Есть ли жизнь после смерти? А жизнь после службы? Если в первом случае это вопрос веры и все зависит от Бога, то во втором это вопрос желания и все зависит от личных способностей.

Жизнь на пенсии устаканилась, отпали тревоги о хлебе насущном, появилась уверенность в будущем, более того, появилось свободное время. Естественно, нужно было подумать о том, как его занять. Дача была не в счет, там господствовал принудительный труд и теща с мотыгой. Понятно, что ни о каком отдыхе и тем более душевном равновесии и речи не было. Хотелось чего-то другого, у англичан это называют хобби, а у нас – «хватит ерундой заниматься, лучше что-нибудь по дому сделай». Особого выбора не было, если ты мужчина и живешь у моря, если у тебя нормальная ориентация, ты азартен, доктора не запрещают тебе выпивать и вдобавок ты не филателист, твой выбор – рыбалка! Ну не макраме же плести, честное слово.

Вначале был ялик…

Чтобы заниматься рыбалкой всерьез, нужно было иметь плавсредство. Морев обложился местными городскими газетами и внимательно изучал разделы частных объявлений. Через час усердных поисков, на последней странице газеты «Слава Севастополя» Бог знает за какое число, между объявлениями «Потомственный нарколог, сниму запой любой тяжести» и «Супружеская пара с высшим музыкальным образованием организует свадьбы, похороны и юбилеи» показался нужный текст – «Ял-6, в хорошем состоянии, дорого». Вот так, лаконично и исчерпывающе. Продавец, старик Пухов, цену озвучил просто неприличную, в конце концов договорились посмотреть ялик в ближайшую субботу. Решив, что финансовую нагрузку нужно снизить, Морев позвал в концессионеры Сашу Качалова. Саша, закончив карьеру корабельного доктора и выйдя в отставку, активно занялся грузоперевозками, но, ностальгируя по своему медицинскому прошлому, компанию назвал «Аппендикс». Он даже завел себе визитные карточки – «Грузоперевозки любой сложности. АТП «Аппендикс», Качалов Александр Александрович. Тел. 46–40–20». Морев позвонил доктору, в случае с Качаловым это была не принадлежность к профессии, а кличка.

– Здорово, док, есть предложение.

– Извини, я временно в завязке.

– Это не то, о чем ты подумал.

Морев подробно объяснил Качалову ситуацию.

– Многовато хочет, будем торговаться, – со скрытой угрозой подытожил доктор, авансом давая понять, что он согласен.

В субботу ровно в 8.00, как и договаривались, под балконом у Морева стоял сильно поживший мерседес красного цвета, напоминающий большой дорожный чемодан со сломанными замками и оторванной ручкой. Доктор искренне считал, что старое значит надежное. Почухивая, попердывая и подергиваясь, мерседес выехал со двора. Добираться до Причала было недолго – минут пятнадцать, но в машине Качалова год шел за три, как на войне, и время тянулось невыносимо долго. Наконец закончился асфальт, еще метров триста по грунтовке, потом круто вправо и вниз. Машина остановилась перед высокими воротами, выкрашенными в голубой цвет, узкую пыльную дорогу с обеих сторон накрывали огромные кусты ежевики. Калитка оказалась открытой, и они вошли. Рядом с домиком дежурного под навесом, сидя за столом, скучал дежурный по Причалу, мужик лет шестидесяти. Лениво перебирая кости домино, он демонстративно не замечал чужаков.

– Извините, нам нужен Пухов. Не подскажете, как его найти?

Дежурный махнул рукой.

– А вон туда идите, в конец Причала, халабуда номер 1011.

На полпути их остановил здоровый рыжий кобель в сопровождении разнокалиберной и разноцветной своры. Он зло смотрел на чужаков и молча скалился. Качалов с Моревым инстинктивно прижались друг к другу. Рядом ни палки, ни камня. Спасение пришло неожиданно, из домика с открытой настежь дверью, проем которой был завешен старой рыбацкой сетью, строгим голосом прозвучала команда:

– Мишка, мать твою, отстань от людей!

Кобель перестал злиться и буднично засеменил по своим делам.

У халабуды с табличкой на двери «1011» их встретил пожилой мужчина в коротком пиджачке и засаленной кепке.

