Сюдао Чви: последний допрос
— Ко-охда я о-очнулась, — говорит Равн, — рядо-ом сто-оял челно-ох Гидулы, и вско-оре я уже была на бо-орту, закупо-оренная в авто-оклинихе, по-оско-ольку ему хо-отело-ось еще со-о мно-ой по-охо-ово-орить.
Бан Бриджит долго на нее смотрит.
— Да-а-а у-у-уж, — произносит она, растягивая слоги, — не сомневаюсь.
Выражение лица Равн вновь становится равнодушным.
— Полагаю, Донован давным-давно все понимал и именно потому продолжал притворяться. Только из-за этого я и простила ему предательство.
Струны под пальцами Мéараны вопросительно звенят.
— Шо за дьяв’лщину вы несете?
— Мы похожи, — отвечает ей Тень, — я и твоя мать; у нас с ней много общего.
— Слишком много, я бы сказала, — добавляет бан Бриджит, прежде чем повернуться к Мéаране. — Равн скрыла от Гидулы тот факт, что Донован вернул себе свой дар. А Донован предал ее, когда выступил в роли Падаборна против Екадрины. И этого она уже скрыть не могла.
— Ох, — произносит Изящная Бинтсейф, — теперь понятно, откуда у нее все эти шрамы.
Олафсдоттр поглаживает правое плечо и проводит ладонью по руке, оборачиваясь и разглядывая Изящную Бинтсейф. Тепло улыбается.
— Одни только такие шрамы сами по себе стали бы слишком легким приобретением, чтобы ими можно было гордиться.
Мéарана хмурится.
— И Гидула разозлился, потому что…
Она на секунду умолкает, склонив голову набок. Насколько же дочь похожа на мать. И дело даже не в этом характерном жесте, а в том, какой полет фантазии стоит за ним.
— Ему был нужен неисправный Падаборн.
— Именно. Он заинтересовался Гешле только потому, что разум того был разрушен. Так ему сказал Билли Чине. Появление Геша могло сплотить повстанцев, но их боевой настрой очень скоро бы угас, когда они увидели бы перед собой всего лишь увечного, не способного ни на что старика.
— Тонкий ход, — произносит Изящная Бинтсейф.
— Обманутые надежды — нож острый, — отвечает Равн. — Но если он затупится, заточить его уже нельзя.
— Стало быть, он выступал против революции? — спрашивает бан Бриджит.
— Гидуле был нужен мятеж, а не революция. Конюшни следовало очистить, а не сжечь.
— И ты, — продолжает бан Бриджит, — с радостью пошла у него на поводу.
— Какая вам-то разница, на чьей стороне я сражалась? — пожимает плечами Равн. — Это же не ваша война! Мятежники пытались порвать Пасть Льва, погубить все, что в ней заслуживало любви. Отринуть славные и древние традиции; сорвать со стен портреты достопочтенных предков; посеять вражду и склоки в наших рядах. И ради чего? Чтобы правили те Имена, а не эти? Бред!
На некоторое время после этого всплеска эмоций воцаряется тишина.
— Да ты, я погляжу, — произносит бан Бриджит, — прямо-таки последний патриот Пасти Льва.
Тень оставляет «комплимент» без комментариев, складывает руки на груди и смотрит на дверь.
— Нет, — тихо произносит она. — Есть и другие. Подер Ступ, к примеру. Но… да, нас мало. Очень грустно, когда братья и сестры дерутся, когда забывается былая дружба.
— Стало быть, на самом деле все это сводилось к банальной борьбе за власть среди Имен, — произносит Мéарана.
— Что, теперь все очевидно? Никаких тебе благородных повстанцев, радеющих за свободу. Никаких тебе готовых на любые лишения поборников традиционного общества, вставших стеной на пути дикарей. Что Даушу, что Екадрина… они были всего лишь марионетками, послушными движениям ниточек в руках кукловода.
— А Гидула?
— Он был ниточкой. Ошуа, думаю, догадался, но ошибочно полагал, что сумеет использовать это знание в своих целях. Так что, как видите, даже умные люди порой остаются в дураках.
— Но ты выступила против Гидулы, — замечает Гончая. — В пр’тивном случ’е ты ня стала бы совет’вать Доновану скрывать то, что он зд’ров.
— Донован был бы покойником, узнай об этом Гидула.
Пальцы Мéараны напряженно сжимаются на корпусе арфы, но девушка не осмеливается задать мучающий ее вопрос. Она ничего не скажет, хотя слова уже теснятся на языке. Но Равн всего мгновение назад упомянула о том, что он в конце концов узнал.
