С самого утра Причал находился в приподнято-торжественном состоянии, к дежурке не спеша подтягивались его обитатели – в 9.00 начиналось отчетно-выборное собрание, и, чтобы никто не смылся на рыбалку, выход в море был запрещен. Все были одеты по-праздничному, соответственно случаю, а точнее, наполовину празднично. Побросав неотложные дела по ремонту яликов, подготовке снастей, наведению порядка в халабудах, люди скидывали с себя узюзюканные рабочие куртки и спецовки, взамен надевая чистые рубашки и футболки, но низ оставался рабочим.

Без пятнадцати минут девять Морев вылез из сарая, так и не найдя, куда подевались шпажки для копчения, снял грязную рубаху, надел новую красную майку, стряхнул пыль с давно потерявших цвет замазанных суриком джинсов и вышел из домика.

Отгрохотали майские праздники, молодая зелень, еще не опаленная злым летним солнцем, переливалась изумрудным глянцем, народ, прошедший стадию отрезвления после десятидневных ликований, был готов внимать и требовать отчета.

Импровизированное место президиума располагалось под навесом у дежурки, за столом, на котором обычно забивали козла. На площадке рядом собрался народ, старики пришли со своими стульями и табуретками, образовав три ряда партера, за ними на импровизированной галерке столпились все остальные. Около стола в теплой пыли валялся постаревший кобель Мишка, лениво мотая головой, он отгонял жирного приставучего шмеля. Председатель встал, немолодой крепыш с обветренным лицом кирпичного цвета, поправил очки, стянутые на затылке резинкой от трусов, и внимательно оглядел собравшихся:

– Ну что, вроде все собрались? Тогда начнем.

Собрания на Причале проводились не формально, не для галочки, а потому все формальности с легкой душой опускались.

– На учете нашей общественной организации состоит двести одиннадцать членов Причала. За прошедший год выбыло, то бишь померло три человека и принято семь новых членов.

Дальше он рассказал о том, сколько было собрано взносов и на что они были потрачены, какие проводились проверки и какие выводы были сделаны. Рассказал о планах на будущее, доклад получился недлинный и конкретный, без всякой ебулды и чихневых отступлений. Следом выступил председатель ревизионной комиссии, сведя своим докладом дебет с кредитом до копейки.

– Вопросы есть?

Вопросов было много, а как же иначе, денежки-то свои и тратились на свое, на кровное. Больше часа высокое собрание мучало Председателя со Старшиной причала, и только обильное выделение желудочного сока – предвестника скорого обеда – позволило считать их временно амнистированными. Председатель промокнул взмокший лоб платком.

– Может, кто выступить хочет?

К столу, спеша и подергиваясь, вышел никому не известный парень лет тридцати, видимо, из новеньких, и с ходу взял быка за рога. Говорил он уверенно, слегка подвывая, в точь как говорят новомодные пасторы-проповедники.

– У меня есть предложение. Для того чтобы увеличить поступления в кассу, нужно сделать для гостей вход платным, а въезд машин – платным для всех.

Кто-то из задних рядов его перебил:

– А зачем тебе столько денег?

– Как зачем? Ну хотя бы на новые мостки, бетонную набережную…

Его снова перебили:

– Ну так ты определись, что тебе нужно, новые мостки или деньги?

Новичок решил, что это сборище недоумков, и пустился в объяснения:

– Посмотрите, как живет весь мир, а сегодняшний Причал – это просто какая-то резервация для дикарей. Мы должны привлечь сюда серьезных людей с деньгами и административным ресурсом, сделать проект современной марины, снести этот убогий шанхай и построить современную яхтенную стоянку.

Его активно поддерживала небольшая группа новеньких.

Первым не выдержал доктор технических наук, профессор Института биологии южных морей Сеня Васюков. Он поправил на голове загаженную чайками панаму, закатал рукава и вышел вперед.

– Молодой человек, вы действительно уверены в том, что лучше нас знаете, что нам, двумстам человекам, нужно?

Дискуссию, готовую перейти в потасовку, прервал Председатель.