– Это вы по поводу покупки ялика?

– Мы.

– Ну идемте, посмотрите.

Пока шли к ялику, старик Пухов расхваливал его достоинства. У ближайшего мостка было привязано яликов двадцать, и Морев все пытался угадать, который из них пуховский. Ялик был привязан почти на самом конце мостка. Старик ткнул пальцем и с гордостью произнес:

– Вот моя ласточка!

Морев растерялся, это было не плавсредство, а натуральный копролит, это подтверждало и то, что он до сих пор не утонул. В прогнозах он не ошибся, Ял-6 был изготовлен в 1956 году, а двигатель Л-6 был 1960 года. У Качалова реакция была иной, увидев перед собой ископаемое в его первозданной прелести, он залез вовнутрь и, загадочно улыбаясь, оглаживал планширь.

– А двигатель работает? – Уже без всякой надежды спросил Морев.

– Еще бы, как часы.

Старик проворно заскочил в ялик, вытащил из какого-то закутка веревку с рукояткой и большим узлом на конце, аккуратно обернул вокруг маховика и резко дернул, раскручивая двигатель. С пятого раза двигатель начал оживать, глухо застучал и наконец вышел на рабочий режим. Как бы оправдываясь, Пухов пояснил:

– Видать, магнето отсырело.

Морева разбирало любопытство.

– А чего вы его продаете, если он такой хороший?

– Сроду не продал бы, на операцию надо.

Талантливо врал старик.

Для серьезного разговора они направились в домик. По дороге доктор шепнул:

– Про операцию врет, с такой рожей больных не бывает. На жалость давит, хочет, чтоб не торговались.

Халабуда у Пухова была барской – 3×4, из инкерманского камня, с подвалом и сараем вдоль всего строения. Мебель была сборная – кушетка, маленький столик и две разнокалиберные табуретки. На стене висела большая картина неизвестного художника в золотом багете и с дыркой посередине. Торг шел долго и шумно. Нужно было отдать должное Качалову, при всей его доктороватости, когда речь заходила о деньгах, в особенности о его личных, он становился беспощадным к оппоненту. Старик взмолился:

– Ялик на воде, сухой, двигатель в строю, ну что вам еще нужно?

В домике напротив обитал Старшина Причала, он среагировал на шум, его голова показалась в дверном проеме. Расстроенный Пухов решил найти поддержку у него.

– Николаич, ну хоть ты им скажи.

Лучше бы он к нему не обращался. Николаич знал на Причале всех и все и, заранее не предупрежденный Пуховым, вывалил все как есть.

– Ну что вы, ребята, надо деду помочь. Ялик нужно капитально ремонтировать, а у деда ни сил, ни денег. Один у него выход – продать. Зато какая вам халабуда достанется!

Покупатели поняли, что «домик пана Тыквы» – это принадлежность к ялику и пуховские здесь только табуретки с картиной, и их настроение улучшилось. Получив бесценную информацию от Старшины Причала, Качалов нанес сокрушающий удар и опустил цену вполовину. Старик запричитал:

– Да у меня в сарае добра на три ялика хватит, накиньте хоть сто долларов.

Мелочиться уже не было смысла, накинули. Быстро на тетрадных листках написали договор, расплатились, а Николаич это все удостоверил подписью и печатью. Пухов поставил на стол бутылку и четыре пыльных граненых стакана, видимо, хитрый старик получил все, что хотел. Сославшись на руль, доктор отказался. Выпили за удачную сделку, закусывали семечками, идя вдоль Причала. Вокруг была благодать, у мостков мирно покачивались ялики, друзья не могли оторваться и как в ступоре стояли посреди Причала, рядом лежал остов старого яла, похожий на скелет огромной рыбы, он как бы напоминал, что нет ничего вечного и жить нужно сегодня, сейчас, ничего не откладывая на потом. Откуда ни возьмись появился Мишка, внимательно обнюхав штанину, он дружелюбно потерся своей здоровущей башкой о ногу нетрезвого Морева. Огляделись они вокруг и решили, что это хорошо, день первый.

