Руководительница и рукодельница

«…Великая Княгиня, провождаемая воинскою дружиною, вместе с юным Святославом объехала всю Древлянскую область, уставляя налоги в пользу казны государственной; но жители Коростена долженствовали третью часть дани своей посылать к самой Ольге в ее собственный Удел, в Вышегород, основанный, может быть, героем Олегом и данный ей в вено, как невесте или супруге Великого Князя: чему увидим и другие примеры в нашей древней Истории. Сей город, известный Константину Багрянородному и знаменитый в Х веке, уже давно обратился в село, которое находится в 7 верстах от Киева, на высоком берегу Днепра, и замечательно красотою своего местоположения. – Ольга, кажется, утешила Древлян благодеяниями мудрого правления; по крайней мере все ее памятники – ночлеги и места, где она, следуя обыкновению тогдашних Героев, забавлялась ловлею зверей – долгое время были для сего народа предметом какого-то особенного уважения и любопытства.

В следующий год, оставив Святослава в Киеве, она поехала в северную Россию, в область Новогородскую; учредила по Луге и Мсте государственные дани; разделила землю на погосты, или волости; сделала без сомнения все нужнейшее для государственного блага по тогдашнему гражданскому состоянию России и везде оставила знаки своей попечительной мудрости. Через 150 лет народ с признательностию воспоминал о сем благодетельном путешествии Ольги, и в Несторово время жители Пскова хранили еще сани ее, как вещь драгоценную. Вероятно, что сия Княгиня, рожденная во Пскове, какими-нибудь особенными выгодами, данными его гражданам, способствовала тому цветущему состоянию и даже силе, которою он после, вместе с Новым городом, славился в России, затмив соседственный, древнейший Изборск и сделавшись столицею области знаменитой.

Утвердив внутренний порядок Государства, Ольга возвратилась к юному Святославу, в Киев, и жила там несколько лет в мирном спокойствии, наслаждаясь любовию своего признательного сына и не менее признательного народа…»

Н. М. Карамзин, «История государства Российского»

«Праведная жена – богатство дому и спасенье мужу»

(Григорий Богослов)

Дева спала, на бессмертных похожая ростом
и видом,
Милая дочь Алкиноя, феаков царя,
Навсикая.
Там же двое прислужниц, красу от Харит
получивших,
Спали с обеих сторон у запертой двери
блестящей.
К ложу ее пронеслась, как дыхание ветра,
Афина,
Стала в ее головах и с такой обратилась
к ней речью,
Дочери образ приняв мореходца Диманта,
с которой
Сверстницей дева была и которую очень
любила.
Образ принявши ее, сказала Паллада
Афина:
«Вот беззаботной какой родила тебя мать,
Навсикая!
Без попеченья лежит одежда блестящая в доме,
Брак же твой близок, когда и самой тебе надо
одетой
Быть хорошо и одеть, кто с тобою на свадьбу
поедет.
Добрая слава опрятно одетых людей
провожает,
С радостью смотрят на них и отец
и почтенная матерь.
Ну-ка, давай, поедем стирать с наступлением
утра.
Вместе с тобой я пойду помогать тебе, чтоб
поскорее
Дело окончить…»
<…>
Эос вскоре пришла пышнотронная
и Навсикаю
Вмиг пробудила от сна. Изумилась она
сновиденью,
По дому быстро пошла, чтоб родителям сон
рассказать свой.
Мать и отца – обоих внутри она дома
застала.
Мать пред огнем очага сидела средь женщин
служанок,
Пряжу прядя из морского пурпура. Там
и отец ей
Встретился. Шел он как раз на совет
благородных старейшин;
Был он на этот совет феаками славными
позван.
Близко пред милым родителем став,
Навсикая сказала:
«Милый отец мой, вели-ка высокую дать мне
повозку
Прочноколесную. На реку в ней я хотела б
поехать
Выстирать нашу одежду – лежит у меня
она грязной.
Ведь и тебе самому в собраньях мужей
знаменитых
На совещаньях сидеть подобает в чистой
одежде.
Кроме того, пятерых сыновей ты имеешь
в чертогах —
Двух женатых и трех холостых, цветущих
годами.
Эти желают всегда ходить в свежевымытых
платьях
На хороводы. А думать приходится мне ведь
об этом.

Гомер, «Одиссея»

«…Весною полотно выбелили, и Василиса говорит старухе: „Продай, бабушка, это полотно, а деньги возьми себе“. Старуха взглянула на товар и ахнула: „Нет, дитятко! Такого полотна, кроме царя, носить некому, понесу во дворец“. Пошла старуха к царским палатам да все мимо окон похаживает. Царь увидал и спросил: „Что тебе, старушка, надобно?“ – „Ваше царское величество, – отвечает старуха, – я принесла диковинный товар, никому, окроме тебя, показать не хочу“. Царь приказал впустить к себе старуху и как увидел полотно – взвидовался. „Что хочешь за него?“ – спрашивает. „Ему цены нет, царь-батюшка! Я тебе его в дар принесла“. Поблагодарил царь и отпустил старуху с подарками.

