XX

Мари Будон, деятельная, зоркая и предусмотрительная, следила за всем, спала вполглаза, всюду успевала, извлекала пользу из всего, что могло пойти во благо дамам, и старалась уничтожить все, что могло им навредить. Она смогла заставить замолчать четырех человек, чьи показания стали бы для Жака Бессона смертным приговором, но при этом ставила под удар своих хозяек.

Матье Рейно, Этьен Гра, Клод Рейно и Изабо Делень, напуганные угрозами братьев Бессон и из страха перед Мари Будон, бормотали какие-то бессвязные фразы, когда их вызвали к судебному следователю, и так и не назвали имени Жака Бессона. Принимая во внимание настойчивые доводы госпожи Тарад и весьма красноречивое содержание письма Луи де Марселанжа, блюститель закона приказал провести тайное расследование, в результате которого он убедился, что Жака Бессона, за день до преступления лежавшего в постели, первого сентября видели около дома графинь де Шамбла. Он был слаб, бледен и еле тащил ноги.

Врача, лечившего Жака, также вызвали на допрос, где тот засвидетельствовал, что ноги больного были в таком состоянии, что он не смог бы пройти и полмили, не содрав коросты с язв и не вызвав кровотечения. Результаты этих не зависимых друг от друга расследований показались следователю убедительными, и, несмотря на науськивания госпожи Тарад «искать преступника у графинь де Шамбла и где-то рядом с ними», ему пришлось оставить попытки найти его там и начать искать преступника в другом месте.

В этом отношении план Мари Будон увенчался полным успехом, в чем она скоро убедилась воочию. Месяц спустя после ее встречи с братьями Бессон и с двадцатью «новообращенными» свидетелями она находилась в гостиной, где дамы играли в вист с аббатами Карталем и Друэ, а Жак, все еще слабый после болезни, сидел у камина. Графиня знаком велела подавать чай, как вдруг в дверь постучали.

– Войдите, — изумленно сказала графиня. В это время никто обычно не приходил.

Дверь открылась, и вошла Мариона Ру, которая еще с порога с волнением закричала:

– Ваше сиятельство, важное известие!

– Что за известие, Мариона? — взволнованно спросила графиня, стараясь казаться спокойной.

– Стали известны убийцы господина Марселанжа.

Это известие поразило графиню. Жак Бессон попытался встать, но, быстро совладав с собой, остался сидеть. Одна Мари Будон сохраняла спокойствие, и у нее одной хватило смелости расспросить обо всем Мариону Ру.

– Ага! Так они известны? — переспросила она.

– Да, известны, — ответила Мариона Ру. — И я думала, что сделаю правильно…

– Вы действительно все сделали правильно, Мариона, но вы сказали «убийцы». Разве их несколько?

– Трое.

Графиня поднесла руку ко лбу; на нем крупными каплями выступил пот.

– А имен их вы не знаете?

– Как же! Знаю.

– Назовите же их скорее, Мариона, — велел аббат Карталь своей служанке, — разве вы не видите, как разволновались дамы, и неужели вы не понимаете, с каким нетерпением они желают узнать их имена?

– Знаю и понимаю, — ответила Мариона. — И вот почему я и прибежала сказать им.

– Ну и кто же это? — спросила Мари Будон.

– Пьер Вильдье, Жан Морен и Мишель Бессон.

– Мой брат! — прошептал Жак Бессон сдавленным голосом.

Госпожа Марселанж мало-помалу пришла в себя, а к графине вернулась ее прежняя надменность. Приподняв голову, она спокойно обратилась к служанке аббата с вопросом:

– От кого вы узнали, что подозревают именно этих троих?

– От тех, кто видел, что их не более часа тому назад вели в тюрьму.

– Как! Они арестованы? — вскрикнул Жак.

– Слава богу, арестованы! — ответила Мариона Ру.

