Глава 23. Недостающий факт
(Суббота, 4 декабря, 13.00)
Суббота у окружного прокурора была коротким рабочим днем, и он пригласил нас с Вэнсом на обед в клуб «Банкир». Но, когда мы приехали за ним в суд, оказалось, что Маркхэм утонул в груде накопившихся дел, и мы скромно пообедали в его зале для совещаний. В тот день перед выходом из дома Вэнс засунул в карман несколько исписанных убористым почерком страниц, и я предположил – как выяснилось, справедливо, – что это именно то, над чем он трудился накануне ночью.
Когда обед подошел к концу, Вэнс лениво откинулся в кресле и зажег сигарету.
– Маркхэм, старина, я принял ваше приглашение сегодня с единственной целью поговорить об искусстве. Полагаю, вы готовы меня выслушать.
Маркхэм посмотрел на него с нескрываемым раздражением.
– Черт побери, Вэнс, я по горло завален делами и не могу отвлекаться на пустяки! Если вас потянуло на прекрасное, сходите с Ваном в «Метрополитен». Только меня оставьте в покое.
Вэнс вздохнул и укоризненно покачал головой.
– И это глаголет голос Америки! «Беги, играйся со своими эстетическими игрушками, если такая ерунда тебе по вкусу, а мне дай спокойно заниматься серьезными делами». Весьма прискорбно. Однако я отказываюсь бежать и тем более не стану осматривать этот мавзолей ненужных европейцам мумий под названием «Метрополитен». Удивительно, что вы не предложили мне побродить в городском музее скульптуры.
– Я бы отправил вас и в аквариум…
– Знаю. Лишь бы от меня избавиться, – произнес Вэнс тоном оскорбленного достоинства. – Тем не менее я намерен остаться и прочитать вам поучительную лекцию о художественной композиции.
– Тогда говорите потише, – сказал Маркхэм, поднимаясь, – я буду работать в соседней комнате.
– Но моя лекция касается дела Гринов. И честное слово, вам стоит ее послушать.
Маркхэм обернулся.
– Еще один ваш многословный пролог, да? – Он снова сел. – Впрочем, если у вас есть дельные предложения, я выслушаю.
Вэнс мгновение курил.
– Знаете, Маркхэм, – начал он, принимая ленивый и равнодушный вид, – существует фундаментальная разница между хорошей картиной и фотографией. Многие художники этого не осознают. А по мере развития цветной фотографии… Эх, какое полчище искусствоведов потеряет работу! И все же между картиной и фотографией – бездна, и именно эти технические различия лягут в основу моей баллады. Чем, к примеру, «Моисей» Микеланджело отличается от снимка патриархального старика с бородой и каменной скрижалью? В чем разница между «Пейзажем с замком Стен» Рубенса и сделанной туристом фотографией какого-нибудь замка на Рейне? Чем натюрморт Сезанна лучше фотографии блюда с яблоками? Почему изображения Мадонны эпохи Ренессанса живут веками, а простая фотография матери с ребенком погружается в художественное небытие в тот самый момент, как щелкает затвор объектива?..
Маркхэм хотел что-то сказать, но Вэнс предостерегающе поднял руку.
– Потерпите немного, это имеет отношение к делу. Разница между хорошей картиной и фотографией вот в чем: первая организована и имеет композицию, вторая бессистемно запечатлевает сцену или фрагмент действительности, как он есть. Словом, одной присуща форма, а другая хаотична. Когда истинный художник пишет картину, он располагает предметы и линии в соответствии с заранее намеченной композицией, то есть подчиняет все в картине основному замыслу. Он также устраняет детали, которые противоречат этому замыслу или отвлекают от него. Этим достигается, так сказать, гомогенность формы. Каждый объект на полотне служит определенной цели и расположен в соответствии с основной композиционной схемой. Нет ничего лишнего, постороннего, никакой произвольной игры света и тени. Все формы и линии взаимозависимы, каждый объект – да что там, каждый мазок кисти – занимает свое место и выполняет отведенную ему функцию. Подводя итоги, картина – это единство.
– Очень поучительно, – Маркхэм демонстративно взглянул на часы. – А дело семейства Грин?