— И к’кое тябе дело, — спрашивает бан Бриджит, — жив Донован или мертв? Тябя-то это как касается?
Олафсдоттр настолько сильно наклоняет голову, что та почти ложится ей на плечо.
— Неужели так удивительно-о, — отвечает она вопросом на вопрос, — что-о ко-охо-о-то-о это-о мо-ожет во-олно-овать?
Бан Бриджит внимательно смотрит ей в глаза, но затем отводит взгляд. Гончая поднимается и отходит к окну. Холмы Донгодар окутывают сумерки. Загораются огни на старых сторожевых башнях Зала клана Томпсонов, в эту, более цивилизованную, эру служащие всего лишь маяками для путников. Она размышляет о Доноване. Мертв ли он? Или же с головой окунулся в омерзительную гражданскую войну между Названными? В любом случае он потерян для Лиги, потерян для Мéараны. Да даже для нее самой — той, чьим он никогда по-настоящему не был. Столь долго сохранявшаяся неопределенность наконец разрешилась. Больше не было нужды ожидать его внезапного появления: стука в дверь, звука шагов по коврам Зала, его рук… Можно было не высматривать того, кого она и не надеялась увидеть.
Это должно было принести ей облегчение.
Она вспоминает, как Донован отправился вместе с Мéараной, чтобы отыскать ее в Глуши, хотя и думал, что идет на верную смерть. Вспоминает, что именно его лицо она увидела первым, очнувшись от мертвого сна, в который ее погрузили стражи ковчега Содружества. Вспоминает и о том, что он собирался на Дангчао, когда Олафсдоттр похитила его с Иеговы. Проклинать ли ей Тень за это или благодарить?
Теперь она наконец поняла, зачем пришла конфедератка, и ей невообразимо жаль, что она не сможет удовлетворить эту просьбу.
— Пора б’ уже и поужинать, — угрюмо произносит Гончая. — Есть пожелания?
— Я не хочу есть, — отвечает ее дочь. Но мягкий перебор струн выдает ее голод.
— Что-нибудь легкое, — немного поколебавшись, говорит Изящная Бинтсейф. — Думаю, бутерброд с помидорами.
— А ках там называло-ось то-о блюдо-о, ко-ото-оро-ое тах любят ко-овбо-ои? — спрашивает конфедеративная Тень. — Раз уж я на Дангчао-о, надо-о бы ехо-о по-опро-обо-овать.
— Это называется «жарёха», — отвечает Мéарана. — В ход идет все, что оказалось под рукой: картофель, сосиски, лук, мясо, перец. Все это обжаривается на огне в сковороде с длинной ручкой, после чего смешивается с мукой, яйцами и доводится до готовности в неком подобии казана.
— Судя по-о о-описанию, до-олжно-о быть вкусно-о.
Бан Бриджит невесело улыбается и отворачивается от окна, за которым простирается пустынная, погружающаяся во тьму прерия.
— Вы все слышали, мистер Владислав?
— Так точно, госпожа, — раздается ответ. — А вы что-нибудь будете?
— Думаю, салат из креншо. С заправкой из виницы.
Скрестив руки на груди, она поворачивается к Тени.
— Думаю, Равн Олафсдоттр, ты проделала весь этот путь не для того, чтобы просто поболтать. Так как же вышло, что ты очнулась на корабле Гидулы?
Тень подается вперед и кладет ладони на колени. Она опускает взгляд, будто ищет что-то в узоре ковра.
— Гидула… — почти шепчет она, но потом продолжает громче: — Он наблюдал за сражением с безопасного расстояния. Увидев, что Гешле вступил в бой с Высокой, он понял, что его предали. Героическое возвращение героического Падаборна ему совсем не пришлось по вкусу. И тогда комета решил вмешаться. — Тень поднимает взгляд и смотрит бан Бриджит прямо в глаза. — Он сказал мне, что Гешле проиграл в бою, но я знаю, что Гидула лгал, просто чтобы лишний раз поупражняться во вранье. Огнем с воздуха он разогнал бойцов обеих сторон, и, когда челнок приземлился, на поле битвы оставались лишь Гешле, Екадрина и мое безучастное ко всему тело. Шонмейзи он приказал убираться, и та, не будь дурой, поспешила исполнить его повеление. Гидула же подобрал нас с Падаборном. Это мне известно не только с его слов, но и из того, что он попытался скрыть.