Две женщины торжествовали — графиня и Мари Будон. Первая потому, что увидела, как опасность отступила, вторая потому, что расценила эту судебную ошибку как успех своего хитроумного плана. Графиня продолжила прерванную партию и играла, по обыкновению, до десяти часов, не обнаруживая волновавших ее чувств. Как только часы пробили десять, оба аббата встали, простились с дамами и ушли.

В этот вечер, как и раньше, говорили о болезни Жака и об участии, которое выказали ему Мариона Ру и Мариона Жибер вечером первого сентября, именно тогда, когда люди, подкупленные госпожой Тарад, уверяли, будто встретили его идущего пешком по дороге к Шамбла. И здесь замысел Мари Будон увенчался полным успехом, поскольку каждый день, слыша одно и то же, оба аббата так уверились в этом, словно это произошло у них на глазах, тем более что об этом постоянно судачили их служанки, которым аббаты целиком доверяли. Как только святые отцы удалились, Жак Бессон и Мари Будон подошли к столу.

– Я ведь вам говорила, ваше сиятельство, — сказала Мари, — что никто не осмелится произнести имя Жака.

– Да, — ответила графиня, — тебе удалось то, что ты задумала. Теперь я считаю, что благодаря тебе мы все спасены.

– По крайней мере на время, — прошептала Теодора.

– Навсегда, — с живостью возразила графиня. — Неужели ты не понимаешь, Теодора, что эти четыре свидетеля уже не могут отказаться от своих показаний и что даже если бы они на это решились, то их слова не имели бы никакого веса?

– Я понимаю только одно, матушка, а именно: мы должны воспользоваться этим обстоятельством, которое, по крайней мере теперь, снимает с нас подозрение в глазах суда, и немедля покинуть Пюи и даже Францию, где я всегда буду чувствовать себя в опасности.

– Это будет величайшей ошибкой, и я никогда не соглашусь на это! — вскрикнула графиня.

Потом, обратившись к Жаку Бессону, она сказала:

– Жак, почему вы так мрачны и печальны? Разве вы не видите, что арест этих трех человек стал для нас спасением?

– Может быть, ваше сиятельство, — ответил Жак. — Но я не могу радоваться, как вы, ошибке, в результате которой подозрение падает на моего… невинного брата.

– Это правда. Я об этом не подумала, — прошептала графиня и после недолгих раздумий заявила: — Вашего брата мы спасем. Не я ли графиня Негли? Нет ли у меня знатных и влиятельных родных? А в случае если мои связи мне не помогут, нет ли у меня огромного богатства? Я могу подкупить десять тюремщиков, если понадобится. Успокойтесь же, Жак, я даю вам слово спасти вашего брата, и я его спасу.

– Если честно, ваше сиятельство, — возразил Жак, — я не думаю, что мой брат подвергается серьез— ной опасности. Судьи, раздосадованные тем, что не могут найти никаких следов и улик, арестовали трех человек по косвенным подозрениям. Они скоро поймут свою ошибку и снова примутся разыскивать и допрашивать. Вот тогда-то кто-нибудь да проболтается.

– Кто-нибудь! Разве вы думаете?..

– Вы доверяете Арзаку, ваше сиятельство?

– Я полагаю, что он предан мне, к тому же его денежный интерес…

– Да, им руководят только его собственные интересы, в том-то и состоит опасность. Арзак ни на вашей стороне, ни на стороне Марселанжей. Он ждет, кто больше ему заплатит, того он и поддержит. По крайней мере, таково мое мнение. Впрочем, спросите Мари Будон, которая хорошо его знает, и я побьюсь об заклад…

– Я постоянно наблюдаю за ним, — сказала служанка, — и так же мало полагаюсь на него, как на гнилую доску, но я предупредила его, и это заставит его задуматься. Маловероятно, чтобы он когда-нибудь вздумал изменить нам.

– Если Мари Будон говорила с ним, тогда, возможно, страх заставит его прикусить язык.

Графиня уже хотела ответить, как внезапный стук в дверь заставил ее вздрогнуть.

– Боже мой! — пролепетала Теодора. — Кто бы это был в такое время?