– Фотография, с другой стороны, – продолжал Вэнс, игнорируя вопрос, – лишена композиции или даже организации в художественном смысле слова. Фотограф может поставить в определенную позу или задрапировать объект, может даже отпилить ветвь дерева, которое собирается запечатлеть на пленке, но он не в состоянии изменить объект своего снимка в соответствии с заранее намеченным планом, как это делает художник. В фотографии всегда есть бессмысленные детали, негармоничные вариации света и тени, текстура, которая выбивается из общей картины, диссонансные линии, не на своем месте стоящие предметы. Фотоаппарат, видите ли, чертовски откровенен – он запечатлевает все, что перед ним, независимо от художественной ценности. И, как неизбежный результат, фотографии не хватает организованности и единства; ее композиция в лучшем случае примитивна и очевидна. Она полна лишних факторов – объектов, которые ничего не значат и не служат никакой цели. В ней отсутствует единство концепции. Она бессистемна, неоднородна, бесцельна и аморфна – как сама природа.
– Не нужно разжевывать, – нетерпеливо бросил Маркхэм. – У меня есть некоторые зачатки разума. Куда ведут все эти азбучные истины?
Вэнс осиял его обаятельной улыбкой.
– На Восточную Пятьдесят третью улицу. Но прежде позвольте кратко развить еще одну мысль. Весьма часто сложное полотно не сразу открывается зрителю. Тотчас понять композицию можно лишь в более простых и очевидных случаях. Обычно приходится сначала внимательно изучать картину: находить ее ритмы, сравнивать формы, взвешивать детали и соединять в одно целое основные элементы. На первый взгляд многие высокохудожественные, гармоничные полотна – изображения людей у Ренуара, интерьеры Матисса, акварели Сезанна, натюрморты Пикассо и анатомические рисунки Леонардо да Винчи – бессмысленны с точки зрения композиции, их формы словно бы лишены единства и целостности, объекты и сочетание света и тени произвольны. И только после того, как зритель соотнес друг с другом все элементы и проследил их полифонию, они обретают значение и открывают концепцию создателя…
– Да, да, – прервал Маркхэм. – Картины и фотографии отличаются, объекты на картине подчинены определенному замыслу, объекты на фотографии – нет. Полагаю, так можно обобщить то, что вы несвязно излагали последнюю четверть часа.
– Я просто подражал бесконечным словоизвержениям, которые мы находим в юридических документах. Так я надеялся донести свою мысль до вашего прокурорского сознания.
– Вам это с блеском удалось, – отрезал Маркхэм. – Что дальше?
Вэнс снова стал серьезен.
– Мы рассматривали различные события дела Гринов, как бессвязные объекты на фотографии. Мы изучали каждый факт по мере поступления, но недостаточно анализировали его связь со всеми предыдущими. Мы воспринимали это дело как последовательность отдельных событий и ничего не поняли, поскольку так и не определили основную схему, частью которой они все являются… Вы слушаете?
– Дорогой мой!..
– Отлично. Совершенно очевидно, что за этим удивительным делом стоит определенный замысел. Ничто не происходит просто так. За каждым действием – расчет, тонкая и тщательно продуманная композиция. Все строится на основе фундаментальной структурной идеи. Любой существенный эпизод после первых выстрелов по Джулии и Аде связан с заранее продуманной схемой преступления. Аспекты и события дела, взятые вместе, представляют собой единство – координированное, согласованное единство. Короче говоря, дело семейства Грин – картина, а не фотография. И когда мы изучим ее в этом свете, определим взаимосвязь внешних факторов и проследим, как визуальные формы соотносятся с образующими линиями, тогда, Маркхэм, мы будем знать композицию картины, основываясь на которой наш извращенный художник воздвиг фактический материал. Осмыслив же скрытую форму чудовищного полотна, мы узнаем, кто его создатель.
– Я понимаю вашу мысль, – медленно произнес Маркхэм. – Но что это дает? Нам известны все внешние факторы, и они никак не складываются ни в какую вразумителную концепцию единого целого.
– Возможно, пока нет… потому что мы не применяли систематический подход! Мы слишком много расследовали и слишком мало думали. Мы увлеклись тем, что современные художники называют документализмом, нас увела в сторону объективная притягательность существенных деталей. Мы не искали абстрактного содержания и проглядели «значимую форму»… Размытый термин, но вините в нем Клайва Белла.
– И как, по-вашему, мы сможем определить композицию этого кровавого полотна? Кстати, можно окрестить его «Извращенный непотизм».
Шутка Маркхэма означала, что он не хочет поддаваться впечатлению, которое произвела на него пространная речь Вэнса. Ибо, хотя он понимал, что тот не стал бы проводить параллели, не имея совершенно определенной надежды успешно применить их на практике, он не спешил предаваться надеждам, дабы не познать еще большего разочарования.