Бан Бриджит кивает. Она переводит взгляд на дочь, которая вдруг начинает играть на своей арфе гянтрэй: веселую, триумфальную мелодию, но слишком уж преждевременную.
— И что же сказал потом Гидула?
— Что спас нас от верной смерти от руки Екадрины. Но я-то понимала, что сделал он это вовсе не по доброте душевной. И что еще важнее — он знал, что я это знаю. Мы должны были предъявить всем выжившего из ума Гешле. Даже пав в бою с Екадриной, Падаборн продолжил бы воодушевлять повстанцев. Гидула не мог допустить ни его победы, ни поражения и потому лишил его и того и другого. По той же причине нельзя было ни убить Гешле, ни позволить Ошуа найти его. Лис использовал бы его в качестве знамени, чтобы поднять боевой дух людей. И потому меня подвергли каовèну. — Тень поднимает взгляд. — Да. Именно поэтому меня и требовалось вначале подлатать. Вот только каовèн всегда использовался лишь для допроса и никогда — в качестве наказания. — Она смеется, но это безрадостный смех. — Вот и еще одной традицией стало меньше.
Мéарана судорожно вздыхает, и бан Бриджит бросает на нее хмурый взгляд.
— А ты что, ожидала чего-то другого? — спрашивает Гончая.
— Финал мне был очевиден, — отвечает Олафсдоттр, — с того самого момента, как мы победили «принца-лягушку».
— И все-таки ты, невзирая ни на что, утащила его за собой, — произносит Мéарана, но вдруг осекается, и рот ее округляется. — Нет, это он увлек тебя.
— Именно, — на чистом гэлактическом отвечает Равн. — Я все гадаю, насколько же хитер Донован-буиг? Он сразу понял: после рапорта Билли Чинса о том, что Падаборн все еще не оправился, а превратился в жалкого и беспомощного пьяницу, вряд ли кто-то стал бы желать его возвращения. Во всяком случае, не друг революции. Возможно, это было первым его обманом. Ведь он все знал, но ничего не говорил. Не исключено, что он из мстительности с самого начала собирался примкнуть к мятежникам. Только в то время и на тех условиях, которые устраивали бы его самого.
— Нет, — произносит, обращаясь словно бы сама к себе, бан Бриджит, — это был не первый его обман.
— Судя по тому, что ты рассказала, — говорит Изящная Бинтсейф, — ты весьма отважно сражалась в битве за ангар. И даже нацепила цвета Падаборна. Как-то слишком лихо для человека Гидулы.
— А что? Надо было разрушить свое прикрытие? Да и сражаться не в полную силу равносильно самоубийству. На поле боя никто не спрашивает: «А не двойной ли ты агент часом?» Кроме того…
Она замолкает и раздраженно качает головой.
— Кроме того, — заканчивает за нее Мéарана, посмеиваясь, — они начали тебе нравиться — Ошуа, Домино и все остальные.
— Ты так и не по-оняла, мо-оло-одая арфистка. Я любила их всех. И Екадрину, и Ошуа. Домино Тайт был моим братом в Абаттойре. Эпри — учителем. Даушу и Гидула вошли в легенды, на которых я воспитывалась. Я предала собственного господина во имя любви к Доновану-буигу. Но только во время этого сражения, когда Названные вмешались в драку, я поняла: их иго и в самом деле нора свергнуть.
— Во имя любви к Доновану-буигу, — повторяет бан Бриджит.
Тень лишь пожимает плечами.
— Он достаточно многочислен, чтобы и возлюбленная у него была не одна.
— Он вступил в бой только потому, что ты пала, сражаясь под его личиной, — указывает бан Бриджит. — Думаю, это он сражался во имя твоей любви.
— Думай что хочешь, Красная Гончая. Как же все-таки мало ты разбираешься в таких вопросах.
Мéарана смеется, и все оглядываются на нее.
— Говорила же, — произносит она, перебирая струны арфы, — это они в конце концов примкнули к нему. Он облачился в цвета Гешле Падаборна только после того, как увидел, что Равн действительно радеет за революцию. Скажи, Темнейшая, хотя я, кажется, уже знаю ответ, почему же ты заявилась к нам на ночь глядя, чтобы поведать сию историю? Концовки в ней что-то не заметно.
Равн демонстрирует белоснежные зубы.