Стало абсолютно ясно, что с яликом придется повозиться всерьез, и ребята призвали на помощь старых проверенных друзей – Голика с Бубликом. В воскресенье ближе к обеду собирались у высокого крыльца домика номер 1011. Последним подошел Анатолий Алексеевич Бублик, которого звали просто Дед, в руке он держал холщовую сумку, сумка эта всегда была при нем, и в ней всегда было. Свою службу в гидрографии он начал с отдела материально-технического обеспечения Совгаванского района. Дед и в молодости был человеком хозяйственным и запасливым, а потому его карьера в МТО была гармоничной. Дослужившись до капитана II ранга, он перевелся в Севастополь, где и вышел на пенсию с должности зам. начальника экспедиции по МТО.

– Ну наконец все собрались.

Настрой был решительным. Зашли в домик, расселись вокруг стола, и Морев объявил повестку.

– Мужики, есть ялик, его надо привести в порядок, желательно успеть за месяц. Предлагаю написать план ремонта ялика.

Мудрый Дед, опираясь на богатый флотский опыт, возразил:

– Если план написать – точно не выполним.

Серега Голик, более известный как Шпак, единственный из всех, кто еще трудился на гидрографическом судне, откровенно зевал. Шпак находился в состоянии свежеразведенности. Очередного длительного ремонта в Польше его жена не выдержала и забрала детей. Заселившись после размена в однокомнатную квартиру, он оттягивался по полной, за все годы верного супружества оттягивался!

– Шпак, может, ты чего предложишь?

– Ой, вот только не надо. Скажите, чего делать, я сделаю.

Посовещавшись, пришли к единому мнению чтобы понять, чего делать, ялик нужно из воды вытащить. Ялик отвязали от мостка и подтащили к берегу, что делать дальше, было непонятно, ял уперся носом в берег. Рядом из кунга раздался голос:

– Ну народ, двигатель сначала снимите!

Из дверей показалась добродушная взъерошенная голова, это был их годок Вовка Семин по прозвищу Гросс-адмирал. На Причале он был старожилом, шикарный пластиковый ялик с мачтой достался ему по наследству от покойного тестя. Давать советы имел полное право.

– Инструмент у вас есть?

Только теперь они начали понимать, как далеки от того, что им предстояло. Гросс-адмирал смотрел на них как на убогих.

– А вы хоть выпили за то, чтоб ялик вытащить?

Друзья смущенно переглядывались.

– Так, с вами все ясно. Заходите ко мне.

Кое-как разместились в тесном кунге, хозяин разлил по рюмкам водку и вывалил на стол вяленую ставридку. Все, кроме доктора, выпили и смачно занюхали ставридой. Гросс-адмирал с интересом рассматривал доктора:

– Слышь, ты так здесь долго не протянешь.

Он вытащил ящик с инструментом и рассказал, что предстоит сделать. Работа началась, ялик постепенно обрастал людьми, кто-то давал советы, кто-то помогал делом, в общем, через час двигатель отсоединили от вала и открутили от станины. Его бережно, как раненого бойца, перенесли на берег. Это действительно был ветеран, замызганный, припорошенный ржой, переживший Хрущева, Брежнева и некачественное ворованное топливо, он внушал неподдельное уважение.

Теперь пришел черед ялика, откуда ни возьмись появились два бомжеватого вида близнеца – три зуба на двоих и притащили катки из сосновых поленьев. Человек десять облепили осиротевший без двигателя ялик, с громким выдохом взяли на рывок и по каткам вытащили на берег. Старшина Причала показал, где взять старые покрышки, на них ялик и перевернули вверх дном. Ял был сильно обросший водорослями и ракушками, видно, старик Пухов давненько им не занимался. Николаич обошел вокруг и проверил, правильно ли подложены покрышки.

– Ну, чего встали? Очищай давай, пока не засохло!

Работа кипела, кто скребком, кто циклей очищали днище. После окатили водой и прошлись щеткой. Народ постепенно рассосался, рыбаки люди занятые. Шпак запоздало спохватился:

– Неудобно, нужно бы людей отблагодарить. Я сбегаю.

Дед обиженно отреагировал:

– Зачем бегать, я что, умер?