В ответ на вопрос Вэнс вытащил принесенную с собой пачку бумаг.
– Прошлой ночью я записал в хронологическом порядке все значительные факты дела Гринов, то есть перечислил важные внешние факторы чудовищной картины, которую мы созерцаем последние несколько недель. Здесь изложены главные формы, хотя я мог упустить множество мелких деталей. Впрочем, надеюсь, я свел воедино достаточно пунктов, чтобы они послужили основой для работы.
Он протянул бумаги Маркхэму.
– Истина где-то здесь. Если мы соединим факты, соотнесем их друг с другом с учетом истинной значимости, то узнаем, кто стоит за этой преступной оргией, ибо, как только мы выявим основную схему, каждый из пунктов обретет исключительную важность, и мы без труда увидим скрытый в них смысл.
Маркхэм взял список и, придвинув кресло ближе к свету, прочитал его без единого слова.
Я сохранил оригинал, и из всех документов, которые у меня есть, этот – самый важный и существенный, так как именно с помощью него было завершено дело семейства Грин. Если бы не этот список, подготовленный и проанализированный Вэнсом, знаменитое массовое убийство в особняке, вне всяких сомнений, было бы отнесено в категорию нераскрытых преступлений.
Ниже воспроизвожу его буквально.
ОБЩИЕ ФАКТЫ:
1. Особняк Гринов пронизан атмосферой взаимной ненависти.
2. Миссис Грин – ворчливая, вечно жалующаяся парализованная женщина, которая сживает со свету обитателей дома.
3. Пятеро детей – две дочери, два сына и приемная дочь – не имеют между собой ничего общего и живут в состоянии постоянного антагонизма и озлобленности.
4. Хотя миссис Маннхайм, кухарка, много лет назад была знакома с Тобиасом Грином и упомянута в его завещании, она отказывается обсуждать эти факты своей биографии.
5. Завещание Тобиаса Грина предусматривает проживание семьи в особняке в течение четверти века, а нарушившие это положение лишаются наследства. Единственное исключение – Ада, которая, в случае замужества, может поселиться где-то еще, поскольку в ней течет другая кровь. Согласно завещанию, деньгами управляет и распоряжается миссис Грин.
6. Завещание миссис Грин делает пятерых детей равными в правах наследниками. В случае смерти одного из них его доля поровну распределяется между остальными, а если умрают все, усадьба отходит их семьям.
7. Спальни Гринов расположены следующим образом: в передней части особняка комнаты Джулии и Рекса друг напротив друга, далее в центре – спальни Честера и Ады, и в глубине дома – Сибеллы и миссис Грин. Комнаты изолированные, за исключением покоев Ады и миссис Грин, которые сообщаются и помимо этого выходят на один балкон.
8. Библиотека Тобиаса Грина, которая, как думает миссис Грин, заперта двенадцать лет, содержит удивительно обширную коллекцию книг по криминологии и смежным дисциплинам.
9. Прошлое Тобиаса Грина было несколько загадочным, ходили многочисленные слухи о его темных делах за границей.
ПЕРВОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ
10. В 23.30 Джулию убивают произведенным спереди выстрелом в упор.
11. В Аду стреляют сзади, тоже в упор. Она не умирает.
12. Джулию находят в постели, на ее лице – выражение ужаса и изумления.
13. Аду находят на полу перед туалетным столиком.
14. В обеих комнатах горит свет.
15. Между выстрелами проходит больше трех минут.
16. Вонблон, которого вызвали немедленно, прибывает в течение получаса.
17. К дому и от него ведут следы, не принадлежащие Вонблону. В силу характера снега они нечеткие.
18. Эти следы оставлены в течение получаса перед преступлением.
19. Оба выстрела произведены из револьвера тридцать второго калибра.
20. Честер сообщает об исчезновении своего старого револьвера тридцать второго калибра.
21. Честер не удовлетворен версией полиции о грабителе и настаивает, чтобы к расследованию подключился окружной прокурор.
22. Миссис Грин просыпается от выстрела в комнате Ады и слышит, как она падает, но не слышит никаких шагов или скрипа двери.
23. Когда раздается второй выстрел, Спроут уже спускается по лестнице прислуги, но не встречает никого в коридоре и ничего больше не слышит.
24. Рекс, в соседней с Адой комнате, утверждает, что не слышал выстрела.
25. Рекс намекает, что Честер знает о трагедии больше, чем говорит.