— Разве не о-очевидно-о? Гидула заполучил Донована-буига и уволок того в свою цитадель. А меня выбросили на Дельпаффе. Больше мы не виделись. И только та польза, которую я успела принести до того, помешала отправить меня в отставку. Сентиментальный старый дурень! Разве может какая-то там планета-тюрьма удержать таких, как я? Перерезанное горло там, пожатые руки здесь… Сталь и серебро купили мне свободу. Дельпаффонийцы даже и не знают, что я сбежала. — Она обхватывает себя руками. — О-о, кахая же я умная!
Бан Бриджит возвращается в кресло.
— Так и чего же ты хочешь от меня, о умнейшая?
— Сама знаешь. И давно уже все поняла. Помочь вытащить Донована из цитадели Гидулы, разумеется. Я, конечно, очень сильна, но одна с этим не справлюсь.
Бан Бриджит не может сдержать смех.
— А вдвоем, стало быть, сдюжим? И каковы шансы у двух снежинок в аду?
— Думаю? весьма неплохие. Судя по тем легендам, что рассказывают на Грумовых Штанах, ад давно замерз.
— Твои друзья ня могут помочь? — спрашивает Мéарана у Тени. — Что насч’т других повстанцев?
— Домино Тайт, может, и присоединится в память о былых временах. Вероятно, еще Большой Жак — просто потому, что это вызов его способностям. И не исключено, что увлечет за собой и Маленького. Они частенько работают сообща. Но вот насчет Даушу, Ошуа и остальных я не уверена. Даушу, скорее всего, не поверит в предательство Гидулы; Ошуа, который, как я понимаю, и без того об этом знал, может увидеть в Падаборне вероятного соперника. Что же до меня… Я обязана это сделать. Мы с Донованом — гажиньяую. Как это будет по-гэлактически? «Братья, потому что проливали кровь друг за друга».
— «Братья по крови», — поправляет Мéарана.
— Пусть будет так. Братья по крови. — Тень смотрит на бан Бриджит исподлобья. — Ко многому обязывающие отношения, которые связывают тебя с теми, с кем они были заключены до того. Что, как понимаю, делает нас с тобой сводными сестрами по крови.
— Ник’гда ня слышала о таком р’дстве, — криво усмехается Красная Гончая. — И где же нах’дится цитадель Гидулы?
— На Терре.
Арфа в руках Мéараны смолкает. Бан Бриджит вскидывает голову.
— Стало быть, он получил свой вожделенный подарок. Совершил в конце концов свой хадж на Терру! С чего ты взяла, что он обрадуется освобождению, если это будет означать, что его навеки разлучат с этой планетой?
— О, я могу назвать тебе причину, а то и две.
Бан Бриджит складывает руки на груди и закидывает ногу на ногу.
— Это невозможно. Терра лежит в Треугольнике, в самом сердце Конфедерации, в каком-то дне или двух пути от Дао Хетты, Нового Врадди и Старого Восемьдесят Второго… Нет, с тем же успехом он мог бы находиться в Рукаве Персея.
— Мама!
— Нет, дитя. Мы потеряли его давным-давно. Держали бы его где-нибудь здесь, на Периферии… или хотя бы в Глуши, как когда-то меня… Да пусть даже на границе Конфедерации… и верь я, что Равн действительно говорит правду… тогда я была бы просто обязана попытаться вытащить его. Но, дорогуша, речь идет о Треугольнике. Куда угодно, только не в Треугольник. Лишь трем Гончим удалось туда пробраться… а вернулись двое, и один из них — калекой.
— Но ты должна…
— Если он хотя бы наполовину тот же человек, каким был раньше, то куда вероятнее, что это он прорвется к нам, нежели мы к нему. Ему удавалось выскользнуть из узилищ, в которые нормальный человек и не поместился бы. Наша подруга Равн рассказывает о побеге из дельпаффонской тюрьмы так, будто это плевое дело; но эта планета — одна из старейших колоний, едва ли более молодая, нежели сама Дао Хетта. Это не какой-то там наш дышащий на ладан пограничный пост, из которого, как заявляет Олафсдоттр, ей когда-то удалось уйти. И это сделала она. А Донован способен на куда большее.
— Не питай пустых надежд, Гончая. Цитадель Гидулы обслуживают три Тени и более сотни курьеров и Сорок.
Бан Бриджит склоняет голову и смотрит на свою пленницу.
— Забавный ты выбрала подход, чтобы убедить меня напасть на нее.
— Но, мама!..