– Обсуждать здесь нечего, мы общественная организация, и по уставу зарабатывать нам нельзя. Давайте перейдем к голосованию.

Новое руководство в прежнем составе было избрано единогласно. Про новеньких тут же забыли, никто к ним всерьез не отнесся в силу их малости, дремучей неосведомленности и чрезмерной горячности. А зря, пришлые оказались активны.

Собрание закончилось, народ не спеша расползался по Причалу, по инерции продолжая обсуждать вопросы, поднятые на вече. Морев вернулся в домик, там его уже заждались, вся компания была в сборе. Дед жарил ставридку на большой чугунной сковороде, Доктор буйно фантазировал с бутербродиками, Шпак разливал по стопкам самогон, а зажиревший Чебурек, развалясь рядом с дверцей холодильника, своим урчанием заглушал его тарахтенье.

– Привет, мужики! Шпак, а с кем это я тебя вчера видел? Ты что, на бабушек перешел?

За него вступился мудрый Дед:

– Все он правильно делает, чем старше женщина, тем вкуснее борщ.

Доктор заканчивал художественное оформление бутербродов в лучших традициях сюрреализма.

– А на собрании было чего интересного?

Морев рассказал, сделав акцент на выступлении новенького. Дед глубоко вздохнул:

– Не нравятся мне эти шустрилы. Я эту сучью породу знаю, мало их, но зато у них монополия на истину, и глазом не моргнешь, как они свои взгляды всем остальным навяжут. А большинство, как обычно, будет ушами хлопать, ведь большинству людей что надо – чтоб их не трогали и жить не мешали. Так и царскую Россию потеряли, и Советский Союз, и Причал так же профукаем, и будет этому подавляющему меньшинству хорошо, а нам всем плохо.

Прошло несколько лет, и Причал из общественной организации превратился в общество с ограниченной ответственностью, у руководства Причалом стали пришлые, и их становилось все больше. За что раньше били в морду, становилось предметом гордости, на смену выбору «добро – зло» пришел выбор «выгодно – невыгодно», старики все реже появлялись на Причале, после рыбалки теперь никто не задерживался, расходились по домам, ввели удостоверения с фотографией и печатью, а платить стали за каждый чих.

И яликов почти не осталось, зато появилось много новых дорогих яхт, к которым совершенно не тянуло. Они сияли на солнце каким-то мертвым блеском, и были больше похожи на дорогие гробы, в которых стало модным хоронить людей состоятельных.

Вот уж точно, где эти «менеджеры» появляются, там все становится безликим, без истории, каким-то бухгалтерски сухим. А главное, как просто, как естественно получается у них под себя гадить, просто диву даешься. А откуда чему взяться? Вместо образования – тренинги, вместо работы – стартапы и презентации.

После очередной уплаты членских взносов по Причалу шел Петрович, громко и нецензурно излагая свое отношение к происходящему. Навстречу ему двигалось какое-то расфуфыренное, распедрюченное гламурло, вокруг которого суетливо лебезило причальское начальство. Петрович, в ситцевых трусах по колено и шлепанцах, прокопченный куревом и южным солнцем, ощетинился и направил свои геройские мощи на представителя креативного класса. Попер он как Пересвет на Челубея, поминая ближайшую родню поганого и излагая его ближайшую перспективу. Перепуганный посетитель затрясся, как гадящая собачонка, и дал задний ход. Это была победа, но на общий ход событий, к сожалению, не повлиявшая.

Развернулась стройка, начали возводить строения вавилонские, а заодно сносить мешающие грандиозным планам халабуды. Замер Причал и испустил дух, и стало это место просто территорией, напоминавшей распаханное паталогоанатомом тело.

И Петрович не выдержал, помер, и похоронили его на пятом километре, на городском кладбище.

Никто не мог изгадить это место – ни комиссары, ни немцы, ни советская власть, ни украинская, а этим нуворишам-барышникам, этим жлобским глобализаторам-приватизаторам удалось. Не стало Причала, улица появилась Рыбацкий Причал, а Причала больше и нет.