26. Между Честером и Сибеллой есть какая-то тайна.
27. Сибелла, как и Честер, отвергает теорию ограбления, но отказывается озвучить свою версию и откровенно признает, что убийцей может быть любой член семьи.
28. Ада говорит, что проснулась в темной комнате от ощущения опасности, пыталась убежать от вторгшегося к ней человека и слышала позади шаркающие шаги.
29. Ада говорит, что, когда она встала с кровати, ее коснулась чья-то рука, но отказывается от попыток определить, кто это был.
30. Сибелла подстрекает Аду сказать, что это именно она (Сибелла) была в комнате, а затем прямо обвиняет Аду в убийстве Джулии. Она также обвиняет Аду в похищении револьвера из комнаты Честера.
31. Манеры и дерзкое поведение Вонблона по отношению к Сибелле говорят о странной близости между ними.
32. Очевидно, что Ада влюблена в Вонблона.
ВТОРОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ
33. Через четыре дня после выстрелов в Джулию и Аду, в 23.30, Честера убивают выстрелом в упор из револьвера тридцать второго калибра.
34. На его лице – выражение изумления и ужаса.
35. Сибелла слышит выстрел и зовет на помощь Спроута.
36. Сибелла говорит, что сразу после выстрела прислушивалась у двери, но больше ничего не слышала.
37. В комнате Честера горит свет. Судя по всему, когда вошел убийца, он читал.
38. На парадной дорожке обнаруживают две четкие пары следов. Они сделаны в течение получаса до преступления.
39. В платяном шкафу Честера лежат галоши, которые точно соответствуют отпечаткам перед домом.
40. У Ады было предчувствие гибели Честера, и, когда ей сказали о его смерти, она догадывается, что его застрелили так же, как и Джулию. Но она испытывает огромное облегчение, когда ей показывают копии следов, свидетельствующие о том, что убийца пришел извне.
41. Рекс говорит, что слышал в коридоре шум и скрип закрывающейся двери за двадцать минут до выстрела.
42. Когда об этом рассказывают Аде, она припоминает, что тоже слышала, как после одиннадцати закрылась какая-то дверь.
43. Ясно, что Ада что-то знает или подозревает.
44. Кухарка теряет самообладание при мысли, что кто-то хочет причинить вред Аде, но говорит, что у Джулии и Честера вполне могли быть враги.
45. В ходе дознания Рекс ясно показывает, что, по его мнению, виновник – кто-то из обитателей дома.
46. Рекс обвиняет в убийстве Вонблона.
47. Миссис Грин просит остановить расследование.
ТРЕТЬЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ
48. Рекса убивают выстрелом в лоб из револьвера тридцать второго калибра в 11.20, спустя двадцать дней после смерти Честера и через пять минут после того, как Ада звонит ему из кабинета окружного прокурора.
49. На лице Рекса нет выражения удивления или ужаса, как это было в случае с Джулией и Честером.
50. Его тело находят на полу у камина.
51. Диаграмма, которую Ада просила его принести с собой к окружному прокурору, исчезает.
52. Несмотря на открытые двери, никто на втором этаже не слышит выстрела, хотя Спроут, внизу в буфетной, слышит его отчетливо.
53. Вонблон в это утро навещает Сибеллу, но она утверждает, что во время убийства Рекса купала в ванной собаку.
54. В комнате Ады обнаружены следы, ведущие от приоткрытой балконной двери.
55. Обнаружена одна пара следов от парадной дорожки к балкону.
56. Эти следы могли появиться в любое время после девяти утра.
57. Сибелла отказывается на время уехать.
58. Галоши, которыми были сделаны три пары следов, обнаруживаются в чулане для белья, хотя, когда в доме искали револьвер, их там не было.
59. Хис возвращает галоши в чулан, и в ту же ночь они снова исчезают.
ЧЕТВЕРТОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ
60. Через два дня после смерти Рекса, с интервалом в двенадцать часов, происходит отравление Ады и миссис Грин: Ады – морфием, миссис Грин – стрихнином.
61. Ада получает немедленную медицинскую помощь и поправляется.
62. Вонблона видят уходящим из дома непосредственно перед тем, как Ада пьет отравленный бульон.
63. Спроут обнаруживает Аду благодаря тому, что в зубах собаки Сибеллы застрял шнур от звонка.
64. Морфий подмешан в бульон, который миссис Грин обычно дает Аде по утрам.