— Мéарана, не б’дь дурой! — хлопает ладонью по подлокотнику бан Бриджит. — П’ка ты играла на арфе, Тень играла с т’бой. Шо, если цель всех этих прибауток заключается в том, чт’бы уговорить Гончую Ардри сунуть голову в Пасть Льва? Каковы шансы, что голова эта в итоге останется на плечах?
— Даю сво-ое сло-ово-о, — тихо произносит Равн.
— О да, какая надежная валюта!
Олафсдоттр вздыхает, отводит взгляд, и глаза ее тускнеют.
— Значит, я не справилась. Надеюсь, вы позволите мне уйти? Совесть требует от меня хотя бы попытаться, даже если мои старания обречены на провал.
— Неужели узы крови оказались прочнее клятв? — спрашивает бан Бриджит.
— Во всяком случае, достаточно прочными. Гидула отменил мои клятвы, когда унизил и подверг каовèну, просто чтобы наказать. Он совершил очень большую ошибку.
— Это очевидно, — кивает бан Бриджит.
— И в чем же заключается его ошибка? — спрашивает Мéарана.
И ей отвечает Изящная Бинтсейф:
— Никогда не причиняй своему врагу незначительных ран.
Олафсдоттр ухмыляется.
— Что не убивает меня, — произносит она, — то — фатальный тактический просчет.
Бан Бриджит кивает каким-то мыслям и оглядывается на свою протеже.
— Да, — наконец обращается Гончая к Олафсдоттр. — Нам еще надо с тобой кое-что обсудить, но… Я позволяю тебе потом уйти.
Тень громко смеется.
— О-о да-а-а. Вот в общий суп и добавилась еще одна фракция, которая волей-неволей, да выигрывает от революции, — Лига. Ничего не поделаешь, от нее выигрывают все враги Названных, где бы они ни находились. Но, пожалуйста, госпожа Гончая, не путайте неприязнь к Именам с готовностью предать Конфедерацию.
— Как вижу, ты уже понимаешь, о каких вопросах пойдет речь.
Тень прищелкивает пальцами.
— Смею предположить, вас интересуют вестиджи. Но я знаю о них только то, что Домино Тайт загрузил в мой шэньмэт.
— Да, но это и без того куда больше, чем мы когда-либо про них слышали, и я склонна думать, что в этих сведениях нам удастся найти пару-тройку интересных подробностей.
— Расскажу все, что известно моему шэньмэту. Кстати, а в Лиге применяется каовèн?
Бан Бриджит напрягается.
— Только в редких случаях. К нахальной оторве из Конфедерации это точно не относится.
— Ох… стало быть, все-таки возможно быть немножко беременной?
Дверь открывается, позволяя увидеть мистера Владислава и еще одного мужчину, носящего красно-желтую ливрею клана Томпсонов, только менее яркую и больше похожую на камуфляж. Его не так-то и просто заметить. Они с бан Бриджит встречаются взглядами, и новоприбывший кратко качает головой, после чего застывает, ожидая указаний.
Равн смеется.
— Что, не смогли найти мой корабль? Так ведь я могла и пешком добраться.
— Мистер Тенботтлз, не обращайте внимания на ее подначки. Уж очень она переоценивает свой интеллект.
— А вы так уверены, бан Фрэнни, что она его в с’мом деле переоценивает?
— Ня твоя забота, Ханг. Возвращайся к своим обязанностям.
— Прежде чем подадут на стол, — произносит Мéарана, — может быть, немного прервемся и освежимся?
Когда все поднимаются со своих мест, она обращается к Равн Олафсдоттр:
— Мне бы хотелось обсудить с тобой ту поэтическую форму, которую ты использовала для своего повествования. Она совсем не напоминает стихи, привычные для Лиги. Вроде бы на самом краю с прозой, и все же чем-то отличается.
Бан Бриджит и Изящная Бинтсейф следуют за ними к примыкающей к гостиной уборной и, пока две другие женщины продолжают беседовать о поэзии, занимают позиции возле двери, не заходя внутрь.
— Не боишься, что она попытается взять ее в заложники? — кивает Изящная Бинтсейф в сторону закрывшейся двери.
— Нет. Мéарана не столь глупа, чтобы попытаться отчебучить что-то подобное. — Она смеется, увидев взгляд молодой Гончей. — Расслабься, все будет хорошо. Мы же обещали ее отпустить.
— Ага, после того как выжали из нее все, что только могли. С чего бы ей доверять нашим обещаниям?
— Тени не похожи на Гончих. Они подчинены довольно любопытному кодексу братства, который весьма витиеватым способом трактует понятие чести.