Жак Бессон слегка побледнел. Мари Будон прислушалась. Все четверо воскликнули в один голос:

– Может быть, суд?!

Стук повторился.

– Надо что-то делать, — сказала Мари Будон.

Схватив свечу, она вышла, ступая твердо и решительно. Через пять минут, показавшихся всем вечностью, Мари вернулась в сопровождении человека, который вбежал в гостиную, потом вдруг остановился и вытаращил испуганные глаза. Это был Арзак.

– Ты до завтра, что ли, станешь тут торчать как столб? — резко спросила его Мари Будон. — Говори, что тебе нужно?

– Дайте отдышаться, — ответил наконец Арзак. — Я сам не свой, и есть отчего.

– Говори же, что случилось?

– Да это все моя дура тетка… Знаете, что она сказала судебному следователю?

– Говори же! — вскрикнула взволнованно Мари Будон.

– Она рассказала ему о белом порошке, знаете, о порошке в яичнице! Она сказала ему, что нашла этот порошок у меня и что я не дал ей поднести его ко рту, закричав, что это яд.

– Ты в самом деле сказал это?

– Сказал, к несчастью, и очень раскаиваюсь; лучше бы она сто раз отравилась.

– Чего ты испугался-то? Надо было сказать, что это яд от крыс.

– Это мысль хорошая, да только тетка могла еще много чего наболтать!

– И чего же?

– Да про цепь.

– Какую еще цепь?

– Цепь Юпитера, которую она нашла в моем кармане второго сентября, на другой день после дела.

– Негодяй! — закричал Жак. — Ты оставил эту цепь себе!

Арзак потупил голову.

– Я говорил, что Юпитер принесет нам несчастье. Может быть, моя тетка ничего об этом и не говорила, — робко проговорил Арзак.

– Все-таки эта цепь сыграет с нами злую шутку, — сказал Жак с расстроенным видом.

Даже дамы были поражены, понимая всю важность случившегося. Мари Будон лихорадочно размышляла, и ее острый ум быстро нашел способ обратить промахи Арзака себе на пользу.

– Послушай, негодяй, — сказала она вдруг, — ты ведь понимаешь, что из-за этих ошибок ты подвергаешь свою жизнь большой опасности.

– Я не спорю, — ответил Арзак, лицо которого исказилось от страха.

– У тебя есть единственный шанс спасти себя.

– Какой?

– Целиком и полностью положиться на покровительство дам.

– О да! Я сам этого хочу, — сказал Арзак, смиренно обращаясь к графине. — Я знаю, что под их покровительством мне нечего бояться, если бы даже все судьи на свете преследовали меня.

– Это покровительство еще нужно заслужить.

– Что я должен делать?

– Приходить сюда каждый вечер, рассказывать все, что узнаешь, и оставаться непоколебимо преданным дамам, которые бросят тебя на произвол судьбы в тот же день, когда одно твое слово сможет заставить их усомниться в твоей преданности.

Арзак задрожал от страха.

– Но дамы знают… — пролепетал он, — что я никогда…

– Дамы знают все, что ты делаешь и что говоришь, заруби себе это на носу и помни, что при малейшей…

– О! Неужели вы считаете меня способным?.. — вскрикнул Арзак.

– Это твое дело, решай сам. Однако уже поздно, ты можешь идти, если дамы ничего тебе не прикажут.

Графиня благосклонно кивнула, Арзак поклонился до земли два или три раза и вышел в сопровождении Мари Будон. Она скоро вернулась и сказала, поставив свечу на стол:

– Теперь я за него ручаюсь, он и не пикнет.

– Это ничего не значит, — сказал Жак.

– Как! — закричала Мари Будон, вдруг обернувшись к нему.

– Слова посеяны, а вот что мы пожнем…

– Это мы еще увидим.

Графиня встала, не говоря ни слова, но по озабоченному выражению ее лица было ясно, что она разделяет зловещие предчувствия Жака Бессона.