65. Ада утверждает, что никто не заходил к ней после того, как ее позвала сиделка, но говорит, что отлучалась в комнату Джулии за шалью, оставив, таким образом, бульон без присмотра на несколько секунд.
66. Ни Ада, ни сиделка не припомнят, чтобы в коридоре перед отравлением они видели собаку.
67. На следующее утро после отравления Ады морфием находят тело миссис Грин. Ее смерть вызвана большой дозой стрихнина.
68. Стихнин ей могли дать только после одиннадцати вечера.
69. Между одиннадцатью и половиной двенадцатого сиделка была у себя на третьем этаже.
70. Вонблон в тот вечер приходил к Сибелле, но она утверждает, что он ушел без четверти одиннадцать.
71. Стрихнин был добавлен в содовую, которую миссис Грин, скорее всего, не могла приготовить самостоятельно.
72. Сибелла решает погостить у подруги в Атлантик-Сити и во второй половине дня уезжает из Нью-Йорка на поезде.
ФАКТЫ, КОТОРЫЕ ПРЕДСТОИТ РАСПРЕДЕЛИТЬ:
73. В Джулию, Аду, Честера и Рекса стреляют из одного и того же револьвера.
74. Все три пары следов, очевидно, оставлены кем-то из живущих в доме с целью навести полицию на мысль, что преступник – человек со стороны.
75. Убийца – кто-то, кого Джулия и Честер могли поздно ночью принять у себя в спальне в неглиже.
76. Убийца не показывается Аде, тайком проникая к ней в комнату.
77. Почти через три недели после смерти Рекса Ада приходит к окружному прокурору, заявляя, что должна сообщить нечто важное.
78. По ее словам, Рекс признался, что слышал выстрел в ее комнате и что-то еще, но боится сообщить об этом полиции. Ада просит, чтобы с ним поговорили.
79. Ада рассказывает, что нашла в передней у двери библиотеки диаграмму с различными символами.
80. В день убийства Рекса Вонблон сообщает, что кто-то похитил из его чемоданчика с лекарствами три грана стрихнина и шесть гранов морфия. Предположительно это произошло в особняке Гринов.
81. Осмотр библиотеки показывает, что кто-то имел привычку читать там при свечах. Книги со следами того, что их брали, включают пособие по криминалистике, две работы по токсикологии и два трактата по истерическому параличу и сомнамбулизму.
82. Посетитель библиотеки хорошо владеет немецким, поскольку три книги из пяти написаны на этом языке.
83. В библиотеке также обнаруживаются галоши, пропавшие из чулана в ночь убийства Рекса.
84. Во время осмотра библиотеки кто-то подслушивает снаружи у двери.
85. Ада сообщает, что прошлой ночью видела, как миссис Грин ходила по передней.
86. Вонблон утверждает, что характер паралича миссис Грин делает движение физически невозможным.
87. С Вонблоном договариваются об осмотре миссис Грин доктором Оппенхаймером.
88. Вонблон сообщает миссис Грин о предстоящем осмотре, который назначен на следующий день.
89. Миссис Грин умирает от отравления, прежде чем доктор Оппенхаймер успевает ее осмотреть.
90. Вскрытие убедительно доказывает, что мышцы ног миссис Грин настолько атрофировались, что она ни при каких условиях не могла ходить.
91. Когда Аде сообщают о результатах вскрытия, она настаивает, что на человеке в передней была шаль ее матери, и под нажимом признается, что эту шаль иногда надевает Сибелла.
92. Когда Аде задают вопросы касательно шали, миссис Маннхайм заявляет, что это она была в передней.
93. Когда стреляли в Джулию и Аду, в доме были или могли быть: Честер, Сибелла, Рекс, миссис Грин, Вонблон, Бартон, Хемминг, Спроут и миссис Маннхайм.
94. Когда убили Честера, в доме были или могли быть: Сибелла, Рекс, миссис Грин, Ада, Вонблон, Бартон, Хемминг, Спроут и миссис Маннхайм.
95. Когда стреляли в Рекса, в доме были или могли быть: Сибелла, миссис Грин, Вонблон, Хемминг, Спроут и миссис Маннхайм.
96. Когда отравили Аду, в доме были или могли быть: Сибелла, миссис Грин, Вонблон, Хемминг, Спроут и миссис Маннхайм.
97. Когда отравили миссис Грин, в доме были или могли быть: Сибелла, Вонблон, Ада, Хемминг, Спроут и миссис Маннхайм.
Закончив, Маркхэм перечитал список еще раз и положил его на стол.