— Очень уж любопытному, сказала бы я! Их отправляют на миссии двойками, и если один не справляется с заданием, то погибает от рук своего напарника. Какое же это братство?
— На мой взгляд, весьма прочное. Они отдают свои жизни в руки друг друга. А их специфическое понимание чести заставляет Теней с готовностью идти на те поступки, которые мы бы сочли глупыми.
— К примеру, такие, как попытка в одиночку взять приступом твердыню Гидулы?
— В том числе. О чем они там беседуют?
Изящная Бинтсейф прислушивается к происходящему за дверью.
— Темнейшая утверждает, что этот стиль называется «старой северной сагой».
— Северной? Север чего имеется в виду?
— Равн и сама не знает. А теперь Мéарана что-то поет. Не могу разобрать слов. У твоей дочери и в самом деле отличный голос. Постой, я узнаю. Это эпизод из ее цикла «Танцор». Называется «Созывая Гончих». Описывает встречу в то время, когда моего прежнего наставника зазвали на «Пылающие врата». Тогда присутствовала ты, Виллги и Гримпен. Я была всего лишь вторым Щеном Фира Ли, но он тогда отправил Грейстрока на задание. О да, эти басы замечательно передают пленение Гримпена.
— Басы…
Бан Бриджит отступает в коридор и кричит:
— Мистер Владислав, разве арфа Мéараны не осталась в гостиной?
— Нет, мисс.
— Прошу, вызовите мистера Тенботтлза. Изящная Бинтсейф, не соблаговолите ли открыть дверь?
Молодая Гончая касается управляющей панели, но дверь остается неподвижной.
— Заперто, ку.
— Вроде бы я и не просила узнать, заперта ли дверь. Кажется, ты должна была ее открыть.
— Да, ку!
Изящная Бинтсейф сдергивает с пояса какое-то устройство и прикладывает к панели управления. Цвет сигнального индикатора меняется с красного на зеленый, и дверь плавно отходит в сторону. Как и следовало ожидать, уборная оказывается пуста. Лишь перед зеркалом стоит синтезатор, воспроизводящий замысловатую музыку и стихи. Бан Бриджит подбирает устройство и смотрит на него, а найдя кнопку, заставляет смолкнуть фальшивые голоса. И как же, гадает Гончая, Олафсдоттр удалось пронести с собой эту штуковину? Ведь они заглянули в каждое отверстие на теле Тени! Но затем бан Бриджит вдруг вспоминает, что конфедератка слишком уж много времени потратила на то, чтобы преодолеть двор и войти в гостиную. Стало быть, по пути Равн успела заглянуть сюда. Дерзкий ход. И Тень, похоже, с самого начала предвидела, что ей придется прибегнуть к этой уловке.
— Ушли через вентиляцию, — говорит Изящная Бинтсейф, указывая пальцем на стену, где на последнем винте болтается защитная решетка.
— Насколько же предсказуема наша Равн, — тихо произносит Красная Гончая. — А я-то думала, она умнее. — Потом вдруг бан Бриджит чертыхается. — Нет. Вентиляционной шахтой она воспользовалась, чтобы спрятать свои пожитки и оружие, прежде чем зайти в гостиную. Тень принесла с собой плащ. Даже два. И как только мы вошли сюда, они совершенно спокойно проскользнули мимо нас.
— То есть… твоя дочь ушла с ней добровольно?
— Уверена, она все и спланировала. Или хотя бы полагает, будто все это именно ее затея. И надо же было придумать: уговорила Тень притворяться скальдом, готовым рискнуть своим нахальным носиком. Изображать поэта и рассказчика, влюбленную в Донована-буига дурочку. Лживая мелкая…
— Стой! Хочешь сказать, ничего из рассказанного ею на самом деле не было?
— О нет. Она говорила только правду. Нет лучшего способа кого-то обмануть.
— И что теперь? — Молодая Гончая беспомощно разводит руками.
Бан Бриджит кивает на синтезатор голоса.
— Олафсдоттр приходила за мной, а не за моей дурехой. Но раз уж я отказалась отправиться Доновану на выручку, она увлекла за собой Мéарану.
— Но чем ей может помочь обычная арфистка?.. А-а-а! Но, ку, ведь причины, по которым ты отказалась спасать Донована, сводились к…
— Теперь, Изящная Бинтсейф, не время думать о рисках. Нет. Сделаем то, о чем попросила Мéарана. — Бан Бриджит с некоторым уважением смотрит на синтезатор. — Созываем Гончих.
