Герои романа Монтескье “Персидские письма” – двое мусульман, направляющихся через Турцию во Францию. Один из них, Узбек, замечает: “С удивлением убеждался я в слабости империи османлисов… Турки до такой степени забросили все искусства, что пренебрегли даже искусством военным. В то время как европейские народы совершенствуются с каждым днем, эти варвары коснеют в своем первобытном невежестве и надумываются применять новые изобретения европейцев только после того, как эти изобретения уже тысячу раз применялись против них”.

Поездки для изучения причин явно растущего военного превосходства Запада предпринимались и на самом деле. В 1721 году Йирмисекиз Челеби Мехмед-эфенди, назначенный послом в Париж, получил инструкции “разузнать о средствах цивилизации и образования во Франции и сообщить о тех, которые можно применить [в Османской империи]” и с восторгом описывал французские военные школы и плацы.

Турки к тому времени поняли, что должны учиться у Запада. В 1732 году Ибрагим Мутеферрика (чиновник, родившийся в Трансильвании в семье христиан) представил султану Махмуду I свои “Основы мудрости в устройстве народов”. В этом трактате Мутеферрика дал ответ на вопрос, который с тех пор часто посещал мусульман: почему “христиане, бывшие [некогда] презренным народом, сравнительно малочисленным по отношению к мусульманскому населению и ничтожным и слабым по природе и характеру, с некоторых пор распространились по свету, захватили множество стран и даже стали явно побеждать победоносную османскую армию Высокой Порты”. Ответ Мутеферрика был обширным: он упомянул парламентскую систему Англии и Голландии, христианскую экспансию в Америке и на Дальнем Востоке. Он даже отметил, что, в то время как Османская империя подчиняется законам шариата, у европейцев есть “законы и правила, найденные разумом”. Но прежде всего туркам следовало догнать Европу в военном деле:

Послание было недвусмысленным: если Османская империя желает быть великой державой, она должна принять и научную революцию, и Просвещение. Не случайно именно Мутеферрика открыл в 1727 году первую в Османской империи типографию, а год спустя издал первую книгу, набранную арабским шрифтом – “Словарь Ван-кулу” (Ванкулу люгаты). В 1732 году Мутеферрика напечатал “Действия магнетизма” (Фуюзат-и мыкнатисие) – компиляцию из нескольких английских и латинских работ.

2 декабря 1757 года турецкий чиновник и дипломат Ахмед Ресми-эфенди отправился в Вену, чтобы объявить о вступлении на султанский престол Мустафы III. Его миссия сильно отличалась от порученной в 1683 году Кара Мустафе. Ресмиэфенди сопровождали более 100 военных и гражданских официальных лиц, и его задача состояла не в том, чтобы осадить столицу Габсбургов, а чтобы учиться там. После 153-дневного пребывания в Вене он представил детальный (и восторженный) отчет объемом более 245 рукописных страниц ин-фолио. В 1763 году Ресми-эфенди отправили с дипломатической миссией в Берлин. Пруссия впечатлила его еще сильнее, чем Австрия. Хотя посла несколько смутил “пыльный, поношенный” королевский мундир, он одобрил страсть, с которой Фридрих посвящал себя государственным делам, отсутствие у монарха религиозных предрассудков, а также многочисленные свидетельства экономического прогресса Пруссии.

Прежде тон записок османских послов о Европе был насмешливым. Комплекс превосходства препятствовал турецким реформам. Восторженные отзывы Ресми-эфенди ознаменовали собой сильную – и болезненную – перемену, однако не все в Стамбуле были столь же восприимчивы к западному влиянию. Явная и неявная критика Ресми-эфенди турецкой административной системы и армии, вероятно, стали причиной того, что этот талантливый чиновник так и не стал великим визирем.

В Стамбул приглашали западных советников. Клод Александр де Бонневаль занимался реформированием корпуса хумбараджи (бомбардиров). Франсуа де Тотта, француза венгерского происхождения, пригласили руководить постройкой новых защитных сооружений столицы. Де Тотт с изумлением увидел, что многие укрепления на Босфоре не только устарели, но и просто были неправильно расположены, так что вражеское судно находилось бы вне досягаемости даже современных орудий (“Скорее руины после осады, чем приготовления к обороне”). Он основал артиллерийское училище (Сюр’ат топчулары оджайи) по образцу французского Corps de Diligents и военно-инженерную школу (Хендесхане), в которой шотландец Кэмпбелл Мустафа учил кадетов математике. Де Тотт построил новый литейный завод и способствовал развитию полевой артиллерии. Однако вновь и вновь реформы наталкивались на политическое противодействие, не в последнюю очередь янычар. В 1807 году они даже добились роспуска армии “нового образца” (Низам-и джедид), созданной под руководством французского генерала Обера-Дюбайе. Казалось, что турецкая армия служит прежде всего для обогащения и удобства ее командиров. Она не справлялась даже с восстаниями в империи. Лишь в эпоху Танзимата (“упорядочение”) – при Махмуде II и Абдул-Меджиде I – правительство смогло противостоять оппозиции.

