «F» в слове «If».

— Dottora, умоляю, проверьте, перфорированы ли другие буквы.

Паола пропустила под линзой первую строку.

— Есть еще.

— Дальше, дальше.

Через восемь минут, просмотрев весь текст, она обнаружила одиннадцать наколотых букв.

Убедившись, что крапленых литер больше нет, Паола выписала по порядку те, что удалось установить. Прочитав, что получилось, священник и Паола содрогнулись. Она вспомнила.

«Если будет уговаривать тебя тайно брат твой»… Вспомнила заключения психиатров. «Не жалей его и не прикрывай его»… Письма родителям детей, ставших жертвами сексуальных домогательств Кароского. «Но убей его»…

Вспомнила имя, фигурировавшее во всех этих документах.

Francis Shaw — Фрэнсис Шоу.