– Да, Вэнс, вы тщательно изложили основные моменты. Но я не вижу между ними никакой связи. Собственно говоря, они только подчеркивают запутанный характер дела.
– Тем не менее, Маркхэм, я убежден, что нужно лишь поставить их в ином порядке и проанализировать – и все станет ясно.
Маркхэм снова пробежал глазами страницы.
– Если бы не некоторые пункты, можно предъявлять обвинение сразу нескольким людям. Но кого ни возьми, сталкиваешься с неоспоримыми противоречиями. Ваш список убедительно доказывает, что все перечисленные невиновны.
– На первый взгляд именно так и кажется, – согласился Вэнс. – Но сначала нужно найти образующую линию, а потом уже соотнести с ней все второстепенные формы.
Маркхэм безнадежно махнул рукой.
– Если бы в жизни все было так же просто, как в ваших теориях об искусстве!
– В ней все еще проще, – заверил Вэнс. – Жизнь можно запечатлеть с помощью несложного фотоаппарата, а создать произведение искусства способен только высокоразвитый творческий разум с глубокой склонностью к философии.
– Вы в состоянии извлечь из этого… – Маркхэм недовольно постучал пальцем по стопке бумаг, – какой-то смысл? Художественный или любой другой?
– Я различаю, так сказать, некий узор, намек на определенную схему, однако целостная картина до сих пор от меня ускользает. Видите ли, Маркхэм, я чувствую, что от нас до сих пор скрыт какой-то важный фактор, возможно, осевая линия. Конечно, мое резюме можно интерпретировать уже сейчас, но задача значительно упростится, если в нашем распоряжении будет недостающая переменная.
Пятнадцать минут спустя, когда мы вернулись в кабинет Маркхэма, вошел Свэкер и положил на стол конверт.
– Забавная штука, шеф.
Маркхэм прочитал письмо, все больше хмурясь. Закончив, он протянул его Вэнсу. Шапка гласила: «Дом священника, Третья пресвитерианская церковь, Стэмфорд, Коннектикут». Оно было датировано предыдущим днем и подписано Энтони Сеймуром. Мелким аккуратным почерком преподобный писал:
Досточтимому Джону Ф. К. Маркхэму.
Дорогой сэр, насколько помню, я ни разу не разглашал чужих тайн. Но непредвиденные обстоятельства могут повлиять на строгость следования обещаниям и даже возложить на человека долг более важный, нежели молчание.
Я читал в газетах о печальных, отвратительных событиях в резиденции Гринов в Нью-Йорке и после глубоких раздумий и молитвы пришел к выводу, что моя прямая обязанность – сообщить вам некий факт, который, в силу данного обещания, я держал в секрете более года. Я не раскрыл бы его и сейчас, если бы не считал, что могу оказаться полезным и что вы, мой дорогой сэр, так же свято сохраните его в тайне. Не исключено, что он вам и не пригодится. Я не представляю, как он способен приблизить разгадку ужасного проклятия, павшего на Гринов, но, поскольку он тесно связан с личной жизнью одного из членов этого семейства, считаю своим долгом вас проинформировать.
Вечером двадцать девятого августа прошлого года к моему дому подъехала машина. Мужчина и женщина попросили, чтобы я тайно их обвенчал. Должен сказать, я часто слышу подобные просьбы от сбежавших парочек. Молодые люди производили впечатление хорошо воспитанных и благонадежных, и я пошел им навстречу, заверив, что церемония, согласно их желанию, будет сохранена в тайне.
В свидетельстве, полученном в тот же день в Нью-Хейвене, значатся: Сибелла Грин, Нью-Йорк, и Артур Вонблон, также Нью-Йорк.
Вэнс прочитал письмо и передал его обратно.
– Знаете, не скажу, что сильно удивлен…
Вдруг он запнулся, задумчиво глядя перед собой. Потом нервно встал и принялся расхаживать по комнате.
– Это все меняет!
Маркхэм озадаченно посмотрел на него.
– Что случилось?
– Разве вы не понимаете? – Вэнс быстро подошел к столу окружного прокурора. – Честное слово! Мы получили именно тот факт, которого недоставало моему списку.
Он развернул последнюю страницу и дописал: «98. Сибелла и Вонблон тайно поженились год назад».
– Не понимаю, что это дает, – запротестовал Маркхэм.
– В данный момент я тоже, – отозвался Вэнс. – Но я собираюсь призвать на помощь эрудицию и провести вечер в глубоких размышлениях.