11 июня 1826 года на плацу около главных янычарских казарм 200 солдат появилось в униформе европейского образца. Два дня спустя около 20 тысяч янычар собрались с криками: “Мы не хотим военных упражнений неверных!” Они опрокинули котлы для плова и угрожали пойти на дворец Топкапы. Махмуд II сумел овладеть положением и объявил: или янычар перебьют, или по руинам Стамбула будут бродить кошки. Султан заручился поддержкой артиллерийского корпуса и других ключевых армейских частей. Когда артиллеристы повернули пушки против янычар, погибли сотни человек. 17 июня янычарский корпус был распущен.

Европеизации подверглись не только мундиры. Главным музыкальным гувернером султанского двора был назначен Джузеппе Доницетти, старший брат Гаэтано Доницетти, автора оперы “Лючия ди Ламмермур”. Джузеппе Доницетти написал для своего работодателя два государственных гимна (явно в итальянском духе) и организовал военный оркестр европейского образца, с которым разучивал увертюры Россини. Ушли в прошлое большие барабаны, некогда пугавшие защитников Вены. Французский журнал “Менестрель” в декабре 1836 года сообщал:

В Стамбуле умерла в муках древняя турецкая музыка. Султан Махмуд любит итальянскую музыку и насаждает ее в войсках… Особенно он любит фортепьяно – до такой степени, что заказал в Вене множество инструментов для своих дам. Не знаю, как они намерены учиться играть, поскольку ни одна пока нисколько в том не преуспела.

Долмабахче, дворец Абдул-Меджида I, построенный в 1843–1856 годах, – самый долговечный символ эпохи реформ. В Долмабахче 285 комнат, 44 зала, 68 туалетных комнат и 6 бань-хамамов. 14 тонн золота пошло на украшение потолков (с которых свисает 36 люстр). Наверху великолепной Хрустальной лестницы – Церемониальный зал с цельнотканым ковром площадью около 130 м² и люстрой весом более 4 тонн. (Похоже одновременно на Центральный вокзал Нью-Йорка и декорации Парижской оперы.)

После этого туркам осталась только научная революция. Правительство признало в 1838 году: “Религиозное знание служит нашему спасению в будущей жизни, наука служит совершенствованию человека в этом мире”. Однако лишь в 1851 году было созвано Собрание по делам знаний (Энджюмен-и даниш), устроенное по образцу Французской академии (предполагалось, что его члены “весьма сведущи в учении и науке, поскольку прекрасно владеют одним из европейских языков”), а десятилетие спустя – Османское научное общество (Джемийет-и имийе-и османийе). Одновременно к западу от Стамбула было создано нечто вроде промышленной зоны, где разместили заводы по производству оружия и униформы. Казалось, что Турция наконец открылась Западу. Ориенталист Джеймс Редхаус (его пригласили преподавать в военно-морской инженерной школе, Хендесхане-и бахри хумаюн, когда ему было 17 лет) многие десятилетия трудился над тем, чтобы перевести английские книги на турецкий язык и составить словари, грамматики и разговорники, которые сделали бы европейское знание доступным для турок, а заодно улучшили имидж их страны. В 1878 году Ахмед Мидхат-эфенди начал печатать газету “Толкователь истины” (Терджюман-и хакикат), в которой публиковал и собственные работы, в том числе “Путешествие по Европе” (Аврупада бир джевелян; 1889) с описанием впечатлений от Всемирной выставки в Париже (1900) и ее “галереи машин”.

Однако, несмотря на усилия великих визирей Решид-паши, Фуад-паши, Али-паши и Мидхат-паши, ни одно из этих нововведений не сопровождалось реформой османской системы государственного управления, которая могла бы обеспечить твердый фундамент для этого прекрасного фасада. Новые армия, мундиры, гимны и дворцы были очень хороши. Но без эффективной системы налогообложения, которая оплачивала бы все это, все больше расходов приходилось на заимствования в Париже и Лондоне. И чем больше приходилось тратить на выплату процентов европейским держателям облигаций, тем меньше денег оставалось для укрепления рушащейся империи. Османская империя, лишившаяся Греции в 20-х годах XIX века и утратившая в 1878 году обширные территории на Балканах, находилась в плачевном состоянии. Курс турецкой валюты снижался из-за выпуска грубых (и легко подделываемых) банкнот кайме. Доля государственных доходов, употребляемая на выплату процентов европейским кредиторам, росла. Периферии угрожал славянский национализм вкупе с интригами великих держав. Попытка провозгласить конституцию, ограничивающую власть султана, закончилась изгнанием Мидхат-паши и возвращением Абдул-Хамида II к абсолютизму.

В одном из залов дворца Долмабахче есть удивительные часы (снабженные также термометром, барометром и календарем) – подарок египетского хедива султану. На них по-арабски написано: “Пусть каждая ваша минута будет равна часу и каждый час – столетию”. Эти часы можно счесть триумфом восточной техники, но только сделаны они не на Востоке: их сконструировал австриец Вильгельм Кирш. Импорт западной техники не мог заменить модернизацию. Туркам нужны были не только новые дворцы, но и новая конституция, алфавит, фактически новое государство. И они получили все это – в значительной степени благодаря усилиям одного человека. Его звали Кемалем Ататюрком. Он желал стать турецким Фридрихом Великим.