В домике накрыли стол – водка, колбаска, огурчики, помидорчики, вареные яйца и хлебушек. Дедова сумка была самобранкой. Пригласили Николаича и Гросс-адмирала. Первый принес сало, второй – плавленый сырок «Дружба». Утомленные работой, выпивали с удовольствием, гости поучали новичков. Временно непьющий Качалов залез в сарай, это была пещера Алладина. Из сарая периодически доносилось – «Ничего себе!», «Что я нашел!», «Тут еще на верхней полке добра полно!» Наконец счастливый перепачкавшийся доктор вылез из сарая, к груди он прижимал какую-то старую, ржавую попиздрукцию, глаза его горели.

– Вы только посмотрите!

– Док, а что это такое?

– Какая разница, ей же лет сто, не меньше!

Водку допили, гости разошлись, Причал окутали вечерние сумерки. И был день, и был вечер, день второй.

Наступили чудные времена, каждый день после работы «бригада ух» собиралась на Причале, ну а в выходные они торчали там с утра до вечера, иногда оставаясь на ночь. В отличие от дачной барщины, это был труд в радость. Моряки знают, что Ял-6 – это главная флотская единица, можно сказать, культовая, и для моряка является партой.

Ялик просушили, очистили от старой краски и конопатки. Встал вопрос с материалами для ремонта, неожиданно выручил сосед Вася Крысюк. У Васи были серьезные семейные проблемы, от которых он скрывался на Причале. Его жена, урожденная Трубецкая, от большой бабской любви и не меньшей бабской дурости взяла фамилию мужа и через пятнадцать лет совместной жизни была на грани сумасшествия. Мало того что она была Крысючкой, так еще и дети были Крысюками. Вася служил мичманом на шкиперских складах и нужд флота со своими личными не различал. Сам того не ведая, он претворял в жизнь интерпретированный принцип Генри Форда: «Что выгодно Крысюку, то выгодно флоту». Дом – полная чаша, жена всегда в обновах, но ей никто не завидовал, потому что Крысючка!

Вася снабжал всем, и краской, и олифой, и суриком, даже принес дубовые заготовки для ремонта шпангоутов. Делал он это не потому, что был добрым, добрых на склады не берут, а потому что девать некуда.

Через пару недель ударного труда к ним прибился кот. Понятное дело, люди работают, выпивают, закусывают, и, естественно, появляются объедки, и вот тут уж без кота никак. Дед чесал за ухом рыжего бродягу.

– Нужно кота назвать, а то не по-людски как-то.

Морев внес предложение:

– Давайте назовем Чебурек, чтоб знал, сволочь, что с ним будет, если воровать начнет.

Кот оказался сообразительный и на Чебурека стал отзываться сразу.

Месяц пролетел незаметно, ялик сиял, как пасхальное яичко, почти готовый к спуску на воду. Оставалось покрасить днище необрастайкой и обозначить ватерлинию. Доктор перебрал двигатель и заменил на поршнях кольца, благо в сарае имелся запасец. Гросс-адмирал подарил новое магнето, и теперь ветеран заводился с полоборота. Шпак под грудой барахла нашел в сарае мачту, это был настоящий праздник, потому что Ял-6 с мотором и без мачты – это уже что-то совсем огражданившееся. Вообще мачта на яле не просто рангоут – это тотемный столб военно-морского флота! Циклевали ее бережно, битым стеклом, снимая темно-серый налет неухоженного старого дерева. Дважды покрыли дефицитнейшим яхтеным лаком, закрепили новые ванты и поставили сушиться. В ожидании Крысюка с краской-необрастайкой отдыхали рядом с яликом. Вдыхая ароматы краски, дерева и олифы со скипидаром, Морев рассматривал друзей – уставшие, небритые, перепачканные краской, руки в ссадинах… Ему подумалось: что именно имел в виду Белинский, утверждая, что труд облагораживает человека? Чебурек свернулся калачиком на коленях у Деда и сыто спал, кот безошибочно определил ответственного за кормежку и не отходил от него ни на шаг. Наконец появился Вася с трехлитровым бутылем необрастайки.

– Принимай, мужики, для вас специально новую бочку открыли!

Дружно растирая кистями жутко вонючую краску, за полчаса днище выкрасили. На запах вылез из своего убежища Гросс-адмирал.

– Во блин! А я, честно говоря, думал, что у вас энтузиазма не хватит.

Оттирая щедро смоченной в растворителе тряпкой засохшую на руках краску, Дед ответил ему философски:

– Энтузиазм, Вова, продукт скоропортящийся, а это совсем другое, это просто жизнь, в которой даже работа в удовольствие.