Стали царю из того полотна сорочки шить, вскроили, да нигде не могли найти швеи, которая взялась бы их сработать. Долго искали, наконец царь позвал старуху и сказал: „Умела ты напрясть и соткать такое полотно, умей из него и сорочки сшить“. – „Не я, государь, пряла и соткала полотно, – сказала старуха, – это работа приемыша моего – девушки“. – „Ну так пусть и сошьет она!“ Воротилась старушка домой и рассказала обо всем Василисе. „Я знала, – говорит ей Василиса, – что эта работа моих рук не минует“. Заперлась в свою горницу, принялась за работу, шила она не покладываючи рук, и скоро дюжина сорочек была готова.

Старуха понесла к царю сорочки, а Василиса умылась, причесалась, оделась и села под окном. Сидит себе и ждет, что будет. Видит – на двор к старухе идет царский слуга, вошел в горницу и говорит: „Царь-государь хочет видеть искусницу, что работала ему сорочки, и наградить ее из своих царских рук“. Пошла Василиса и явилась перед очи царские. Как увидел царь Василису Прекрасную, так и влюбился в нее без памяти. „Нет, – говорит он, – красавица моя! Не расстанусь я с тобою, ты будешь моею женою“. Тут взял царь Василису за белы руки, посадил ее подле себя, а там и свадебку сыграли…»

Русская сказка. «Василиса Прекрасная» в изложении А. Н. Афанасьева

«Женщины даже мужской пол делают более утонченным»

(Иммануил Кант)

«…Все, что говорила до сих пор маменька, было довольно трудно для моего понятия, так трудно, что я не решилась записывать в журнал моих ежедневных с нею об этом разговоров, и уже по прошествии недели, вразумев хорошенько все, что маменька мне говорила, я решилась записать их. Я прочитала маменьке все записанное мною, и она похвалила меня, сказав, что я совершенно поняла ее.

Итак, у меня теперь восемьдесят пять рублей! Что ни говори маменька, думала я, а это много денег. Я помню, когда папенька давал мне в день моих именин синенькую бумажку, я не знала, что с нею делать; а теперь у меня семнадцать новых синеньких бумажек!..

По совету маменьки я написала на первом листе с левой стороны: „Приход, 1 мая, 85 рублей“ и, пришедши к маменьке, сказала ей:

– Маменька! Теперь время приходит думать о том, что мне надобно к лету: поедемте в лавки.

– Погоди, – отвечала она, – надобно прежде подумать, что тебе именно нужно.

– Но как же я могу знать, не побывав прежде в магазинах?

– Ничего нет легче, – сказала она, – ты знаешь, что мы должны издерживать деньги только на те вещи, которые нам действительно нужны. Подумай хорошенько, чего тебе недостает в твоем гардеробе, сообразись с своими деньгами и реши наперед, что тебе именно нужно.

Подумавши немного, я нашла, что мне необходимо нужно два платья, потому что хотя и есть у меня два белых платья, но одно уже старо и стало мне узко и коротко, другое можно еще поправить. Розовое платье еще можно носить, но голубое никуда не годится. Порядочно рассудив об этом, я сказала маменьке:

– Мне бы хотелось иметь два платья: одно получше, однако ж не очень маркое, а другое просто белое…»

В. Ф. Одоевский, «Отрывки из журнала Маши»

«Несомненно, что только одна мать в состоянии заложить правильную чувственную основу воспитания человека».

(Иоганн Песталоцци)

«… Готово, готово! – послышался из-за всех радостный вопль маленькой Наташи. Пьер переглянулся с графиней Марьей и Николаем (Наташу он всегда видел) и счастливо улыбнулся.

– Вот музыка-то чудная! – сказал он.

– Это Анна Макаровна чулок кончила, – сказала графиня Марья.

– О, пойду смотреть, – вскакивая, сказал Пьер. – Ты знаешь, – сказал он, останавливаясь у двери, – отчего я особенно люблю

эту музыку? – они мне первые дают знать, что все хорошо. Нынче еду: чем ближе к дому, тем больше страх. Как вошел в переднюю, слышу, заливается Андрюша о чем-то, – ну, значит, все хорошо…

– Знаю, знаю я это чувство, – подтвердил Николай. – Мне идти нельзя, ведь чулки – сюрприз мне.

Пьер вошел к детям, и хохот и крики еще более усилились. – Ну, Анна Макаровна, – слышался голос Пьера, – вот сюда, на середину, и по команде – раз, два, и когда я скажу три, ты сюда становись. Тебя на руки. Ну, раз, два… – проговорил голос Пьера; сделалось молчание. – Три! – и восторженный стон детских голосов поднялся в комнате. – Два, два! – кричали дети. Это были два чулка, которые по одному ей известному секрету Анна Макаровна сразу вязала на спицах и которые она всегда торжественно при детях вынимала один из другого, когда чулок был довязан».

Л. Н. Толстой, «Война и мир»

Отправить