Его поддержал Морев:

– Это, Дед, ты точно сказал, мне жена уже побаивается ультиматумы ставить – «Или я, или Причал», знает, что выбор может оказаться неожиданным.

У доктора душа рвалась наружу, во-первых, потому что трезвый, во-вторых, потому что очень впечатлительный:

– А давайте завтра утром устроим торжественный спуск на воду!

Как и положено на флоте, кто инициативу проявил, тот ее в жизнь и воплощает.

– Принято! Док, будешь проводить торжественный митинг.

Качалов подошел к предстоящей процедуре серьезно.

– А речь длинную готовить?

– Это насколько у тебя совести хватит.

Утром следующего дня на мостке рядом с домиком Гросс-адмирала стоял строй из трех человек и кота. Чебурек с большим синим бантом на шее важно сидел рядом с Дедом. Торжественно вышагивая, перед строем появился Качалов. На нем были надеты высокие черные носки и сандалии детского покроя, отутюженные шорты со стрелками и белая рубашка с длинным рукавом, застегнутая на все пуговицы, в руке он держал мелко исписанный тетрадный листок.

– Товарищи! Торжественный митинг, посвященный спуску ялика на воду, считаю открытым!

От неожиданности у Шпака изо рта выпала папироса, а наблюдавший за происходящим со стороны не успевший с утра похмелиться Гросс-адмирал со страху громко икнул, вскинул руку в пионерском салюте и застыл.

Если бы великие кутюрье увидели этот ранее не известный стиль в одежде, то Дольче наверняка свалился бы с инфарктом, а Габбану скосил бы инсульт. После длинной, невнятной, но очень торжественной речи ялик поставили на ровный киль, подложили катки и столкнули на воду. Шпак залез в ялик и, отталкиваясь от дна свежевыкрашенным веслом, подогнал его к месту стоянки. Ял раскрепили за нос и корму и для надежности пристегнули к мостку цепью. Осталось поставить мачту и принести якорь. С мачтой провозились долго, никак она не хотела встать на место. Наконец, намертво прижатая наметкой и растянутая вантами, отциклеванная и отлаченная, она янтарем заиграла на солнце. Притащили якорь, кошка из хлипких металлических прутьев, которой пользовался старик Пухов, была несолидной. Якорь был настоящий, с рымом, штоком и лапами, прям как на корабле, только маленький. Такие якоря, обильно вымазанные чернью, обычно ставят у входа в организации, где служат моряки, далекие от моря. Причем чем вшивей организация, тем больше якоря. Морев приволок уложенный в бухту канат, просто привязать его к якорю было бы неэстетично, да и нарушало бы общий блеск и красоту яла. Заведя канат через скобу, Морев с Дедом делали сплесень. Как и положено, один раздвигал пряди, другой пробивал расплетенные концы настоящей боцманской свайкой. Сплесень получился надежный и красивый, осталось убрать торчащие пряди. Тут появился доктор со скальпелем в руке и выступил с авраамической инициативой – обрезал концы. Стол накрыли прямо на тамбучине, закрывающей двигатель. Она была плоской и ровной, и с нее ничего не падало. Дед накрыл ее скатеркой и начал манипуляции с сумкой. Стол получился богатый, гости тянулись весь день. Друзья сидели в ялике пьяные и счастливые, и увидели они все, что создали, и было это хорошо. День тридцатый.

Как и полагается, со сменой владельца выдали новый судовой билет, и у ялика, и, соответственно, у халабуды, появился новый номер. На белоснежном борту красовался набитый через трафарет черной краской номер – «КСМ 2408 ПП 45». И на двери домика теперь была новая табличка – «2408». Судовой билет выписали на Доктора, и он, распираемый гордостью, завел себе новые визитки – «Качалов Александр Александрович, судовладелец. Тел. 46–40–20».

Годы шли, они освоились и стали на Причале своими, и Чебурек прижился, у него была своя территория, на которую чужаки не допускались. Даже Мишка со своей лихой ватагой, регулярно совершающий рэкетирские рейды вдоль Причала, Чебурека почтительно обходил, понимал, кот чейный. В домике появился старый громко ворчащий холодильник, электроплитка и кровать с панцирной сеткой. Рыбу теперь ловили не только спиннингами, но и на более серьезную снасть, которую тщательно прятали в сарае. И уловы теперь состояли не только из ставриды, окуня да луфаря, иногда в ухе плавали аппетитные куски осетра, а на сковороде шкварчели зажаренные с корочкой куски камбалы. Серьезной рыбалке нехотя, не сразу обучил Петрович. Павел Петрович Бах был человеком не простым, и хотя никакой должности на Причале не занимал, фигурой был культовой. Его можно было позиционировать как Шамана. Он напоминал скелет, обтянутый кожей на пару размеров больше нужного. Она морщилась, отвисала на локтях, коленях и ненавязчивой обвислостью повторяла рисунок ребер на боках. Курил он как паровоз, ругался по поводу и без повода и принципиально не стриг ногти на руках: какая серьезная рыбалка без ногтей? В отличие от большинства людей, на Причал приходящих, он иногда с Причала выходил, то за хлебом, то за пенсией. Жил он, сам того не подозревая, по заветам библейским – «Воззрите на птицы небесныя, яко не сеют, ни жнут, ни собирают в житницы, и Отец ваш Небесный питает их…» (Мф. 6: 26). Одно слово – дитя природы, про море и рыбу он знал все, он даже думал как рыба, но знаниями своими делиться не любил. Питался исключительно тем, что поймает, даже печь топил найденным в море топляком.

Народ на Причале обитал разный, и начальный люд, и работяги, и полубомжи, но на Причале все они были просто рыбаками. И заняты они были исключительно рыбалкой, потому что в этой причальской атмосфере ни о чем больше и не думалось. Даже Шпак, избалованный дамским вниманием, начал мечтать о русалочке.

Появилось понимание того, что рыбацкое счастье не в улове, а в процессе. А процесс, как выяснилось, оказался бесконечным – круглый год из года в год. Ну где еще человек может быть бесконечно счастлив?! Все делалось здесь, на Причале, от подготовки ялика и снастей, самой рыбалки до приготовления рыбы. И главный секрет приготовления рыбы теперь был доступен – правило трех «П» – почистить, посолить, подкислить. Дурные вопросы типа «Где сегодня лучше будет брать?» уже не задавались, потому как знали, что у рыбы есть хвост. Морев даже вывел несколько законов Причала – крутизна снасти обратно пропорциональна умению ловить; чем выше зарплата, тем скромнее улов; последний заброс всегда лишний.

Непересыхающий водопад блаженства накрывал без перебоев, пока не произошел неприятный случай. Как-то осенью Дед с Моревым решили сходить на ласкиря под Качу. Заночевали на Причале и рано утром, в половине шестого стали собираться. На Причале еще все спали, птички не чирикали, Мишка с подельниками дрых у будки дежурного, Чебурек во сне подергивал лапой, наверное, ему снилась жирная мышь, а то все рыба да рыба. И Причал спал, его спокойное ровное дыхание сопровождалось шорохом еле заметных волн. Загрузили спиннинги, проверили наживку, сумку Дед положил рядом с собой. Оттолкнулись от мостка, сонная потревоженная пара нырков и лысуха нехотя отгребли в сторону. Дед, когда только успел, протягивал Мореву рюмку и соленый помидорчик.

– Давай, чтоб завелся.

Была у Деда одна слабость, в которой он был силен, – умел он в любой обстановке красиво накрыть стол.

– Ну давай.

Движок затарахтел с полоборота, шли долго, на Качу пришли только часов в семь. Повезло, сразу попали на клевое место. Выпили за первую рыбку, и понеслось, азартно наполняя садок отборным ласкирем, не забывали закреплять успех рюмочкой. На обратном пути попали в шквал, еле выбрались. Спокойней стало лишь когда вошли в бухту, слева у мыса, как рыба, выброшенная на берег, лежала на борту яхта, добиваемая волнами. Кому-то повезло меньше. К мостку привязались молча, откатали воду, Дед налил в ультимативной форме, выпили. Дед поскреб затылок:

– А ведь могли и потонуть.

Возразить было нечего, стало очевидно, чтобы рыбалка была не только в радость, но и безопасной, нужно искать надежное плавсредство. Начинался новый этап жизни на Причале.